- В общем, так! - окончательно решился Годышев и набрал побольше воздуха. - Иду я сегодня в булочную, и вдруг подходит ко мне мужик...
- Что-о?!.. - в недоумении воззрилась на него жена, ожидавшая, конечно же, чего-то, совсем другого.
- Ты не перебивай меня, а слушай! - сразу же взвился Годышев. Нервы у него были на пределе.
- А ты на меня не ори! - тоже повысила голос и жена и подбоченилась. - Тоже мне, командир нашелся! Вообще уже нормально говорить не можешь. Чуть что - сразу орать!
- Да!.. - начал было уже опять заводиться Годышев, но тут же опомнился. Взгляд его опять непроизвольно скользнул по часам. - Подожди, Лид! - примирительно сказал он и даже руки перед собой успокаивающе выставил ладонями вперед. - Подожди... Потом поругаемся...
- Я с тобой вообще не ругаюсь! - тотчас же бодро огрызнулась его дорогая супружница.
Годышев на секунду крепко сжал губы, но все же нашел в себе силы взять себя в руки и спокойно продолжить.
- Выслушай меня. Ну, я тебя прошу! Выслушай! Тем более что речь о детях наших идет.
Жена мгновенно осеклась и настороженно на него уставилась.
- О детях? А что случилось? - недоверчиво поинтересовалась она.
- Ну, вот я пытаюсь тебе рассказать, а ты меня не слушаешь! - не удержался от маленькой шпильки Годышев и тут же проклял себя за эту свою ребяческую выходку.
Однако жена его, слава богу, никак на нее не отреагировала. Она молча смотрела на мужа и ждала продолжения. Дети - это серьезно! Причем тут дети? Зачем он вообще о них упомянул?! Ну, говори?!..
- Так вот, я и говорю!.. - кашлянул Годышев и, чуть помедлив, с усилием продолжил. - Подходит ко мне сегодня на улице незнакомый мужик и говорит: "Здравствуйте, Иван Данилович!" - Ну, я, естественно, тоже ему говорю: здравствуйте, что, мол, надо?! - А он меня спрашивает: "У Вас ведь двое детей, мальчик и девочка?.. Коля и Вера, кажется?" - Ну, я, конечно, обалдел сначала, откуда он это знает? И меня как зовут, и про детей? А потом думаю: может, из школы или из садика? Или из ЖЭКа? Ну да, говорю, и дальше чего? Чего, мол, надо-то? - А дальше, говорит, у вас умрет один из них на следующей неделе!
Жена Годышева побледнела, охнула и грузно осела на стул.
- Да чушь все это! - скривившись, как от зубной боли, преувеличенно-бодрым голосом заверил ее Годышев. - Обычный псих! Я вообще тебе не собирался рассказывать.
Жена ничего не отвечала и лишь смотрела на него широко открытыми глазами. Годышев помолчал, собираясь с мыслями.
- Ну, дальше-то чего??!! - взорвалась, наконец, жена. - Чего ты молчишь, как пень?! Что он тебе еще сказал?! Говори толком!!
- Я и говорю... - начал неловко оправдываться Годышев.
- Ничего ты не говоришь!!! - закричала взволнованная женщина. - Ему сказали, что детей у него убьют, а он тут сидит, дурака валяет! Вместо того чтобы в милицию бежать звонить!!..
- Никто мне не говорил, что детей у меня убьют, - ошеломленно пробормотал Годышев. - Что за бред! Откуда ты это взяла?!
- Как "откуда"?! - женщина вскочила со стула и, сверкая глазами, вплотную подскочила к мужу. - Ты же сам только что сказал! Что их убьют на следующей неделе!
- Не "убьют"! - с досадой поморщился Годышев. - Ты меня слушаешь, что я говорю? Я сказал: умрут. Умрут! Мужик мне этот сказал, что они умрут. Точнее, не они, а один из них! - спохватился Годышев и суеверно сплюнул тихонько три раза. - Ну, этот мужик, как я понял, что-то типа колдуна, - неохотно пояснил он, отводя глаза.
- Колдуна? - растерянно повторила жена, испуганно глядя на мужа, и даже отступила непроизвольно от него на шаг. - Так он, что, кого-то из наших детей заколдовал?
