А горести в душе накопилось много. Это в первых письмах он восторженно и шутливо описывал деревенскую жизнь, своих учеников и сельских учителей, каждый из которых имел какую-то чудинку. Но в последних письмах Виктор стал сдержаннее; он писал о том, что отказался от квартиры, чтобы не стеснять себя обязательствами перед школой, а ему ее попросту не дали. Тот же директор школы сказал, что "Виктор Павлович - человек временный, и хотя работник он хороший, но для школы лучше иметь менее талантливого, но постоянного педагога".
- У вас по лицу видно, что вы не нашенский и нашенским не станете, - как всегда, с улыбкой сказала ему Светлана Васильевна. Она не обходила вниманием ни главного инженера совхоза, ни директора школы. И тот несколько раз намекал Виктору: "На сладком месте живешь!" Того эти слова коробили, но он охотно прощал их директору, человеку, в общем-то, недалекому и незлобивому. А Светлана Васильевна своих связей не стыдилась и не скрывала их.
- Любая собака ласку любит, а мужик - тем более! - игриво говорила она Виктору, - если я директора школы приласкаю, так он домой довольный придет. Жене спокойнее будет. Вы, Виктор Павлыч, человек умный, должны меня в этом поддерживать. Я ведь без всяких задних мыслей все делаю. Я каждому стремлюсь чем-то помочь. Вот вашу женушку каждый день сливками потчую, а она не полнеет. С чего бы это? - Светлана Васильевна с легким вызовом посмеивалась. - Может, вы ее ласкаете много? Так я тоже не прочь немного похудеть!..
Она работала то уборщицей в клубе, то вдруг попадала в кладовщицы, то в почтальоны. Летом Светлана Васильевна трудилась лишь на своем огороде, возила на базар редиску, клубнику, помидоры.
- Я - мать-одиночка, кто меня посмеет тронуть? - смеялась она и, когда Виктор целыми вечерами сидел над тетрадями и конспектами, а Лида уходила в клуб, где работала заведующей и киномехаником одновременно, брала их дочку на свою половину, и та играла с ее Генкой, краснощеким бутузом.
Светлана Васильевна часто помогала и в хозяйственных делах, а в посевную, когда Лида днем бегала по фермам, по мастерским, где выпускала "боевые листки", а вечерами "крутила кино" в клубе да еще оставалась на танцы и возвращалась домой уже в первом часу, хозяйка готовила им и обед, и ужин; если была в настроении, то в воскресенье рубила курицу и приглашала в гости. Все она делала с такой естественностью, безо всяких сомнений в правильности своего поведения, что часто обескураживала Виктора.
- Почему бы вам, Виктор Павлыч, не заиметь еще одну жену? И Лида мне будет, как сестра родная. И вам разнообразие не помешает, - говорила она таким тоном, словно речь шла о каком-то пустяке.
Виктор пробовал ее остепенить, но Светлана Васильевна в ответ только мило улыбалась:
- Я же не собираюсь разбивать вашу семью. У меня есть Кирзухин. По правде говоря, он один всего нашего совхоза стоит. А с вами я поиграть хочу. Неужто вам неприятно поиграть с такой женщиной, как я?.. - В ее глазах вспыхивали лукавые искорки. И Виктор чувствовал, что теряется; ладони его запотевали, и в горле появлялась сухость.
Однажды он зашел на кухню - Светлана Васильевна стояла у плиты в одном купальном костюме и фартуке.
- Не стесняйтесь, Виктор Павлыч! - засмеялась она, - представьте, что вы на пляже. Я сегодня перетопила. Жарко! - она томно потянулась и тихонько ойкнула, прикрыв груди руками. - Застежка открылась… Виктор Павлыч, помогите, пожалуйста!
- Я что… чем я могу помочь? - он покраснел и окончательно забыл, зачем вышел на кухню; для чего-то зачерпнул воды ковшом в баке, стоявшем на скамейке возле двери, и, не зная, что делать с водой, вылил ее обратно в бак.
- Виктор Павлыч, у меня сейчас молоко закипит, а я руки отнять не могу! - требовательно сказала Светлана Васильевна. - Что вы, как столб, стоите? Неужто раздетой женщины не видели? Да застегните же!..
