- А я к делу и веду. Куда ж еще ближе… Об чем я говорил? Тьфу, чтоб тебя, перебил!.. Да, насчет Пацюка. Ну, так вот, не могу сказать, какая тому причина, но и Никита Алексеич наш в тую же кадрель ударился. Была у нас в хуторе спекулянтка-единоличница Лизка Моргункова, и он, красный партизан, колхозник с двадцать девятого года, с той спекулянткой спутался! И до чего ж хорошего это довело? До рукопашного бою. Вот тут, прямо перед клубом на улице. Жинка его шла вечером по воду, а он тут свиданьичал с Лизкой - ну и потянула коромыслом по горбу. Начал было Никита отступать за плетень, она его и там настигла, да цибаркой по голове! А цибарка была с водою. Изувечила ее, цибарку, сбила в лепешку. Народ кругом, тюкают… Какой же от него теперь может быть авторитет? Придет на ферму, станет дояркам что-нибудь указывать, а они: "Гы, гы!.. Никита Алексеич! А цибарку выпрямили?.." И хотя бы уж после этого покаялся. Нет, продолжает! Только теперь уже не дома, а в отдаленности, больше по хуторам. Все разъезжает: то силосорезку вроде ищет, взять на время, то сепаратор, говорит, продается где-то по случаю, а сам - до девчат. Это уж я доподлинно знаю. Рассказывали ребята с Вербового, что там наш Никита Алексеич вытворяет, когда приезжает. Жинка его тут? Присутствует? Ну, извиняйте, из песни слова не выкинешь. Я бы, может, и не стал всего объяснять про своего командира бывшего, да само дело заставляет. В общем ты, Настя, не дюже ублажай его, когда он приезжает ночью домой да говорит: ездил аж на Пасечный хутор, замерз, проголодался, - его там без тебя поят и кормят.
В переднем ряду, где сидит жена Пацюка, Настя, - шум, возня. Настя порывается встать, хочет, видимо, пробраться ближе к мужу, ее удерживают, успокаивают. Елкин призывает к порядку, стучит карандашом по столу. Дед Чмелёв продолжает:
- Ну, это еще не все. Второе - начал наш Никита пьянствовать. Рассобачился окончательно. Пьет, по-старому сказать, как перед страшным судом. Праздник, будень - ни с чем не считается. Патефон, соленый огурец - больше ему ничего не нужно. Доносят ему: пропали быки, которыми сено подвозим, ушли с попаса - с горя пьет, нашлись быки - с радости, издохла корова - поминки справляет, отелилась - крестины, так и идет у него конвейером. А на фермах тем часом коров не чистят, корм переводят, две траншеи силоса погноили - подплыл водой; бураки поморозили, на телят понос напал, на телятниц столбняк какой-ся: станет в дверях против солнышка, руки в боки упрет, семечек на губы навешает и стоит, поплевывает с утра до вечера. Черт бы вас побрал с этакой работой!.. И бригадир у нас на мэтэфэ такой же, Макар Чичкин, - вот он сидит, полюбуйтесь на него, - лодырь из лодырей. Может, станешь, Макар, отказываться? Куда там отказываться, - я все правильно говорю. Разобьют коровы корыто - целую неделю будет плотников ждать, сам ни за что за топор не возьмется. "Не моя, говорит, хвункция". Говорил я Пацюку: "Не ставь ты, ради бога, Макара на должность! Это же ни рыба ни мясо, никакого с него навару не получится!" Нет, назначил бригадиром. Понравился ему, должно быть, тем, что водку глушит не хуже его… Вот тут гражданка Абраменкова называла разные такие слова, которые нашим дояркам не известные, рацивон и все такое. Да откуда же нам их знать? Или, может, у нас на фермах собрания когда бывают, или курсы проводятся? Ничего такого нету. Никакой массовой работы, - одна, можно сказать, голая администрация. Забегут Пацюк с Чичкиным, покричат, пошумят, глядишь - уж смылись. Так и знай: либо сепаратор поехали вместе покупать, либо патефон накручивают.
Абросим Иванович оглядывается через плечо на Елкина:
- Как там, рыгламент еще не кончился? Скоро начнешь тарахтеть?
Из зала единодушно отвечают за Елкина и колхозники "Красного Кавказа" и гости:
- Не кончился!
- Продлить деду!
