- Да, тут силой не возьмешь, - вслух думает Тимур и взбадривает самого себя: - Думай, башка, думай! - это у него лучше всего получается за шахматной доской, для чего опять зовут Моллу Несарта. Скрывая под прищуром презрительный взгляд, он по-отечески обнимает пришельца, цедя сквозь зубы: - Ты по совести поступил и будешь благословлен и Богом, и мной, - подзывая визиря: - Оказать столь великому гостю царский прием.
- Я должен спешно возвращаться.
- Не-не, - любезен Тимур. - Семь дней в честь тебя будет той, - теперь сын Гайраха его заложник. - И не каким-то иле-мом ты будешь владеть, а всем Кавказом! Это говорю я - Властелин и Покоритель Вселенной! Ты это заслужил!
В эту ночь Тимур почти не спал, а не заре отправил послов в столицу Грузии Тбилиси, а с ними сопроводительное письмо на имя католикоса всех грузин. Вот давний след Пера: "Поелику Блистательный и Блаженный, истинный помазаник Бога и Судьбы, мой духовный отец и наставник, благочестивый католикос всех грузин и всего Кавказа, мой верный друг патриарх Абрахам. Всякое бывало между нами, видимо, так Бог испытывал наше веротерпение. Ныне же прими почести и дары мои, выслушай послов моих, дабы кровь людская на Кавказе более не проливалась…"
В Грузии Тимур не впервой, и его воины немало грабили и поджигали церкви и мечети, людей истребляли, однако духовенство щадили. И когда покойный царь Грузии Георгий VII пред Повелителем вроде бы принял ислам, присутствовавший здесь же католикос Абрахам на это даже под угрозой казни не пошел. Эту смелость Тимур оценил, "опричь католикоса, всех унизил". Позже по докладам знал, что в Грузии двоевластие. Теперь в Грузии как такового царя нет, есть множество князей, которые порознь мечтают трон занять, да на них у народа и церкви надежды нет. Лишь бравый витязь Тамарзо пред лицом очередного нашествия сильной волей подчинил себе все войска доблестных грузин, привлек на свою сторону многих горцев Кавказа, заручился поддержкой Тохтамыша, стал твердыней супротив врага, и посему католикос Абрахам во имя родины в цари его прочит. А тут варвар, что вновь армадой у ворот столицы стал, просит - значит, требует, чтобы азнаур Тамарзо к нему явился - разговор есть и мир подписать. Нежели не явится Тамарзо - осадит Тбилиси, всю Грузию с землей сровняет.
Как явствует хроника того времени, созвал католикос Абрахам епископов, священников, всех начальников царства Грузии и особо азнаура Тамарзо. Собрались они пред ним, а он публично призвал, чтобы сел Тамарзо на царский трон, на что тот учтиво отказался, и сели они все как равные пред Богом, родиной, народом и стали долго совет держать. Наконец Тамарзо отверз уста свои и изрек:
- Слушайте меня. Господь Вседержитель и Владыка наш Иисус Христос и Святая Богородица, уделом коей мы являемся, и Почетный Крест, дарованный нам, ниспослали нам этот благодатный край, наш Кавказ! Ныне вновь на земли наши явился супостат и теперь зовет к себе меня. Мы знаем все о его бесчинствах и злодеяниях, сколько наших людей он предал погибели и в полон отдал. И я доподлинно знаю, ежели отправлюсь я к хромому Тимуру, он постарается убить меня. Однако и у нас есть удача Господня: в моих руках люди его, царственные особы. Их выторговать мечтает Хромец. А теперь мудростью вашею рассудите сие дело. Я думаю так: многобурна жизнь сия, непостоянна и преходяща, дни наши исчезнут, как сон, и непременно и скоро предстоит уход из мира сего. Какая польза в жизни моей, ежели из-за меня погибнет множество душ, а я из мира сего уйду, отягченный грузом грехов. Нынче я желаю предстать перед варваром и, да будет воля Божья, пусть казнят меня, лишь бы страну мою миновала беда.
Подивились все присутствующие этой речи и дали ответ:
- Азнаур Тамарзо! Ты достойный сын нашего народа. Но ты военачальник, и некем тебя заменить. Не позволим Тамерлану убить тебя, не отдадим тебя в жертву.
Выслушав это, Тамарзо сказал:
- Вы говорите из единодушия и любви ко мне, но мне жаль невинный народ, словно агнцы, обреченные на смерть, и нет ему утешения. Полчищ Тамерлана не сосчитать, столько стрел мы не изготовим. А может, и я договорюсь, в любом случае, положу душу мою за народ мой и не откажусь идти к Хромцу в стан, раз слово мира обещал он дать.
