- Спасибо, понял.
Дебаркадер был километрах в двух от деревни вверх по течению Амура. Стоял он в тихой протоке, соединяющей Амур с озером Мылка. Здесь помещалось все управление строительства, в каютах жили управленческие работники, тут же была их столовая, врачебный пункт.
Привязав лошадь к березе, Каргополов помог Захару сойти с повозки, бережно повел его по сходням на дебаркадер.
- Не инфекционный? - недовольно спросил шустрый лысеющий человек в пенсне. - Сюда нельзя, вот влево, вниз.
Дебелая, грузная женщина-врач в пуховой кофте под халатом велела Захару раздеться, несмотря на холод; небрежно сунула ему под мышку градусник и долго сидела, читая толстую книгу. Потом так же долго выслушивала и выстукивала грудную клетку Захара.
- Да, температура под сорок и хрипы в легких. Но это еще не воспаление легких, молодой человек, - равнодушно сказала она. - Можете одеваться. Не знаю, как с вами быть, - вам нужно тепло, а в нашем дебаркадере его нет. Больница только строится. Вы где живете, в палатке?
- Я на сплаве, в пятнадцати километрах отсюда.
- Тогда я направлю вас к коменданту, пусть он положит вас в теплую избу. Сопровождающий с вами?
- Там, за дверьми.
- Позовите его сюда.
Она открыла шкафчик, достала пачку порошков, большой флакон с жидкостью.
- По одному порошку три раза в день, а это по столовой ложке три раза в день, перед едой. - Она подала лекарства Захару.
Потом лениво подняла взгляд на вошедшего Ивана и стала объяснять ему, каким образом устроить больного.
Каргополов хмуро слушал объяснение врача. Ему не нравилось, как холодно и безразлично относилась она к судьбе больного друга, и он недовольно сказал:
- Ладно, без вашего коменданта обойдемся. Выписывайте бюллетень и чтобы каждый день к нему ходили! Как фамилия того, в шинели? - спросил он Захара.
- Ставорский, - расслабленно ответил Захар. - А фамилию хозяина не знаю. Рыжий такой…
- У Ставорского будет лежать.
Иван снова укутал Захара в бедную одежонку и все спрашивал, пока ехали к деревне: "Ну как, не хуже, Захар?"
Возле ворот избы Никандра Каргополов остановил подводу.
- Кажется, эта?
- Она, - ответил Захар. - Я был здесь…
- Сам сможешь идти? Или во двор заехать?
- Дойду. Пойдем вместе.
Во дворе их встретил трубным лаем тот же буро-пегий пес. Каргополов помог Захару взойти на высокое крылечко, с трудом открыл дверь в сени, постучался в обитую сохатиновой шкурой дверь. Им открыла Фекла и растерянно отступила.
- Господи, что это такое!
Любаша сидела возле окна, что-то шила. Положив шитье на колени, она с тревогой уставилась на дверь.
- Здравствуйте, - разом сказали Каргополов и Захар. - Товарища Ставорского можно видеть? - спросил Иван.
- Его нет, он на работе, - выжидающе ответила Фекла.
- Больного вот велел он принять.
- Да куда же мы его? В его комнату, должно?
- Ну, раз велел, - значит, в его комнату, - вступилась Любаша. - Мама, что же вы стоите? Видите, человек еле держится на ногах.
- Вот, господи, совсем ополоумела! - спохватилась Фекла. - Садись, сынок, садись вот сюда, к печке. А мы сейчас…
Любаша бросила на стол шитье и кинулась за матерью в чистую половину избы. Минут через десять вышла оттуда разрумянившаяся, широко распахнула дверь.
- Заходите, пожалуйста, раздевайтесь и ложитесь. Вот постель.
Каргополов помог Захару раздеться и уложил его на деревянную кровать возле печки. Захар утонул в мягкой перине, застланной пестрой простыней; и когда Иван укрыл его большим ватным одеялом, почувствовал запах мыла, исходящий от подушки.
- Ну как, хорошо? - подмигнул Иван. - Там, брат, заметил, какая "медсестра"? Одним своим видом вылечит… Ну что ж, Захар, все хорошо, что хорошо кончается. Устроен ты тут неплохо: тепло, лекарства есть… За вещи не беспокойся, будут в сохранности. В случае оказии - черкни, как дела.
