- Я преследовал вас всю вашу жизнь, желая вас погубить, чтобы вместе с вами погибли необычайные силы творчества, которыми наделил вас Господь. Это я смотрел на вас, когда вы метались по ночной Москве и обезумевшие счастливые толпы крушили большевистские памятники, сбивали позолоченные надписи с коммунистических зданий. Это я руководил разгромом секретного научного центра, в котором вы работали, прекратил программу "Бессмертие", проекты "Скорость мысли" и "Райские сады". Я прекратил существование "Института Победы" и вывез в Америку секретную документацию и множество специалистов. По моему указанию с территории центра увозили белый звездолет, предназначенный для полета на Марс, а потом распилили его на куски. И теперь я пришел к вам, и вы видите мое лицо.
Садовников видел это немолодое, одутловатое, обрюзгшее лицо, мешочки под водянистыми глазами, лопнувшие склеротические сосудики на крыльцах носа. Видел залысины на висках и редкие белесые волосы. И сквозь это обыденное, невыразительное лицо проглядывалась страшная бездна, ужасная бесконечность, черный провал, источавший тьму. Лицо закрывало собой коридор, уводящий из этого солнечного летнего дня в антимир, где свертывалось время, исчезало пространство, и клубилась чудовищная субстанция Тьмы. Садовников видел темную, едва различимую кромку, окружавшую лицо, где шло непрерывное истребление материи, гибли молекулы земного вещества, превращаясь в черное ничто. И от этих вялых складок у рта, лучистых морщинок у глаз веяло страшным могуществом, метафизическим злом, направленным не только на него, Садовникова, но и на все бытие, - на цветок, звезду, небесную радугу, электромагнитную волну. Перед ним сидел враг, готовый истребить не только его, Садовникова, его любовь, его мечту, его неповторимую, исполненную благоговения жизнь, но и весь божественный мир, весь проект сотворения мира, весь божественный замысел. И эта непомерная мощь, явившаяся из потусторонних миров, ужасала Садовникова. Он чувствовал, как иссякает его воля, как умирают тысячами его кровяные тельца и разум наполняется слепой фиолетовой тьмой.
- Я знаю, вы очень сильный и гордый человек. Ваши товарищи, улетевшие на 114 Лео, оставили вас на Земле, чтобы вы подготовили их возвращение. Здесь, среди распада и тлена, в которые превратилась Россия, вы собрали когорту праведников, не подверженных разложению. Праведников, претерпевших страшные мучения, не отрекшихся от Добра и Света и одержавших победу. И теперь, когда Победа одержана, ваши друзья вернутся из созвездия Льва, и совершат чудесное преображение России. И вы готовы послать к ним звездолет, чтобы сообщить об одержанной Победе. Так вот, я говорю вам, - победа не одержана, ваши друзья не вернутся, а Россия, которой вы поклоняетесь, как чудотворной иконе, никогда не воскреснет. Этому залогом я и вся мощь подвластных мне стихий. Я пришел к вам не для того, чтобы превратить вас в кучку пепла или горстку молекул, готовых разлететься. Я прошу вас, отдайте мне звездолет. Покажите место, где вы его укрыли. Мои сенсорные датчики, "красные человечки", как вы их называете, обнаружили звездолет в районе центральной площади, но не сумели точно указать его место. Вы отдадите мне звездолет, а я отвезу вас и вашу подругу на прекрасный остров среди теплого моря. Поселю вас во дворце, где вы не будете знать никакой нужды. Станете услаждать себя любимыми стихами и музыкой, вся русская ноосфера будет источать свои чудесные картины и звуки, свои стихи и философские трактаты, когда вы прижмете к уху перламутровую раковину и услышите: "Звезды на небе, звезды на море, звезды в сердце моем".
Садовников испытывал всю силу обольщения, всю сладость колдовских чар, в которых плавилась, как свеча, его воля, а разум тонул в фиолетовой тьме, где не было страданий, борений, недостижимых мечтаний, а только одно блаженство.
