… января 1968 г
Роман ездил на совещание в соседний город, где есть детский дом. Директоров школ знакомили с новейшими достижениями в воспитании детей. Не знаю, что еще им там рассказывали, но Роман вернулся домой очень странным. Он стал рассеянным, задумчивым, а в глубине его глаз затаилась печаль.
– Ты можешь сказать, что с тобой случилось? – спросила я вечером.
– Со мной? – он растерянно вскинул глаза. – Со мной все в порядке.
– Врать ты не умеешь, – заметила я. – Лучше поделись со мной – тебе же легче будет.
– Все хорошо, любимая, все у нас хорошо. – Вот и все, что я услышала.
– Молчишь, как партизан на допросе! Ну и молчи, – сказала я, поняв, что разговора не получится.
Слишком хорошо я его знала. В такие минуты лучше не соваться к нему с вопросами. Надо дождаться подходящего момента. И вообще – еще давным-давно я решила не портить нашу совместную жизнь женским нытьем и взаимными упреками. Пусть будет, как будет.
… января 1968 г
Несколько дней Роман ходил, как с креста снятый. Он осунулся, потемнел лицом, стал неразговорчив. Я видела, как его что-то мучает, грызет изнутри. Но не хотела торопить события. А через некоторое время он сам завел разговор.
– Марийка, ты веришь, что одна встреча может полностью изменить жизнь человека? – издалека начал Роман.
– Ты влюбился в другую? – спросила я, чувствуя, что мне не хватает воздуха. Если он ответит не сразу, я просто задохнусь, как рыба на суше.
– Милая, что ты? Разве есть на свете кто-нибудь лучше тебя?
– Тогда с кем же ты там встретился? – спросила я, все еще испытывая тревогу.
– Где – там?
– На совещании.
– Ты все видишь, – заметил он. – От тебя ничего не спрячешь.
– Может, хватит заговаривать мне зубы? Рассказывай, что случилось, освободи душу от тяжести.
Он немного помолчал, словно все еще колебался. Я не торопила.
– Там, в детском доме, нас привели в группу для детей трех-четырех лет. Мы должны были познакомиться с тем, как устроены комнаты, какие наглядные пособия. Но едва мы туда вошли, как я случайно встретился взглядом с одним мальчиком. Его прекрасные, широко распахнутые черные глаза буквально прожгли меня насквозь. И вдруг в его взгляде вспыхнула радость, и он, с криком: "Папа, мой папа приехал!" – бросился ко мне и схватил за руку, продолжая выкрикивать: "Я же говорил, что мой папа вернется, а мне сказали, что он погиб! Вруны! Вы все вруны! Вот мой папа! Он приехал ко мне!" Я не выдержал – он произносил все это с такой уверенностью, что по коже бежали мурашки, – и взял его на руки. А он обхватил мою шею и так крепко прижался ко мне щекой, что я на несколько минут буквально остолбенел.
Роман проглотил ком в горле, мешавший ему говорить.
– Потом подошла воспитательница и сказала: "Миша, дорогой, ты ошибся! Это не твой папа. Иди ко мне!" А мальчик так вцепился в меня, что не оторвать. Шепчет на ухо: "Скажи им всем, что ты – мой папа. Скажи, что они все врали". Я не могу тебе передать, с какой надеждой на меня смотрели эти глаза!
– И что же ты?
– Я понимал, что должен сказать ребенку, что он ошибся, но так и не смог. Мне не хватило сил! Подать ему надежду – тоже нельзя. Тогда я сказал, что у меня сейчас много дел, и я не могу здесь задерживаться. Позже я приду, и мы с ним поговорим по-взрослому, по-мужски.
– И все-таки ты подал ему надежду. Зачем? Чтобы потом отнять?
– А что, по-твоему, я должен был делать? Как бы ты поступила на моем месте?
– Не знаю, – вздохнула я, потому что и в самом деле не знала.
– Его увела воспитательница, но по пути он плакал и кричал мне: "Ты же меня не обманешь? Ты придешь за мной? Я буду ждать тебя, папа!"