- Да не знаю я ничего!! - в раздражении закричал Годышев. Невозможно с этими бабами разговаривать! Не разговор, а сплошная бестолковщина какая-то! - Подошел ко мне мужик и сказал: один из ваших детей умрет на следующей неделе! Какой именно - сами выберите. Вместе с Вашей супругой.
Имя-отчество твое он, кстати, тоже знает! - Годышев на секунду остановился передохнуть и со значением посмотрел на жену.
Та слушала его, замерев и прижав руки к груди. При последних словах мужа она буквально переменилась в лице.
- Да, - злорадно подтвердил Годышев, чрезвычайно довольный произведенным эффектом. - Ну вот, собственно, и все, - через секунду заключил он. - Да, выбрать надо сегодня до 12 ночи.
- Как это "выбрать"? - не поняла жена.
- Ну, я тоже спросил, - признался Годышев. - Написать, дескать, или просто имя вслух произнести? Он сказал: не важно! Не надо ничего писать и говорить. Достаточно подумать. Я, мол, у вас в душе прочитаю. Кем из них вы решите пожертвовать.
- Господи Иисусе! - в смертельном ужасе прошептала белая как мел жена. Она вся подалась вперед, ловя каждое слово мужа. - Какой кошмар! И потом что?
- А что "потом"?.. - помялся в нерешительности Годышев. - Потом я его послал... - нехотя выдавил из себя он.
- Куда послал? - непонимающе уставилась на него жена.
- Куда-куда!.. - ворчливо пробурчал Годышев. - Раскудахталась!.. На кудыкину гору! На три буквы - вот куда!
- Ты что, дурак???!!! - пронзительно завизжала взбешенная донельзя женщина. У Годышева даже уши от ее визга заложило. - Его в милицию надо было тащить!!! В милицию!! Немедленно!! Идиот! Послал он его, видите ли! Да тебя самого давно уже надо бы на три буквы послать! А я, дура, все с тобой мудохаюсь!..
(Годышев в изумлении вытаращил на нее глаза. Ого! Он еще ни разу не слышал, чтобы дражайшая половина так выражалась.)
...Все чего-то жду! Все эти годы! А чего от тебя, от козла, ждать?! Ни денег, ни... У других мужья хоть мужики нормальные. А этот, прости Господи! "Настроения нет!.. Голова болит!.." Как баба. Только что месячных не хватает. Импотент несчастный!
- Молчи, дура!!! - в ярости заревел и Годышев. - Разоралась тут!! На себя посмотри! Ни рожи, ни кожи. По квартире как какая-то чувындра ходишь! Вся растрепанная, непричесанная... Волосы сальные... "Настроения у меня на нее нет"!.. Да на тебя не то что настроения, на тебя и смотреть-то тошно!! На тебя и после литра настроение не появится! Разве что глаза завязать! А еще лучше вообще в скафандре. Чтобы до тебя, страхолюдины, не касаться. Ждет она, видите ли, чего-то! Да чего ты можешь ждать, овца?! Кому ты нужна?! Дурища полосатая! Курица говорящая.
Внезапно в голове у Годышева словно что-то щелкнуло, и он вдруг мгновенно успокоился.
- Ладно, Лид, подожди, - примирительно произнес он, подошел к сидящей на стуле плачущей женщине и ласково погладил ее по голове. Та зарыдала еще громче. - Ладно, ладно, успокойся, - повторил Годышев и тоже сел рядом, на соседний стул. - Чего уж там! Наругаемся еще. Чего в горячке не скажешь! Дело житейское. Ты же знаешь, что я тебя все равно люблю, - женщина, не отрывая рук от лица, отрицательно покачала головой. - Ну, люблю, люблю! И вообще, муж и жена - одна сатана. Чего друг на друга обижаться, - женщина постепенно перестала плакать и лишь изредка еще судорожно всхлипывала. - Не о том сейчас речь. Давай лучше подумаем, чего дальше делать. В этой ситуации, я имею в виду! - поспешно пояснил он, чувствуя некоторую двусмысленность сказанной им только что фразы. - С детьми!