Он пожал под одеялом руку Захара и вышел.
За дверью еще некоторое время слышался его голос. По отрывкам слов Захар догадался, что Иван рассказывал о его сломанной ноге и ключице и о том, как он, Захар, тонул. В заключение Иван сказал: "Парень очень хороший". И голоса стихли.
Несмотря на боль в груди и высокую температуру, Захар наслаждался теплом, уютом, чистотой мягкой постели. Комната, в которой он лежал, была довольно просторной, чисто прибранной и по-деревенски уютно обставленной; в углу стояла никелированная кровать, ее, по-видимому, занимал Ставорский. Пахло хмелем и какими-то тонкими, наверное, дорогими духами.
Прислушиваясь к боли в ноге и груди, Захар перебирал в памяти события, приведшие его сюда, и вдруг встал перед вопросом: что заставило Ставорского поселить к себе в комнату чужого, да еще больного человека? Может быть, в нем проснулось чувство дружбы, присущее всем кавалеристам? Или просто он сердобольный человек и решил помочь в беде?
За дверью все время было тихо, но Захар чувствовал, что там кто-то есть. Иногда слышались чьи-то осторожные шаги. Невольно прислушиваясь к ним, Захар не заметил, как забылся тяжелым обморочным сном.
Когда он проснулся, ему показалось, будто спал всего несколько минут, а между тем на столе уже горела лампа, стекла окон аспидно вычернила ночь. Захар был весь в поту, дышал тяжко, внутри у него все горело. Наверху кто-то ходил, оттуда доносились голоса. "Живут ребята на чердаке", - смутно подумал Захар и оглядел комнату - она была пуста. За дверью слышался говор. Он угадал бас Никандра. Увидев кружку с водой на табурете, Захар залпом осушил ее. Пытаясь поставить кружку на табурет, уронил ее, испугался звона и, свесившись с кровати, стал шарить рукой по полу. Тотчас же дверь отворилась, и в комнату вошла Фекла.
- Кружку уронил, - объяснил Захар, подняв голову и с усилием произнося слова. - Под кровать укатилась…
- Ничего, сынок, я достану, лежи спокойно.
Она нагнулась, ласково сказала: "Вот куда она укатилась", достала кружку, но на табурет не поставила.
- Как, сынок, шибко ломает?
- Ничего, жжет сильно только.
- Ты, поди, не ел весь день, дружок твой говорил… Подать тебе, покушаешь? Я молочка с содой для тебя вскипятила.
- Спасибо. - Захар с благодарностью посмотрел измученными глазами в лицо Феклы. - Молока выпью… Ложку дайте и водички, если можно, лекарство принять.
Она ушла и скоро вернулась с кастрюлькой горячего коричневого молока, краюхой белого хлеба, стаканом, ложкой и кружкой воды. Все это бережно расставила на табурете.
- Большое вам спасибо, тетя…
- Кушай, сынок, на здоровье, поправляйся. Небось матерь где-то тоскует по сыну-то?
- Нет у меня матери, - ответил Захар и, высыпав порошок в рот, запил несколькими жадными глотками. - У дедушки с бабушкой воспитывался.
Он хотел налить лекарства в ложку, но руки дрожали.
- Господи, какой ты ослабший! - горестно сказала Фекла. - Давай-ка я налью. Ну, а теперь открывай рот - как маленького, буду поить… А бельишко-то на тебе эвон какое грязное, - заметила она. - Смена-то есть?
- Здесь нету, там, в бараке, осталось.
- Вошки-то не водятся?
- Вроде бы не было.
- Завтра постираю, однако. Сейчас принесу тебе чего-нибудь на смену, а свое снимешь.
Она ушла, и из соседней комнаты долго слышался приглушенный до шепота разговор между нею и Никандром. Потом она вернулась, открыла ключами сундук, который дважды прозвонил на весь дом, достала старенькое - видно, Никандрово - белье.
- Вот, наденешь, сынок, - повесила она белье на грядушку у изголовья. - А молочко-то все, все выпей, не оставляй, завтра принесу свеженького.