– А что было дальше?
– Я пошел к директору детского дома и расспросил об этом ребенке. Оказывается, его мать умерла при родах. Ребенка воспитывал отец, но два года назад и он умер. Родственников у мальчика не нашлось, и его поместили в детский дом. Наверно, я чем-то похож на его отца…
– Печальная история.
– Да, – тяжело вздохнул Роман. – У меня в ушах все время стоит этот отчаянный крик, когда мальчик умолял меня приехать за ним.
– Ты думаешь, он ждет тебя?
– Я уверен в этом.
– Я считаю, что тебе не стоит туда ехать и бередить душевные раны сироты.
– Я понимаю, – вполголоса произнес Роман. – Но и забыть его не могу.
– Время лечит, – сказала я. – А сейчас постарайся успокоиться и поспать, потому что завтра на работу.
Разумеется, в эту ночь мы оба не спали, хоть и делали вид, что спим.
… февраля 1968 г
За две следующих недели Роман исхудал, потерял сон, аппетит и даже, кажется, всякий интерес к жизни.
– Тебе все не дает покоя Миша? – как-то спросила я.
– Да! Что бы я ни делал, в ушах звенит его голос: "Ты же меня не обманешь?" Я чувствую себя предателем.
– Ну что поделаешь? Ты ничего не обещал ребенку и не должен считать себя предателем. Нельзя же так себя изводить! Давай соберем гостинцев, а ты отвезешь их парнишке. Хотя какие там гостинцы? Мы даже своим покупаем по сто граммов конфет только в дни аванса и зарплаты.
– Ты думаешь, ему нужны конфеты? – Роман усмехнулся уголками губ. – Ему нужен отец.
– Надо поехать и объяснить, что ты не его отец.
– Я не смогу!
– А что же тогда?
– Давай возьмем его в нашу семью, – выговорил он на одном дыхании.
– Что-о? Ты с ума сошел?
– Разве мы не прокормим еще одного?
– Нет, ты что-то не то говоришь. Совсем недавно я избавилась от собственного ребенка, чтобы мы быстрее достигли желанной цели – собственного дома. Ты сам сказал, что его рождение отодвинет окончание строительства на год или больше. Я с тобой согласилась. А теперь? Что ты говоришь теперь?
– Если мы не возьмем этого ребенка, я буду всю жизнь себя казнить. Это ты понимаешь? Встречая молодых людей, я буду без конца всматриваться в их лица – не тот ли это Миша, чьи надежды я разрушил? И буду отчаянно бояться этой случайной встречи, чтобы он не бросил мне вслед: "Я так ждал тебя, а ты…"
– Сейчас, во всяком случае, ты не считаешься с моим мнением.
– Вообще-то я думал, что мы мыслим одинаково.
– Господи! Что ты со мной делаешь?! Неужели ты думаешь, что мы сможем любить чужого ребенка как своего?
– Он почти такой же, как наш Андрейка.
– А ты не подумал о том, смогут ли дети найти общий язык? – спросила я и посмотрела Роману прямо в глаза.
Я не знала, что мне делать в этой ситуации. Мне было жаль незнакомого мальчика-сироту, но идею принять в семью чужого ребенка, когда у нас такие финансовые затруднения, я считала абсурдной.
– Мы так ничего и не решили, – вывел меня из задумчивости голос Романа.
– Я не знаю, как будет правильно, – призналась я. – Но мою точку зрения ты уже знаешь.
– Не хотел тебе говорить, но, видно, придется, – Роман вздохнул. – Миша родился в тот же день, месяц и год, когда умерла твоя мать, – приглушенно произнес он.
– Как это? – только и смогла спросить я, потому что у меня сразу закружилась голова, и все вокруг меня зашаталось.
– А вот так.
– Я хочу видеть этого мальчика, – сказала я, больше не колеблясь.