Он подошел к ней и поймал себя на желании, что ему хочется коснуться ее тела; стараясь этого не делать, он кончиками пальцев взял концы купальника и, тупо соображая, как замкнуть запор, почувствовал дурманящий запах упругой кожи и часто-часто заморгал, словно глаза у него заслезились.
- Витя, ты скоро? - в кухню вошла Лида.
Он даже не услышал ее голоса, а лишь заметил, что под ладонями что-то вздрагивает - Светлана Васильевна смеялась, прижав руки к груди.
- Лида, не подумайте чего плохого. Я попросила застегнуть, а он не умеет. А у меня молоко закипает. Снимите, я сейчас… - она ушла в свою комнату, уже из дверей озорно подмигнула Виктору и отняла руки от груди.
Тот закрыл глаза и очнулся от того, что его левую щеку больно обожгло.
- Что?! Очумел совсем! Уже при мне стал с этой стервой!.. Черт с ним, с ее молоком. Ты ей докипятишь! - зло усмехнулась Лида и убежала в свою комнату.
Виктор услышал шипенье - белая пена вывалилась из кастрюльки и залила газ. Виктор суматошно кинулся к плите, до отказа закрутил вентиль и опустился на стул.
- Ну кто же доверяет молоко мужчинам? - запахивая полы короткого халатика, в кухню впорхнула Светлана Васильевна, взяла Виктора за голову и, повернув его лицо к свету, шутливо ахнула:
- Все пять пальцев отпечатались! Это ж надо, сколько у нее злости. - Она наклонилась к Виктору и поцеловала его в маковку. - Как она в свой клуб уйдет, приходи ко мне…
Виктор почти безвольно освободился от мягких, горячих рук и долго сидел на кухне, обидевшийся, растерянный; вспомнилось студенчество, от которого, как ему казалось, он еще не отошел; вспомнился Новый год в середине четвертого курса; тогда он впервые пошел на вечеринку к любимице курса Лельке Морозовой. Она пела в институтской оперетте, охала и ахала перед экзаменами, но всегда благополучно "выплывала"; вокруг нее постоянно увивались многочисленные поклонники. Избалованная вниманием, она долго не обращала внимания на Виктора, а он искал случая, чтобы остаться наедине с ней и поговорить, поскольку верил, что Лелька не такая уж ветреная, какой себя выставляет; просто ей так удобнее существовать в институте, который она называла "одиннадцатым классом".
Он знал: Лелька пригласила на Новый год всех своих, как она говорила, "выдающихся поклонников", среди них особенно выделялся Игорь Добрынин - звезда институтского баскетбола. Двухметрового роста, неразговорчивый, он в тот вечер сидел в центре стола и постоянно что-то жевал. Лелька танцевала со всеми по очереди. А Виктор после двенадцати, после шумных тостов, вышел на лестничную площадку в одной рубашке и, хотя мороз на улице был под тридцать, стоял, потея от распиравшего жара; ему хотелось уйти, но он боялся попасть в "отвергнутые поклонники".
Дверь за его спиной шумно распахнулась. На перила облокотилась незнакомая девушка в нескладном коричневом платье. С ее шеи свисали простенькие голубые бусы.
- Новый год уже настал, - то ли спросила, то ли сообщила она, слегка покачиваясь и налегая на перила.
- Настал! - насмешливо заметил Виктор, рассматривая ее, остроносенькую, худенькую, кем-то из подружек неумело подстриженную под "гавроша".
- Ты у Маркизы гуляешь?
- У кого? - не понял Виктор.
- У Лельки. У нас во дворе ее Маркизой зовут. А я попала в жуткую компанию. Там сейчас начнется… Оказывается меня специально пригласили… как девочку. Ты понимаешь, как девочку.
- Ну и что? - Виктору было не до чужих болячек.
- А то, что я догадывалась об этом.
- Не ходила бы да и все.
- Что же я, как дура, весь Новый год одна сидеть должна?
Виктор уловил в ее настроении что-то созвучное; он тоже торчал у Лельки лишь ради того, чтобы соблюсти определенный порядок, и с невольно прорвавшимся сочувствием сказал:
- Понимаю.
- Меня сейчас хватятся! - девушка опасливо посмотрела на дверь и сказала Виктору так, словно они давно были знакомы: - Давай удерем от них.
- Если бы можно было куда-то удрать, - усмехнулся Виктор.
