- Валяй! - машет рукой Дядюшкин. - Ничего не поделаешь - гости! Гостей надо уважать.
Гремит музыка, трещат аплодисменты. Елкин, красный, распарившийся возле жарко горящей лампы - "молнии", хлопает с сосредоточенным выражением лица громче всех…
В прениях после Капитона Ивановича выступают колхозники "Красного Кавказа", выступают еще гости, которым не пришлось говорить вначале. Собрание продолжается до глубокой ночи, бурное, необычное.
Максим Петрович Дронов не мастер на широкие обобщения. Он касается отдельных хозяйственных непорядков.
- Михайло Потапыч! Ты говорил, с инвентарем у них хорошо, стали, мол, на колеса, а вот сбруя ихняя никуда не годится. Мы смотрели - во всех бригадах на бечевках ездиют. Спрашивали их: "Кожи у вас есть?" - "Есть", - говорят. "А шорники есть?" - "Есть". Так чего же они не шьют новую сбрую? Или, может, у вас шорники такие, что боятся кожи резать - как бы не испортить?
Вскакивает шорник "Красного Кавказа" Федор Кравчук:
- А у вас - сбруя? Довольно, Максим Петрович, не хвались! Видал ваших, приезжали на мельницу - постромки из пожарной кишки, уздечки из мочала, а вожжи из фитилей. Тоже - зажиточные!
- Так это, может, одна пара на весь колхоз задержалась и как раз попалась тебе на глаза!
- В аккурат три подводы ваших было на мельнице, и вся сбруя такая!
- Во-о!.. Максим Петрович! Что ж ты, брат, хвастаешь?
- Значит, поквитались? - смеется кто-то. - У нас бечевки, у них мочала!
- В расчете!
- Нет, не поквитались, - поправляет Дядюшкин-председатель. - Этим, товарищи, нельзя успокаиваться, если нашли у соперника прореху. Прореха на прореху - в расчете. Не так! Тогда поквитаемся, когда и у них и у нас будут кони как львы, сбруя - вся в бляхах; урожай - пятьдесят центнеров; овощей, фруктов - горы! Вот тогда скажем - в расчете.
Паша Кулькова обращается к завхозу "Красного Кавказа" Бутенко:
- Иван Григорьевич! Вы как понимаете: ваша обязанность только в кузню заглядывать, где инвентарь ремонтируется, да горючее возить? А о живых людях вы не беспокоитесь? Это вас не касается? Вы знаете, в каких условиях ваши стахановцы живут?
- А что такое? Ничего не знаю. Ты, Паша, на меня особенно не наваливайся, я же всего только второй месяц как заступил.
- Ничего! Не из Америки приехали! Тут живете, все видите. Как у вас Фрося Петренкова считается?
- Как? Стахановка.
- Лучшая стахановка! Я с ней соревнуюсь, была летом в ее звене, видела ее клещевину. Замечательная клещевина! А как вы Фросю отблагодарили? Вам же известно, что у них в семье она да мать-старуха, мужчин нету, - значит, надо помогать. Хата течет, ветер крышу сорвал, сарай завалился, корову некуда загнать. Что у вас, соломы нет на крышу, сарай не из чего слепить? Стыдно, товарищи! Не на мой характер! Я бы перешла в завхозову хату либо в председателеву, самоправно, и сказала: "А вы идите жить в мою, нехай вам за шиворот течет, раз вы такие, что не заботитесь о стахановцах!.."
