Я тогда из Армии пришел, почти год уже на киностудии отработал, и решил поступить в Нархоз. Два экзамена по математике сдал (тут не было проблем - школьные олимпиады по математике даже после армии помогают), а вот экзамен по физике. Беру билет: "Постулаты Бора - херня полная! И какая-то индуктивность в какой-то электромагнитной катушке - вешалки вообще!". Всё - труба. Завалил! Что поделаешь? Сижу, рисую на листочке - время тяну. Краем глаза вижу: экзаменаторша одна на меня пялится любопытно. Потом подошла, посмотрела, что я написал. А что я написал? Ничего! Вот, нарисовал только. Она отошла, села к своим коллегам. Чего-то там шепчутся. Потом вызывают меня. Её соседка вызывает, ни она лично. Я выхожу.
- Что у Вас там? - спрашивает меня соседка.
- Вот, - говорю я и протягиваю листок с дурацкими рисунками.
- Это всё?
- Всё. Времени не было - мог бы больше нарисовать.
Та уже тянется к моему экзаменационному листу, чтобы вкатить пару, но тут ей эта, которая на меня пялилась, говорит:
- Подожди.
А потом меня спрашивает:
- Ты в тридцать девятой учился?
- Да, - говорю я.
- В таком-то году?
- Точно.
- Помнишь меня?
Я её, конечно, не помню, но отвечаю, как надо:
- Смутно, смутно, - как Бендер из "Золотого Теленка".
Та после этого обращается к своей подруге или коллеге, я не знаю, какие у них там отношения:
- Это мой бывший ученик. У них в школе физики вообще не было. Я сама ему преподавала. Он же после Армии - поставь ему тройку. Ну, я тебя очень прошу.
- Хорошо, - отвечает та и ставит мне трояк.
Отлично! Я прошел на следующий круг. Довольный, выхожу за дверь, а следом эта, которая пялилась.
- Ну что? - говорит. - Вот и встретились. Я тебя на всю жизнь запомнила! Ох, и поиздевались же вы над нами тогда!
- Честно говоря, я Вас не помню, - отвечаю я, уже честно.
- Хорошо, - говорит она. - Помнишь, не помнишь - не важно! Важно другое - добро всегда побеждает зло! Вы издевались, а я отплатила добром! Вот как бывает.
- Спасибо, - говорю. - А вы ещё кого-нибудь помните из тех, кому преподавали на практике.
- Честно говоря, не очень, - отвечает она тоже честно.
- Ну, вот - видите: не издевался бы, хрен бы в Нархоз поступил! Уж литературу-то я напишу, думаю.
- Наверное! - говорит она, грустно подумав, улыбнувшись, и, помешкав, добавив: - Ну, всего Вам хорошего!
- Спасибо, - отвечаю. - Правда, спасибо.
- Не за что, - говорит она и уходит к своим в кабинет.
Вот так вот, практикантки, помните своих учеников! А Вам, как зовут не знаю и не помню, Большое Спасибо и простите, если в детстве чем Вас обидел. Вам зачтется - это я точно знаю! Спасибо! Дай Бог Вам здоровья!
Вовуня
Мать, отец и старший брат называли его в детстве Вовуней, как самого младшего в семье. Так к нему это и прикипело. После, уже никто и не понимал, что, называя таким трогательным именем взрослого парня, а после - мужчину, могут поставить в неловкое положение незнакомых людей или же самого Вову. Просто все привыкли и до сих пор воспринимают его, как Вовуню. На работе его, конечно, зовут Владимир Анатольевич, а друзья по старинке, как в детстве.
Вовунина квартира, в принципе, была музеем охотничьих трофеев. Несколько десятков рогов висело на стенах. Кабаньи клыки, череп и шкура медведя, картины на охотничью тему, подаренные Вовиному отцу авторами. Книги, книги, книги. Огромная коллекция охотничьих ножей. Чугунные статуэтки охотничьих собак. На балконе весела шкура глухаря, отпугивая незваных голубей. Вся квартира была пропитана темой охоты. Даже пахло всегда сыромятной кожей и чуть-чуть оружейным маслом. И не мудрено - Вовунин отец преподавал в сельскохозяйственном институте на охотоведческом факультете, то есть был профессиональным охотником. Он сам добыл всех этих животных. Здорово было бы вот также поохотиться на архаров, маралов, изюбрей, кабанов, коз и сходить на медведя! Вовуня тоже любил природу и мечтал сам ходить на охоту, когда подрастет. Нас это и сдружило.