- Продолжай, Абросим Иванович!
- Ну ладно. Хотел я еще рассказать про кобылу Зорьку… Ведь это, что хвост быку оторвали, это же у нас случилось, на животноводстве. У нас тут так: чтоб ни стряслось - где? - на животноводстве. Бабы поскандалили - где? - у нас. Волки жеребенка разорвали - у нас. Быка покалечили - у нас. Каждый день происшествия. Что придумали, сукины сыны, обормоты, Митька Стороженко и Васька Пеньков! Связали быков хвостами, поставили их зад к заду и давай хлестать - за спором, чей перетянет, покуда и оторвали хвост одному. Судить надо, подлецов! Но этого мало, я хочу сказать - в чем тут гвоздь, откуда они такой пример взяли? Да от самого ж заведующего! И он так же издевается над худобой. Была закрепленная за Пацюком кобыла Зорька, вы ее все знаете, молодая кобылица, шустрая такая. Дали ему, как заведующему, - на, ездий по делам, куда тебе нужно, только береги ее. Ну и что ж? Загнал! Мотается по хуторам, силосорезку ищет, - уже и силос давно набили, а он все ищет, вернется домой, бросит ее на дворе оседланную либо привяжет с пьяных глаз до той метлы, что Настя у порога заметает. Ходит Зорька по огороду до утра, метлу за собой тягает, заподпружится, нажрется всякой дряни. Если я не наведаюсь да не отведу ее на конюшню - никто и не кинется. Раз этак сделал, другой, потом горячая воды хватила - ну и все, пропала Зорька. А кобыла была какая!.. Э-эх, безобразники, разорители, головотяпы, чтоб вас скорежило в три погибели!..
Абросим Иванович круто поворачивает и идет на место.
- Кончил, дед? - спрашивает Елкин.
- Кончил. Кабы та кобыла не издохла, она б вам еще больше рассказала!..
На долю конюха Сережи Замятина досталось доложить собранию результаты проверки ухода за рабочим тяглом. Сергей, парень лет двадцати, комсомолец, говорит с жаром, почти кричит:
- В общем, у вас, товарищи, так получается: за мертвым инвентарем лучше ухаживаете, чем за живым. Нет у вас заботы о верном нашем друге - коне! Что на животноводстве безобразия, что на конюшнях - одинаково. Разве при таких кормах, как у вас, лошадям быть в средней упитанности? Как змеи должны быть! Тут всему причиной, я скажу, корытá. Корытá у вас в конюшнях велики - сразу целая сапетка половы вмещается. Урезать надо их обязательно, чтобы одну жменю только можно было всыпать, - всегда будет свежая мéшка, и лошади охотнее ее станут есть. А то намешают сразу на целую неделю, лежит она, киснет. Николай Савельич! Вот послушай моего совета: пошли завтра плотников, нехай поделают маленькие корыта, вот такие, - посмотришь, как начнут кони поправляться… Теперь насчет чистки. Чистка у вас, товарищи ездовые, не качественная. Во второй бригаде нашли мы две пары лошадей - прямо можно написать пальцем на спинах фамилии ездовых.
- Ты ж их, Сережа, почистил? - спрашивает Капитон Иванович.
- Нет, дядя Капитон, - виновато отвечает Сергей, - не почистил. Не дали! Такие сурьезные ездовые попались, не допускают, - Петренко и Артем Малышев. "Хоть ты, говорят, и комиссия, но до наших коней не имеешь права касаться. Указать можешь, а сам не лезь. Чтоб ославили потом на весь район - приезжали, дескать, из "Маяка" конюхá в "Красный Кавказ" лошадей чистить!" Почистили при мне, на том и помирились… Есть еще у них во второй бригаде жеребята-стригуны, Максим Будник ухаживает за ними, - прямо жалко глядеть на них! Прошлогодние репяхи в хвостах. Говорит - не даются чистить, брыкаются. Что значит брыкаются? Это и хорошо. То и конь, что треноги рвет. Не дастся одному - взяли бы его вдвоем, да как следует щеткой его по бокам, туда-сюда! Эх, Максим! А еще казак! Остаться, что ли, у вас на день, поучить вас, как надо чистить?.. Только вы, товарищи, не обижайтесь: самокритика исправляет и людей и лошадей.
