Раз или два в год, даже теперь, от него приходили письма. (Однако едва Дженни отпраздновала свое совершеннолетие, как спустя два или три месяца он перестал посылать деньги. Возможно, забыл точную дату ее рождения, решила Перл.) Впрочем, это так похоже на него - никогда ему не хватало смелости сделать последний шаг. Прощаясь, он бесконечно мешкал, топтался в дверях, разглагольствовал и выстуживал комнату. Он написал, что ушел из корпорации "Таннер". Но по воле случая остался там же, куда его перевели в последний раз, - в Ричмонде - и, видно, все еще разъезжал немного. В 1967 году он прислал открытку с Всемирной выставки в Монреале. А в 1972-м еще одну - из Атлантик-Сити, штат Нью-Нью-ДжерсиПохоже, его побуждали к этому чрезвычайные обстоятельства - например, когда человек впервые высадился на Луну (событие, мало взволновавшее Перл, как и всех других серьезных людей). "Наконец-то! - писал он. - На этот раз мы, кажется, победили!" Его энтузиазм, думалось ей, неестественно преувеличен, возможно, вызван неумеренным употреблением алкоголя. Она поморщилась и разорвала открытку.
Позже, когда сдало зрение, ее корреспонденцией стал заниматься Эзра.
- Откуда это? - спрашивала она, протягивая ему конверт. - Я что-то не могу разобрать.
- Из Национальной оружейной ассоциации.
- Выбрось. А это?
- От республиканской партии.
- Выбрось. А это?
- Что-то от руки. Из Ричмонда.
- Выкинь.
Он не спрашивал - почему. Ее дети не проявляли чрезмерного любопытства.
Ей приснилось: дядя запряг Принца и повез ее на конкурс, а она забыла стихотворение и стояла на сцене как немая, и вокруг все шептались. Проснулась не в духе. Ей надо было прочесть стихи "Про парня Фрица". Она прекрасно имитировала диалекты, да и стихотворение знает назубок до сих пор. Память ее нисколько не ухудшилась. Перл с раздражением поправила подушку. До чего неудобно… Замялись края, подумала она. И снова погрузилась в сон. На этот раз ей привиделось, будто в доме пожар. От жара кожа ее пересохла, шипение горящих волос отзывалось в ушах. Дженни бросилась наверх спасать свои побрякушки, звук ее шагов мгновенно угас, будто она рухнула в пропасть.
- Стой! - крикнула Перл и открыла глаза. Кто-то сидел рядом в скрипучем кожаном кресле.
- Дженни? - спросила она.
- Это я, мама, Эзра.
Бедный Эзра. Наверно, совсем измучился. Разве не дочь обязана была ухаживать за ней? Перл знала, его пора отпустить, но никак не могла заставить себя сделать это.
- Наверно, ты хочешь вернуться в свой ресторан… - сказала она сыну.
- Нет-нет.
- Ты постоянно сидишь там, как наседка, - усмехнулась она. Потом принюхалась и добавила: - Эзра, ты чувствуешь запах дыма?
- Что ты, откуда здесь дым? - спросил он (мягко, как всегда).
- Мне приснилось, что дом сгорел.
- Ничего подобного.
- Ты уверен?
Она помолчала, останавливая себя. Мускулы ее напружинились, по телу разлилась боль.
- Эзра!.. - не выдержала она.
- Да, мама?
- Может, на всякий случай проверишь?
- Что проверить?
- Дом, конечно. Проверь, не горит ли где? - Она понимала, ему не хочется, и попросила: - Ну ради меня.
- Ладно.
Она услыхала, как Эзра поднялся с кресла и направился к двери. Похоже, он был в носках; она догадалась об этом по шелестящему звуку шагов. Он так долго не возвращался, что она не на шутку встревожилась. Напряженно вслушивалась в воображаемый рев пламени, но различала только гудки проезжавших мимо машин, мурлыканье радиоприемника, вмонтированного в часы, треньканье велосипедного звонка под окном. Но вот Эзра вернулся, на лестнице раздались его тяжелые неторопливые шаги. Он не спешил, ничего страшного не произошло.