От этих слов все в изумлении встали, и заговорил католикос:
- Не верю я гяуру, да иного нет. Но коли ты положишь душу свою за народ, мы все как один возложим на себя грехи твои и пред Господом свидетельствуем причислить тебя к святым. И ежели благо положить душу за одного ближнего, то сколько же пользы в спасении неисчислимых душ.
* * *
Зол Тимур, ох как зол! И зол не на кого-нибудь, а на свое потомство. "Неужели, - думает он, - дети ничего не унаследуют от своих великих отцов?" А вот Чингисхану в этом плане повезло: до сих пор его потомки ему и всему миру противостоят. А что делают его сыновья? Вот, младший сын Шахрух (он оставлен в Самарканде править) прислал отчет, и там, помимо прочего, как доблесть, сообщает: "Со стороны Индии прибыли купцы, а с ними жемчуг, яхонт и золото, и я купил у них в счет налогов в казну драгоценностей на сумму сто тысяч. И тут же нашел другого купца из Персии и с большой выгодой для нас продал, так что казна значительно пополнилась".
Разозленный Тимур незамедлительно послал ответ: "Сто тысяч, помноженные на сто тысяч, и подобное этому не имеют для нас никакого значения, и мы не желаем связываться с этим. Если мы будем заниматься торговлей, то кто будет править и воевать? Посмотри же, о глупец, на себя и не повторяй больше таких речей и не примешивай к нашим деньгам ни единой монетки от прибыли торговли, ибо это принижает достоинство правителя, унижает его имя, оскорбляет его положение и образ и вредит его известности и славе при жизни и после смерти".
Шахрух был его младший, любимый сын. И в иное время Тимур стерпел бы такое повествование, да все познается в сравнении. Прибыл в его стан грузинский азнаур Тамарзо - вот чей отец сына родил!
Вначале Тимур издалека, тайком посмотрел, как грузинский военачальник прибыл. С кавказцами он знаком давно. Помнит, как к нему не раз наезжал царь Грузии Георгий VII в сопровождении огромной пышной свиты. И словно являлись не на поклон, а свататься или пировать: все разнаряженные на монгольско-византийский манер, толстые, важные, вежливо-угодливые, и подарков навезли чуть ли не караван, исполняли все, что Тимуру угодно, вплоть до перемены веры. А вот теперь к нему явилось новое поколение Грузии в лице двух ее представителей. На первый взгляд, нет в них особого лоска, блеска, величия, нет на них сибирских мехов, китайского шелка и всяких драгоценных безделиц. Но есть в них природная стать, которая сразу бросается в глаза. На старшем (это совсем молодой человек) холщовая шуба, подбитая мехом горного тура. Второй совсем юн, на нем лишь белая овечья бурка. Зато кони под стать всадникам: стройные, норовистые, уздечки и седла - все в серебре, как и оружие всадников, отменно блестят.
К вечеру всех гостей стана - важных иноземцев, добивающихся аудиенции Повелителя мира, - выстроили в ряд, по значимости страны или характера встречи. Кавказцы оказались последними.
Все становились на колени, подобострастно целовали край царственного ковра и ждали, что скажет Тимур, пока их визирь представляет. Наконец дошла очередь грузин. Хотя им и объяснили порядок Тимурова стана, они дерзко ступили на край роскошного ковра, лишь головы обнажили, слегка поклонились и тут же выпрямились во всю богатырскую стать.
- Мы чтим гостей, - резок голос Повелителя, - но и они должны уважать этикет моего двора.
Скорее всего, азнаур Тамарзо владеет и другими диалектами, но в данный момент он хочет подчеркнуть значимость и культуру родного языка, отвечает через переводчика на грузинском:
- Великий Эмир, на Кавказе нас с детства учат: гость - святое. И если бы ты принимал меня в Самарканде, я был бы гость. Однако под нашими ногами древняя земля Грузии. Она была, есть и будет грузинской! - алым румянцем зарделось его мужественное лицо, а в голубых глазах блеск жизни, вызова, силы.
Сын Тимура Мираншах и внуки - Мухаммед-Султан и Пир-Мухаммед, что сидели на ковре справа от трона, от этой дерзости чуть не рванулись вперед, готовые изрубить наглеца. Но Тимур их жестом остановил, невольно, оценивающе посмотрел на свое потомство. В их узких глазах тоже блеск, но другой - блеск хищника, блеск смерти. И Тимур не столько с ненавистью, сколько с завистью снова посмотрел на азнаура-богатыря и подумал: "Такой ко мне служить не пойдет, а воевать против такого будет не просто".