… июня 1968 г
Наконец-то мы закончили все формальности и забрали Мишу из детского дома. Я полюбила этого ребенка с той минуты, как увидела его впервые. При виде Романа он расплакался, вытирая глаза ладошкой. У мальчика действительно были необычайно красивые влажные черные глаза. Он буквально прилип к Роману и не хотел отпускать его от себя ни на минуту.
– Мой папа, это мой папа, он приехал за мной! – радостно сообщал он всем встречным.
– Теперь у тебя будет и мама, – сказал ему Роман.
– Моя мама? – переспросил Миша.
– Твоя мама. А еще у тебя есть братик и сестричка, – пояснила я.
– А они не будут меня бить? – насторожился мальчик.
– Нет. Никогда! Они добрые и хорошие, и ты с ними обязательно подружишься.
– А можно, я буду спать с братиком? – спросил он.
– Конечно, дорогой, конечно!
Я не знаю, что со мной тогда произошло. То ли меня зацепило за живое, что мальчик родился в день маминой смерти, то ли Миша действительно был необычным ребенком, то ли я просто согласилась с Романом? Ответа у меня нет до сих пор, и я не хочу об этом задумываться. Главное сейчас, чтобы дети подружились. Андрейка страшно обрадовался новому братишке. А вот Даринка почему-то настороженно восприняла появление еще одного мальчика в нашей семье. Возможно, виной тому была обычная детская ревность. И только когда Миша зацепился за провод и упал, разбив до крови колено, она сразу помчалась за бинтом и зеленкой. Я не вмешивалась и следила со стороны, как она уговаривала Мишу немного потерпеть, когда будет щипать, как дула на ранку, как осторожно бинтовала его ногу.
– Садись мне на плечи, раненый боец, – мягко сказала она и подставила плечи, на которые мигом вскарабкался Миша. "Кажется, – подумала я, – у нас все хорошо".
И не беда, что стройка закончится на год позже. Разве может что-нибудь сравниться со счастливыми детскими улыбками?
… сентября 1973 г
Как быстро летит время! Непонятно, почему, но оно, будучи величиной постоянной, обладает таинственным свойством менять свой ход. В детстве время движется очень медленно. Каждый день кажется бесконечно длинным! Успеваешь и поработать, и в школу сбегать, и поиграть. Кажется, что никогда не вырастешь, а так хочется быстрее стать взрослой. Юность проходит уже быстрее, а после тридцати время набирает ход – и только успевай считать прожитые годы. Детство становится далеким и в то же время до странности близким. Эти годы, должно быть, по-особому запечатлеваются в памяти. Мы с Романом, когда нас охватывает ностальгия, вспоминаем свою юность как что-то светлое и далекое. Невольно всплывает в памяти босоногое детство. Кстати, однажды я рассказала Роману, как мне в школе за хорошую учебу подарили чулки. А он рассказал, что ходил в школу босиком, потому что обуться было не во что. И ему за добросовестную учебу на линейке вручили лапти – обувку из древесного луба с завязками.
… октября 1973 г
По нашим расчетам, мы должны были справить новоселье еще два года назад. Но жизнь внесла свои коррективы. Семья увеличилась на одного человека, выросли и траты. Дети, и особенно Миша, часто простужались и болели, поэтому мы решили их оздоровить у моря. На эту поездку ушли вся наша зарплата за месяц и отпускные. И хотя мы спланировали наше "турне" на конец августа, рассчитывая, что в это время будет меньше отдыхающих и все станет дешевле, мы все равно истратили все свои сбережения. Впрочем, я ни о чем не жалею. Я еще никогда не видела такого радостного блеска в глазах своих детей. Они наслаждались каждой минутой, проведенной у моря. Может, и хорошо, что мы не можем позволить себе такой отдых каждый год. Дети растут не избалованными, поэтому умеют ценить то, что достается нам с такими усилиями.
Признаюсь: мне немного жаль потраченных денег. Собственный дом, как синяя птица, символ неуловимого счастья, снова отдалился на год, а может, и больше…
… марта 1974 г
Время летит так быстро, что я просто не успеваю считать дни. Школа – дети – сцена – строительство дома – вот те четыре "кита", между которыми мы мечемся изо дня в день. Только за последние годы мы успели показать пять спектаклей: "Шумит Днепр", "Голосеевский лес", "Лявониха на орбите", "Эхо войны", "Королева тюльпанов". К тому же Роман начал читать на концертах юморески.
