Чудеса работы
Он рушится, он падает… мир.
В прошлое взглянем и кинем:
"Отрицаю!"
Миллионы взоров к будущему и громко, всем голосом:
"Строю!"
– Мы все на работе.
Дадим людскую шеренгу в сто миль на кряжах Урала.
Идемте стальной толпой по копям Уэльса.
Грянем железный гимн под сводами заводов Рейна.
Трансваальцы, на горы!
Механики Чикаго, вы достроили чудовищный мост для канала. Пустите по нему поезд – мост заиграет, как арфа.
А потом веселым маршем на сходку, на сходку мировую.
На лучшую площадь Европы.
Бежим, задыхаясь.
И ударьте хором: "Люди, гудки, клокочите, печи, пойте, каменные дамбы!"
– Отставить. Учитесь прерывать свой гомон во мгновенье.
И кверху же руки, механики-рабочие.
– На полюсе созданы стропила. Выше гор.
Там волшебники…
Летом на полюсе нет ночей, черные стропила в синем свете играют, как призраки, ходят за небом и встают черным миражем над раскаленной Сахарой.
Сильнее… Сильней по стропилам.
Ломим.
Дымим.
Закаляем.
– Это дома. Дом на дом, колонна на колонну, ворота на ворота. Выше неба, до звезд.
– Это шахты.
– До лавы, до самого жаркого безумия земли… роем.
– Княжеский город… Толпы дворцов…
– Снести их немедленно. По нашим планам здесь проходит аллея с вишневыми садами по бокам… Через всю Европу. Прогулка через материк будет недурна для уставших.
– Там болота.
– Нам не до шуток: разрыть их, осушить, поставить домны, осветить леса.
– Что за странность? Тут нелепая насыпь, железная дорога.
Подать ее верст на сто.
Но тише – священная минута: надеваем рабочие блузы.
Гудим враз на весь мир.
И заносим удары мгновенно.
По убогим мастерским везде ли, везде ли заложен динамит?
– Взрывайте бесстрашно.
Хороните вместе с ними тухлые города без дыма и грохота.
А потом собирайте все лучшие чудовища-заводы, бурлящие домны, смелые мосты, вызывающие краны, необъятные корпуса, собирайте их на каменный, на железный митинг.
И в тысячу верст длины.
В сто верст ширины.
Скандально громадный сверхколосс.
Построим завод.
Его постройка – мировой радостный конгресс работников.
Он сам ошеломлен собой.
Вот он, он вырос, он построен.
Он в дыму: горячий и родной смрад его подземного сердца уже дурманит миллионы.
Целые тысячи выбегают из мастерских смотреть на центральные крыши. Беса. Беса силы и напора мы хотим.
Наивная молодежь, раззадоренная песнями труда, хотела спорта работников.
Крыша рухнула.
Из глубины кузниц вставали налитые работой серые бетоны, грузно задрожали, и весь живой миллион завода наполнили трепетом мускулов.
– Шатунов, шатунов нам! – немедленно переменила фронт молодежь.
– Стальных! Мы хотим отдаться этим мгновеньям.
– Силы и подъема.
В воздухе пронесся гигант – коленчатый вал, и с ним яркие, налитые синеватой кровью, шатуны.
Они взбесились и каленым шепотом заполнили своды, двери и туннели завода.
Толпа застыла, а потом враз закричала, безумствуя:
– Всё!
И нажим,
И удар,
И подъем –
Все людское отдаем как награду, как приз, как душу…
Вам,
Шатуны.
Толпа прибывала.
Торжество почувствовали, почувствовали даже мастерские с тяжелой, горячей работой.
– Страсти. Безудержной страсти.
Не святоши же мы, черт возьми.
С края толпы поднялся чумазый, потный дядя и хриплым голосом закричал толпе:
– Как раз я делегат оттуда.
Часть публики засмеялась. Это были чудаки-чернорабочие, работавшие на переносках внутри двора.
– Не грохочи. Сюда. Идите!
Ворота сталелитейных мастерских с ревом раскрылись и уплыли.
Плавильные и калильные печи ревели, как сказочные псы-великаны.
Нефть сгорала во рту изрыгающих февок, и рвалась в наполненные пламенем печи, и, казалось, жрала сама себя.
Мастер махнул рукой, жерло печи раскрылось, масса шарахнулась от жары и света.