- Все в порядке. - Эзра снова уселся в кресло.
- Спасибо, сынок, - покорно поблагодарила она.
- Не за что.
Она услышала, как он взял журнал.
- Эзра, - окликнула она, - знаешь, о чем я подумала? Ты проверил подвал?
- Разумеется.
- Спустился в самый низ?
- Да, мама.
- Меня беспокоит, как работает котел.
- Прекрасно, - сказал он.
Значит, все в порядке. Ему можно верить. Мысленно пройдя из конца в конец по всему дому, Перл успокаивала себя, с гордостью отмечая, в каком порядке она его содержит. Заслонка в печи задвинута - от холода. Водосливы прочищены, краны плотно закручены. Однажды, услышав шипение воды, она, почти слепая, сама туго затянула гайку. Участок перед домом подметен, крыша не протекает, холодильник мирно урчит на кухне. Все содержится как положено по инструкциям.
- Эзра, - позвала она.
- Да, мама.
- Помнишь мою записную книжку, ту, в письменном столе?
- Записную книжку?
- Слушай внимательно, Эзра. У меня только одна записная книжка. Не маленький красный блокнот для телефонов, а черная записная книжка в моем столе, в ящике для письменных принадлежностей.
- Понял.
- Я хочу, чтобы всех, чьи адреса там записаны, пригласили на мои похороны.
Воцарилось тягостное молчание, будто она произнесла нечто неприличное.
- Похороны? - переспросил Эзра. - Ты же не умираешь, мама.
- Конечно, нет, но когда это случится…
- Давай не будем…
Она замолчала, набираясь терпения. Он что, думает, она будет жить вечно? Это было бы так утомительно. Но Эзра верен себе.
- Я хочу, - повторила она, - чтобы пригласили всех… Ты слушаешь меня? Всех, кто записан в моей книжке.
Эзра молчал.
- Она лежит в ящике с письменными принадлежностями.
- В ящике с письменными принадлежностями, - повторил Эзра.
Наконец-то до него дошло. Он молча перевернул журнальную страницу, но Перл знала: он все понял.
Записная книжка совсем истрепалась, подумала она, пахнет мышами, бумага крошится под пальцами. Она пользовалась ею задолго до того, как стало плохо с глазами. Там была записана Эммалин, а ее нет в живых вот уже более двадцати лет. Миссис Симмонс тоже скончалась - в Сент-Питерсберге, штат Флорида, умерла и вдова дяди Сиуарда, а может, и его дочери тоже. Подумать только! Все, кто записаны в этой книжке, уже в могиле. Все, кроме Бека.
Она вспомнила, что его адреса занимали целую страницу - она вычеркивала их, город за городом, но продолжала вписывать все новые и новые, вплоть до последнего, считая, что в чрезвычайных обстоятельствах ей может потребоваться его помощь. Какие чрезвычайные обстоятельства она имела в виду? Трудно представить себе, что присутствие Бека могло бы хоть что-то облегчить. Вот бы увидеть его лицо, когда он получит извещение о ее похоронах. "Приглашение, - скажет он и изумленно воскликнет: - Надо же! В конце концов она первая оставила меня. Вот приглашение на ее похороны". Она отчетливо услышала его голос и засмеялась.
Пришел доктор и, чтобы согреться, постучал несколько раз ногой об ногу.
- Разве идет снег? - спросила она.
- Снег? Ничего подобного.
- Почему же вы так стучите ногами?
- Просто замерз. - Он присел на край ее кровати. - Ну и холодище, ноги прямо закоченели. Мои колени - как барометр; сегодня ночью ударит мороз.
Она отмахнулась от его болтовни.
- Послушайте, - сказала она, - вас вызвали по недоразумению.
- Неужели?
- Я действительно чувствую себя хорошо. Может, и приболела немного, но сейчас мне гораздо легче.
- Ясно, - кивнул он и заледеневшими сморщенными пальцами нащупал пульс на ее запястье. (Он был почти ровесником Перл и собирался оставить практику.) Несколько минут он считал ее пульс, потом спросил: - И давно это началось?