Вечерами в его комнате, при свете старинной "сталинской" настольной лампы, мы перечитывали старинные журналы про охоту, запоминали, как делать самоловы и самострелы. Говорили о прочитанных книгах про животных, мастерили рогатки и луки, учились подшивать валенки и ичиги, делать ножны и самоловы. Анатолий Владимирович, Вовин отец, понимая нас, поощрял наше увлечение, разрешая даже прикасаться к святая святых, охотничьему снаряжению. Учил нас снаряжать патроны, подсказывал, как правильно чистить ружье, водил в тир в подвал своего института и в музей при ИСХИ, приучал к порядку и наставлял на путь истинный. Нам это нравилось. И всегда вкусно и много кормил диким мясом, грибами и ягодами - дарами природы. Точнее, готовила и кормила нас Вовина мама, однако, мы-то знали, откуда всё это. Короче, мы заболели тайгой!
Но по-настоящему с Вовуней мы ещё не были в тайге, и пока всё это была лишь теория. Правда, Родники, Длинные Озера, весь берег Ангары и лес за Плотиной мы истоптали вдоль и поперёк, наблюдая за жизнью пернатых и прочих тварей. Придумали себе эмблему и стали записывать свои наблюдения в дневник - всё по-взрослому, как настоящие исследователи. Мальчишки, пусть ещё не совсем уверенно, но мы уже умели пользоваться охотничьим ножом, у нас уже были рогатки и луки и свое место на Глине. Мы уже построили голубятню. У нас был свой спаниель, купленный в племенном питомнике с помощью Вовунькиного отца, и мы обучали спаниеля охотничьему ремеслу на Родниках. Говорят, что девочки в это время опережают мальчиков в развитии. В сексуальном - несомненно. Ну и что? Нас пока это мало интересовало. А вот мужицкие дела - да! И в этом смысле девочки отдыхали у швейных машинок, когда мы проверяли свои самоловы. Всему свое время - наши барышни дожидались нас, уже подготовленных к любым поворотам судьбы. А для нас знания некоторых особенностей природы были необходимы, как воздух, чтобы уметь выживать в суровых условиях Восточной Сибири.
Помню, как-то один придурок, с первого этажа, был вечно недоволен тем, что мы долго засиживаемся на скамейке под его окнами и громко смеёмся - мешаем спать. И чего ты хотел? Ну, выкопай скамейку - мы не будем на ней сидеть дотемна. Нет же, ты вылетел с ножиком, видимо, нас-таки опасаясь, нахамил - разогнал нас на время. Хорошо. Мы пошли на Родники, наловили целый пакет майских жуков, и когда ты уснул, мы закинули тебе пакет в твою форточку. Безобидная детская шутка. Но умная, с точки зренья закона. Представьте, какая удивительная ночь, когда вместо комаров на Вас прыгают эти ужасные твари!
На следующий вечер ты ещё не угомонился и поймал кого-то за ухо. Это явно был перебор. Твой красивый аквариум наполнился карбидом, и утром, вылавливая "вареных" сколярий, ты пожалел обо всём. Ты больше нас не гонял, а то ведь и рамы можно было лишиться, как мы пообещали тебе. Вот. Остановился бы на майских жуках, так нет же - рыбёх погубил. Ладно, оставим полемику, вернемся на землю, продолжим рассказ.
Романтика охоты, приключений и путешествий захватила нас с Вовой. И, как выяснится в дальнейшей жизни, навсегда. А началось всё с тех вечеров под настольной "сталинской" лампой и дачи на Семнадцатом, о которой нельзя не сказать.