Она не смотрела, мучилась, билась в жарких снопах воздушной лавы.
В адском шуме нельзя говорить, но мускулы лиц мгновенно сыграли одни и те же слова у всей громады:
"Сжечь – расплавить – донять – победить".
– Молитвы! Молитвы! – закричала исступленная толпа и торжественным хором направилась в просторные и чудесно высокие котельные мастерские.
По дороге толпы были встречены нигилистами-проповедниками:
– Неужели вы снова поверили в бога?
– Чепуха; мы новые идолопоклонники, мы хотели поклоняться и воспевать созданное нами.
Входили в котельные мастерские.
Шум людского рассыпного разговора под черными сводами – тысяча ударов по железным струнам.
Потушили все фонари, кроме двух верхних.
И сразу – тихо.
Мрачная торжественность колонны.
Черные распластанные тени.
Встревоженные строгие швеллера и балки.
Ни слова команды, ни звука призыва.
Толпа склонилась перед холодным городом железа.
И были слезы.
И была радость.
Манифестация
Нет сил.
Мы валимся на работе.
Хлеб остается только в музеях.
Надо решиться: мы манифестируем!
С юга на север.
И путь держим на леса.
Впереди черная дивизия голода.
Мы ставим на широкие колеса кочегарки все станции огня, тепла, электричества, газа.
Двадцатисаженные трубы – лобовая колонна. Линией в государство они двигаются наступлением к северу.
Лобовая колонна беспощадна. Через горы, реки, дебри, водопады, нарастающее:
Идти –
Ломить –
Разить –
Уничтожать.
Пожрать по пути все леса, весь уголь, торф, обречь на смерть заснувшие города, погосты, усадьбы.
Все жечь.
Все жечь.
Жечь!
Кочегарки, котлы, цилиндры не знают ни минуты покоя. Миллион манометров стережет их огненную жажду…
Трубы рабочим маршем идут день и ночь. Двадцать городов кочегаров, двадцать городов машинистов вместе с ними.
Дивизия голода не знает сражений, но клокот печей дал новый пульс всей земле: она гудит от Урала до Вашингтона, и океаны бредят кипящими приливами.
Трубы голодной дивизии дымят непрестанно. Они шествуют в дымовом кессоне. Солнце завешено. Многомильный суровый мрак – знамя дивизии голода.
"Что там под черным шлемом? У них будет взрыв. Катастрофа неминуема. Они голодны до безумия. Они решительны, как перед смертью".
Но черная дивизия шествует с упоительной дерзостью. Режет, жжет, заливает мраком.
Черная дивизия порой устает, трубы дают перебой, надрывно пыхтят и кашляют.
– Оркестры! Оркестры! – кричит толпа с башен.
Вперед выступают двести отборных силачей-котлов, настраивают хор сирен, хор ударяет мгновенно, и звуковые залпы мчатся вперед дивизии.
Музыка, рассчитанная на города, департаменты, государства.
Трубы вытягиваются.
Хмурая гордость растет.
Огненные станки бушуют.
Вспыхивают великаны-прожектора.
Потом гаснут. Обрываются сирены.
Сигнальная тишина.
Две минуты.
Минуты как эпохи.
…Взрыв света и музыки.
Ураганная открывается работа.
Плуги-ихтиозавры в тысячу челюстей. Впиваются. Жрут застывшую землю и тут же, испепеленную, изрыгают.
Всё хоронят и мелют.
Стелют мягкое поле для хлеба.
Ровные бригады плугов идут под командой блестящих бригадиров-будок.
Там машинисты.
Но правят не они.
Правят токи, пар, воздух.
А, Б, В… алфавиты-линии будок.
Первые алфавиты дробят землю.
Задние шлифуют.
Земля просит посева.
На железную молитву взвиваются кронштейны.
Толпами мчатся по вспаханному полю.
Плетеными руками бросают зерна.
Железный сеятель сеет.
Бассейны нагружены.
Живительный ливень несется по команде.
Земля благодарно дышит.
Взвиваются ракеты.
Котлы-музыканты гремят "Зеленые всходы".
– Голодному поезду браво!
– Тысячетрубный паровоз – наш привет!
– Вагон-землерой-ихтиозавр – наш восторг.
– Вагоны-полировщики-бороны – слава!