- Не понимаю, о чем вы?
- Где телефон? - обратился он к Эзре.
- Подождите, доктор Винсент! - крикнула Перл. - Подождите!
Он отпустил ее запястье, положил ладонь ей на руку, и она почувствовала, что он склонился над ней, - пахнуло трубочным табаком.
- Что случилось? - спросил он.
- Ни в какую больницу я не поеду.
- Еще как поедете.
Он говорил отчетливо, по-видимому, чуть громче, чем следовало, и смотрел в потолок.
- Я все обдумала, - сказала она. - Я не выношу скрипучих больничных коек, больничных запахов. Это убьет меня.
- Голубушка…
- К тому же, как вы знаете, мне запрещен пенициллин.
- Пенициллин? Но…
- Я принимала его в сорок третьем.
- Не утомляйте себя, - сказал доктор. - Я помню.
…А может, это случилось в сорок четвертом. В то время они с Беком еще были вместе. Из деловой поездки он привез детям игрушечный набор - лук, стрелы и мишень. На что он только тратил деньги! Они никогда не были состоятельными людьми, даже в лучшие времена. Он взял с собой этот набор в одну из воскресных прогулок за город, укрепил полотняную мишень на стволе дерева. Бек был не из тех, кто бессонными ночами перебирает в уме, что может случиться; о последствиях он никогда не задумывался. Она не знала, как все произошло (собирала букет сухих трав, спорт был уже не для нее), но каким-то образом в нее попала стрела. Тетиву натянул Коди, но это было не самое главное. При первой же размолвке она обвинила во всем не Коди, а Бека, который-де из чистого легкомыслия, если не намеренно, выстрелил из лука ей в самое сердце. Может, попал и не в самое сердце, а чуть повыше - где-то между грудью и плечом. Странное ощущение - как внезапная пощечина. Не боль, скорее нервное потрясение. А потом на ее любимой блузке проступило алое пятно.
- Ой! - вскрикнула она и как была с букетом в руках, так и опустилась на землю. Потом ее пронзила боль. Бек с побледневшим от испуга лицом вытащил стрелу. Дженни расплакалась. Они тут же вернулись домой, забыли даже снять с дерева мишень. Дома кровотечение прекратилось - как будто ничего страшного. Перл смазала рану йодом и сама перевязала ее. Однако спустя два дня заметила неладное. Рана воспалилась, поднялась температура. Бек снова уехал, и Перл пришлось идти к врачу одной. Задыхаясь, она торопливо напялила шляпку: успеть бы вернуться домой до прихода детей из школы. В те годы доктор Винсент только начинал практиковать после службы в армии. Она помнила, что у него была тогда густая шевелюра и он еще не носил очки. Он сделал ей укол пенициллина - чудодейственного лекарства, о котором, по его словам, впервые узнал за океаном. По дороге домой она чувствовала себя превосходно, как обычно бывает с пациентами, когда врач берет на себя ответственность за исход болезни. Однако в тот же вечер она слегла. Выступила сыпь, ее стало знобить, перед глазами змеился неясный, подернутый дымкой пейзаж. Коди вызвал "скорую". Когда кризис миновал, все в больнице обращались с ней так сурово, словно случилось это по ее вине.
- Вы чуть не отправились на тот свет, - выговаривала сестра. Но это была глупость. Ни о какой смерти не могло быть и речи - ведь у нее дети. А раз у человека есть дети, он обязан жить. Она закрыла глаза, стараясь не слушать сестру. И вдруг в палате появились два врача, придвинули стулья к ее кровати и стали торжественно разъяснять, что такое для нее пенициллин. Никогда, ни под каким видом она не должна больше принимать это лекарство. И в записной книжке при ней всегда должны быть специальные указания на сей счет. Перл не очень-то вникала в их слова (она обдумывала, как бы уговорить врачей поскорее выписать ее из больницы домой, к детям), но "Это не должно повториться. Второй подобный случай может оказаться для вас смертельным" врезалось ей в память. Поразило ее., Как в сказке, подумала она, волшебный напиток, который может спасти единственный раз в жизни. И вот она прибегла к нему по столь пустячному поводу - какая-то ничтожная ранка от стрелы. Чудес больше не будет! Впоследствии пенициллин стал широко распространенным лекарством, и ее внукам кололи его когда надо и не надо. А она без конца повторяла, как и что с ней случилось, и сокрушенно твердила: "Вы счастливые, а мне, бедняге, теперь приходится остерегаться любой инфекции - вот так. Не дай бог слечь от ангины или воспаления легких".