- Отдайте звездолет.
И в этой фиолетовой тьме, среди туманных, дремлющих над морем звезд, вдруг зажглась сверкающая голубая звезда. Вспыхнул бриллиант сокровенной тайны. Драгоценный кристалл его бессмертной любви, его негасимой веры. Садовников одолел помрачение, смахнул прилипшего ко лбу фиолетового моллюска.
- Звездолет улетит к звезде 114 Лео и вернется обратно с эскадрильей других звездолетов. Преображение России случится. Победа уже одержана. Претерпевших до конца Победа.
- Тогда я уничтожу Россию, а вместе с ней звездолет.
Маерс, сидя на стуле, отпрянул вдаль, и теперь находился среди черного космоса, в пятне серебристого света. Он держал в руке маленький пульт величиной с мобильный телефон. Клавиши ядовито горели. Он поиграл над ними чуткими пальцами, надавил на одну. Во лбу Маерса загорелся зловещий уголь, окруженный злыми синими огоньками. Из дыры, ведущей в багровую бездну, полыхнули тысячи ракетных стартов, грохнули палубы авианосцев, бомбардировщики взмыли с военных баз, космические группировки ударили лазерами и электромагнитными пушками. Бесчисленные стаи ракет, эскадрильи самолетов, шаровые молнии плазмы понеслись на Россию, готовые превратить ее в ядовитое пепелище.
Садовников слышал, как приближается смерть, как тает подлетное время ракет, как свистит рассекаемый ракетами воздух и ревут самолетные сопла. Он сделал круговое движение руками и метнул им навстречу пояс Богородицы, опоясал Россию. Холщевая ткань легла по вершинам гор, по берегам океанов, по тихим лугам и пашням. Она источала нежное голубое сияние, дивный Фаворский свет, тот, что бывает в вершинах мартовских белых берез. Этот свет заслонил Россию. И все ракеты, снаряды и бомбы, смертоносные лучи и сгустки плазмы ударялись о стену Света, превращались в бесшумные вспышки и легкой золой осыпались на землю.
Маерс утопил еще одну клавишу, сверкнувшую под пальцем как злой светлячок. Во лбу задышала ядовитая скважина. Из нее полетели ледяные вихри, упали на Россию из черного космоса. Подули раскаленные ветры из мировой пустыни. Лед и огонь двинулись по земле, превращая леса в спекшийся уголь, сады и пашни - в ледяной пустырь. Россия горела, затмевая лазурь горьким дымом. Покрывалась ледяной коростой, под которой меркла и угасала жизнь.
Садовников видел, как летят над пожарами горящие птицы и падают в тлеющие луга. Видел, как под грузом тяжелых льдов ломаются деревья, и там, где недавно шумели леса, теперь до горизонта мертвенно блестят льды, и Земля превращается в неживую, проклятую Богом планету. Он выхватил из ящика деревянное расписное яйцо, народную игрушку, которую подарил ему старый мастер в нижегородской деревне. Яйцо было расписано алыми цветами, изумрудными листьями, серебряными и золотыми ягодами. Он метнул это животворящее яйцо навстречу льдам и пожарам, видя, как оно покатилось среди льдов и огней. И там, где оно летело, расцветали сады, земля покрывалась цветами, колосились хлеба, шумели дубравы. Россия превращалась в райский сад, и каждое дерево родило волшебный плод, даривший людям бессмертие.