Покончив с молоком, Захар залез под одеяло и там торопливо переоделся. Белье было явно Никандрово - Захар весь утонул в нем. Пахло оно нафталином и не то корицей, не то ванилью. Как много значит чистое белье! Захар сразу почувствовал себя свежее, даже, кажется, температура у него упала - возможно, от лекарств и горячего молока с содой. Спать не хотелось. Приятно вытянувшись на спине и заложив руки за голову, Захар рассматривал потолок, прислушивался к гомону, доносившемуся с чердака. Он не сразу заметил, как в комнату вошел Никандр - мягкие бродни делали его шаги почти неслышными.
- Не спишь, товаришок? - вкрадчиво пробасил хозяин.
- Выспался. Полдня проспал.
Никандр взял табурет, поставил возле кровати, сел, достал бумагу и кисет с табаком - все это он делал неторопливо и говорил раздумчиво:
- Вот пришел маленько покалякать с тобой, товаришок… Сам-то откуда родом? Та-ак… - Он закурил, пустил в сторону тонкую струю дыма. - Видишь, как не повезло, сразу в беду попал, не успел шагу шагнуть. Да-а… Ну, а ежели бы, скажем, не пустили бы тебя в этот дом, тогда как?
- В другом бы устроили.
- А ежели бы и там не приняли?
- На дебаркадере бы положили. Правда, холодно там, но что ж, пришлось бы потерпеть.
- Видишь ты, "холодно", "потерпеть". Душой ты, может, и потерпишь, а организма - она знает край: сломается, и конец терпению-то.
Никандр умолк, напряженно думая о чем-то своем. Захар заметил это и тоже молчал, выжидая.
- Скажи ты мне, ради бога, товаришок. - Никандр наклонился вперед, оперся локтями в колени. - Какая лихоманка привела вас сюда, таких молодняков? Или вас силком привезли, или вам пообещали горы золота, или иным каким способом заманули сюда? Скажи правду, как отцу родному, слова никому не передам. Я это говорю к тому, что сгинете вы все тут, как курчата, потому жидкие вы, неспособные к нашим местам.
Дождавшись, когда Никандр умолк, Захар приподнялся на локоть, в упор посмотрел на него.
- А вот вы мне скажите, папаша, вы знаете, что такое комсомол? - Голос Захара, несмотря на его слабость, зазвучал взволнованно и горячо. - Или вы этого не знаете?
- Ну… комсомол… - Никандр развел загрубелые ладони, пошевелил пальцами, обнаружив явную растерянность. - Комсомол, сказать, - это такие бойкие ребята, горластые и еще, должно, шалопаи… - Он запнулся. - Так я понимаю по своему разумению.
Захару стало вдруг весело. Никандр с его могучей силищей показался беспомощней ребенка.
Тщательно подыскивая нужные слова, Захар сказал:
- Комсомол, папаша, - это очень большой отряд молодежи, на всю страну отряд, который весь стремится к одной цели: построить социализм. Что бы ни было, как бы трудно ни было, а все равно построить - и баста!
- Ну, хорошо, отряд отрядом, это мне понятно, - возразил Никандр. - А вот как его построить, этот социализм? Кто-нибудь в глаза его видал, какой он, чтобы строить по подобию?
- Папаша, вы в бога веруете? - Захар показал на иконы.
- Верую понемножку, - нехотя ответил Никандр, сбивая пепел с козьей ножки.
- А вы его в глаза когда-нибудь видели, кроме как на иконе да на картинках? Нет? Ага! - в голосе Захара торжество. - Так вот, смотрите, что получается: ваш бог - это дело темное, выдумка, ничем в действительности не подтвержденная. И даже наоборот, наука в пух и прах разбивает эту выдумку, фактами разбивает!.. Так почему же вы думаете, что нельзя верить в социализм, когда он доказан наукой? Как инженер расчет строит, чтобы изготовить новую машину? Он изучает сначала все, из чего и как можно ее сделать, а потом подбирает нужный материал, расчерчивает, рисует ее план и уж после берется за изготовление по тому, что он спланировал. Вот так же Маркс и Энгельс все изучили, как живет человеческое общество, открыли такую закономерность, что в будущем оно придет к социализму, а Ленин…
- Однако, ты, паря, запальчивый, - перебил его Никандр. - Вот ты лучше скажи мне… То я все равно не пойму, про социализм. Ты скажи лучше мне по совести, кто тебя самого-то заманул сюда? Или там уж невмоготу стало жить?