Блажен был тот, кто дачу имел в те времена. Семнадцатый километр Байкальского тракта, а там дача - это как своя турбаза на Малом Море сейчас. Даль - несусветная. Глухомань. Болото кишит утками, залив - рыбой, а электричество все-таки есть. Потому что рядом спортивный лагерь "Политехник" и в него, каждое лето по несколько раз приезжают группы туристов из Японии. Откуда японцы-капиталисты - для меня лично загадка. Но каждое лето по несколько групп. А это означает, что работает дизель (и дачники подключились), особый режим питания, эстрада, свой приличный ансамбль и, следовательно, дискотеки (массовки, как их поначалу называли) и ребята-спортсмены, а не гнусные барыги и фарцовщики-попрошайки. И вот там-то, в этом райском месте, у дяди Саши Габасова дача. А сам он работает в лагере - тренер боксеров, плюс что-то ещё по хозчасти. А отчим мой по кличке Большой, - его, разумеется, друг. И мы с Вовунькой попадаем на эту дачу (а в следующие годы и в, собственно, лагерь, имея доступ и к даче).
В лесу мы, конечно же, сразу возводим себе шалаш. Зачем? Просто так - просто строим и знаем, что это Наше Место. Вечерами на просеке тяга вальдшнепов. Рогатки заряжаем дробью и успешно охотимся. А наш спаниель по кличке Скукум Чек, что значит Мутные Воды, отыскивает нам в ночи сбитых птиц. Когда дробина попадает на зуб кому-то из взрослых, они допытываются, откуда у нас ружьё. Приходится демонстрировать своё искусство стрельбы дробью из рогатки, и они успокаиваются в надежде, что мы не нашли их незарегистрированную двустволку "БМ-16", спрятанную в шифоньере. Наивные. Наша эмблема и есть "БМ-16" по первым буквам фамилий (у Вовы фамилия Михайлюк). Стоит им уехать после выходных в город, как утки трепещут от наших посещений болот, а Скукуму-то - радость по-настоящему побывать на охоте.
Вечереет. Накрапывает дождь, стуча по крыше веранды. Мы готовимся ночью на лодке пойти в протоку. Днем мы заметили, что в протоке много щуки. Попробуем сегодня, с факелом и острогой, поохотится на них. Пусть получше стемнеет, а пока мы выжигаем Трубку Мира под мерцающим светом свечи, воткнутой в бутылку из-под рома, как настоящие пираты. Молодые, сильные, смелые, мы сегодня добудем монстра! И пожарим его на рожне!
Ночью на воде прохладно. Свет от факела освещает подводный, страшный и чужой холодный мир. Мы потихоньку, толкая шестом "Берёзку", заплываем в протоку ручья, вытекающего из болота в залив. Трава всё равно шелестит от мельчайших движений лодки, не смотря на то, что по ней колотит дождь. Там, под водой, видно, как шныряют мелкие рыбки, колышутся водоросли и тянут к тебе корявые ветви коряги. Один из нас на носу, другой - упирается в шест, тихонько толкая лодку. Вот она! "Бревно" с хищной, выдвинутой вперед челюстью. Здоровая! - кажется в ночи. Рука сжимает острогу. Сердце колотится, слышно дыханье. Дождь барабанит в спину. Ещё чуть поближе. Ещё. Факел её не пугает. Удар! И всё - она уже бьётся на острие, прибитая к илистому дну. На сотый раз получилось! Но получилось же! Сегодня мы бросим в огонь в жертву Богу охоты Великому Роки лучший кусок добытой щуки! Табаним домой, зверюга готова, ёще шевелится на дне нашей лодки.
Через четверть века Вовуня в День рождения получит письмо:
В моём окне промокшие берёзы.
Река и небо цвета одного -
Всё серо! С листьев каплют слёзы,
И мысли где-то в прошлом, далеко.Прибитый сигаретой к спинке стула,
Я тупо слушаю стук капель за окном.
Я далеко - в лесу, в палатке, с другом,
Нам лет двенадцать - около того.Намокшая хвоя прилипла к кедам,
Сырой песок и хлеб, и едкий дым…
Но что не говори, то, кто там не был
Тот не бывал, наверно, молодым.Там наши скалы, сосны, реки, травы.
Там вкус ухи и запахи болот.
Там наш Скукум, там наши переправы,
Которые мы смело брали вброд.Ещё стоят те камни и деревья
И помнят нас (а как же нас забыть?),
Двух пацанов, что шустро щиплют перья,
Способных из рогатки уток бить.На лодке ночью, факел светит в воду…
Подводный мир и страшен, и глубок…
Тихонько пробираемся в протоку,
В надежде продырявить щуке бок.Свеча в бутылке, трубка из коряги,
Транзистор "ВЭФ", клубника ближних дач,
И мы - пираты - вечные бродяги,
Любимцы судеб, баловни удач.Нет, Наше детство вечно будет с нами!
