- Пожелание гостя - закон, - вздернув палец вверх, постановил Иван Силантьевич, - сбегаю в буфет.
Подискутировав и на эту тему тоже, мы решили идти вместе. Было уже поздно, ассортимент академического буфета нас не устроил, и тогда, ввиду того, что у меня нет пропуска и могут быть осложнения, мы скинулись и Калмыков отправился в ближайший магазин. Вернулся он не скоро и не один и, было видно, совсем навеселе.
- Ну, познакомься, - видимо, расслабившись, Иван Силантьевич забывал о своих проблемах, голос задорный, веселый, - тебе повезло, - обращался он ко мне, взмахивая рукой, - лучший специалист в мире по тимуроведению, кстати, мой ярый оппонент, но в жизни мы друзья - Олег Кузьмич!
Калмыков стал выкладывать из пакетов продукты:
- Вы не поверите, - смотрю, килька жареная, ну прямо как в добрые советские времена. Правда, цена - о-го-го, - все говорил он. - Я бы уже давно вернулся, да вот у Кузьмича в отделе день рождения, затащили, подзадержался, прошу прощения.
Стол был накрыт. Не только килька, но и тосты были просоветские, многословные, да все не о том, а я хотел, чтобы вновь говорили о Тимуре. Но у них начался, наверняка уже не впервой, диспут о роли компартии на современном этапе.
Меня эти политические хитросплетения, может быть, и заинтересовали бы в иные времена, да не теперь, когда сознание занесло в средневековье. От их речей мне стало скучно, и, видимо, выпитое сказалось, да и не спал я прошлую ночь, вот и стал носом поклевывать, едва скрывая зевоту. И тут неожиданно Иван Силантьевич по столу кулаком грохнул и чуть ли не криком:
- А я утверждаю, что пока труп Ленина земле не предадим, не будет у нас в стране порядка.
- Да что за суеверие?! К чему эти шаманские заклинания? - дружелюбно улыбаясь, развел руками Олег Кузьмич.
- Это не суеверие, - вознес Калмыков указующий перст, - а жизнь. И я более того скажу - эту башку Тамерлана тоже надо восвояси вернуть иль того лучше - прямо в окно, в Москву-реку, а там и Волга, и пусть плывет к своим пустыням, к хазарам и аланам.
Мою сонливость как рукой сняло, а Олег Кузьмич уже по-свойски толкнул меня в бок, говоря:
- О-о! Смотри, куда его занесло. Да при Тимуре уже не было хазар. И аланы - выдумка, миф.
- Что значит "выдумка"? - повысил голос Калмыков. - Вот перед тобой потомок хазар и алан, - указал он на меня.
- Ну ладно, ладно, - пошел на попятную Олег Кузьмич. - Давай лучше выпьем, - стал он разливать водку.
Теперь выпили без тоста, так же молча закусили. И вновь обращаясь ко мне, Олег Кузьмич, посмеиваясь, сказал:
- Понимаешь, сейчас в науке парадоксальная ситуация: историю интерпретируют, как хотят, в том числе и в первую очередь наши академики. И вот для борьбы с этим злом, с этой лженаукой, создали высокую комиссию во главе с уважаемым моим другом, - он указал на Калмыкова. - И что ты думаешь? Сам впал в другую крайность - сомнамбулизм.
- А это что такое? - удивился я.
- Ясновидящий, предсказатель снов, - с явной иронией. - Иван Силантьевич утверждает, что вот здесь, именно на этом месте у Москвы-реки стал лагерем Тимур, ожидая сдачи столицы. И однажды ему приснился сон, что отсекут ему голову и поставят в Москве на всеобщее обозрение, как сам Тамерлан любил делать.
- А что? - недовольно встал из-за стола Калмыков. - Тебе, как главному тимуроведу, известно, что Тамерлан видел вещие сны и им всегда следовал. Об этом все знают, и это описано в его так называемой автобиографии.
- А что, он и вправду видел вещие сны? - встрял я со своим.
- Да выдумки все, - махнул рукой Олег Кузьмич, - как сейчас говорят, самореклама. Под пророка Мухаммеда подстраивался, якобы наместник Всевышнего. А сам грабил лишь мусульманские страны, мол, за чистоту веры боролся. Только на христианскую Грузию напал, а вот на Византию, совсем ослабевшую, но богатую, не пошел.