Пытаясь отойти от этих мыслей, Повелитель завел пространные речи о дружбе с грузинским царем и, вспомнив письмо Шахруха, как бы между прочим спросил:
- А сколько стоит мера зерна в Тбилиси?
- Я воин, а не торговец, - краток Тамарзо.
Тимур понимает, что пустые слова и льстивая похвальба здесь не помогут. По велению Повелителя, все, даже сын и внуки, удаляются, просят уйти и сопровождающего Тамарзо спутника.
- Это мой лучший друг, побратим Малцаг, - тверд Тамарзо, - от него секретов нет.
- Разговор - один на один, - настаивает Тимур.
- Разве ты один? - непреклонен кавказец. - Твой визирь, переводчик, охрана.
- Кхе-кхе, - кашлянул Тимур и, кряхтя, тяжело спустился с трона и, желая побыстрее закончить, сразу же перешел к делу - за Едигея и его людей предложил огромный выкуп.
- Мое богатство - свобода Грузии, - сходу отмел Тамарзо всякий торг.
- Чего ты хочешь? - удивлен Повелитель.
- Я твоих людей отдаю - ты с наших земель навсегда уходишь, - жестко глядит на Тимура кавказский предводитель. - И подтверждение тому - письменная грамота.
- Хорошо, - согласен Тимур, - но мне нужен залог.
- Я оставлю закладную.
- Нет, - не согласен Повелитель. - В твоих руках не бумага, а люди. Ты с побратимом останешься при стане, пока Едигей не прибудет.
Неискушенный Тамарзо, может быть, и поддался бы на эту уловку, да католикос всех грузин, с которым при помощи гонцов согласовывались все условия сделки, настоял на обмене людьми вне стана Тимура.
Хоть Повелитель и заполучил Едигея и важных особ, все равно не рад: улизнул Тамарзо из его лап. И, пытаясь его вернуть, он отправляет в Тбилиси послов, мол, прежде чем покинуть с миром Кавказ, хочет дать роскошный обед в честь "нерушимой дружбы".
В Тбилиси с радушием приняли послов, поблагодарили, но ответили, что Тамарзо по важным причинам прибыть не сможет. Да Тимуру всегда сопутствовала удача: из Самарканда прибыл гонец - у Шахруха родился первенец, просят деда дать имя. Тимур несказанно рад этому событию и называет внука Улугбеком. В честь такого события и своего возвращения на родину он устраивает богатый пир. Быть в дружбе и пренебречь таким событием по церемониалу грузины не могут.
Была уже зима, дни промозглые, хмурые, короткие. Прибыли Тамарзо и Малцаг только к вечеру, когда мир во мрак погрузился. Только там, где Повелитель, все в ярком свете, словно солнце здесь взошло - это негры-рабы всюду с факелами стоят.
А предводителя Грузии, как царя, приветствуют, лично Тимур их встречает. И как сошли они со своих бравых коней, затрубили в фанфары венецианские артисты, забили в литавры искусные персы, тут же китайские умельцы устроили невиданный доселе кавказцами сказочный фейерверк.
В честь торжества на высоком холме спешно сооружен шатер в сто метров длиною и в три десятка метров шириною, покрытый бархатом и шелками и поддерживаемый тридцатишестиметровыми столбами, расписанными белой краской и золотом. Здесь П-образно установлены столы, вдоль них добротные скамьи, а для Тимура - царственное кресло. Слева от себя он с почестями усадил сына мамлюкского султана - Фараджа, потом принца Византии Иоанна, далее послы и почетные люди из разных стран. Тамарзо и Малцаг оказались в самом конце. Справа от Тимура его сыновья - Омар-Шейх и Мираншах, внуки, визири, военачальники, старцы-мудрецы, средь которых и Молла Несарт. Лишь Едигея здесь нет, пока нельзя его представлять.
Великий эмир - ярый поборник ислама, однако сам любил выпить, пил много и подчиненных заставлял. Он первым поднял тост:
- За моего внука Улугбека! Дай Всевышний ему долгих лет жизни, во славу моего великого рода!
Потом начались хвалебные тосты за самого Повелителя, и слово дается по порядку, вначале тем, кто сидит рядом с троном. Вокруг стола распоряжается главный виночерпий, и он указывает многочисленным стольникам, какие блюда нести, какие унести, кому и сколько чего налить.
- Айт! - вдруг громогласно произнес Тимур. Все разом умолкли, не смеют шелохнуться. - Что это мой друг Тамарзо и его юный побратим совсем мало пьют, едят? А ведь это лучшее в мире грузинское вино!
- Благодарствую, Великий эмир, - согласно порядку встал азнаур. - Просто мы сидим в конце, но пьем и едим так же.