Где это всё? - Да это не вопрос!
В двенадцать лет становятся друзьями,
И на всю жизнь, и до седых волос!
Ольга
Живёт в Белорусском полесье кудесница леса Ол… Стоп! Не так. Ещё один дубль! Училась в нашем классе девочка, звали её Оля. Оля всем нравилась, и особенно мне. А вот дальше, всё уже как в сказке:
У Оли был такой воздушный воздыхатель Саня Курилов. Ему как-то посчастливилось быть с ней в одном пионерском лагере, и он считал, что знает её теперь лучше других. Он думал, что он романтик, и поэтому надоедал ей своими сладкими разговорами. Я же выбрал тактику другую, как мне тогда казалось, более действенную. На переменах я не давал покоя её косичкам, на уроках шутил более остроумно. Например, её вызовут отвечать, она встанет и отвечает (естественно, к тому времени я уже сидел где-нибудь за её спиной), а я положу на её стул длинную железную линейку, а когда она, ответив, сядет - резко выдерну линейку из-под неё. Нетрудно представить её ощущения, но главное было в том, какой она при этом издавала несуразный вопль. Мне, шалопаю, казалось это забавным. После уроков я своим портфелем выбивал у неё из рук её портфель. А потом и вовсе обнаглел и стал пуляться в её красивые ножки бумажными пульками, надевая на пальцы венгерку вместо рогатки. А как ещё мне было привлечь её внимание? Это Саша Курилов ей все какие-то стишки рассказывал, а я нутром чувствовал, что это не прокатит. Девочки, они же бестолковые, пока не вырастут, а потом поздно будет привлекать внимание - придет пора конкретных действий. Природные инстинкты - щенки сразу должны в своих щенячьих играх определиться, кто будет лидером в стае, когда придёт пора. Вот уж как умели, так и определялись.
В конечном итоге Ольге это надоело, и она пожаловалась своему старшему брату-десятикласснику. Как-то на перемене четверо длинноволосых подошли ко мне и задали пару неприятных вопросов. Я ответил почему-то остроумно, не понимая, с кем разговариваю, но это и спасло. Они посмеялись и всего лишь заперли меня в подсобном помещении уборщицы, где мне пришлось просидеть целый урок меж ведер, тряпок, швабр и вонючего мыла. Саня Курилов был доволен, улыбался, что-то нашёптывал Ольге, а на следующий урок не явился. Оказалось, его кто-то запер в подсобном помещении уборщицы. Больше он уже не решался так нагло улыбаться в мою сторону. А моё "внимание" к однокласснице разгорелось с новой силой.
С её братом мне пришлось встретиться ещё раз, но по другой причине.
Десятый "Б" где он учился, устраивал тематический вечер, посвященный американской субкультуре. Это был закрытый просмотр фильма о распавшейся группе "Биттлз". Плевать, что она из Англии - рыло империализма везде одинаково, поэтому предполагалось, что вечер покажет, как загнили Соединенные Штаты. Была у них в классе такая модная комсомолка Наташка Пивоварова с длинною русской косой. Сдается мне, это она где-то раздобыла пленку с Битлами и организовала просмотр. Учителя хотели поставить галочку в графе политического воспитания молодежи, а молодежь хотела воочию увидеть "Биттлз" на экране, а не на затёртых фотографиях.
После уроков всех потихонечку загнали в кабинет физики, погасили свет и включили проектор. Никто и не заметил, как я прошмыгнул и затаился на задней парте - шубы горой - гардероб-то закрыли, а народу море - из других десятых нагнали.
Рядом со мной пришвартовались четверо длинноволосых. Как только погасили свет, они достали "Агдам" - смотреть "Битлов" на сухую для них было неправильно. Как можно трезвому оценить любимую запрещенную группу? В чём кайф? Поэтому пили. Но пили тихо, и по запарке протянули мне бутылку. Я не понял, но, глотнув из горла пару раз, вернул бутыль. Когда просмотр окончился и включили свет, длинноволосые удивились, увидев, кто с ними рядом - это их опять рассмешило. Вот так мы познакомились. Больше Ольге не было смысла жаловаться на меня своему старшему длинноволосому брату Женьке Ткачуку.