Знаешь, меня как-то все это беспокоит, - с трудом признался он. - Хотя не верю я ни в какое колдовство, а все же... Черт его знает! Лучше, как говорится, перебдеть... А? Ты сама-то что думаешь?..
- Чего я думаю!.. - все еще всхлипывая, ответила жена. - В милицию его надо было сдать! Вот что я думаю! Тогда бы все мы и узнали!
- Ну, чего теперь об этом говорить? - тоскливо вздохнул Годышев. Он и сам в глубине души корил себя за тогдашнюю нерасторопность и несообразительность. Конечно, нельзя его было просто так отпускать! Эх, блин, елы-палы! Мать моя женщина! Хорошая мысля... Тьфу ты! - Не сообразил сразу! Как-то все неожиданно произошло. Ладно, чего теперь! Давай лучше думать, чего теперь делать.
Жена молчала.
- Ну, будем мы?.. - страдая, переспросил Годышев. - Надо же, чтоб мы оба... Лид, ты сама-то будешь?..
Сказать "выбирать" у Годышева просто язык не поворачивался. Выбирать, кому из детей умереть! Бог ты мой! Да такое и в страшном сне не привидится! Кощунство какое-то! Что-то противоестественное.
Может, мне все это, и правда, снится? - вдруг пришло ему в голову. - И я сейчас проснусь?
Но это был не сон. Отнюдь! Вокруг была самая что ни на есть наиреальнейшая реальность. И время в ней, в этой реальности, было, между прочим, уже почти десять вечера!
- А если мы разных выберем? - внезапно спросила жена.
Годышева даже передернуло от этого ее вопроса. Так буднично он был задан. Как будто о какой-то чепухе ничего не значащей речь шла. Да и слово "выберем" женщина произнесла без малейшей запинки и затруднения, совершенно легко и свободно. Просто.
Будто не о детях речь идет, а о телевизорах каких-нибудь! "Какой выберем?" - Годышев невольно поежился и взглянул вдруг на свою жену совершенно новыми глазами. Такой он ее еще никогда не видел. Она, между тем, уже перестала плакать, вытерла слезы и теперь ясно и безмятежно смотрела на мужа и спокойно ждала ответа. - Блядь, точно говорят, что бабы совершенно несентиментальны!
Годышев опять поежился и смущенно опустил глаза. Он просто физически не мог выдержать этот нечеловечески-спокойный, загадочный взгляд сфинкса. Чувствовал он себя неуютно. Как будто эта обычная, заурядная в общем-то женщина, с которой он прожил бок о бок все эти годы и которую знал, казалось, как облупленную, вдоль и поперек, как самого себя, со всеми ее капризами и прибамбасами; со всеми бабскими глупостями, слабостями и болячками; со всеми, можно сказать, потрохами - так вот, как будто она превращалась сейчас прямо у него на глазах во что-то иное. Чужое. В какое-то иное существо.
И он пока не мог понять, хорошо это или плохо? Но это его, несомненно, пугало. Сам бы он вести себя так уж точно не смог! Да какое там!.. Даже близко!..
- Не знаю... - неуверенно пробормотал Годышев, по-прежнему пряча глаза. Ему было почему-то не по себе.
- Так ты даже не спросил? - все так же спокойно уточнила жена.
Годышев только виновато покачал головой. Он как-то вдруг совсем потерялся и сник, раздавленный происходящим, всем этим поистине чудовищным грузом непомерной ответственности. Жена же его, напротив, казалось, с каждой секундой обретала новую уверенность и новые силы.
- А если мы никого не выберем? - неумолимо продолжала спрашивать она.
Годышев лишь растерянно пожал плечами.
- Как мы можем не выбрать? - чуть позже через силу выдавил из себя он. - Он же сказал, что в душе прочтет. А раз знаешь, то выберешь теперь кого-нибудь обязательно. Пусть даже и сам себе в этом не признаешься.
- Так зачем ты мне вообще тогда об этом сказал?! - гневно взглянул на него женщина.
- Да откуда я знаю!.. - с тоской воскликнул Годышев. - Он мне сказал сказать - я и сказал. А про то, что выберешь кого-нибудь обязательно, я и сам только сейчас догадался!