- Я этажом ниже живу. У тетки. Она к родственникам ушла. Пойдем, хоть потанцуем по-человечески! - она схватила Виктора за руку и потащила за собой.
Едва они вошли в комнату, как залился звонок. Прильнув к дверному глазку, девушка тихонько засмеялась:
- За мной… Позвонят да уйдут. Ну их!..
Она включила торшер, открыла крышку старенькой радиолы "Сириус", поставила долгоиграющую пластинку из серии "Танцуем без перерыва" и торжественно объявила:
- Новый год начинается!
Разомлевший в тепле, Виктор быстро опьянел; проснувшись с ноющей болью в голове, обнаружил, что лежит на тахте и что с правого бока его что-то пригревает. Он повернул голову и увидел остроносое лицо девушки; она спала и чему-то счастливо улыбалась во сне.
- Где я? - Виктор рывком сел.
Со спинки стула свисала его рубашка и брюки, на полу валялся галстук, а рядом с ним поблескивала мелочь, высыпавшаяся из кармана брюк.
- Ой! - он вздрогнул от неожиданного вскрика и рукой невольно ухватился за уползавшее одеяло.
Закрывшись до самого подбородка, девушка прижалась к спинке тахты и испуганно таращилась на него.
- Ты чего? - растерянно улыбнулся Виктор, трудно припоминая вчерашний вечер, он пальцами потер лоб: - Я не из вашей компании.
- Как же ты попал сюда? - не поверила девушка.
- Да, вроде, ты меня привела… Помнишь, мы на лестнице говорили…
- На лестнице?.. - наморщив невысокий лобик, девушка посмотрела в дальний угол комнаты, - на лестнице…
- Ага, - весело подтвердил Виктор; его уже забавляло все происшедшее с ним в эту новогоднюю ночь. Он первый раз в жизни попал в настоящую любовную историю, да еще на глазах у сокурсников!.. По тиканью он нашел на стене часы. Их стрелки показывали половину двенадцатого. "Заявлюсь… под Новый год!" - потягиваясь, подумал он.
- Как тебя зовут? - тихо спросила девушка.
- Виктором. А тебя? - он чуть было не рассмеялся, поскольку все происшедшее, и правда, напоминало водевиль.
- Лида.
В прихожей что-то щелкнуло, хлопнула дверь, и через всю комнату, наискосок, протянулась желтая полоска света.
- Тетя!.. Тетка пришла! - сдавленно прошептала Лида.
Виктор сорвался с тахты, и прыгая на одной ноге и вытряхивая из кармана оставшуюся мелочь, которая с жалобным звоном раскатывалась по полу, стал лихорадочно натягивать брюки.
Когда тетя, крупная, спокойная женщина, вошла в комнату, он уже завязывал галстук. Тетя сразу поняла, что произошло, и приказала:
- Иди в ванную, умойся. Она тебе все лицо тушью перемазала.
- Я сейчас… - Виктор, взъерошенный, босой, с наполовину заправленной рубашкой, был жалок и смешон.
- На, тапки надень. Еще застудишься, хахаль!
- Спасибо, - как-то неловко поблагодарил Виктор и пошел на желтоватый свет в прихожую.
- Не туда! - сильные руки развернули его и втолкнули в темную, сыроватую ванную, пахнущую "земляничным" мылом. Щелкнул выключатель, и вспыхнул яркий свет. "Ну и попал… Да-а, попал!" - тоскливо подумал Виктор и заглянул в зеркальце; на него смотрело бледное, осунувшееся, все в черных и синих разводах лицо.
- Ты думала о чем-нибудь, стерва? - донесся в приоткрытую дверь голос тети. - Ишь, захотелось ей?!. Он наковырял да ушел. А вдруг ребеночек будет?
"Ребеночек?.. при чем тут ребеночек?.." - лицо Виктора жарко вспыхнуло и, пытаясь сбить этот жар стыда и страха, он сунул голову в раковину и, фыркая, плескался под ледяной струей до тех пор, пока лицо не заныло от холода.
- Все матери напишу!.. Пусть забирает… И в кого ты такая блудливая уродилась? Одевайся, чего ты передо мной сиськами трясешь? - тетя притопнула так, что на кухне зазвенела посуда.