Маерс нажал на клавишу, которая промерцала как болотный огонек. Во лбу заклубился мутный дым. И раскрылась преисподняя, и на Русь повалила толпа отвратительных и ужасных тварей, имеющих с людьми отдаленное сходство. Женоподобные существа с множеством грудей, из которых текло зловонное черное молоко. Волосатые, чудовищного вида самцы с воспаленными чреслами, откуда извергалось фиолетовое мутное семя. Собаки с головами телевизионных растленных див, которые падали на четвереньки, и с ними совокуплялись распухшие от жира банкиры, изнывающие от похоти олигархи, чахоточные политологи и нервического вида политики. В этом клубке уродливых тел виднелись эстрадные певцы, известные своими извращениями, титулованные геи, господствующие в правительстве и культуре. Правозащитница с острым клювом рассерженной галки, выклевывающая глаза у русского младенца. Революционер с глазами, полными гноя, держащий в руках петуха, которого он ощипывал, не давая вырваться страдающей птице. Там были уроды в буграх и нарывах, поливающие свои головы нечистотами. Химеры с головами рыб и таинственных птиц и телами мужчин и женщин. Среди них извивались змеи, скакали лягушки, сновали ежи. Все множество с адскими песнями, под музыку подземного мира надвигалось на Русь, и не было спасения от смрада, тлетворных болезней, кишащей червями плоти.
Садовников встал на пути ужасного толпища, и легкий прозрачный стих, нежный и восхитительный, зазвучал среди рыка и храпа. "Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты, как мимолетное виденье, как гений чистой красоты". И этот хрустальный стих, его божественное целомудрие, его несказанная красота обратили вспять адскую толпу, и она с визгом и завыванием, гонимая невидимой силой, бросилась обратно в черную щель преисподней и исчезла среди сатанинских стенаний.
Маерс поднялся со стула, простер к Садовникову руки. Во лбу открылась черная дыра, в которой гасли светила и звезды. Из дыры рванулся клубок тьмы. Следом другой и третий. Сгустки тьмы, как черные взрывы, мчались, затмевая свет, накрывали города и селения, поглощали просторы и дали. Земля, окутанная тьмой, исчезала. На ее месте открывалась зияющая пустота, в которую улетали лучи и там гасли, превращаясь в ничто. Мир, сотворенный Богом, прекращал свое бытие, а вместе с ним испепелялся замысел Божий, в котором России отводилась спасительная и великая роль.
Садовников сердцем чувствовал непомерное давление тьмы, неодолимую мощь вселенской смерти. Он чувствовал, что погибает, его затягивает тьма, кидает в непроглядный черный колодец. С последним вздохом и ударом гибнущего сердца нащупал на шее тесемку, на которой висела крохотная алая бусинка, амулет жены. Протянул бусинку навстречу тьме. В бусинке зазвучал любимый голос, крохотный алый лучик полетел навстречу Тьме, вонзился в черный клубок, и Тьма распалась, мгла, затмившая землю, рассеялась, и снова солнце заблестело на озерах и реках, и стая уток, поднимая крыльями брызги, опустилась в камыши, и синяя стрекоза перелетала с водяного цветка на цветок.
Маерс хватал руками улетающую Тьму. Его черный смокинг истлел, и открылся белоснежный мундир американского морского офицера. Но и мундир истлел, и возник шелковый азиатский халат. Медвежья шкура шамана. Розовое платье кокотки. Полосатая роба висельника. Облаченье вавилонского жреца. Набедренная повязка африканского колдуна. Маерс лишился одежды, маленький, голый, с кривыми волосатыми ножками, с мохнатой головой обезьянки. Уменьшился и пропал, превратившись в завиток тьмы, который всосала в себя черная щель мироздания. Садовников, закрывая щель, повесил на нее деревенский клеенчатый коврик с грудастой красавицей и гусями, плывущими в синем пруду. Этот коврик висел когда-то на стене дома деревенского батюшки, который крестил Садовникова в полутемной холодной церкви.
Садовников устало сидел на стуле, исполнив вмененную ему работу по спасению Земли.
- Что там шумело? - Вера проснулась, и занавеска, за которой она лежала, была в пятнах вечернего солнца.
- Это прилетали дрозды и обклевывали нашу рябину. А потом улетели.
Наступила пора собираться. Он наклонился, погладил ей волосы и сказал:
- Вставай, нам нужно идти.
- Куда? Ведь уже вечер.
- Нам нужно идти.
Она больше не спрашивала. Послушно поднялась. Расчесала гребнем свои темные блестящие волосы.
- Я готова.