Жена некоторое время молча на него смотрела, потом встала и, не говоря ни слова, неторопливо пошла на кухню. Годышев, ничего не понимая, потерянно и покорно, как побитая собачонка, поплелся за ней.
- Так что делать-то будем?.. А, Лид?.. - робко проскулил он через некоторое время, видя, что жена его, как ни в чем не бывало и по-прежнему не говоря ни слова, начала что-то готовить и накрывать на стол.
- А ничего! - хладнокровно ответила она, заваривая чай. - Что тут можно сделать? Раз от нас не зависит. Пусть читает.
- Кто читает? - машинально переспросил Годышев и тут же понял.
- ОН! - жена, наконец, повернулась и с мертвой, застывшей улыбкой посмотрела Годышеву прямо в глаза. Годышев даже попятился. - Колдун!.. Дьявол!.. Кто он там? В душе пусть читает. В сердце!
* * *
На следующий день было воскресенье. Годышев с утра ушел с друзьями "выпить пивка" и нарезался до чертиков. До поросячьего визга. Жена ему не препятствовала. Кажется, она даже обрадовалась уходу мужа. Она ходила по квартире задумчивая, вся ушедшая в себя и практически не разговаривала.
Годышев прямо-таки физически не мог теперь рядом с ней находиться. Она его попросту пугала.
Когда поздно вечером пьяный вдрабадан Годышев вернулся домой, она молча помогла ему раздеться и уложила в постель. Ни единого слова упрека из ее уст не прозвучало, что было совершенно невероятно. В обычной ситуации скандал был бы неминуем.
На Годышева это произвело тяжелейшее впечатление. Лучше бы она на него со скалкой как всегда набросилась! А так...
Как будто он ее терял. Как будто они прямо на глазах чужими людьми становились. Даже хуже того! Как будто она вдруг стала лучше, умнее, мудрее, а он так и остался обычным жалким пьяницей.
Проснувшись наутро с чудовищной головной болью, Годышев некоторое время неподвижно лежал, бездумно уставившись в потолок и пытаясь сосредоточиться. В голове и в душе у него была пустота. Вакуум. Казалось, что и душа тоже болела. Точнее, ныла.
Самое ужасное было то, что он все прекрасно помнил. И чувствовал себя так же мерзко и опустошенно, как и накануне. Только теперь на это мерзкое состояние накладывалась еще и чудовищная головная боль.
- Ну, что? - первым делом поприветствовал он входящую в комнату жену.
- Ничего пока, - спокойно пожала плечами та. - Может, это вообще шутка.
Но Годышев почему-то был уверен, что это не шутка. Знал. Чувствовал. Сердце подсказывало. Нет! Никакая это не шутка. Лицо того мужчины постоянно стояло теперь у Годышева перед глазами и, казалось, глумливо подмигивало.
Ну что, мол, Иван Данилович?.. Кого выберем?..
Опять, что ль, напиться?.. - тоскливо подумал он. Так, чтоб всю неделю не просыхать.
Он украдкой взглянул на жену. Та, как ни в чем не бывало, рылась в шкафу и, кажется, даже что-то негромко напевала.
Ну, и ну! - в недоумении покачал головой Годышев. - Чудеса, да и только! Мы же с ней только вчера собачились. Да что это с ней такое?! Подменили ее, что ли!
Жены своей Годышев теперь откровенно побаивался. Он явно, отчетливо чувствовал ее моральное превосходство, и это его злило. Бесило! В этой непростой, немыслимой ситуации она повела себя достойно, проявила вдруг себя с некой новой, совершенно неожиданной стороны, в то время как сам Годышев фактически сломался и превратился в какую-то безвольную тряпку. И сознавать это было нестерпимо.
Годышеву вдруг вспомнилось поразившее его в свое время высказывание какой-то другой женщины, кажется, возлюбленной адмирала Колчака, пошедшей потом за ним в тюрьму.
"Есть люди, которые, как струна, звучат, только будучи туго натянутыми".
Н-да... Похоже, жена его оказалась как раз из этой породы. В то время, как сам он... Н-да... Да пошло оно все!! Нажраться опять, что ли??!!