Воспаление легких.
В ее ушах стоял гул, и собственный голос словно тонул в потоках воды. Прежде чем заговорить, надо было выждать, пока этот гул немного утихнет.
- Доктор Винсент, - позвала она.
- Я здесь.
Кажется, он все еще держал ее руку. Но пальцы его были уже не такие ледяные. Согрелись, ведь ее рука была горячая, как печка. Она собралась с силами.
- Скажите Эзре, что я остаюсь дома.
- Но… - попытался возразить он.
- Я знаю, что делаю.
Доктор промолчал.
- Скажите ему, - настойчиво продолжала она, - что у меня ничего страшного. Понимаете? Никаких больниц. Я не выдержу этого. Не выношу, когда через громкоговорители вызывают каких-то незнакомых врачей. Скажите Эзре, что у меня просто легкая простуда. Скажите ему.
- Ну что ж… - Доктор Винсент откашлялся, убрал ладонь с ее руки. - Это ваше последнее слово?
- Да.
Он как будто что-то обдумывал. Потом обратился к Эзре:
- Вы слышали, что она говорит?
- Да, - ответил Эзра. Видимо, он стоял гораздо ближе, чем ей казалось.
- И все-таки я бы рекомендовал вам вызвать брата и сестру.
Слова эти пробудили у Перл проблеск интереса.
- Но если это так серьезно… - заговорил Эзра.
- Посмотрим, как пойдут дела. - С этими словами доктор положил ладонь ей на лоб.
Потом он вроде бы ушел. Шум снова заложил ей уши, и она не расслышала его шагов.
Она все думала о Коди и Дженни. Как славно было бы, если б ее дети собрались все вместе. И вдруг в глубине ее груди разлился леденящий холод. Неужели, мелькнуло в голове, доктор Винсент может это допустить! Да, он в самом деле не исключает такую возможность. Выходит, это конец… Не может быть…
В последние годы она не раз думала о смерти, но вот что не приходило ей на ум: расставшись с жизнью, человек так и не узнает, что же будет после него. Вопросы, которые он задавал сам себе, так навсегда и останутся без ответа. Устроит ли свою жизнь вот этот ее сын? Научится ли другой быть счастливым? Узнает ли она, что хотел сказать тот или иной человек? Оказывается, все эти годы она ждала, что случайно встретит Бека. Странно, она не признавалась в этом даже самой себе. Она надеялась также, что в один прекрасный день наступит озарение - и ей неожиданно откроется какая-то тайна; придет время, и она проснется более мудрой, умиротворенной, терпимой. Но этого не произошло. И теперь уже не произойдет никогда. Она надеялась, что в последний час, на смертном одре… На смертном одре! Ну что ж, будут самые обычные, а не пышные похороны с музыкой, как она себе это представляла. Она думала, что в смертный час, когда дети соберутся вокруг нее, она скажет им напоследок что-то очень важное. Но ничего важного не было. И сказать нечего. Ей стало как-то неловко, она почувствовала неуверенность в себе. Нервно вытянула ноги и попыталась найти на подушке прохладное место.
- Дети, - сказала она. Это было накануне отъезда Коди в колледж, в тот день, когда она сожгла письма Бека. - Дети, я должна рассказать вам…
Коди в это время рассуждал о работе. Ему необходимо было найти заработок, чтобы платить за обучение.
- Я мог бы работать в студенческом кафетерии, - сказал он, - или где-нибудь в городе. Пока не знаю точно, где именно…
Услышав голос матери, он оглянулся.
- Я хочу поговорить с вами о вашем отце, - сказала Перл.
- Я бы выбрала кафетерий, - посоветовала Дженни.