- А на православную Русь он разве не пошел? - перебил его Иван Силантьевич.
- Ну, во-первых, Русь, хоть и православная, была частью Золотой Орды. А во-вторых, как гласит летопись, Божья благодать за нас вступилась.
- О-о! - вскрикнул Калмыков. - Это говорит ученый - коммунист-атеист.
Они опять заговорили о политике, да я свой язык не сдержал:
- А что, и вправду голова Тимура здесь? - С этого все и началось.
- Ты не веришь? - как бы насупился Калмыков.
- А что, надо продемонстрировать гостю, - предложил Олег Кузьмич.
- Уже поздно, - посмотрел на часы Иван Силантьевич, - Мария Ивановна, небось, ушла.
- Да это даже к лучшему, никто мешать не будет, - решил Олег Кузьмич.
- А ключи, сигнализация?
- Ой, будто мы всего не знаем, - не унывает Олег Кузьмич. - Велика важность - башка злодея. Был бы из золота, нам не достался бы.
- А выпить больше нет? - это я уже разгулялся в преддверии встречи с Тамерланом.
Пока я томился в коридоре возле двери "Музей", они оба исчезли в каком-то кабинете, появились со связкой ключей. Зажгли свет. В нос ударил затхлый, спертый, тяжелый воздух, напоминающий могильную жуть. Помещение оказалось небольшим. Мое внимание привлекли многие экспонаты, и я было уже прошел мимо.
- Иди сюда, - возвратил меня Иван Силантьевич, - вот он. Опять в Москве.
Оказывается, голова Тамерлана постоянно хранится в Кунсткамере в Санкт-Петербурге, но временно перевезена в Москву на музей-выставку в честь юбилея Российской академии наук.
Я ожидал увидеть нечто необычайное, может, великое, даже страшное. А передо мной обыкновенный бюст, правда, под стеклом, как Ленин в Мавзолее, и так, ничего особенного: старый степной человек, которых я немало встречал при поездке в Среднюю Азию. Только вот, наверное, Герасимов старался сделать его злым, волевым, жестоким, но мне показалось, получилось наоборот: немного обижен, виновен, растроган, даже просит прощенья, губы поджаты. И если бы не великолепный, действительно ископаемый, бесценный шлем на голове - заурядный, рыжеватый дехканин.
По существу, работа безукоризненна: как живой, словно в музее восковых фигур. Но тут-то подлинный череп, который так покрыт мишурой, что вот-вот заговорит. И неужели этот тиран, этот повелитель мира, или, как он сам себя называл, "полярная звезда" и Властелин, сейчас отдаст приказ или закричит в ярости?! Нет! Выражение его глаз так скорбно, что, наоборот, кажется, он хочет что-то попросить, вымолить.
- О-о! Вы уже здесь, - с шумом появился Олег Кузьмич, весь запыхавшийся и довольный. - Все ушли, я все принес! - в авоськах водка, пиво, уже початая бутылка вина и всякая нехитрая снедь.
- Ой-ой! Только не здесь, только не сюда! - взмолился Иван Силантьевич. - Ведь это музей! Кто узнает - конец!
- Да ладно тебе! - удаль появилась в движениях Олега Кузьмича. - Давненько я мечтал вот так с Тимуром посидеть, - он по-хозяйски, попросив меня помочь, положил на пол какой-то замысловатый экспонат и бесцеремонно, скрипя стертым паркетом, пододвинул стол прямо к Тамерлану, по ходу мне говоря: - Ты знаешь, он запретил вино и всякое спиртное, но сам устраивал такие попойки, во время которых напивался вдрызг до потери памяти.
- Да и умер он от перепоя, - встрял в наш разговор и Иван Силантьевич, стал помогать стол накрывать.
Ветер завыл с новой силой, аж засвистел. Все уставились в окно.
- Ну и погодка разошлась, - вымолвил тихо Иван Силантьевич.
- Да-а, - поддержал Олег Кузьмич, и, как сейчас принято говорить у молодежи, он высказался в тему: - вот в такую непогоду во время похода на Китай, - ткнул пальцем в сторону бюста, - он попал в пургу, застрял в Отраре, и его историографы говорят: заболел воспалением легких. А на самом деле Тимур в Отраре устроил грандиозный пир с оргиями, как он любил, и от этой попойки скончался.