Виктор трясущейся рукой завернул кран, прикрыл дверь, но едва отнял руку, как она с тоненьким скрипом, похожим на мышиный писк, снова приоткрылась. "Бежать! Бежать!" Он высунул голову и осмотрелся; ботинки стояли под вешалкой. Они были расшнурованы и словно ожидали его; понимая, что подло, низко оставлять Лиду в такой момент одну, что он должен как-то все сгладить, как-то защитить ее, Виктор нырнул в прихожую, сунул ноги в ботинки и дернул ручку двери.
"Запор… по часовой стрелке… может, наоборот?" - он судорожно дергал то один рычажок, то другой. Они щелкали, но дверь не открывалась.
- Ты куда? - в коридоре вспыхнул свет. - Ишь, напакостил, а теперь бежит. Иди в залу!
Виктор повиновался жесткому голосу. Он застыл посреди комнаты, не решаясь поднять голову и посмотреть на Лиду. Она сидела на собранной, покрытой синим пледом тахте и смотрела на него так, словно боялась, что он исчезнет, а она не запомнит его лица, и мучилась тем, что не видит его, и немного приопускала голову, пытаясь заглянуть в него, но сделать это мешали гребнем нависшие длинные волосы Виктора.
- Ты откуда взялся? Я что-то одежонки твоей не вижу? - спросила из прихожей тетя.
- Он тут… - вскочила с тахты Лида.
- Не тебя спрашивают! - обрезала ее тетя.
Виктор понял, что этой сильной, самоуверенной женщине ничего не стоит пойти сейчас к Лельке и тогда… "Лучше умереть, чем окунуться в такой позор!" - чудовищный, жуткий стыд отрезвил его, и с непривычной, но вдруг какой-то обнадеживающей наглостью он, не оборачиваясь, спросил:
- Что вам от меня надо?
Лида испуганно отшатнулась от него.
- Что-что?.. - по-мужски заложив руки за спину, тетя вышла из прихожей.
- Что вам от меня надо?! - еще тверже и громче повторил Виктор, уже еле сдерживаясь от клокотавшей ненависти к этой женщине, к Лиде и ко всему, что случилось с ним в эту ночь.
- Ой! - Лида потерянно опустилась на тахту и со смешанным чувством страха и восторга посмотрела на Виктора. "Ты мне лишь один раз понравился до конца, когда ты разговаривал с тетей. В тебе тогда проснулся настоящий мужчина. Я тогда готова была упасть перед тобой на колени, только бы ты не ушел", - позже призналась она ему. А Виктор старался вычеркнуть этот эпизод из памяти, ставший, как это было ни странно, началом нового этапа в его жизни.
Наткнувшись на отчаянное сопротивление, Лидина тетя, многое повидавшая на своем веку, сразу притихла и осторожно заметила:
- Что мы все ругаемся? Давайте лучше чайку, что ли, выпьем.
Виктор посмотрел на Лиду. Эта худенькая девочка с фиолетовыми кругами под глазами не была для него еще никем; все, что произошло между ними, не помнилось, хотя он знал, что это было, но само знание о происшедшем не вызывало никаких чувств, и он думал, что и у Лиды все так же, что они остались чужими друг другу и что весь этот маскарад с чаепитием устраивается больше для тети.
- Родители знают, где ты? Беспокоятся, поди, - шумно дуя на блюдечко с чаем, спросила тетя.
- Мама знает, что я… - Виктор не договорил, вспомнил о сокурсниках и ужаснулся тому, что они, наверное, переполошились. Он же исчез внезапно, в такой мороз… "Ах, как глупо все получилось", - обжегшись чаем, Виктор поперхнулся и, сдерживая кашель, весь напрягся до слез и пересилил себя.
- Одна мать, значит, - словно для себя самой, тихо произнесла Лидина тетя и, заметно потеплев, придвинула Виктору тарелку с печеньем. Он посмотрел на желтоватые квадратики с зубчатыми краями, автоматически прочитал "привет" и, словно споткнувшись об это случайное слово, встревожился еще больше. "Вдруг к маме побегут?" - крупными глотками, обжигаясь, он допил чай и, стараясь выглядеть спокойным, сказал:
- Спасибо. Но мне, знаете ли, пора. Мама знает, что я ушел надолго, но все равно будет беспокоиться.