- Я без конца твердила вам, дорогие мои, - сказала Перл, - что ваш отец постоянно находится в служебных разъездах…
- Но в городе будут больше платить, - возразил Коди, - в моем положении каждый цент на счету.
- Зато в кафетерии ты будешь среди однокурсников, - сказал Эзра.
- Точно, я думал об этом.
- Ох это совместное обучение! - воскликнула Дженни. - Болельщики, девчонки в белых гольфах.
- Барышни в свитерах, - добавил Коди.
- Я хочу объяснить вам кое-что насчет вашего отца, - повторила Перл.
- Выбирай кафетерий, - сказал Эзра.
- Дети…
- Конечно, кафетерий, - решили они.
И с удивлением посмотрели на нее немигающими, бесстрастными серыми глазами, как две капли воды похожими на ее собственные.
Ей приснился день ее девятнадцатилетия, и этот коварный Джо Дюпри принес ей коробку шоколада и ленту для волос, из кожи медного оттенка. "Ох, Джо, ну и хитрец же ты! Возьми конфетку", - сказала она. Во сне ее поразила мысль, что Джо Дюпри нет в живых уже шестьдесят один год. Он погиб в Аргоннском лесу в схватке с немцами. Она вспомнила, как пришла выразить соболезнование его матери, но та никого не принимала. "Наверно, все это ошибка", - сказала Перл Джону Дюпри и скрепила волосы лентой из кожи медного оттенка.
- Надо немедленно вызвать "скорую", - сказала Дженни. - Что происходит с доктором Винсентом? Он, случайно, не выжил из ума?
- Для своего возраста он в полном порядке, - ответил Эзра.
Как всегда, он, видимо, не понял самого главного. Даже Перл это было ясно. Дженни то ли вздохнула, то ли резко повернулась, отчего зашуршала ее юбка.
- Хорошо, что вы меня вызвали. Я приезжаю и застаю здесь полнейший развал.
- Ничего у нас тут не разваливается.
- Так почему же она лежит в таком состоянии? Ей, наверное, трудно дышать. Где та большая зеленая подушка, которую для нее сделала Бекки?
Перл меж тем снова окунулась в прошлое, в это мгновение она ждала "скорую помощь", чтобы врачи обработали ее пораненное стрелой плечо. А потом готовилась к рискованному спуску по лестнице на носилках. Упоминание о Бекки вернуло ее к действительности. Бекки была ее внучкой, старшей дочерью Дженни.
- Дженни, - выдохнула она.
- Как ты себя чувствуешь? - спросила Дженни.
- Коди тоже здесь?
Кажется, Коди не было. Дженни наклонилась поцеловать ее. Перл погладила дочь по голове и поняла, что та скверно подстрижена: пряди волос - даже на ощупь - были неровными, но на этот раз она не упрекнула Дженни (у Дженни были красивые густые волосы, однако она пренебрегала ими, будто внешность не имела для нее никакого значения).
- Хорошо, что ты приехала, - сказала Перл.
- А как же иначе? Я же волнуюсь, ведь ты наша единственная мама.
Круг замкнулся, подумала Перл.
- Вам бы надо было иметь запасную мать, - сказала она.
- Ты это о чем?
Она не стала повторять. Отвернулась к стене с внезапным раздражением. Почему они не позаботились о запасной матери? Все эти годы, пока она была их единственной матерью, единственной опорой, одиноким высоким деревом на пастбище, ожидающим удара молнии… Ну что ж… Мысли ее путались.
- Ты привезла детей?
- На этот раз нет. Они остались с Джо.
Джо? Ах да, это ее муж.
- А почему нет Коди? - спросила Перл.
- Ты ведь знаешь, как трудно его разыскать, - сказал Эзра.
- Мы считаем, тебе надо лечь в больницу, - заявила Дженни.
- Спасибо, дорогая, по мне что-то не хочется.
- Ты плохо дышишь. Куда девалась подушка, которую тебе сделала Бекки, когда была маленькая? С таким воодушевляющим изречением: "Спи, о верный воин, на каменной резной своей подушке".