- У-у-у! - раздался недовольный гул в зале. Жестом Тимур его прекратил:
- Может, ты недоволен, что посадили тебя слишком далеко? - хочет Тимур слащаво говорить, да не выходит. - Но вы ведь так молоды.
- Великий эмир, - твердо отвечает Тамарзо, - ты как всегда прав. Мой друг Малцаг и вправду юн. Однако многие здесь, кто моложе меня, в почете сидят.
- У-у-у! - Вновь Тимур их всех угомонил, а Тамарзо, как ни в чем не бывало, продолжил:
- Но, Эмир эмиров, я не в обиде, ибо на Кавказе так и заведено - гости на лучших местах, а хозяин земли у дверей. Как видно, Великий Тимур, ты наш обычай перед уходом усвоил.
- У-у-у! - еще громче загудел зал.
- Тихо! - стукнул кулаком Повелитель и, пытаясь изобразить улыбку: - Мой грузинский друг, конечно, прав. Выпьем за него! - он залпом осушил свой бокал, посмотрел, сделал ли то же самое Тамарзо и его напарник, и, ликуя, закричал: - Ура-а-а!.. Пейте, пейте! Если это сегодня грех, то я эту ответственность беру на себя!
- Пейте, пейте во имя Всевышнего. Пейте из любви к государю - Великому Эмиру. Пейте, дабы воздать ему честь!
- За Властелина мира! - вскочив, сказал тост визирь воды.
Все встали, запрокинули головы.
- Сесть! - гневно приказал Тимур. - Что-то, я смотрю, за себя Тамарзо и его юный друг выпили до дна, а за меня лишь пригубили. Хе-хе, а по местному обычаю я тамада. Исправьтесь.
Словно этого ждали, около Тамарзо и Малцага появились стольники с большими турьими рогами, до краев наполненными вином.
- До дна, если чтите тамаду и свои традиции, - постановил Тимур.
Только кавказцы хотели поднести вино ко рту, как сидящий напротив Молла Несарт что-то произнес на непонятном языке.
- Что ты сказал? - возмутился Тимур.
- О Повелитель, - Молла перешел на тюркский, - из таких турьих рогов, да за тебя - по-кавказски, негоже так пить, надо пустить кубки по кругу.
- А на каком языке ты говорил? - беспощаден тон Тимура.
- На нахском - языке матери, из Тушетии.
- Так у нас есть владеющие этим языком, - он глянул в ряд почетных гостей: - Мухаммед, что Молла сказал?
Вскочил крепкий, смуглый моложавый мужчина:
- Он сказал - может, в рогах отрава.
- Ха-ха-ха! - злобно рассмеялся Тимур. - Шелудивый пес, за кого ты меня принимаешь? Пригрел змею. Ладно, - небрежно махнул он своей правой, едва сгибавшейся рукой в сторону Моллы, - в честь праздника - прощаю.
С этими словами он встал, хромая, подошел к кавказцам, молча из обоих рогов отпил по несколько глотков:
- Теперь вы, - не отрываясь, он зорко следил, как они, тяжело глотая, с трудом опустошили роги. - Вот так, - обнял он их, - вот теперь я верю, что мы друзья.
Уже явно захмелев, или делая вид, Тимур неровно вернулся на свое место и, не садясь:
- Теперь я хочу поднять тост за моего друга Мухаммеда, сына царя страны Сим-Сим - Гайраха.
В это время Малцаг что-то выкрикнул.
- Ты, юнец, смеешь перебивать меня? - разгневался Тимур. - А ну, переведи, - обратился он к Молле Несарту.
- О Великий Тимур, извини мою оплошность, - коверкая тюркско-монгольский, заговорил Малцаг. - Я хотел лишь пояснить, - его речь уже слегка заплеталась. - Если "Тимур" по-тюркски - "железо", то "Гайрах" по-нахски - "кремень", а этот, Тума, что значит: рожден от связи свободного человека и рабыни.
- Так у нас почти все так рождены, - засмеялся Повелитель.
- То-то и видно, - на нахском процедил Малцаг. Это лишь Молла Несарт услышал.
- Молчи, - зашептал он. Но Тимур этого, видимо, не заметил.
- А что, - спрашивал он у юнца, - у ваших мужчин нет гарема, наложниц? Иль одной обходитесь?
- У горцев один очаг, его хранительница одна - ценана.
- Хе-хе, - ухмыльнулся Тимур. - Ты еще юн, да чтобы знал, я тебе расскажу один из Ясов Чингисхана: "Никогда не имей дело с женщиной, которая еще не может родить, и той, которая уже не может родить". Понял?