– Кронштейны-сеятели – наша надежда – ура!
– И грузные бассейны – еще раз наш салют!
– И всему голодному поезду – браво!
……Смолкните гимны: тревога!
Крадутся тучи. Небо шалит не вовремя.
Готовит ливень.
Гроза уже гремит. Поля размоются и погибнут. Готовьтесь.
– Пальба немедленно!
– Мортиры, вниманье!
– В небо на двадцать пять градусов к зениту – пли! Циклон начинается…
– Залпы на залпы!
Тучи шарахнулись.
– Не давайте опомниться: пальба. Непрестанно пальба!
Рухнули сорок домн и свалились ажурные башни. Пусть!
Тучи несутся экспрессом и дадут ливень впереди паровозов.
– Трубы, дымите торжественно. Ваш смрадный труд не потерян. Дымите.
– Котлы, продолжайте ваш гимн.
– Мастерская композиторов – немедленно симфонию пушкам!
Но не слишком танцуйте, товарищи.
Опасности снова.
Солнце палит и дурманит поля, жжет департаменты хлеба.
– Пушки, вниманье!
Этот мучительный штиль разогнать немедленно.
– Десятитысячные залпы, бейте!
– В сорок пять градусов – пли!
…Треснула земля, на реках выступили пороги, забурлили водопады.
Пустяки: зато циклон победоносно веет над полями. Котлы, гремите "Победный".
Гремите "Победный", но незаметно перейдите в "Тревожный".
Хлеб еще не снят. Урожай еще не собран.
А работникам плохо. Валятся тысячами.
Играйте "Тревожный", котлы.
Пусть думает, мучится в думе вся голодная дивизия.
– Красные прожектора, на каждой вышке выжигайте: "Двадцать часов работы".
– Те, которые могут проработать без устали сорок восемь часов, – на экстренные поезда!
И бесповоротно:
делаем,
работаем,
достигаем.
Выхода нет: умереть или изобрести.
Хлеб зеленый.
Чтобы он налился.
Пожелтел.
Чтобы дозрел.
И был убран.
Через неделю!
Иначе смерть дивизии и всем, кто ждет ее. Смерть департаментам и государствам.
Бесповоротно же.
Двигаем!
Химики, механики, инженеры, слесаря, котельщики, организаторы, политики, станки, пресса, конструкции.
Включите же, что есть: руки, рычаги, мысли, песни, взрывы, жару, непреклонность.
И – ну!
И – еще!
Невиданный чудище-динамо.
Кованый, грузный.
Миллионы щупалец, шестерни, башни, печи, синие блузы, бессонные ночи.
Давит.
Сдается.
Встает.
Говорит.
Низвергает.
Взрывает.
Летит.
Пламенеет.
Рушится.
Замирает.
…Открывает!
Храм изобретений.
Фабрика мысли.
Мозг из железа.
Творимый – творящий.
Три дня кошмарных железных вдохновений…
В корнях зеленого хлеба задрожали растительные токи.
И солнцем управляют, как плавильной печью…
Хлеба наливаются часами, минутами.
Несется радостный ветер, полный запахов пряного свежего хлеба.
Долой голодное оцепенение.
Котлы – "Победный"!
Трубы – маршем!
Церемониальным.
Дым к небесам.
Машите черными жестами!
Да здравствует праздник!
Заводы, в хоровод!
Ударяйте же в нефтяные бакены!
Паровыми молотами – бейте!
Манифестанты, к башням!
Начинается раут.
Мост
I. Репетиция
Маховики в ход.
Сто тысяч работников в дело.
Идемте бесстрашно в железо. Дадим ему сердце. В печи.
Две тысячи градусов…
Отборным батальоном в зев.
Двести кипящих болванок.
Лежат как девицы.
Шагаем.
Горим.
Победим и восстанем как призраки.
Рычат и летают болванки.
Бело-огненные рыбы.
Погибают в стонах…
Воскресают…
– Плавильные ванны. В нас боги. Запертый хаос огня. Стены ломит…
Горящий водопад.
Орудийный хохот.
Смерть.
Смерть.
– Спокойствие, – там двести сторожей.
Потные, охриплые, худые, ржавые…
Прекрасные творцы металла.
Двести черных в очках.
Мертвецы, вы в заговоре с чертом.