* * *
Днем жене Годышева вдруг неожиданно стало плохо. Она почувствовала озноб, недомогание, слабость и к вечеру уже слегла. Лежала в постели и не вставала.
Вызванный на следующий день врач неопределенно пожал плечами, пробормотал что-то насчет гриппа и ушел, прописав какие-то обычные в таких случаях и ничего не значащие лекарства.
Но Годышев чувствовал уже, что все не так просто. Никакой это не грипп. Происходило что-то страшное. Проклятие начинало сбываться, только каким-то странным и непонятным образом. Дети бегали себе и резвились, как ни в чем ни бывало, между тем как жена его все слабела и слабела, просто таяла на глазах.
Она постоянно лежала, закрыв глаза, и как-то странно улыбалась. Каким-то своим мыслям, одной только ей известным. Годышев даже не решался спросить, каким именно. Ему самому было так плохо, как не было, наверное, еще никогда в жизни. Даже тогда, в горах, когда он попал в лавину и был уверен, что погибнет.
* * *
Так прошло четыре дня.
Наконец, в пятницу, уже ближе к вечеру, раздался звонок в дверь. Постаревший за эти дни, наверное, лет на десять Годышев побежал открывать, уверенный, что это доктор.
Однако это был никакой не доктор. В дверях, насмешливо улыбаясь, стоял мужчина. Тот самый. Из булочной.
Пока Годышев, потеряв дар речи, в полном ошеломлении на него смотрел, он, ничего не говоря, легонько отстранил Годышева рукой и спокойно и уверенно направился вглубь квартиры, прямо в комнату жены. Годышев, беззвучно открывая и закрывая рот, как выброшенная на песок рыба, молча следовал за ним. Он, кажется, даже дверь забыл закрыть.
Мужчина тем временем вошел в комнату к жене Годышева, по-хозяйски придвинул к себе стул, небрежно на нем развалился и, заложив ногу на ногу, неторопливо закурил. Годышев столбом стоял рядом, держа руки по швам. Он все еще находился в каком-то ступоре, настолько быстро и неожиданно все произошло.
Жена его лежала с закрытыми глазами и, похоже, вообще уже ничего не слышала. Ей было совсем плохо. На губах ее по-прежнему блуждала та самая странная и загадочная улыбка Моны Лизы.
(От этой ее улыбки Годышеву становилось еще хуже. Просто невмоготу! Он давно догадывался уже, что именно она означала, но не смел себе в этом признаться. Ведь признаться в этом значило...)
- Лидия Викторовна! - негромко позвал мужчина, и лежащая на кровати женщина сразу же открыла глаза. Годышев с изумлением заметил, что взгляд у нее совершенно твердый и ясный. Как будто к ней мгновенно вернулись силы.
- Лидия Викторовна! - повторил мужчина. - Я и есть тот самый... человек, о котором Вам рассказывал Ваш муж, - мужчина мельком взглянул на Годышева и, выпустив в потолок аккуратное колечко дыма, продолжил: - Но, видите ли, он Вам не все рассказал, - Годышев почувствовал, что ноги его не держат. Он, шатаясь, подошел к стене и, цепляясь за нее, медленно сполз на пол.
Мужчина кинул на него еще один пренебрежительный взгляд и усмехнулся. Жена тоже молча на него посмотрела и, ничего не сказав, снова перевела взгляд на мужчину. На ее лице не дрогнул ни один мускул. Она ждала продолжения.
- Дело в том... - мужчина замолчал. Годышев закрыл глаза и замер. Мужчину же, кажется, все происходящее просто забавляло. - Дело в том, - после паузы продолжил он, - что выбор был не такой. Точнее, не совсем такой, - мужчина закинул голову и выпустил в потолок еще несколько безукоризненно ровных колечек. - Не обязательно ребенок. Можно пожертвовать собой. Спасти детей, но умереть самому.
- Я уже это поняла, - спокойно заметила женщина.
У Годышева глаза на лоб полезли. Как это "поняла"?! Так значит..?
Мужчина взглянул на жену Годышева чуть попристальнее.
- Да, Вы молодец! - одобрительно кивнул он. - Вы очень сильная женщина.