Выступает еще раз Абросим Иванович Чмелёв:
- Я со всем этим согласный, что говорила комиссия о наших недостатках. Правильно на сто процентов! Очень приветствую я такие собрания. И Степановна правильно говорила, и Сергей - как тебя? - Васильич, хоть и молодой парень, а тоже толково подметил, почему у нас лошади худые. И насчет сбруи, что Максим Петрович сказал, тоже правильно. Чего там отказываться? Кожи лежат, гниют, а ездим черт-те на чем. Скоро уже будем вязать брички за хвосты лошадям. Ну, а Капитон Иваныч - этот уж обрисовал все до тонкости. Как в воду глядел! Подписываюсь под его словами! С одним только я не согласный… Как ты мог, Капитон Иваныч, сказать так: не волнуйтесь насчет первенства? Это твое выражение, я считаю, недопустимое. Как можно не волноваться? Есть ли такой человек на свете, чтобы не желал лучшего? Прямо совсем ты нас принизил, подсек под корень. Что ж ты хочешь, чтобы мы до веку такие вот речи слушали на собраниях? Плохое твое пожелание! А я скажу наоборот - придет время, будут люди приезжать к нам сюда, приветствовать нас, награждать. Да! Иначе и быть не может! Нажмем - и догоним вас! А то, может, и перегоним!
Деда поддерживают колхозники:
- Правильно!
- Пусть не зазнаются да почаще назад оглядываются, а то пятки оттопчем.
- И у нас народ работать умеет, дай только правильное руководство.
- Догоним!
На этот раз выступление деда чествует и оркестр.
- И еще не согласный я вот с чем, - почему меня сторожем поставили, - продолжает Чмелёв. - Тому председателю сколько разов заявлял и тебе, Николай Савельич, заявляю вот здесь, принародно, - сторожую только до весны. Так и знай. Занудился уже я на этой должности - звезды считать. Я еще не такой калека. Подыскивайте на мое место кого-нибудь из самых престарелых, а я пойду в бригаду. Капитон Иваныч! Товарищи маяковцы! Как говорится, нельзя только штаны через голову надеть, а то - все можно сделать! И наш колхоз передовым можно сделать. Надо только потрудиться крепко. Да самим вникать во все упущения. А лоботрясов, разгильдяев этих, которые ходу нам не дают, - по шапке!
Бригадиру Елкину приходится выступать с покаянной речью. Кается он искренне, от души, он много пережил на этом собрании. Кепку он как снял, так и не надевал больше, застегнул воротник рубахи, одернулся.
- Честное слово, товарищи, больше этого не будет! - прижимая руки к груди, говорит он. - Кто не работает, тот и не ошибается. Оно верно, занимаешься черт знает чем, только не агротехникой. Муку мелешь, сбрую чинишь. Ну, теперь я заведу иной порядок. Завтра посылаю три подводы на станцию за суп… за супвер… - вот, проклятый, не выговоришь! - за су-пер-фос-фа-том! И давайте так договоримся: кто старое помянет - тому глаз вон. А насчет курсов я не возражаю…
Молчит лишь Пацюк.
В конце собрания слово берет Николай Савельевич Дядюшкин.
- Ну, кто это мне вчера говорил насчет бани? Ты, кажется, Иван Григорьевич? Вот она где, баня, всем нам! Я предупреждал вас, когда принимал дела, особенно Никиту Алексеевича, - так работать нельзя. Возьмут когда-нибудь нас в оборот - жарко будет! Ну, ничего. Почаще надо делать такие проверки. Спасибо вам, товарищи маяковцы, за критику. Передавайте и вы дома привет от нас и скажите: очень довольны все остались, особенно руководители некоторые. В том числе и председатель. Именно так! Я, товарищи, оправдываться не буду нисколько. Что недавно стал председателем - это не оправдание. Как в армии? Принимает новый командир часть, ему не дается много времени на ознакомление: через час-два, может, и в бой ее поведет. Есть немало и моих упущений. Просто, можно сказать, не сообразил, за что в первую голову надо взяться. Хоть бы и курсы, - конечно, можно было давно открыть. Также и агролаборатория. Ну ладно, хватит, а то еще начну оправдываться. А это самое последнее дело. И вам никому не советую. Не затем мы сюда собрались, чтоб нам тут накручивали гайку, а мы ее назад раскручивали. Нехай как закрутили, так и остается. Надо сказать одно: плохо работали? Плохо. Можно лучше работать, - как думаете?