В верхних этажах нас сорок тысяч.
Мы верим в вас.
– Взрывайте, – мы за станками дивно курим.
Пресса, вы молча жрете. Два поезда металла проглотили.
Снова жажда. Горящий шепот.
Не беспокойтесь, с горизонта мчатся паровозы.
Сегодня в ночь еще пожрете сорок, еще сорок поездов.
По виадукам гомон.
Ночная смена.
Дружат с машинами механики.
В бархате купаются колеса.
Резцами нежными подкрались в микроскопы.
Неслышно подкрались.
Шлифуют тонко.
Десятитысячные доли миллиметра.
Мы в атомах металла.
Нас нет. Станки безлюдны.
Мы растворились.
Планшайбы, шпинделя шуршат.
Ажурный белый свет.
И шепот, шепот, шепот.
Нежность, ласка, греза.
Станки – виденья.
Чуть легкий ветер.
Сумерки, дыхание малюток.
Станки – тенета.
Станки – лучи.
Станки – эфир.
– Стропила!
Колонны, рамы, трубы, эллинги.
Чугунные гиганты, пойте.
И двери, распахнитесь.
Зала – сборка.
Монтаж железной улицы.
Семь километров тротуаров.
Раздайтесь, крыши.
Улица, к подъему.
С трамваями, домами, арками, дворцами – к небу.
Тысяча клепальщиков, в лифты.
Котельщики, пешком на вершину.
Перед работой завтрак.
Рассаживайтесь там на балках, как на нарах.
И будьте выше всех на семь километров.
Этажи.
Террасы.
Сорок корпусов.
Двадцать башен.
Фонари на шпилях.
За небом.
Костры из фонарей.
Свет небу. Свет земле.
Алтари труда.
Монументы дерзости.
Гул.
Дрожь.
Удар.
Обвал.
Похороны башен, людей, конструкций, поэм.
Траур городов.
Фонари, фонари, фонари.
Террасы, террасы, террасы.
Восстание, звоны, пальба.
Корпуса, корпуса, корпуса.
Краны, домкраты, молы, угольные горы.
Удары, удары, удары.
Пожары, пожары, пожары.
Кровь. Голод. Взрывы.
…Водопады. Море. Солнце.
Песни. Пляски.
Сумасшествие. Знамена.
Краски. Краски.
– Гудки…
Сто тысяч в ворота.
Две минуты на выход.
Тьма. Тьма. Тьма.
II. Осада
Проснулся один
Как ошпаренный.
По заводу ходят цепи.
По цепям ползут кочегары.
К тучам.
И в тучах зажигают топки.
Бегу.
– Спасайте. Мой муж рехнулся.
Жена бежала по улице в рубашке.
– Смяли. Раздавили. Двадцать неумытых галопом…
Прожектора. Бушуют огненные лапы. Завод в горячке.
Бредит.
Чумазая сотня литейщиков.
В дерзостной панике.
– Проснитесь. Будем бить стекла.
– Стоп. Куда.
– Лязгают невидимые дизеля. Гром потушил свечи во всех церквах… Там проповеди о Страшном суде.
– Нас пока сорок… Привратники, отпирай!
– Куда вы ломитесь? Сегодня воскресенье.
– Разнимай запоры. Нас двести.
– Из котельной лезут щупальца.
По тучам шарят.
– Ищут Венеру. Ставят ее на пьедестал.
– Невидимое пламя. Неслышный грохот. Битва подземных речей.
– Сторожа. Эфиопы. Мы будем громить.
– Завода нет. Там озеро.
По середине остров.
На острове бурят колодцы.
Кораллы, звон меди.
Лабиринты.
В подземелье десятины накаленных стружек.
Стальные верески.
Поют подземный гимн.
Но озеро – море.
Горящие острова.
Колодцы без числа.
Пьют все недра.
Завод тронулся.
Он идет по морю.
Прощается с землей.
– Канаты. Ка-на-ты. Ка-на-ты!
– Сторожа, отходи.
Динамит под воротами.
Стройся, работники,
По тысячам.
Отступи.
Зажигай.
Ложись и прячься.
– Ох, мы похоронены, убиты.
– Умирайте со славой. Вас триста.
Сто тысяч в ворота.
Две минуты на вход.
На крыши, на крыши, на крыши.