Вдоль Роуг-Ривер я проехал километров шестнадцать и остановился у подножия горы. Поблизости не обитало ни одной живой души, кроме старика, который держал единственную на многие километры заправку. Усталым водителям она являлась, словно Иисус паломникам. Домик у старика был крохотный. Точь-в-точь телефонная будка посреди эспланады. Вокруг, помимо хвойного леса, впадающей в океан реки и невнятных руин, ничто не отвлекало от глубоких мыслей.
Старик узнал меня. Славный беззубый товарищ видел меня уже в третий раз. Никогда не встречал большего жизнелюба. Он посещал винный клуб и очень гордился своей коллекцией бутылок. К несчастью, пиво он любил в сто раз больше. Но с удовольствием угощал вином клиентов, чтобы хоть как-то компенсировать запредельную цену на бензин.
– Видано ли, чтобы умирающий от жажды, который пешком прошел пустыню Мохаве, стал торговаться?
Он предложил мне выпить. Я опустошил бутылку вина, чтобы успокоиться. Старик вытащил вторую бутылку, шутя заметив, что, мол, наконец-то он освободит погреб. У него в легком нашли злокачественную опухоль, которую он заботливо подкармливал никотином вот уже пятьдесят лет.
– Не уверен, что буду здесь, когда ты вернешься в следующий раз. Меня хотят оперировать. Без операции я умру. Но мне нечем заплатить за операцию. То есть я умру либо от голода, либо от опухоли. Вот так всегда в жизни: сперва всё в порядке – а потом судьба устраивает тебе шах и мат. Я не жалуюсь. – Он откупорил вторую бутылку и понюхал пробку. – Это вино с каждым годом всё лучше, но кто будет его хранить? Если хочешь, забирай все бутылки. У меня нет семьи.
– Жаль, но я вряд ли смогу принять подарок.
– Почему же?
– Я долго не проживу.
Он посмотрел на меня изумленно.
– В твоем возрасте, парень, нельзя такое говорить.
Прежде чем удовлетворить любопытство старого, одинокого, скучающего человека, я поднялся:
– Телефон работает?
– Утром работал. Я видел: какой-то парень утром стоял с трубкой в руках и махал руками, словно пытался кого-то в чем-то убедить.
69
Буквально содрогаясь от страха, я дошел до телефонной будки и набрал номер. Втайне я надеялся, что связи нет. На другом конце провода раздались гудки, затем – я уже думал, что повешу трубку, – запыхавшийся женский голос ответил:
– Полиция Санта-Круса. Чем я могу помочь?
Видимо, тетка бежала к телефону от кофейного автомата.
Я попросил капитана Дигана.
– Он сегодня на звонки не отвечает, – ответил сладкий голос.
– Тогда соедините меня с дежурным офицером.
– Это будет лейтенант Карлссон.
Я помнил Карлссона – рыжеватого блондина, со слишком близко посаженными глазами. Время от времени он захаживал в бар "У присяжных", но не пил, просто боялся пропустить веселье. Я ему не очень нравился.
– С кем я разговариваю?
– С Элом Кеннером.
– Могу я узнать, о чем вы хотите сообщить капитану?
– Нет.
– Хорошо, я спрошу, может ли Карлссон снять трубку.
– Скажите, что я должен был жениться на его дочери.
Дамочка заинтересовалась.
– Я должен был жениться на его дочери в следующем месяце.
– И не женитесь?
– Вряд ли.
– Хорошо, соединяю вас с Карлссоном.
Я подождал – довольно долго. Я боялся, что мне не хватит денег.
Наконец Карлссон ответил:
– Вы хотите поговорить с Диганом? У него выходной.
– Надо разыскать его, где бы он ни был.
– Зачем?
– Потому что я убил свою мать и ее подругу.
Молчание длилось недолго.
– Знаете, захаживая в бар "У присяжных", я заметил, что вы много пьете, но на такие глупости у меня времени нет. Я здесь единственный дежурный офицер.