Замятину дружно аплодируют все. Оркестр играет туш. Дед Чмелёв крякает и замечает:
- Ишь ты! Поддабриваются перед чужими! Мне так не подыгрывали!..
- Так тебе, Абросим Иваныч, неудобно подыгрывать, - отвечает капельмейстер. - Ты ж всегда кончаешь матюком!
Собрание становится шумным. Смех, соленые добавления с мест. Елкин то и дело стучит карандашом по столу. К тому времени, когда на сцену с заключительным словом проверочной комиссии выходит Капитон Иванович, атмосфера уже сильно накаляется…
Капитон Иванович, сухощавый, стройный, в бешмете с обтянутой талией и высоким стоячим воротником, покручивая усы, ждет с минуту, пока успокоится народ. Шум откатывается по рядам колхозников назад и замирает у дальней стены.
- Ну, мы наговорили вам тут всякой всячины, - начинает Капитон Иванович. - Извиняйте, если, может, кого задели за живое. Такая наша обязанность, затем и послали нас сюда. Оно-то, конечно, в чужом глазу соринку видать, а в своем и бревна не заметно. Ну ничего, вы тоже приедете к нам, укажете на наши упущения… Итак, товарищи, поработали мы с вами год. Я думаю, мы сейчас первенство определять не будем. Тут нужны посторонние люди, а сами начнем определять - еще подеремся. Это районные организации сделают: проверят, учтут все и скажут, кто кого опередил. Но все-таки разрешите сказать свое мнение, так, частным порядком, неофициально: первенство, конечно, останется за нами.
- За кем? - не расслышал кто-то сзади.
- За нами. Ну ясно, иначе и быть не может.
- Ничего ясного еще нету! - тот же голос. - У нас нынче, Капитон Иваныч, далеко лучше, чем раньше было. Мы в этом году по шесть килограммов хлеба на трудодень дадим, чего у нас еще сроду не бывало.
- Ну что ж такого! И мы по шесть, - отвечает Капитон Иванович.
- Значит, равняемся.
- Если равняемся, тогда мой совет: давайте на палку конаться. Чей верх, тому и знамя, - предлагает какой-то шутник.
Елкин с сердцем грохает кулаком по столу:
- Да поимейте же вы совесть! Ну что за народ - не дают человеку слова сказать!
- Нечего копаться, - продолжает спокойно Капитон Иванович. - И так видать. Что на трудодень - это еще не все. Не единым хлебом жив человек. Отпало уже это - ценить колхоз только по килограммам. Что - шесть? Можно и восемь и десять дать. Ничего не строить, не отчислять для продажи - вот и десять. Мы ведь в этом году сколько настроили! Конеферму на сто маток, мельницу, гараж, родильный дом, две новые автомашины купили. Восемь тысяч центнеров пшеницы сверх поставок продали кооперации под машины и стройматериалы!.. Нет, товарищи, так однобоко нельзя подходить: шесть и шесть, - значит, равны. Надо брать все хозяйство, все отрасли, тогда будет правильно. А если взять по отраслям, - конечно, наш колхоз от вашего как небо от земли, что и говорить! Мы, можно сказать, мчимся вперед на тройке вороных, еще и пристяжные по бокам: сад, огород, пчелы, птица. А вы запрягли одну клячу в оглобли - трюх-трюх помаленьку. Только на полеводстве выезжаете. В случае какой стихии, града или засухи - все, слезай, приехали. Ни хлеба, ни денег. Правильно? Единственное, что имеете, - животноводство, и то нашему и в подметки не годится. Наших всех животноводов вызвали в район оформлять документы на Всесоюзную выставку, а вашего, как видно, не сегодня завтра будет прокурор оформлять…
- Капитон Иваныч! Да ты не верь! - не выдерживает Пацюк. - Тут такого наговорили, что и на голову не лезет. И сено - под самую крышу. Прямо будто я вредитель какой!..
- Никита! - хрипит Елкин. - Тебе давали слово? Терпенья не хватает?
- У вас этот председатель, которого сняли, - продолжает Капитон Иванович, - был парень из таких, которые не любят особенно перегружать себя работой, чтоб не надорваться. Разведи гусей, утей, а на них, дьяволов, нападет еще какая-нибудь чума, подохнут - отвечать придется. Ну, теперь Николай Савельич, может, иначе дело повернет?