- Если говорить обо мне лично, - уже другим, спокойным голосом ответил Захар, - то я поехал затем, что меня заманил сам Дальний Восток. Я читал о нем в книгах, и он мне всегда очень нравился. А тут как раз случилось так, что из армии списали и тогда же мобилизацию на стройку объявили. Я и поехал. Хочу испытать себя в трудностях. Вот раскорчуем тайгу, построим завод, город - может, инженером стану или другую профессию приобрету.
- Э-эх, паря, паря!.. - Никандр безнадежно махнул рукой. - Ничего вы не построите, больно сопливые еще, не суди на грубом слове. Только животы себе понадорвете и загинете тут. Мыслимое ли дело - всю тайгу выкорчевать! Да мы всей деревней живем вот на этом месте без малого семьдесят лет, уж и стариков, кои первыми приехали, давно похоронили, а тайги-то много накорчевали? Тайга не морковка на огороде - пошел да надергал… Однако я тебя замаял, хворого, - спохватился Никандр. - Извиняй, паря. Может, тебе чего принести покушать или попить?
- Спасибо, папаша, вода у меня есть.
- Ну, хорошего тебе сна. Не обессудь темного мужика, душа у меня стала неспокойная…
Никандр загасил лампу и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.
Взволнованный и разгоряченный спором, Захар долго не мог уснуть. Когда же начал дремать, пришел Ставорский, зажег лампу, стал ходить по комнате, потом долго ел за круглым столом. Захар притворился спящим.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Долгое время Захар никак не мог понять Ставорского и свои отношения с ним.
Вот и сегодня: Ставорский брился, когда проснулся Захар. Окна, что выходили на восток, к Амуру, ослепили его: будто само солнце прилипло к ним и утопило в своем сиянии всю комнату. А в этом сиянии черным силуэтом - Ставорский.
Едва Захар открыл глаза, как Ставорский повернул к нему намыленное по самые глаза лицо.
- Ну, как самочувствие, парень? - поинтересовался он, занося бритву над подбородком.
- Вроде бы ничего, - с трудом ответил Захар и жадно ухватился за кружку с водой.
Больше - ни слова. Захар разглядывал спину с узкой талией, накрест перечеркнутую коричневыми подтяжками. Они напомнили Захару кавалерийские ремни, и сердце сладко и тревожно ворохнулось в груди. "Наверное, ловкий кавалерист был, - подумал Захар. - Клубок мускулов…"
Побрившись, Ставорский замурлыкал какой-то мотив, вытер насухо бритву. Потом легко встал, скорее - вскочил; направляясь в переднюю половину избы, ободряюще кивнул и подмигнул Захару. Захар почему-то улыбнулся в ответ, хотя и не понял, что означал этот кивок. Ему стало неловко: почему, собственно, нужно было улыбаться? Что они, ровня - Захар и этот, как его… Ставорский?
Вернувшись, Ставорский торопливо и молча оделся, быстро и так же молча поел, выпил два стакана молока и только тогда обратился к Захару:
- Я тут сказал хозяевам, чтобы как следует ухаживали за тобой. Температура как, высокая?
- Кажется, не очень.
- Ну, тогда давай сейчас поговорим. У меня есть немного свободного времени. - Он взглянул на огромные серебряные часы, достав их из карманчика галифе.
Потом поставил табурет у кровати, сел на него верхом, примащиваясь вплотную к изголовью постели, и посмотрел прямо в зрачки Захара своими холодноватыми глазами-миндалинами.
- Кто у тебя родители?
- Крестьяне, казаки.
- Какие казаки?
- Донские.
- Живы?
- Нет, отец погиб в германскую, мать в голод умерла. У деда воспитывался.
- У белых из родни кто-нибудь служил?
- Один дядя. А другой дядя - у Буденного.
- Как же это? - усмехнулся Ставорский.
- А у нас там, на Дону, немало таких случаев.
- В комсомоле давно?
- С двадцать седьмого года.
- Да-а, донские казаки - лихой народ, смелый. Пожалуй, это лучшие из всех двенадцати казачеств. Забыл твою фамилию… Жернаков? Так вот что, товарищ Жернаков, по глазам вижу - смышленый ты парень, чую, что и кавалерист был неплохой. Такой человек, именно кавалерист, мне нужен на конный парк до зарезу, - провел он ребром ладони поперек горла. - Пойдешь все-таки? Сначала будешь бригадиром, а там своим заместителем сделаю, как говорил тогда.
- Я ведь конник-то, товарищ Ставорский…
- Харитон Иванович, - подсказал Ставорский.
- Простите, забыл… Харитон Иванович. Конник-то я, говорю, такой, когда лошадь под седлом да овес в кобурчатах. Боюсь, что бригадир из меня выйдет плохой. Да потом же, на сплаве скажут: сбежал.
- Ну, это ерунда! Пойду в отдел кадров и переоформлю. Я не понимаю, чего брыкаешься? Ты же через год мог бы командиром взвода стать, а бригадиром идти боишься! Под седлом будешь иметь любую лошадь, какая понравится. Ну, согласен? Смотри, другого возьму, мне ждать некогда.
- Ладно, пойду, - подумав, ответил Захар. - Очень соскучился по лошади…
- Так бы и сразу! Нерешителен, братец, ты. Разве таким должен быть донской казак?
- А вы сами не казак, случайно, Харитон Иванович?
- Нет, я белорус. Но в гражданскую войну был в конной бригаде Котовского, потом в частях червонного казачества.
В полдень пришел невысокий, тщедушный старичок фельдшер. Не надевая халата, он молча подсел к кровати, быстрыми, резкими движениями ощупал живот Захара, послушал грудь, показывая на губы, приказал: "Откройте", - заглянул в рот, оттянул веки.
- М-да… - сказал он, - малокровие. Сколько лет? Та-ак… Питаться надо бы получше. Организм железный, и сердце отличное. С таким сердцем можно прожить сто лет. А эти порошки и микстуру заберу, заменю другим.
Потом позвал Феклу.
- Скажите, хозяюшка, - он склонил голову набок, щуря глаза за очками, - у вас есть енотовый жир?
Фекла удивленно посмотрела на него и тихо спросила:
- А он зачем?.
- Я спрашиваю, есть у вас енотовый жир?
- Есть, есть. Им всегда мажется отец от простуды…
- Вот, я так и знал! Сможете вы натирать ему, - кивнул он на Захара, - спину и грудь на ночь?
- Чего же не смочь? Сможем! Это наше деревенское лекарство.
- Вот, пожалуйста, и натирайте. Каждый вечер. Микстуры для приема внутрь вам принесут.
Вскоре после того как ушел фельдшер, Любаша принесла Захару обед. Свежее, пышущее здоровьем, слегка продолговатое лицо ее налилось персиковым румянцем, когда она, склонившись, ставила миски на табурет у изголовья Захара.
- Вот кушайте, мамаша велела…
- Спасибо, Любаша, - сдержанно сказал Захар. - Только я не хочу.
Девушка выпрямилась, улыбнулась.
- А вы помните мое имя?
- Конечно, оно легко запоминается. А вы помните, когда мы разговаривали на берегу?
- Помню. Вас зовут Захаром. Вам очень плохо?
- Да нет, ничего…
- А ночью вы стонали.
- Разве? Неудобно… Отец не ругался, что меня сюда положили?
- Немножко поворчал. Но папаша у нас не сильно злой, поругается и скоро отходит.
- Он работает на стройке?
- На конном парке. Жилец наш устроил его. Ну, вы ешьте, а то я отвлекаю вас, а щи остывают.
- Подождите, не уходите! У меня просьба. Помните старосту группы, с которым мы приходили к вам в первый день?
- Помню, он живет в леднике у Бормотовых. Когда снег пошел, они все переселились из палатки туда. И девушки тоже там.
- Будет у вас время - сходите, пожалуйста, к нему, передайте, чтобы принес мою книгу "Тихий Дон". Ладно?
- И девушки чтоб пришли?
- А как хотят.