- Пьянству - бой! - то ли шутя, то ли серьезно постановил Калмыков. - И вообще смешивать спиртное - опасно.
- Ну, здесь холодновато, - это уже моя провокация.
- Да-да, надо по чуть-чуть, - стал разливать Олег Кузьмич.
- Нам надо работать, - не совсем твердо заявил Калмыков, - ведь завтра девятнадцатое, - один день до сдачи сборника в печать.
- Да ладно, никому твой сборник не нужен, а кому нужен, еще подождет, - как и бутылка, бразды правления в руках Олега Кузьмича. - Ну, еще по одной, так сказать, за здоровье. Ой, - вдруг он покосился в сторону Калмыкова: - Ты что сказал - девятнадцатое? Вот это мистика! Как раз девятнадцатого января 1405 года Тимур скончался.
- Ровно шестьсот лет, - прошептал Калмыков.
- У-у-у! - завыл ветер за окном.
- Вот судьба, - несколько ниже тон Олега Кузьмича. - Как он выставлял отрубленные головы напоказ, так и его башку в конце концов выставили. А душа, небось, мечется, покоя ищет.
- Что это ты о душе, загробной жизни и судьбе заговорил? - еле заметная гнусавость появилась в голосе Ивана Силантьевича. - Ты ведь наш несгибаемый атеист.
- А как не говорить, - задумчив стал Олег Кузьмич, - ведь сказано, будет проклятие, если его откопают. Вот, в июне 1941 года его достали, и сразу - война.
- Брось ты, - небрежен Калмыков, - Вторая мировая война уже два года до этого шла и была неизбежна.
- Между прочим, - перебивая, сказал Олег Кузьмич, - я знал человека, кто выкапывал Тимура в мавзолее Гур-Эмира. Говорят, когда раскрыли эбеновый гроб, то пошел такой дурманящий запах, что целые сутки помещение проветривали, а рыжая борода Тимура совсем рассыпалась.
- Интересно, ее ли принесли или что иное? - это вновь я не по делу.
- А что, давайте проверим, - после очередной рюмки воспряли мы духом.
- Не-не, - забеспокоился Калмыков, - лет двадцать ящик не вскрывали, и не дай бог.
- А вообще, как живой, - не унимался я, - действительно, борода настоящая ли? - я уже встал, ощупывая маленький замочек на стеклянном ящике. - Вот бы пощупать его.
- Да, - Олег Кузьмич тоже встал, - в целях науки пощупать узурпатора, я думаю, будет полезно, а то вдруг надумают, как и Ленина, закопать. А ну, Силантьевич, давай-ка ключи.
Я вроде промолчал, но наверняка вид у меня был тоже требовательный.
- Да вы что, вы что?! - начал было противиться Иван Силантьевич, но не так чтобы ретиво.
К замку и вправду давно не прикасались: маленький ключик после долгих усилий едва со скрипом провернулся. И когда мы стали открывать вроде стеклянную дверцу, она оказалась толстой, тяжелой, из какого-то плотного пластика. А петли уже проржавели, не выдержали: дверца рухнула и прямо острым углом в мой сапог, пробив не только кожу сапога, но и мою собственную, чуть не до крови. Во избежание чего-либо мою ссадину обработали последними каплями водки.
- Вот деспот, и сейчас на нашу жизнь покушается, - возмущался Олег Кузьмич и, угрожая пальцем: - Смотри мне, Ленина, может, эти дерьмократы и закопают, а ты еще тысячу лет будешь здесь стоять.
Я, видимо, к этому моменту уже изрядно окосел и нос к носу сошелся с башкой Тамерлана.
- Вы поглядите, как живой, - произнес я, - а кожа, кожа настоящая, - и я нажал пальцем на выпирающую азиатскую скулу.
- Ну-ну, не лапай так, не трогай, - хотел меня в это время отстранить Калмыков и тоже, как и я, замер в изумлении: из глаза, оставляя на изборожденной морщинами, якобы обветренной, но еще сохранившей румянец и жизнь коже, медленно скатилась крупная капля и, блестя светом неоновых ламп, застряла на кончике рыжеватых усов.