- Можно, конечно!
- Дед вон говорит - нельзя только штаны через голову надеть.
- В наших руках сделать колхоз таким, как Абросим Иваныч сказал: чтоб приезжали люди к нам и учились у нас? Как вы считаете, товарищи колхозники?
- Ясно - в наших!
- А кто же придет сюда работать за нас?
- Ну, значит, всё. Приказано выполнять. По-военному - коротко и ясно. Закрывай, товарищ Елкин, собрание. А насчет Пацюка и этих наших хвостокрутов, Стороженка и Пенькова, и все остальное, что нам тут советовали, - это мы решим на следующем собрании, в воскресенье. Сейчас уже поздно, вопросы серьезные, будем спешить, скомкаем. Капитон Иваныч! Значит, мы в воскресенье к вам не приедем, будем своими делами заниматься. Дайте нам немного сроку подуправиться. Приедем после Нового года. И уж тогда держитесь! Пошлем Абросима Иваныча, Кандеева, Семена Трофимыча, и я сам приеду. Кандеев вам все болтики на сеялках проверит. Запасемся харчами, три дня будем жить, пройдем из хаты в хату… - Дядюшкин замечает под столом кепку Елкина, поднимает ее. - Покуда полную эту цилиндру недостатков не наберем - не уедем!..
Оркестр играет гопак. Как ни поздно, но по традиции всякое собрание в клубе должно закончиться танцами.
- Эх, рви кочки, ровняй бугры, держи хвост морковкой! - кричит Капитон Иванович. - Сергей! А ну-ка, покажи им!
Сергей, заломив на затылок кубанку, выходит на круг. Хуторские девчата выставляют против него доярку Ксюшу Ковалеву, рослую, сильную девушку, немного тяжеловатую, но неутомимую в танцах. Сейчас же выскакивает и вторая пара - кузнец Кандеев с Мотей Сердюковой. Начинается соревнование в ловкости, выносливости и изобретательности на всякие замысловатые коленца.
- Шире круг!
Капитон Иванович не выдерживает, вытаскивает за руку из толпы, окружившей танцоров, Настю Пацюкову и тоже пускается в пляс.
- Не горюй, Настя! Все перемелется - мука будет!
Настя, отложив расчеты с Никитой до возвращения домой, танцует, не жалея каблуков.
Дед Чмелёв, поигрывая плечами, с ухваткой старого лихача, проходит два круга с Пашей Кульковой.
- Вот это пара! - смеются колхозники.
- Самая подходящая - по характеру!
- "Страдание"! - заказывают оркестру.
- Давай "Страдание"! - кричит Сергей и переходит на замедленный темп другого танца.
"Страдание" танцуют с припевом.
Чем же, милый, ты гордишься,
Чем же ты прославился? -
начинает Ксюша Ковалева, подбоченившись, задерживаясь против Сергея.
В бригадиры не годишься,
Конюхом не справился, -
добавляет в лад ей Сергей, разводя руками и не переставая в то же время выстукивать о пол частую дробь. Зрители - в восхищении:
- Ловко у них получается!
Открой, маменька, окошко,
Одну половиночку, -
начинает Ксюша.
Отпусти гулять немножко,
Одну вечериночку, -
закругляет Сергей.
- Вот, брат, как у них согласно идет!
- В чем ином, а уж в танцах один другому не уступаем!
…Шофер Федя Малюк, постояв немного в кругу зрителей возле танцующих, выходит на двор к машине. На дворе всё в снегу. Тишина и легкий мороз. Буря улеглась, небо прояснилось. Горят над хутором яркие звезды. Федя обметает прихваченным в сенях клуба веником снег с капота мотора и с подножек, откидывает борт кузова - там тоже полно снегу. Очистив кузов, он достает оттуда ведро, идет к колодцу и начинает наливать поду в радиатор.