Прошло два года. Седьмой класс. Генеральная уборка в классном кабинете сразу после урока физкультуры. Все в спортивных костюмах, школьная форма в пакетах и сумках. Ничего умнее не придумалось, как спрятать Ольгину сумку с её школьной формой в коридоре за дверь. Когда пришло время расходиться по домам, выяснилось, что сумка с одеждой пропала. Ольга заплакала, мне её по-настоящему стало жалко, и пришлось извиниться и впервые мирно проводить до дому.
Мы шли, разговаривали, забыв про украденную сумку, впервые вдвоем не ругаясь, не ссорясь. Был чудный осенний вечер, горели в глубинах небес яркие звезды, шумели берёзы Татарского кладбища, пахло тиной от Ангары, под ногами шуршали опавшие листья. Мы долго стояли у её подъезда, почему-то не в силах расстаться. В конце концов, решили встретиться завтра - с собачками погулять. У меня был славный щенок-спаниель, у неё редкая тогда порода - карликовый пинчер желтой окраски по кличке Гольда.
Вот так всё и началось - сначала, вроде, просто выгуливали собак. Сидели у подъезда на лавочке. Болтали ни о чём, как и все влюбленные. В школе делали вид, что у нас всё по-прежнему, то есть, никак. Потом в город с концертом приехала Пугачиха, мать договорилась, и нас по великому блату и бесплатно пропустили в зал. Мы всё выступление просидели вдвоем на лестнице - рука в руке, после, взявшись за руки, шли несколько километров домой пешком по осенним улицам вечернего города, и надолго застряли в подъезде, не в силах расцепить руки, целовались. Впервые, много, долго, жадно, страстно! Выяснилось, что и от ненависти до любви такой же точно шаг. Мне не хотелось возвращаться домой - манили звезды и её окно.
Чтобы понравиться Ольге и казаться взрослей, я начал курить. Она-то уже где-то в пионерском лагере этому научилась, я не хотел отставать и казаться ребенком. Пришлось научиться. А, научившись, уже нужно было держать марку хулигана перед "конкурентами".
А конкуренты, суки, напирали - они уже тоже подросли. Саня Курилов имел наглость иногда на дискотеках приглашать Ольгу на медленный танец. Оборзел, в натуре! Нужно было предпринимать кардинальные меры. Бить начнешь - он станет великомучеником, а девочки таких жалеют, и кто его знает, что там потом получится. Нужен был другой подход. И, естественно, он был найден.
Как-то, прогуливаясь с Плисой в окрестностях Куриловского дома, мы встретили Сашу. Привет-привет. Чё делаете? Гуляем. Чё гуляете? Ответ нашёлся сам собой.
У Сашиной соседки жил красивый пушистый кот. Как он оказался в тот момент на улице, непонятно. Но он был ласковый и добрый и не боялся людей. Он пошел на Плисин зов и безропотно залез к нему под тулуп: зима была и холодно.
- Сань, ты это, с нами пойдешь? - спрашиваем мы Курила.
- А вы куда?
- Кота мочить.
- Как это?
- Пошли - увидишь.
Саня не поверил, но был заинтригован и зачем-то пошел с нами. Мы с Плисой переглянулись.
В нашем подвале, где мы тренировались, в дальнем отсеке было темно, сыро и страшно. Лишь из маленького окошечка в стене проникал туда свет. Но через пару минут глаза привыкали, и становилось всё довольно-таки неплохо видно. Конечно, у нас работал выключатель, но зачем его включать, если с нами Курил. Глаза привыкли, и Саша сам увидел, что из стен торчат длинные, острые концы арматур. Мы остановились.
- Ну, что - вешать будем или как обычно? - стали мы рассуждать с Плисой. Решили, как "обычно". Саня пока ещё ничего не понимал. Он ошалело смотрел на котика и допытывался:
- Вы что, его убивать собираетесь?
- Сань, ты видел, сколько кошек развелось? Они заразу переносят.
- Так этот же домашний.