- Боже! Он плачет, - натужно выдавил Иван Силантьевич.
- А ну, - расталкивая нас руками, приблизился Олег Кузьмич, не как я, а запросто пощупал физиономию, даже бороду дернул. - Да что вы, набожники, физики не знаете? Скопился конденсат в пустотах, нажал пальчиком - капля потекла. А они: плачет тиран! Надо было раньше плакать, когда воздвигал "минареты" из черепов.
- Вот времена были, - прошептал Калмыков.
- А ныне что? А Гитлер? А Сталин? А атомная бомба на Хиросиму? - судил Олег Кузьмич. - Да и сейчас, что у нас?!
- А минареты и вправду были? - изумился я.
- А что? Факт: Исфаган, Тус, Дели, Алеппо, Багдад, Магас.
- Магас - наш город, - возмутился я.
- Об этом весь сказ. Ведь вы непокорны, а непокорных он не щадил.
- Да, - подтвердил Калмыков. - Как написано в летописях, при взятии Магаса у всех пленных, от мала до велика, было отрезано по правому уху, люди проданы в рабство в Сирию и Египет, тамошним мамлюкам. А гору ушей пересчитали: более 260 тысяч!
- Ну, не так, - возразил Олег Кузьмич. - Во-первых, Ата-мелик Джувейни писал это с чужих слов и любил зачастую преувеличивать. А во-вторых, это случилось в дотимуровский период во время монгольского хана Аргуна, внука Чингисхана.
- Кстати, могилу Чингисхана так и не нашли, - перебивая, сказал Иван Силантьевич.
- А жаль, - вздохнул Олег Кузьмич, - его башка здесь была бы более уместна.
- Не скажи, не скажи, Кузьмич, это как посмотреть. От монголов мы и пользы немало получили.
- Разве что твою фамилию, хе-хе. Да ладно, не обижайся, - похлопал по плечу Калмыкова Олег Кузьмич. - Давайте лучше выпьем.
- Не-не, - поднял руки Иван Силантьевич. - На коньяк - водку, а теперь еще вино с пивом - хуже ерша, гремучая смесь.
- Да ладно, садись, Силантьевич, тряхнем стариной. И ты садись, - это мне.
- По музею разлился аромат душистого вина.
- Мне домой надо, жена больная, - уныл голос Калмыкова.
- Вот и выпьем за здоровье дам!.. Стоя! До дна! - командовал Олег Кузьмич.
- Мне вино понравилось, а может, жажда мучила. Словом, я еще раз наполнил свой стакан.
- Это правильно, - постановил Олег Кузьмич. - А вот то, что только себе налил - нехорошо. Вот так!.. Ну что ж, мы ведь не пьяницы, и без тостов не пьем. Силантьевич, скажешь пару слов?
- Надо все закрыть, убрать, - Калмыков озабоченно посмотрел на часы: - Поздно. Жена больная.
- Т-с-с, - выдал губами Олег Кузьмич, небрежно махнул рукой, - у тебя всегда жена, - он ткнул меня. - Даже в молодости, в экспедицию поедем, он через день нюни распускает - жена, жена! А как истинно сказал Пророк (мир ему и благословление!): "Все в мире просто, кроме женщин и разговоров о них!" Правильно я говорю, кавказец? - он снова ткнул меня.
- У-гу, - промычал я. На большее не был способен, в отличие от Калмыкова уже и циферблат не различал.
- А я считаю - неправильно, - вновь прорезался голос Ивана Силантьевича. - Ты искажаешь смысл Святого писания. Женщина - это величайшее творение Бога! И я.
- Да, начни с Евы, - перебил его Олег Кузьмич. Как и по другим темам, они и здесь засели надолго дискутировать, часто обращаясь ко мне. Я нить разговора уже потерял, что-то мямлил невпопад. Я устал, был пьян. Действительно, разговор о женщинах был не простой, аж жажда подступила. Меня потянуло к пиву, после которого окончательно развезло, и я уже ничего не слышал. Лишь когда они вновь стали упоминать имя Тимура, слегка очнулся, что-то спросил.