- Верно, - согласилась Лидина тетя и ожидающе посмотрела на племянницу, молчание которой настораживало ее.
- Ты вечером заходи, - смущенно проговорила Лида, - может, в кино сходим.
- Ладно, - тоже смущаясь, пообещал Виктор.
Едва за ним захлопнулась дверь, он облегченно вздохнул и почти весь скрылся в клубе морозного воздуха; запотевший после чая, он тут же стал замерзать и, оттолкнувшись от перил, резко влетел на третий этаж; оправил пиджак и нажал кнопку звонка.
Дверь открыл двухметровый Игорь Добрынин. Ничего не говоря, он взял Виктора за воротник и, словно проштрафившегося школьника, ввел в комнату.
Чувствуя на себе завистливые взгляды приятелей, Виктор приободрился. Все уселись за стол и до самого вечера разговоры шли с поправкой на него, его подкалывали, а он играл роль этакого удачливого повесы, нему нравилась эта непривычная роль. Захмелев, все кинулись танцевать; в комнату ввалилась компания параллельной группы, праздновавшая Новый год в соседнем доме. Незаметно Виктора вытеснили на кухню.
Около окна стояла Лелька в нежно-голубом платье.
- Ты? - словно не узнала, спросила она.
- Я, - уловив в ее голосе что-то настораживающее, он выпрямился.
- Не думала, что ты такой! Ты всегда казался мне чистым и светлым. Я считала, что мизинца твоего не стою. Даже боялась тебя… А теперь поняла, что ты такой же, как и все. Что ты лишь искусно играл под другого…
Виктор хотел было что-то сказать в свое оправдание, объяснить, что, все произошло случайно, но Лелька говорила и говорила сбивчиво, зло. И когда она внезапно замолкла, устыдившись своей откровенности, Виктор, подавленный, разбитый окончательно, тихо обронил:
- Леля, ты же знаешь, что я люблю тебя. Только тебя…
- Хам! - гордо вскинув голову, она обошла его, как обходят свежеокрашенный столб, и вышла из кухни.
Виктор очнулся от громкого стука. Растаяв в клубе морозного воздуха, Лида скрылась в полумраке коридора. "В клуб пошла", - автоматически отметил он и подумал, что все крупные неприятности у него почему-то случаются на кухне. "Ирония судьбы!" - усмехнулся Виктор и, вспомнив про случай со щами, обнаружил, что голоден и придвинул табуретку к столу.
- Папа! - из дверей выползла дочка.
- Иди к себе… там играй, - понуро отозвался Виктор.
В кухню вошла Светлана Васильевна, легко подняла девочку и унесла ее на свою половину; вернулась к Виктору и потянула его за руку - он подчинился, а когда на следующий день отказался прийти в ее спальню, она рассмеялась:
- Смотрите, Виктор Павлыч, я Лиде расскажу…
Проклиная себя и свою нескладную судьбу и не зная, как выйти из щекотливого положения, он каждую неделю бывал у Светланы Васильевны и часто ловил себя на мысли, что как бы ни ругал себя, как бы ни были велики его угрызения, все же его тянет на другую половину дома. Фантазируя, он даже пробовал представить Светлану Васильевну своей женой, но та не признавала никаких обязательств, и потому семьи не получалось, а Виктор тяготел к чему-то прочному, основательному.
"Какой ты маленький у меня, прямо - ребенок, - лаская, говорила ему Светлана Васильевна, - и ты мне таким нравишься. С тобой поэтому жить, наверное, тяжело. А вот с Кирзухиным легко. Кирзухин на все смотрит иначе…"
Слыша про Кирзухина, Виктор, заранее его возненавидевший, замолкал и отворачивался.
"Ну, не буду о Кирзухине, не буду, - смеялась Светлана Васильевна, - к нему нельзя ревновать, потому что он - Кирзухин… Все, все, кончаю о нем".
Лида после ссоры с Виктором почти не разговаривала; размолвки случались и раньше, но тогда они оба уже через какой-то час искали зацепку, чтобы все вернуть в прежнее русло; теперь же Лида вела себя так, словно все ей было глубоко безразлично, и это, как чувствовал Виктор и что пугало его больше всего, не было игрой.
В субботу, после первого урока, его вызвал к себе директор школы. Он с настораживающей тщательностью прикрыл дверь и, в упор глядя на Виктора, сказал: