- А я подумаю, - сказал Палмер, - нет, в самом деле, я так и сделаю. Я верю, что первый и почти единственный долг бизнесмена, это купить дешево и продать дорого. Если я могу найти способ снизить цену, по которой покупаю, то должен воспользоваться им. Потому что как банкир я, кроме всего прочего, - эталон бизнесмена, можно сказать, прототип такового. Ясно?
Донни сидел молча, не сознавая, какого дурака он свалял, а может, скорее, это его окружение и подготовка подвели его.
- Вы предлагаете, чтобы мы отозвали наше первоначальное предложение Народному банку? - спросил Билл Элстон.
- Это порченый товар, - сказал Палмер, - его представляют безупречным, а на поверку это не так.
Элстон пожал плечами.
- Что ж с того? У всех маленьких пригородных банков есть свой скелет в шкафу. С другой стороны, почему они так хотят, чтобы их купили?
- Стоит поразмыслить, - согласился Палмер. Он наблюдал, как большой "линкольн" проскользнул между несколькими машинами, обогнав их по чужой полосе, и устремился дальше на север. Он глядел на ряды больничных зданий, протянувшихся сразу за Питер-Купер-Виллидж, - старых и новых, грязных и шикарных. Он пытался думать о том, что скрывается там, внутри, - от больных белой горячкой до безнадежных раковых, но его мысли никак не могли оторваться от проблемы, заботившей его.
Он не знал, какую именно проблему сейчас решает: покупку Народного банка или натаскивание двух неправильно подготовленных молодых людей, которым, по совершенно различным причинам, не хватало профессионализма.
- Настоящая проблема, - сказал он, - заключается не в том, как много мелких банков что-то скрывают, а в том, должны мы или не должны придерживаться нашей первоначальной цены в конкретном случае. У меня, к примеру, есть ощущение, что Фелпс достаточно потрясен, чтобы принять любую разумную цену, даже на миллион долларов ниже нашего первоначального предложения. Но чем дольше мы оставляем его наедине с самим собой, чем дольше мы не загоняем его в угол, тем больше стойкости он набирается от своих коллег. Особенно от молодого Фискетти. Кажется, он выступает в качестве связующего звена.
Элстон нахмурился.
- Я решил, что вы приглянулись друг другу. Он растаял при одном только упоминании этой футбольной игры - сухопутчики против моряков. Между прочим, кто снабдил вас этой информацией? В нашем досье ее нет.
- Никто меня ничем не снабжал. Мне довелось наблюдать, как он играл.
Донни выглянул в окно.
- Забавно, что он играл за Армию. Забавно, что он играл в такую спортивную игру вообще. Он слишком смазливенький, чтобы ввязываться в разного рода заварушки, а его происхождение слишком подозрительно, чтобы его в принципе приняли в армии как своего.
Палмер поцокал языком.
- Я предупреждал вас, Донни.
- О чем?
- Я говорил вам, что эти люди - на линии огня, корпят над обнищанием трудящихся классов. Я предупреждал вас, чтобы вы не принюхивались к тому, как они пахнут. Теперь вы обнаружили, что один из них имеет, скажем мягко, менее чем безупречные связи. И вот вы неожиданно возвращаетесь к этому мерзкому синдрому англосакса. Банкиры не могут позволить себе такую роскошь, Донни.
Молодой человек, принимая свое поражение, усмехнулся.
- Ладно, - сказал он, - все мы братья перед Богом, а я - хранитель Бена Фискетти. Но от этого его связи лучше не пахнут.
Палмер покачал головой.
- Меня не волнует это. Я хочу, чтобы вы оба поняли меня правильно. Мне нет дела до того, имеет ли отец Бена Фискетти партийный билет коммуниста, торгует ли героином его сестра, или, в довершение всего, грубит ли он своей матери. Все эти ужасные секреты могут иметь значение только в том случае, если с их помощью я смогу обойти Фискетти и его банк. Могу я использовать их к своей выгоде? Если нет, забудьте это.
Оба молодых человека умолкли на какое-то время, чтобы воспринять эту для них более чем революционную концепцию. Палмер наблюдал, как они осваивают ее, каждый по-своему, она им не нравилась, но они были вынуждены принять ее, потому что это была идея босса.
- Билл? - подталкивал Палмер.
Элстон потер ладонью подбородок.
- Я думаю, что связи Бена Фискетти - это обоюдоострый меч. Я думаю, они могут сильно поранить его, если мы правильно взмахнем мечом. Но он может и нас поранить.
- Каким образом? - спросил Донни Элдер.
- Много способов. Мы не имеем представления о том, сколькими нитями "Даунтаун: ипотека и облигации" опутали город. Влезая в частично скрытые операции, мы походим на муху, пытающуюся забраться по паутине в самое логово паука. Никто не знает, когда нажмут на спусковой крючок и паук вцепится в вас.
- Образно, - резко сказал Донни, - но, черт побери, почему ЮБТК должен бояться какой-то кучки стряпчих по темным делам, вроде этих?
- Хороший вопрос, - одобрил Палмер.
Билл Элстон выждал с минуту. Палмер наклонился вперед и указал водителю на поворот в сторону Сорок второй улицы. Он намеревался отвезти Донни Элдера на Центральный вокзал, а затем Билла Элстона - домой. В район восточных пятидесятых.
- Я спорю, исходя не из реальных фактов, - признал Элстон, - а из подозрения, из того, что я слышал и читал, у меня нет для суда достоверных свидетельств. Возможно, от недостатка знания и страха. Но я знаю, что то, что для нас - типичная деловая сделка, доллары и центы, переговоры и контракт, на все это подобные люди смотрят по-другому. Они смотрят на это настолько по-иному, что время от времени людей находят убитыми в креслах парикмахерской. И я не могу называть подобные вещи игрой по нашим правилам.
"Еще одно хорошее замечание", - подумал Палмер.
- А что ты думаешь, Донни?
- Я не думаю, что мы должны бояться кучки воскресных развозчиков молока по домам. Эти люди существуют, но я не считаю, что они более могущественны, чем любые другие трусливые воры. Это все романтики-журналисты раздули их значение. Они могут быть страшны, как черти, в своей среде, но укажите мне хоть на один случай, когда бы они вышли за пределы своего милого круга и стали соперниками для кого-нибудь постороннего. Для нас, например.
- Вот и Центральный вокзал. У вас есть подходящий поезд?
Донни взглянул на часы.
- Через десять минут. Премного благодарен. Продолжим дискуссию завтра?
- Обязательно.
Палмер и Элстон наблюдали за тем, как Донни пересек площадь и исчез в здании вокзала. Водитель направился по Сорок второй улице и остановился перед семафором, чтобы свернуть на Мэдисон-авеню.
- Думаете, он попал в точку? - спросил Палмер Элстона, все еще пытаясь высечь искры, сталкивая одного молодого человека с другим.
- Не думаю. Может быть, так было до войны. Возможно, на протяжении нескольких лет после войны. Но теперь уже все по-другому. Эти люди больше уже не трусливые воришки, какими их помнит Донни со времен своего детства.
- Откуда вы знаете?
- Не знаю. Сужу об этом с ваших же слов.
Палмер задумчиво кивнул.
- Я все еще новичок в этом городе, Билл, во многом все еще - деревенский парень. Может быть, мы понимаем эти вещи по-разному.
- А вы из Чикаго? Я как-то упустил из вида.
- Чикаго - это не Нью-Йорк.
- Но Чикаго держит первенство по организованной преступности, это хрестоматийно.
- Все обстоит не совсем так, как вы думаете. Чикаго уже анахронизм, Билл. Это последний из числа воровских больших городов в стране. Абсолютно последняя твердыня гигантского повсеместного жулья. Ни в одном другом городе воровская банда так не перекупила полицию, политиканов, не возводит непреодолимые препятствия для общественного расследования. Все построено на денежных сделках. Нельзя утверждать, что в Нью-Йорке все обстоит так же.
- Не так открыто, но…
- Это моя точка зрения, Билл. Десятилетний ребенок может понять, как все обделывается в Чикаго, потому что там все открыто. В Нью-Йорке коррупция в глубоком подполье, нужно быть очень проницательным человеком, располагающим огромной информацией, чтобы найти концы.
- Я не являюсь таким человеком, - сказал Элстон с некоторым сожалением. Он молчал, пока лимузин поворачивал на восток по Пятидесятым улицам в сторону его дома. - Но я полагаю, что нью-йоркская коррупция такая же жирная, как в Чикаго, - добавил он с некой мрачной гордостью.
- Может, даже жирнее. - Палмер помахал рукой по воздуху между ними, словно разгоняя свесившуюся с потолка паутину. - Но нам важно знать, не насколько жирнее, сейчас нам важнее знать, как далеко можем мы протолкнуть сделку с Народным банком в свою пользу. Насколько преступны связи Фискетти? Насколько ужасны последствия, если мы раскроем их? Достаточно ли они преступны, чтобы позволить нам сократить свою цену на миллион или даже два миллиона долларов? И если так, можем ли мы настоять на новых торгах?
Молодой человек повернулся к Палмеру и взглянул на него с некоторым удивлением.
- Знаете, - сказал он, - когда вы пришли в банк впервые на такую высокую должность, масса людей размышляла, почему вам было отдано предпочтение перед теми, кто уже принадлежал к элите ЮБТК.
- И что же?
- Теперь я знаю, почему.
- Почему?
- Вы обладаете… - как бы выразиться, чтобы не проявить неуважение - инстинктом убийцы. Я полагаю, ЮБТК нуждается в таком.
- Я? - Палмер отмахнулся от такого двусмысленного комплимента. - Ведь я - простой деревенский парень.
Лицо Элстона покраснело, и он снова умолк. Лимузин медленно пробирался сквозь возросшее уличное движение.
- Жена ждет вас дома так рано? - неожиданно спросил Палмер.
- Ее еще нет дома.
- Почему?
- Она работает. У нас еще нет детей, и пока мы заведем… - голос молодого человека понизился. - Она работает в сберегательном банке.
- Да? У наших смертельных врагов?
Оба мужчины рассмеялись. Острая борьба между сберегательными и коммерческими банками, вроде ЮБТК, прекратилась в прошлом году в результате закона, который не понравился ни одной стороне, но который предоставлял обеим достаточно широкие полномочия для открытия филиалов.
- Чем она там занимается?
- Общественными связями. У себя дома в Кливленде она работала репортером в газете.
У Палмера мурашки по затылку пробежали.
- Да? A-а… позвольте спросить, сколько лет вы женаты?
- Скоро будет пять.
Палмер напрягся, выпрямился, словно готовясь выдержать удар. Ему потребовалось некоторое усилие, чтобы откинуться на сиденье.
- Кажется, одна из девушек ЮБТК работала там когда-то, - произнес он как бы между прочим.
- Джинни Клэри? Она - босс моей жены.
- И как она?
Палмер вглядывался в лицо молодого человека с той же самой скрытой напряженностью, с какой в дни войны всматривался в лица подозреваемых.
Как мастерски ему удалось замаскировать свою тревогу, когда за небрежным, безразличным выражением скрывалось почти адское нетерпение получить ответ.
- Джинни? Насколько я слышал, замечательно.
Некоторое время Палмер разглядывал лицо Элстона. Но не смог заметить на нем ничего, кроме обычного оживления. Масса людей, которым не следовало ничего знать, могли знать о том, что два с половиной года назад у него была связь с Вирджинией Клэри. Но ему повезло - слух о его романе не пополз по ЮБТК, хотя оба они тогда там работали. Джинни уволилась из банка, неужели уже прошло полтора года? Так давно? Или так недавно?
- Жаль, что мы не удержали ее, - услышал Палмер свой собственный голос. Он попытался вложить в эти слова самые спокойные, самые нейтральные чувства, но они прозвучали как-то пусто, мертво, словно очередные шесть кирпичей выскочили из формовочной машины.
- Ею довольны на новом месте, - сказал Элстон, выглядывая на улицу. - И платят ей очень хорошо. Мы приехали, вот мой дом.
- Хорошо. Завтра с утра все обсудим. Постарайтесь продумать все ваши соображения.
Молодой человек улыбнулся, перешагивая через колени Палмера, чтобы вылезти из "линкольна".
- Значит, вы можете уложить их всех на лопатки?
- Спокойной ночи!
Палмер велел водителю отвезти его домой. Ему явился грустный образ Эдис. В какой роли он ее представляет чаще - матери или жены? Ни то, ни другое ему не подходило. Что-то внутри его шевельнулось, там, где, по его предположениям, было сердце. Сначала слабый толчок, а потом - резкий: он думал о Вирджинии, а потом - об Эдис. Он принял неправильное решение, хотя исходил из очень правильных соображений. И застрял на этом. Он не позволял себе раньше думать о Вирджинии. Думать о ней значило причинять себе боль. После нее в нем поселилась боль. Так бывает, когда отнимают руку или ногу. А теперь, подумал он, я впервые вспомнил о ней. Снова щемит внутри та же боль потери.
Лимузин остановился перед его домом. Палмер постарался привести свои мысли в порядок, так, чтобы Эдис ничего не заподозрила.
Глава сороковая
Теперь в задней комнатке лавки было уже совершенно темно. Узкая раскладушка заставляла Кимберли и Эдис лежать на боку. Они лежали лицом друг к другу, но друг друга не видели, и Эдис утратила чувство реальности. На какой-то момент она забыла, как выглядит Кимберли.
Она услышала его спокойное дыхание, словно он заснул на несколько минут. Затем его ладонь с шершавой кожей продвинулась от ее грудей вниз, к ягодицам, лаская их и поглаживая.
- Тебе надо уходить? - спросил он.
- Я даже не соображу, который час.
Он шевельнулся: и стал перебираться через нее. Кожа на его теле была такой же гладкой, как ее, осознала она, вовсе не такая огрубевшая, как на его ладонях. В темноте вспыхнула спичка, и он поднес ее к своим наручным часам.
- Начало шестого. Здесь очень темно. Возможно, с другой стороны, у входа в магазин, немного светлее.
- Но никто не рвется войти в него.
Он рассмеялся и загасил спичку.
- Не похоже. "Операции Спасение" еще далеко до ажиотажа. Пока что.
- Здесь есть какой-нибудь свет?
- Нет.
- А свечка?
- Угу.
Она почувствовала, как он слез с раскладушки, и услышала шлепанье его босых ног по полу. Он врезался головой в деревянную скульптуру и тихо выругался.
Эдис стала замерзать.
- Оставь. Иди согрей меня.
- Секунду…
Она услышала, как он роется в ящике. Потом зажег спичку и поднес ее к короткой, но толстой белой свече, какими пользуются водопроводчики. В оранжево-желтом свете проступили очертания. Она разглядела Кимберли, его решительное лицо, когда он прикрывал свечу от легкого сквозняка раскрытой книгой.
Она заметила, что он ужасно худой, даже тоньше, чем она сама. Оба они, лежа на раскладушке, узкой и длинной, идеально подходили друг другу для судорожного занятия любовью. Эдис подумала, что под тяжестью другой пары раскладушка бы рухнула, а под ней погибла бы чья-то любовь.
Она лениво удивилась этому, и ее осенила мысль, что между ними ничего нет. А то, что было, - скорее чистый эксперимент, чистый знак признательности и много мексиканский текилы. Эдис не питала иллюзий: для романа им много чего недостает. Она поежилась от пробежавшего по голому телу сквозняка.
- Холодно.
- Да, - сказал Кимберли.
Он повернулся к ней, анфас он выглядел не таким истощенным. Лицо было коричневым, а кожа на теле была светлее, достаточно светлой, чтобы Эдис разглядела, что между сосками кудрявятся волоски, а от них спускается книзу, к темному треугольнику, забавная линия завитков.
- Как ты сумел избежать обрезания? - спросила она.
Этот вопрос самой ей показался таким странным, что она почти непроизвольно начала хихикать.
- Просто повезло.
И тут они оба стали неудержимо хохотать, сами точно не понимая почему. Она начала играть его членом, осторожно обнажая крайнюю плоть, а он стоял над ней.
- Тебе не больно?
Он покачал головой.
- Это для тебя новая игрушка?
Она на мгновение задумалась.
- По правде… да. Мой муж и оба моих мальчика обрезаны и…
Она замолкла.
- И это единственный чужой член, единственный петушок, который ты видела, - закончил он за нее.
- Петушок - мне нравится это слово.
Он опустился на колени на краю раскладушки.
- Тебе нравится и то, что оно означает, крошка?
- Я начинаю это осознавать как никогда.
- Ты поздно расцветший цветок, - улыбнулся он ей, и они снова начали смеяться, - поздно расцветший, но прекрасный.
- А до того сколько времени было потрачено зря!
Он накрыл ее своим телом, и ее кожа стала согреваться. Только сейчас она поняла, как замерзла. Тепло вливалось в нее, когда их тела терлись друг о друга. У нее перехватывало дыхание от сознания того простого факта, что она так сильно нуждалась в этом. Нуждаться в этом и иметь это. Что еще надо?
Часть третья
Пятница
Глава сорок первая
Розали вынуждена была оставить всех четверых детей на попечение миссис Трафиканти, которая должна была покормить их ланчем и ужином. Это будет очень насыщенный день, более насыщенный, чем обычно. В город она отправится с мамой и сестрой Селией, в середине дня будет одна, а потом - ужин с Беном. И непременно ей надо успеть позаниматься.
Ланч прошел замечательно. Теперь, когда она сбросила несколько фунтов веса, Розали очутилась где-то посередке между своей стройной матерью и толстой сестрой. Все трое, невысокие и темноволосые, выглядели как фотографии одной и той же женщины, снятой в различные периоды времени для рекламы пилюль, снижающих вес.
Они сидели в маленьком ресторанчике в центре города и пили кофе. Ресторанчик Розали выбрала, потому что в нем вкусно готовили стейки. Тут можно было заказать еду, от которой не толстеешь, как от привычной le paste и соусов.
- Ты только посмотри, - сказала мама, кивнув своей маленькой, словно у - изящной птицы, головкой в сторону Розали. - Ты только посмотри, Селия. Она не сдается и скоро станет совсем тощей.
- Ах, мама, - на мгновение взгляд Селии встретился с взглядом старшей сестры. Между девушками был всего лишь год разницы, и очень часто, когда они были моложе, их принимали за близнецов. Но теперь уже нельзя было ошибиться, теперь, когда Розали стала что-то делать со своим весом.
- Так не честно, зачем же дразнить Селию, - сказала Розали, - ведь она живет с тобой и папой, когда же ей следить за своим весом?
- Что ты ела сегодня? - с вызовом спросила мать. - Говядину, да? Insalata verde, con aceto e dio. Что тут особенного? Дома я даю ее Селии, когда только она хочет.