- Да уж кой-чего начали, - отзывается Дядюшкин. - Сто колод пчел покупаем в "Дружбе", с питомником договор заключили на посадку винограда.
- Хорошо! Вот когда всего этого заведете побольше, тогда можно будет вам и о первенстве поспорить. А пока не волнуйтесь и не расстраивайте зря нервы. Вот так… А насчет вашего полеводства я, товарищи, тоже хотел поговорить. В нынешнем году урожай хороший, но не думайте, что у вас так уж крепко дело поставлено. Мы сегодня были во всех бригадах, с бригадирами беседовали. Проверяли, как полагается, как нас недавно колхоз "Коминтерн" проверял. Спрашивают коминтерновцы наших колхозников: "Кто такой был Тимирязев? Кто был Вильямс? В чем их учение заключается?" А что вы думаете? Вспахать только без огрехов да посеять в срок - этой агротехнике уже десять тысяч лет. Пора по-настоящему браться за науку. Я скажу, не хвалясь: у нас это крепко налажено. Я как заведующий агролабораторией сам закручиваю учебой, собираю людей, агронома приглашаю. Четыре раза в неделю занятия. Ходят все в порядке дисциплины: и бригадиры и члены правления. Никаких никому льгот ни по семейному положению, ни по старости. Сидим за партой, как детишки: тетрадочки, карандашики. А у вас, проверили мы, - плохи дела! Агролабораторию вашу мыши съели, от экспонатов одни пеньки остались. И заведующего, может, съели бы, так его нету - услали в горы лес заготавливать. Нашли работенку по специальности! Ну, раз агролаборатория не работает, значит, и учебы никакой. Думали, может, сами люди читают, интересуются, взяли на выдержку несколько человек - ни в зуб ногой, извиняйте за выражение. Вот товарищ Елкин такого нам упорол, что животы порвали было со смеху. "Дарвин, говорит, это главнокомандующий французской армией".
- Да неверно же! - вскакивает Елкин. - Не говорил я этого!
Теперь Елкина успокаивают в свою очередь колхозники:
- Порядок, Семен Трофимович! Не перебивай докладчика.
- Ты же председатель собрания!
- Сам нарушаешь!
- Терпи! - кричит ему Дядюшкин. - Терпи!
- Да как же стерпишь, ежели напрасно? Не говорил я про главнокомандующего.
- Прошу прощения, ошибся, - извиняется Капитон Иванович. - Насчет главнокомандующего это бригадир Душкин сморозил… Плохо, плохо, товарищи! Гляжу вот я на тебя, товарищ Елкин, и думаю: нет из тебя никакого движения, - почему так? Каким помню я тебя с начала коллективизации, таким ты и остался. И кепка на тебе та же самая, которую носил, когда мы лошадей обобществляли в станичном гиганте. Помнишь, как тебя бабы возле мельницы терзали, сапоги в колодец забросили, а кепку в яме с мазутом утопили? Ты ее после в керосине вымачивал, она тогда еще новенькая была… Как ты, товарищ Елкин, в то время руководил бригадой? Наряды давал, конюхов по ночам проверял, тяпки полольщикам точил. А сейчас как руководишь? Тяпки точишь, наряды даешь - то же самое. Неужели за десять лет ничего нового не прибавилось? А агротехника? Иль тебя это не касается? Неверное рассуждение! У Душкина в бригаде еще хуже - ни одного гектара не удобрили! У нас же, товарищи, на будущий год половина всей посевной площади пойдет по удобрениям. Вот, выходит, и тут вам до первенства далеко. Триста гектаров озимки посеяли - наперекрест. А вы - ничего. Может, и слыхали об ефремовском агрокомплексе, - слыхали, конечно, не может быть, чтоб вас не коснулось, - но не придали значения. Поговорили, тем дело и кончилось, а применить на практике не рискнули. Никуда это не годится!
Елкин ерзает на стуле.
- Что ж ты равняешь, Капитон Иваныч? - говорит он, жалко улыбаясь. - Вы - в станице, а наше дело хуторское. Живешь тут, в глуши, бык быком, и уши холодные.
- Ты не прибедняйся, товарищ Елкин! При чем тут хутор? Можно и в станице запустить себя хуже, чем на хуторе. Тут другое… Я скажу прямо, ты только не возьми в обиду. Вот пришел ты сегодня на собрание, в общественное место, а на что ты похож? В дегте весь, будто подолом трактор обтирал, небритый, рубаху распустил. Еще хвалитесь - шесть килограммов! Куда ж вы их деваете? А посмотри на нашего бригадира Андрея Савельича. Видал, какой джигит? Почему бы и тебе не так? Не любишь казачью форму - надень галстук, пиджачок. Ах ты ж, товарищ Елкин-Палкин! В этом культура тоже проявляется! Поверь моему слову: сейчас у тебя в бригаде урожай неплохой, а уберешь рубаху в штаны да скинешь вот эту цилиндру телячью, еще лучший урожай будет!
Смущенный Елкин снимает свою "меховую" кепку, вся тулья которой от давности облезла, вытерлась, как бок у чесоточной овцы, и, повертев ее в руках, кидает под стол.
В клубе дрожат стекла от хохота.
- …Ну, что вам, товарищи, еще сказать? Значит, самое больное место у вас - культура. Нажать надо на это дело обязательно.
- В следующий раз приедете - все бригадиры при галстуках будут, - говорит, улыбаясь, Дядюшкин. - За свой счет куплю. И обяжем решением правления носить. Как в армии - приказом по гарнизону.
- Посмотрим!.. Надо вам открыть при колхозе стахановскую школу, как у нас. Имейте в виду, товарищи, не будете учиться - в самых задних рядах окажетесь. А плохо быть отстающим! О передовом колхозе и в газетах пишут, дети читают про своих отцов, матерей, какие они герои, девчата охотнее замуж идут в такой колхоз, в Москву люди ездят, почет им и уважение, а отсталых и куры клюют… Еще хотел я сказать, товарищи, о вашем животноводстве - совет вам дать, как направить дело. Про Никиту Алексеича не буду говорить, достаточно о нем сказано, у него, должно быть, и так уже в сапоги полно поту натекло. Нехорошо, конечно, получается. Знал я его как человека стоящего. Значит, разбаловался. Ну что ж, и от такой хворобы лекарство имеется. Тут Абросим Иваныч правильно подметил насчет функций. На фермах, само собой, есть начальники - бригадиры, а тут еще заведующий всем животноводством. Я бы вам посоветовал упразднить эту должность - завживотноводством. Назначить подходящих людей на фермы - и все. И пусть ими непосредственно руководит правление, а еще лучше, если сам председатель больше будет вникать. Мы давно уже так сделали. У нас нет завживотноводством, есть заведующие фермами и больше никого. Они за свое дело отвечают, сами все обеспечивают, у них и тягло, подвозят себе все, что нужно, ну, а в случае чего, обращаются в правление.
- Как ты предлагаешь, Капитон Иваныч? - поднимается дед Чмелёв. - Чтоб, значит, ликвидировать Никиту?
- Ликвидировать. Должность его.
- Совсем?
- Совсем.
- Чтоб и не было?
- Ну да.
- А пожалуй, так оно лучше выйдет, - соглашается кто-то из колхозников.
- Значит, останется наш Никита - министр без портхвеля? - не унимается дед Чмелёв. - И куда ж его тогда?
- Да куда - можно в бригаду, на степь, хотя бы временно. Это очень хорошо помогает. Там функция известная, гулять некогда. У нас в прошлом году был такой случай с завхозом Катричем. Задурил парень, пьет и пьет каждый день, аж похудел от водки, черный стал, как земля, хрипит. Сняли его, послали в бригаду посевщиком. Поработал немного на свежем воздухе, обдуло его там ветерком - очухался. Через месяц прикинули на весы - на восемь килограммов поправился. Как на курорте. А то было совсем пропадал человек. Сейчас опять назначили завхозом.
Снова смех. Все оборачиваются к Пацюку.
- Никита Алексеич у нас сегодня именинник, - говорит Кандеев.
- А ему ж, бедняге, еще и дома достанется!
- Ну вот и все, товарищи, - кончает Капитон Иванович. - Как будто охватили полностью. Если будут вопросы - задавайте. В заключение передам вам пламенный большевистский привет от соревнующихся с вами колхозников "Маяка революции" и желаем всякого успеха. Но переходящего знамени вам, конечно, не видать как своих ушей.
Оркестр приготовился было сыграть туш, но последние слова Капитона Ивановича смущают капельмейстера: можно ли приветствовать такой выпад против них? Он вопросительно смотрит на своего председателя.