Он продолжает меня удивлять. Сколько бы раз Роман ни выходил на сцену, как люди начинали выкрикивать: "Пилипка"! Почитай "Пилипка"!" И он читал снова и снова. И сколько ни читал, в зале все равно всхлипывают. Потом он вдруг решил почитать несколько юморесок. Зрители настороженно притихли, чтобы не пропустить ни слова. Его чтение произвело впечатление разорвавшейся бомбы. Зрители покатывались от хохота. После первого же выступления Роман сорвал бешеные аплодисменты. Люди хотели слушать его еще и еще. А потом Роману стоило только выйти на сцену со своей открытой улыбкой, как зал уже начинал смеяться. Поэтому приходилось ждать, пока публика немного успокоится, и только после этого начинать чтение.
А сколько радости было у наших детей, когда после спектакля взрослые усаживались за стол, а им предоставлялась полная свобода! Они мчались в гримерную, где хранились наши костюмы, натягивали их на себя, а потом носились по сцене между декорациями и даже пытались что-то разыгрывать. За старшую у них была Даринка, пользовавшаяся непререкаемым авторитетом. Младшие дети слушались ее и дома, и на сцене, поэтому я была спокойна, зная, что девочка всегда справится с ними. Она уже играла эпизодические роли в спектаклях, а младшим оставалось только мечтать об этом.
В одном из спектаклей мне досталась роль матери. По ходу действия мне предстояло пересечь сцену, ведя за руку мальчика. Возник вопрос: кого взять – Андрейку или Мишу? Мне не хотелось никого из них обидеть. Я сказала детям, чтобы они сами решили, кому играть эту маленькую роль. Даринка и Андрейка сразу же, в один голос, ответили: "Миша!" А тот после этого очень серьезно, по-взрослому, объявил: "Я уступаю свое место брату!"
Я так растрогалась, что едва не заплакала.
… мая 1974 г
Что-то тревожит Романа. Уже третий день подряд он ходит молчаливый и хмурый. Похоже, хочет что-то рассказать, но не решается.
– Что это ты замкнулся в себе, как улитка какая-то? – спрашиваю его после ужина.
– Откуда ты взяла? – отвечает он, отводя глаза.
– Мне ли тебя не знать. И началось это после твоей поездки на встречу выпускников вашего факультета.
– Жаль, что тебя там не было.
– Ну, во-первых, я не могла оставить детей одних. А во-вторых, больше всего мне хотелось повидаться с Валей, но она сама приезжала к нам погостить. В-третьих, на эту поездку надо было выложить некоторую сумму, а деньги нам сейчас нужны как никогда. За лето мы должны закончить все работы в доме. Осталось совсем немного. Я и представить не могу, какая будет радость, когда мы переберемся в свой собственный дом! А ты?
– Я это представляю уже который год подряд, – ответил он с тоской в голосе.
– Может, переутомился? – спрашиваю я и беру его за руку.
– Все хорошо, – говорит он, слегка сжимая мою ладонь. – Мне надо уехать на один день.
– Можешь сказать, куда?
– Пока нет.
– Хочешь, чтобы я волновалась? Ломала голову? Строила невероятные предположения?
– Марийка, мне нужно уладить одно серьезное дело. Когда я вернусь, тогда и поговорим. Хорошо?
– Ладно, – сдаюсь я и шутливо поднимаю руки вверх.
– Вот за это я тебя и люблю, – Роман улыбается, а в его глазах прячется грусть.
… мая 1974 г
Вышло так, что сегодня уроки поменяли местами, и я вернулась домой раньше детей. Романа дома не было. Он уехал еще вчера утром, не вернулся, а сегодня позвонил в школу и сказал, что к вечеру будет дома.
– Что приготовить на ужин? – спросила я.