…Гремит музыка, танцует молодежь.
В углу у стены, в сторонке стоят братья Дядюшкины, один в казачьей черкеске, другой в шинели. Андрей Савельич лет на десять старше Николая, усатый, с сединой на висках. Николай выше брата, плотнее его.
- Правильно поступаешь, Коля! - говорит Андрей Савельич. - Так и дальше действуй. Главное, не давай им оправдываться. Может, чего и лишнего наши перехватили, но - ничего. Оно и неплохо. На то, говорят, и щука в море, на то и соревнование, чтоб руководители не дремали. Будешь так держать - дело пойдет.
Николай широко улыбается.
- Да думаю, что пойдет… А чего ж не пойти? Люди и у нас хорошие. У меня все ж таки план был обогнать вас. А? Конечно, не сразу, но так - годика за два…
- Что ж, час добрый…
- А деда Чмелёва мы, пожалуй, назначим заведующим мэтэфэ, - говорит Николай. - Как ты смотришь, Андрей? В бригаде ему, конечно, не под силу, - не его дело с тяпкой гнуться, - а на ферме справится. Раз человек охотится поработать, почему не так? Дед он грамотный. Ругательный, правда, немножко, ну, мы ему сделаем предупреждение.
- Можно, по-моему, на мэтэфэ. Неплохо будет. Он, если возьмется, выгонит им чертей. А главное - уж без опаски. На него молоко, говорит, не действует.
Братья смеются, поглядывая на Абросима Ивановича, гоголем прохаживающегося по кругу, на этот раз с Василисой Абраменко.
…На порожках сцены, обнявшись, отдыхают после танцев подруги - звеньевые Паша Кулькова и Фрося Петренкова.
- Приезжай, Фрося, к нам, когда ваши будут ехать. Приезжай обязательно, - говорит Паша. - Попросись, чтоб тебя послали.
- Приеду… Значит, Паша, мы опять будем с тобой соревноваться? Вот кабы нам вместе на выставку поехать!.. Ох, Паша, как же мне не хочется, чтоб у тебя в звене лучше было против нашего! Кабы у нас хоть трошечки-трошечки лучше. Или чтоб равнялись… Ты на меня не сердишься, Паша?
- Чудачка ты! - улыбается Паша и обнимает подругу.
…Дед Штанько и его кум Онисим Федорович Пшонкин, к которому он приехал в гости, - такой же дряхлый, престарелый казак, - пока длилось собрание, несколько раз исчезали из клуба. Кум жил рядом с клубом, к куму они и ходили подкрепляться. Теперь они сидят посреди зала на скамейке, наблюдают издали за танцами и ведут беседу, громко, чтоб перекричать музыку.
- Да-а!.. - говорит дед Штанько. - Видал, кум, как спорят? Кто проверяет? Сами себя - Андрюшка Савкин, Мишка Коржов… Помнишь, кум, был на мазуренковой мельнице машинист, при старом режиме, как его?
- Кудря, - подсказывает кум.
- Во-во, Кудря! Бывало, сойдемся человек несколько в кочегарку, он и начинает рассказывать. Настанет, говорит, такая жизня у нас, что не будет ни царей, ни ампираторов, всеми богатствами завладает трудящийся народ, земля будет все одно как богова, - никто не смей купить, продать. Ну, которые верили, которые не верили. И те, что верили, тоже - туда-сюда. Если, говорят, и будет такое, то не скоро. Лет, может, через тыщу. А оно вишь как обернулось! И мы с тобой, кум, дожили!
- Дожили…
Пауза.
- Ну что, кум? - предлагает Пшонкин. - Может, пока что пойдем - еще по одной?
- Да как оно тут? Успеем?..
- Успеем!
Старики, взявшись за руки, идут, нетвердо ступая, к выходу.