Садовников взял на руки деревянного Николу, вышел из дома туда, где стояла его старая "Волга". Поставил Николу на заднее сиденье, а на переднее, рядом с собой, усадил Веру. Кругом были разбросаны красные щепки, оставшиеся от разрубленных идолов. На небе румянились два вечерних облачка, и между ними был натянут клеенчатый коврик с пышной красавицей и плывущими в пруду гусями.
Они проехали по городу, где было малолюдно. Жители, испуганные беспорядками, укрылись по домам. Подъехали к зданию супермаркета, в котором уже светились витрины и горела красная неоновая вывеска. Здесь когда-то размещались научные лаборатории, где ученые стремились разгадать мировые тайны. Теперь же царила торговля, люди тратили деньги, окружая себя множеством привезенных из-за границы предметов.
Вышли из машины. Садовников нес Николу, Вера поспевала следом.
В супермаркете почти не было покупателей. Тележки для продуктов стояли пустые. У касс скучали продавцы.
Они прошли вдоль полок с товарами. Сквозь заднюю дверь проникли в помещение склада, уставленное ящиками, товарами в упаковках. Протискивались сквозь мотоциклы, велосипеды, спортивные принадлежности, ворохи плюшевых игрушек. Остановились у глухой шершавой стены. Садовников достал маленький пульт, нажал кнопку. На пульте замигала красная ягодка. Стена бесшумно отодвинулась. И в этот момент сокровенная тайна, что таилась в коконе его разума, драгоценно и лучисто сверкнула и вырвалась на свободу. Как бирюзовая звезда, скользнула в открывшийся проем. Они вошли в просторное, мягко освещенное помещение, посреди которого стояло изделие восхитительной красоты и гармонии. Оно было похоже на дельфина с плавниками и заостренной головой, по которым струился бирюзовый свет. Изделие было прозрачным, и в нем переливались тихие радуги.
- Что это? - изумилась Вера.
- Звездолет, - ответил Садовников. - Он создан из материалов, в которых известные на Земле элементы озарены Фаворским светом и обладают свойствами нездешнего мира. Он движется со скоростью мысли, и его энергия - это энергия русской ноосферы, ее волшебных стихов и божественных молитв.
- Почему мы сюда пришли?
- Ты и Никола Угодник сядете сейчас в звездолет и улетите к звезде 114 Лео. Вы оповестите моих друзей, что здесь, на Земле, все готово к их возвращению. Русские праведники претерпели до конца невыносимые муки и одержали Победу. И людям Звезды нужно спешить на Землю, чтобы начать преображение России.
- И ты полетишь вместе с нами?
- Я останусь здесь, и буду ждать вашего возвращения.
- Неужели нам придется расстаться?
- Совсем ненадолго, поверь. Однажды на утренней заре я увижу, как в золотых тучах, среди лучей, возникнет сверкание. Ослепительные, в зеркальном блеске, появятся звездолеты, и на одном из них ты, моя ненаглядная.
- Мне больно.
- Я люблю тебя.
Садовников открыл прозрачный фонарь звездолета, помог Николе занять командирское кресло. Вера уселась сзади. Закрыв прозрачный колпак, он видел ее разноцветное платье, темные волосы и губы, которые что-то шептали. Он угадал слова: "Я люблю тебя".
В систему навигации были введены координаты голубой звезды 114 Лео. Электронная карта маршрута содержала цифровой код стихотворения Лермонтова: "По небу полуночи ангел летел".
Садовников видел, как расходится задняя стена ангара и становится виден травяной луг и озаренные последним солнцем купола далекого храма. В соплах звездолета замерцало голубое пламя. Машина покатилась из ангара на луг. Садовников видел деревянную голову чудотворца, его воздетый меч и любимое, обращенное назад лицо Веры.
Полыхнуло бесцветным жаром, звездолет прянул, превратившись в искру, и исчез. На лугу, над которым он пролетел, расцвели алые маки.