– Все, что ты готовишь, всегда вкусно, – сказал он.
Я почистила картошку и поставила жариться. Достала из кладовки банку соленых огурцов. Меня продолжали мучить догадки о причинах таинственной поездки Романа. Я так себя накрутила, что даже голова разболелась. Приготовив картошку, я проглотила таблетку и прилегла отдохнуть. Вздремнуть не получалось, потому что я не привыкла спать днем, но усталость давала о себе знать.
Я услышала, как скрипнула входная дверь. Поднялась, чтобы взглянуть, кто пришел. На пороге стоял Роман. Рядом с ним переминалась с ноги на ногу девочка-подросток. У нее были коротко стриженые, почти как у мальчика, волосы, выкрашенные в ярко-синий цвет. По-детски пухлые губы измазаны красной губной помадой. Она скептически смотрела на меня, не мигая накрашенными ресницами. Мой взгляд задержался на ее юбке: она была слишком короткой, отчего ее худенькие ножки казались еще тоньше.
– А вот и мы! – произнес Роман, смущенно улыбаясь.
– Добрый день, – сказала я, не спуская глаз с девочки.
У меня скверные предчувствия. В мою душу проникает необъяснимый страх. Он на миг сковывает мои руки и ноги, не дает дышать, делает меня бессильной. Я чувствую приближение беды.
Девочка пренебрежительно взглянула на меня и процедила сквозь зубы:
– Салют!
– Нам надо поговорить. Да? – выдавила я, обращаясь к мужу.
– Ирочка, проходи, располагайся, – сказал Роман девочке.
Только теперь я заметила у него в руках объемистый чемодан. В нем, вероятно, находятся вещи этой Ирины, и нетрудно догадаться, что она к нам не на один день. Но кто она такая?
Я вышла на улицу и сразу опустилась на скамью, потому что ноги мои почему-то подкашивались. За мной вышел Роман, прикрыв за собой дверь.
– Слушаю тебя, – произнесла я так тихо, что едва услышала собственный голос.
– Дорогая, я знаю, что ты меня поймешь, – начал Роман. – Ты меня всегда понимала…
– Рассказывай.
– Мне сейчас тяжело, но пойми – у меня не было выбора.
– Не тяни кота за хвост. Говори все как есть! – сказала я нервно.
– Ты помнишь то время, когда мы с тобой жили раздельно? Это было в самом начале нашей семейной жизни.
– С памятью у меня все в порядке.
– В то время я совершил поступок, за который казню себя и сегодня. Я не признался тебе в нем, потому что меня жег стыд. И если бы не последствия этой ошибки, ты бы никогда о ней не узнала. Ты же знаешь, как я тебя люблю…
– А можно конкретнее? – проговорила я, пытаясь справиться с дрожью собственных пальцев, которые судорожно комкали носовой платок.
– Да что там!.. – Роман махнул рукой. – Ты, наверно, уже догадалась, что Ирина – моя дочь.
Мне показалось, что земля под моими ногами разверзлась. Внутри у меня что-то оборвалось.
– Что? Что ты сказал? – спросила я, все еще не веря ушам. – Твоя дочь?!
– Да, – вздохнул он. – Мне очень жаль!
– Жаль? Кого? Себя? Меня? Свою дочь? Или… ее?
– Мне стыдно.
– И зачем ты привез ее сюда? Чтобы нас познакомить? Если ты хотел причинить мне боль, то у тебя получилось. Мы познакомились. Мне было очень приятно. А теперь забирай свою размалеванную куклу и вези туда, откуда ты ее взял!
Внутри у меня все клокотало.
– Дело в том, что мне некуда ее везти. На встрече выпускников я узнал, что у меня есть дочь, а ее мать недавно умерла. Сгорела от водки.
– Пусть ее забирают бабушка или дедушка.
– У ребенка никого больше нет, кроме меня.
– Погоди, погоди! А когда же ты успел ее… сделать?
– Я с этого и начал, но ты не стала слушать. Это было тогда, когда ты уехала работать по распределению.