– Я не шучу. Я звоню из телефонной будки, и мелочи у меня больше нет, я дам вам свой номер. Попросите Дигана перезвонить. Сделайте это хотя бы потому, что у меня девятимиллиметровый револьвер и я буквально схожу с ума.
Я начал диктовать номер, но связь прервалась. В ярости я чуть не опрокинул будку. У меня не осталось ни цента. Я отправился обратно к старику и попросил выручить. Затем вернулся к будке. Там уже стояла женщина со вплетенным в волосы платком. В сумеречной тишине я слышал каждое слово.
– Мне плевать на твою жену, Шон, мне плевать. Я оделась и собралась, чтобы тебя увидеть, я буду через двадцать минут. Нет, Шон, выбирай: или я, или она. Думаю, что, когда я появлюсь, выбора у тебя уже не будет. Открой бутылку белого вина и выстави свою женушку. Ты и душ не успеешь принять – я буду уже у тебя.
Парень что-то ответил.
– Шон! Думаешь, что, пока ты там субботним вечером развлекаешься с женой в своем доме с видом на океан, я буду тихонечко поедать гамбургер в машине, припаркованной под фонарем? Шон, я приеду через двадцать минут!
Она повесила трубку и вышла из будки.
– Вы всё подслушали?
– Нет, я случайно всё услышал.
Внезапно тетку замучили угрызения совести.
– Ладно, дам ему час на то, чтобы избавиться от жены. Как вы считаете? Бедняжка столь безоружен перед лицом неприятностей.
– Позвоните после меня. У меня срочное дело.
Дама застыла в ожидании, словно герань в ботаническом саду.
На этот раз я наткнулся на старика Рамиреса, с которым часто тусовался в баре "У присяжных".
– Что за глупости, Эл? Ты не способен на такое.
– Способен.
– Да что с тобой? Ты спятил?
– Нет, я в здравом уме. Диктую адрес. Это серый дом на повороте. Моя мать и ее подруга Салли Энфилд – обе там.
– Как ты убил их?
– Честно говоря, не очень красиво. Я размозжил им головы молотком.
– Я отправлю патруль, Эл, но если это шутка… Не могу поверить! Ведь ты один из нас, Эл; ты хорошо работал. Что заставляет тебя так мрачно шутить?
– Уверяю вас, я не шучу. Я должен идти: у меня почти не осталось монет. Попросите Дигана мне перезвонить. И не тяните: у меня девятимиллиметровый револьвер и сильное желание пустить себе пулю в лоб. Из-за Дигана я до сих пор этого не сделал.
Я продиктовал номер и, прежде чем повесить трубку, прибавил:
– Жду у телефонной будки.
Тетка всё слышала. Она стояла ко мне спиной.
– Чего вы ждете? Звоните, только быстро. Мне должны скоро перезвонить. Скажете кому-нибудь хоть слово, я вас разыщу.
Тетка повернулась ко мне и окаменела.
Я сделал усилие и улыбнулся.
Не сказав ни слова, она села в машину и уехала. Я знал, она меня не выдаст: слишком ждет ночи с любовником – и к тому же слышала, как я выдал себя сам. Довольно долго я прождал у телефонной будки, глядя в пустоту и размышляя о своей жалкой жизни. Я не Халк. У меня никогда не хватало силы характера, чтобы разбивать свои цепи, сбегать, ускользать от правосудия и обманывать судьбу. Я уснул и проснулся, когда бродячая собака обнюхала мое лицо. В эту минуту телефон наконец зазвонил.
70
Я узнал Дигана по его молчанию. Я тоже ничего не говорил, и он произнес усталым голосом:
– Мы возвращаемся из дома, Эл. Что ты наделал, господи, что ты наделал!
Я тяжело вздохнул.
– Знаю, что это выглядит ужасно, господин Диган, но я всё могу объяснить.
– Твоя мать обезглавлена, и в лицо ей воткнуты дротики. Ты можешь это объяснить?
Я чувствовал, что Диган готов расплакаться, и не хотел слышать его рыданий.
– Не стоит драматизировать, господин Диган.
– А Салли Энфилд… Эл! Где ты?
– В Орегоне. На парковке между Реддингом и Голд-Бичем, в шестнадцати километрах от Голд-Бича, у дороги вдоль Роуг-Ривер.
– Почему ты в Орегоне?
– Я объясню. Я готов сдаться вам и только вам, господин Диган. Если вы отправите за мной какого-нибудь кретина из местных, я его пристрелю, а потом пущу себе пулю в лоб.
– Я выезжаю, Эл. Ты можешь пообещать, что дождешься меня?
– Я ничего не могу обещать. Но я до сих пор не покончил с собой лишь потому, что должен вам всё объяснить. Вы единственный человек, который хорошо ко мне относился, лучше, чем мой отец и психиатр в Атаскадеро. Я знаю, что вам грозят большие неприятности, помимо разочарования, и не хочу оставлять вас над пропастью в одиночестве. Поверьте мне, я всё еще борюсь за жизнь, потому что больше ничего не жду. В любом случае у меня впереди электрический стул. Но я не боюсь. Я только прошу вас не считать меня безумным.
– Ты многого от меня хочешь, Эл. Оставайся на месте. Я с напарником буду в Орегоне на рассвете.
– Надеюсь, господин Диган, солнце взойдет.
– Почему ты так говоришь?
– Просто так. Я жду вас. Поезжайте вдоль Роуг-Ривер от Голд-Бича: я буду на первой заправке слева от дороги.
– Ты не хочешь поехать нам навстречу?
– Нет, я слишком устал, у меня нет сил. Кроме того, я хочу вам здесь кое-что показать.
71
Старик вернулся домой. Я постучал, но он не ответил. Я толкнул дверь. Дом состоял из одной комнаты с кухонным уголком, где грудой лежали консервные банки. Хоть формально я и считался молодым человеком, мои дни были сочтены, а потому я сочувствовал старому знакомому. Он тоже прожил жизнь напрасно. Уснул на диване с пустым стаканом из-под пива в руках. Мне вдруг захотелось срочно сбежать, доехать до Аляски, но смелости не хватило. Я просто собирался сдаться.
Я тихо закрыл дверь и пошел к кабриолету. Откинул сиденье. Стало холодно, поэтому я закрыл верх. Вспомнил последние минуты своего кошмара.
В комнате я не мог уснуть: я чувствовал, что случится непоправимое, страшное. Я немного выждал. Затем, не выдержав, спустился вниз. Постучал в дверь маминой спальни – она не ответила. Я вошел в комнату. Она лежала на кровати в одежде, скрестив руки: алкоголь вырубил ее. Я взял ее за руку и потряс. До того момента я не прикасался к ней сто лет. Я ущипнул ее за дряблую теплую кожу. Она открыла глаза, посмотрела на меня безо всякого удивления и вздохнула:
– Чего тебе еще?
Я присел рядом с ней на кровать и оперся спиной о стену:
– Мама, поговори со мной.
Она посмотрела на меня сурово:
– Знаешь, Эл, ты начинаешь меня бесить. Великан ростом два двадцать, выпрашивающий немного внимания, – это жалко! Оставь меня в покое: я спать хочу!
Но я не отставал:
– Мама, поговори со мной хотя бы раз!
Она села на кровати:
– Эл, я серьезно: оставь меня в покое – не то я позвоню твоим друзьям-копам и расскажу о тебе всю правду! – Но я не двигался с места, и тогда она заорала: – Господи, Эл, когда ты уже наконец исчезнешь из моей жизни? Ты меня в могилу загонишь, слышал? Ты загонишь меня в могилу!
Я вздохнул и, пока мать приходила в себя, покинул ее комнату. Я аккуратно закрыл дверь, стараясь не хлопать. Я не мог выносить жестокость. Я вернулся в комнату и лег на кровать. До четырех утра я слушал Скипа Джеймса, стараясь ни о чем не думать.
Можно иметь фантастическую память и провалы в памяти одновременно. Я не знаю, почему молоток оказался в моей комнате. Я им никогда не пользовался. Однако он лежал передо мной, у изголовья кровати, словно прилетел сам, пройдя сквозь стены. Я взял его – без ненависти, но решительно, словно умелый мастер, – и отправился на дело, свершения которого уже давно бессознательно жаждал.
Я сбежал по лестнице. Мать спала крепким сном – на этот раз уже в ночной рубашке, лежа на спине и раскинув руки. Я понял, что у меня нет выбора. Я сделал дело очень спокойно.
Три сильных удара. У Салли Энфилд, видимо, сработало шестое чувство, потому что глухие удары она услышать не могла. Однако она выросла передо мной в коридоре, одетая в смехотворную голубую ночную рубашку цвета средства для мытья посуды. Я как раз собирался положить на место молоток и не думал никого больше убивать, но вдруг тоненький голосок глупой птички спросил, всё ли у меня в порядке.
– В порядке. Я только что убил свою мать.
– Упс! – выпалила Салли и развернулась, чтобы спрятаться в спальне. Удар молотка настиг ее на пороге. Второй не понадобился: она умерла сразу.
Дальше можно не рассказывать. Я занялся с мамой любовью. Процедура длилась недолго. На кухне я взял всё необходимое, чтобы ее обезглавить. Голову я пристроил на колпак старомодного искусственного камина, а затем использовал в качестве мишени для метания дротиков. При этом я напевал песенку собственного сочинения: "Из-за тебя я потерял голову, тра-ля-ля; из-за меня ты потеряла голову, тру-ля-ля". В конце концов от вида багряных рек мне стало нехорошо. Никогда я не чувствовал себя таким живым, как в последующие минуты. Жаль, что усталость испортила удовольствие.
72
Холодало. Я завел машину и врубил обогреватель. Внезапно меня оглушило шумное дыхание Роуг-Ривер, которая стремительно неслась к океану. Я уснул. Разбудил меня маленький черный медведь: он принюхивался к машине, издалека почуяв запах крекеров. Вскоре медведь удалился восвояси.
Над горой взошло солнце. Я вспомнил о "Дороге Великанов", где упал с мотоцикла. Если бы не тот несчастный случай, я бы не вернулся к матери и, возможно, избежал бы трагических последствий. Я уехал не так далеко, однако природа вокруг выглядела совершенно непривычно. Хвойные деревья стояли компаниями, держась друг дружки, словно не желая никого пропускать.
Я оторвал взгляд от залитых светом вершин и увидел машину, которая медленно ехала в мою сторону. Она подпрыгнула на колдобине и остановилась в облаке пыли. Появились двое. Я узнал Дигана по его большой квадратной голове. Второго полицейского тоже узнал. Он был немного выше Дигана, очень коротко стриженый блондин, с таким набором нервных тиков, какой врачам и не снился. В полицию Санта-Круса его приняли недавно.
Я вышел из "Мустанга" и, высоко подняв голову, отправился навстречу представителям закона. Я чувствовал себя не таким изнуренным, как накануне, и мой уверенный шаг немного испугал блондина: он тут же схватился за револьвер. Мы словно играли в вестерне. Я поднял руки, показав, что у меня нет оружия, и начал разговор не лучшим образом.
– Думаете, я вас вызвал, чтобы прикончить? – Глядя на Дигана, я продолжил: – Теперь в полицию принимают кого попало.
На Дигана было жалко смотреть. Его лицо исказилось, словно он возвращался с похорон. Мы молчали, пока Картер, новенький, закуривал сигарету и осведомлялся, моя ли машина. Я ответил, что машина угнана и что в салоне нет ничего, кроме девятимиллиметрового револьвера, который теперь понадобится.
– Понадобится зачем? – полюбопытствовал блондин, выпуская сигаретный дым через нос, как дракон.
Я ничего не ответил. Диган смотрел на меня разочарованно, с глубокой печалью. Блондин отправился за моей пушкой. Мы остались вдвоем. Я сказал:
– В горах сейчас холодно.
Поскольку Диган не отвечал, я прибавил:
– Вам, наверное, надо обратиться в полицию Орегона.
Диган заговорил не своим голосом:
– Калифорния недалеко. Скажем, что задержали тебя там.
Я покачал головой.
– Нет, господин Диган, вам нужна полиция штата.
– Зачем, Эл?
Никогда в жизни я не видел его таким усталым.
– Не могу вам сказать, но я вас отвезу.
Блондин возвращался походкой наемного убийцы, и я прошептал:
– Простите меня, господин Диган, я хотел пустить себе пулю в лоб. Я удержался, чтобы всё вам объяснить, чтобы не оставить вас так… Но вас всё это может поставить в неловкое положение.
Он посмотрел на меня с любопытством. Я повернулся спиной к Картеру и проговорил еще тише:
– Я должен вам кое-что показать, но я предпочел бы, чтобы мы отправились только вдвоем. После вы решите, что делать дальше. Уверяю, это в ваших интересах.
Я повернулся к блондину:
– Мне надо кое-что показать капитану, но один на один.
Картер вытянул шею и обратил к Дигану вопросительный взгляд. Отсутствие интеллекта блондин компенсировал дисциплинированностью. Диган задумался, потом сказал:
– Хорошо, Картер, оставайтесь здесь.
Затем, глядя на меня:
– Сколько времени это займет?
– Всё утро.
Обращаясь к Картеру, я произнес:
– Если вам понадобится "Мустанг" – вот ключи.
Мы отправились незамедлительно. Диган не мог подобрать слова, чтобы начать разговор. На перекрестке мы свернули на юг, в горы. Я открыл окно и вдохнул аромат влажных хвойных деревьев. Узкая дорога петляла. Ели и сосны стояли, как войско. В лесу было темно, а над вершинами царствовало голубое небо. Вскоре мы оказались на головокружительной высоте. Диган молчал – я тоже. Наконец я заговорил:
– Вы посмотрели мое криминальное досье?
Он кивнул.
– Там ничего нет. Комиссия психиатров признала меня абсолютно нормальным. Но в шестьдесят третьем году я убил бабушку с дедушкой. Это произошло в день убийства Кеннеди. Пять лет я провел в психиатрической лечебнице. Меня признали невменяемым. Я это отрицал. Ответственность – глобальный вопрос бытия. Кто ответствен, а кто нет? Человечество в целом может не быть ответственным, но я целиком и полностью ощущаю свою ответственность.
Диган повернулся ко мне.
– Почему ты убил мать, Эл?
– У меня не было выбора. Только так я мог выжить. Если бы я убил ее в шестьдесят третьем, я прожил бы нормальную жизнь. Я злюсь на себя за то, что не осмелился раньше. Я выпал из ее чрева, как ящик из грузовика, и тем не менее она была моей матерью. Чтобы принять верное решение, нужно время.
– А ее подруга?
– Она мне не нравилась. Но она не в счет. Она была алкоголичкой и вряд ли прожила бы долго. Я оказал ей услугу.
Диган резко затормозил, вне себя от услышанного.
– Эл, ты ненормальный!
И повысив голос:
– Ты хоть понимаешь, что ты сделал? Ты убил и обезглавил свою мать!
– Еще я ее изнасиловал.
Я думал, его вырвет. Чтобы до этого не дошло, я быстро продолжил говорить:
– Это извращенный способ самозащиты, господин Диган. Либо это, либо сойти с ума.
– Но ты и есть сумасшедший, Эл: тебе надо лечиться!