Теперь звездолет летел в других мирах, и вокруг него вспыхивали и гасли светила, кружили кометы и луны, и Никола, строгий и истовый, вел корабль к чудесной звезде. "Люблю тебя" - донеслось до Садовникова из далеких миров.
Он оставил машину на площади, и устало брел по вечернему городу. Повсюду валялись разрубленные на куски красные человечки. На ступенях областной администрации он увидел лежащего араба. Тот был рассечен надвое страшным ударом меча от темени до крестца. На срезе была видна мягкая оболочка, пронизанная множеством проводков, разбитые электронные платы, шарниры и сочленения из нержавеющей стали.
Навстречу Садовникову попались идущие в обнимку местный поэт Семен Добрынин и незадачливый крестьянин Тверской губернии. Оба были изрядно пьяны. Семен Добрынин декламировал стих:
Я телом слаб, я красный человечек.
Я незлобивый и застенчивый кузнечик.
А ты, дитя задумчивой Твери,
В свою судьбу мне двери отвори.
Прошли и исчезли в темнеющем закоулке, где неохотно загорались желтые окна.
Глава двадцать девятая
Садовников медленно, завороженно отодвинулся от компьютера, и завершенный роман некоторое время дышал на него с млечного экрана, а потом стал удаляться вместе с последними героями, канувшими в темноту переулка, где загорались желтые окна. Роман всей своей громадной трепещущей жизнью стал уплывать, отлетать, оставляя в душе Садовникова туманную полость, где продолжали клубиться обрывки переживаний и образов, не успевших уместиться в роман. Роман удалялся, и связь с ним терялась, как теряется она с небесным телом, улетающим в другие миры, где оно обречено на забвение.
Садовников сидел в своем кабинете, среди книг, коробок с разноцветными бабочками, множеством фетишей, привезенных из заморских стран, в которых, среди войн и революций, протекли его годы. И по мере того как удалялся роман, и остывала жаркая, оставшаяся под сердцем полость, его охватывало болезненное недоумение, мучительная тревога и страх. Роман, который он писал полгода, погружаясь в него всем своим воображением, памятью и предчувствиями, - роман заслонял его от огромного горя, смерти жены. Эта смерть, как ошеломляющий, нежданный обвал, обрушилась на него, и он погибал среди необъяснимых состояний, в которых сгорала его душа. Беспомощный, среди слез и бессонниц, он погибал в этом горе. Роман был спасительной защитой, заслонял от разящей радиации, отклонял и гасил беспощадные лучи. И теперь, когда роман завершился и улетал, открывалась вокруг пустота. Садовников испуганно сжался, чувствуя, как снова поглощает его горе, непосильное переживание из боли и близких слез.
Он пошел по дому, двухэтажному коттеджу с выходом в сад, куда они с женой переехали из московской квартиры и жили последние десять лет, наслаждаясь близким лесом, прудом, березами и елками на небольшом участке. Дом без жены казался пустынным, просторным, и за каждой дверью, на каждой ступеньке присутствовала ее тень, множество связанных с ней предметов пугали его, звали, и он натыкался на них и вздрагивал, остро чувствуя, что теперь эти предметы существуют без жены и говорят о случившейся смерти.
Сорочье перо, черное, с зеленым отливом, которое она нашла на дороге и укрепила на стене в прихожей. Гуляя, она всегда возвращалась домой либо с маленьким букетом лесных цветов, либо с узорным камушком, либо с затейливым сучком. В ней жило суеверное, языческое стремление запечатлеть исчезнувшее мгновение, недаром ее любимым стихотворением Пушкина было: "Цветок засохший, безуханный, забытый в книге вижу я".
В буфете большие фарфоровые кружки, с петухами, рыбами, золотыми подсолнухами, которые она купила для внуков, когда те наезжали в гости. Усаживала их за стол, извлекала кулечек с конфетами и смотрела, как внуки пьют чай, шалят, отбирают другу друга конфеты. И по сей день в буфете сохранился пакетик с "Белочками", "Коровками", "Мишками". И кружка с большим красным маком, которую она склеила, когда внук уронил ее и разбил.