- А что, ты этого разве не знаешь? - не как ранее, а локтем, сильнее ткнул меня Олег Кузьмич, так что я чуть не упал со стула. И это, наверное, привело меня в какое-то чувство.
- Что не знаю? - словно спросонья стал озираться я.
- Вот Тимур, не то что мы, - громко пояснял Олег Кузьмич. - Настоящий мужик! Почти что семьдесят.
- Шестьдесят девять, - уточнил Калмыков.
- В любом случае, старше нас с тобой был. А каждую ночь ему поставляли ровно десять совсем юных девочек.
- И мальчиков, - вновь Калмыков.
- А зачем десять? - это я. На это вначале среагировали молчанием, тоже глотнули пивка.
- Ну, значит. был такой мужчина, настоящий хан. Ты посмотри на него, - мы все вновь уставились на бюст.
И мне показалось, что Тимур моргнул, мол, вот такой я был молодец! Что, завидуете? Но я об этом видении умолчал, - значит, кое-как соображал.
- Вот гигант! Вот мужчина! - воскликнул Олег Кузьмич.
- Надо и ему налить пивка!
- Конечно, надо! - расщедрился и я.
Вот тут я уже не помню, угостили ли мы его или нет. Помню, что Калмыков нас осаждал, а потом сделал пояснение.
- Вы-то говорите об одной стороне. А что он делал наутро?
- И утром? - это тоже я.
- Утром, - стал говорить Калмыков, - если ночь его прошла хорошо, то одаривал он юнцов подарками. Но если настроение бывало плохим, иль сон под утро привидится плохой, а это к старости у него было чаще, то делал так знак, - он наискось махнул рукой, - и детей умерщвляли.
- Вот изверг! - это я, и следующее предложение: - Кильку ему в рот и пирожным по харе.
- Ну-ну, это ведь экспонат, музей, - успокаивал меня Калмыков, - академическое достояние, историческая ценность.
- Какая ценность?! - возмутился я и уже чувствовал, как стали действовать бессонная накануне ночь, алкоголь, гнев, провалы в памяти, пьяный бесконтроль.
- Да это что, его отпрыски и приспешники были еще наглее, - за столом продолжался разговор. - Вот Силантьевич утверждает, что Тимуру под Москвой приснился вещий сон, и он ушел на Кавказ. А на самом деле, внук Тимура, оставленный наместником в Магасе, увидел свадьбу и потребовал к себе невесту-красавицу, будто мало ему было наложниц-рабынь. А у кавказцев вопрос с женщинами сугубо щепетильный, вот и посадили наместника на кол, и всех тюркитов истребили. Вот тогда-то и вернулся Тимур на Кавказ, все сровнял с землей, почти всех истребил, в рабство загнал, лишь немногие в недоступных горах укрылись.
- Вот гад! - зарычал я. - И вы его за это на постамент, бюст из мрамора, шлем с рубинами и на самый пик Москвы, выше лишь "лабиринт" ваш золотой из надуманной истории.
- Скорее всего, я еще какую-то несуразицу плел, может, и лично в адрес коллег. Если честно, не помню или не хочу вспоминать. Вот только четко помню, что как-то умудрился я раскрыть окно, вьюга в музее, а я кричу:
- В землю его, растоптать!.. А лучше - в Москву-реку, пусть килька сожрет!..
Очнулся я на диване, в гостинице, в одежде, даже обувь не снял. Я еще сквозь острую головную боль подумал, может, мне все это приснилось, и лишь увидев мой пробитый сапог, я, что мог, вспомнил. Стало стыдно, позорно, и главное, я многое вовсе не помню, даже как попал в гостиницу.
Все ныло, жалкие остатки совести съедали нутро. Дабы забыться, вновь уткнулся в спинку дивана и, видимо, уснул. Проснулся от кошмарного сна: по-моему, и мою голову пытались оторвать, в милицию сдать, болит. Жажда заставила доползти до холодильника.
В следующий раз я пробудился от длинных телефонных звонков.
- Пришел в себя? Хе-хе, ну ты даешь, - голос Калмыкова совсем без уныния. - Все замяли. Ну, ты хоть завтра с утра объявись: сборник сдать надо. А Кузьмичу мы поделом наваляли, меньше трепаться будет. Ха-ха, он рядом, тебе привет передает. Пивко хоть есть у тебя?