Следом за ними проталкивается к дверям Пацюк, грузный, лысый, с длинными запорожскими усами. Задев в толпе плечом Дронова, Пацюк сердито бросает ему:
- Все же ты, Максим Петрович, напрасно так обставил меня. Там до крыши еще три сажени. И крыша железная. Чего ей сделается?
- Не надейся, Никита Алексеич, на железо, - отвечает Дронов. - Я видел, дорогой, как и железо горит. А три сажени под хороший ветер, как днем сегодня был, ничего не составляют.
В дверях Пацюк сталкивается с бригадиром Чичкиным, выходившим на двор покурить.
- Слышь, Макар! - спрашивает Пацюк. - У тебя есть на ферме вилы?
- Есть, пять штук тройчаток и еще две новых в кладовке, - отвечает Чичкин, недоумевающе глядя на Пацюка.
- Ну, пойдем!
- Куда?
- Пойдем! - тащит его за рукав Пацюк.
Чичкин, пожимая плечами, идет за ним.
…В окна клуба падают лучи света от фар автомашины, разворачивающейся на улице.
- Поехали, товарищи! - зовет Капитон Иванович своих. - Пили, гуляли, невесту видали - пора домой.
Музыка умолкает. Все выходят на улицу. Маяковцы прощаются с хуторянами и усаживаются в машину.
- А дед Штанько где? - спохватывается Капитон Иванович. - Стой, стой, Федя! Деда потеряли. Где ж он будет? Это он у Пшонкина. Сергей, а ну-ка, смотайся за ним!
- Погоди, - останавливает Коржов Сергея. - Идут.
Со двора Пшонкина доносится песня, нестройная, пьяная. Поют двое, дребезжащими старческими голосами:
Ой, сяду я край оконца-а
Выглядаты черноморца-а!
Через минуту и сами певцы показываются из-за угла. Кумовья бредут в обнимку. Пшонкин без шапки, дед Штанько волочит по снегу рушники, которыми подпоясывала его дома старуха.
- Успели, кум! - радостно восклицает дед Штанько, завидев машину.
- Успели, - отзывается Пшонкин.
Черноморец йидэ, йидэ-э!
Пару коней вэдэ, вэдэ-э! -
выводит Штанько, Пшонкин гудит басом, без слов, невпопад.
- Та-ак! Есть один, не уберегли, - говорит Капитон Иванович.
- Ой, сыночки мои родные! - просит дед Штанько. - Вы ж меня не бросайте. Я поеду домой. Там же у меня Фросичка, Фросичка-а!..
- Ладно, ладно, не бросим, отвезем к Фросичке. Только с уговором - не танцевать в машине. В середку его. Вот сюда. Подвяжите ему воротник и держите всю дорогу за ноги. Я его знаю, он теперь пойдет буровить.
- Все? - оглядывает Капитон Иванович машину. - Раз, два, три, четыре, восемь, десять, пятнадцать, восемнадцать, двадцать, двадцать один… Все… Ну, пожелаем вам, товарищи, всего хорошего! Спасибо за привет, за ласку!
- Счастливого пути!
- Скажите вашему шоферу, чтоб в балке аккуратнее держал по косогору. Там теперь намело снегу.
- Вот как вам повезло! Приехали к нам летом, уезжаете зимой!
- Жить вам, товарищи, да богатеть, да спереди горбатеть! - жмет Капитон Иванович руки колхозникам, перегнувшись через борт. - Чего б вам такого пожелать на прощание? Женщинам вашим желаем - сколько в лесу пеньков, столько бы сынков, сколько на болоте кочек, столько дочек! А всем вообще - тыщу быков да пятьсот меринков, чтоб на речку шли - помыкивали, а с речки шли - выбрыкивали, да чтоб все были чищеные, хвосты целые, замытые, как у наших. Прощайте, не поминайте лихом. Ждем к себе в гости.
- Прощайте!
- Приедем обязательно.
- До свидания, Абросим Иваныч! Значит, если б та кобыла не издохла, и она б еще кой-чего добавила?
- Добавила б столько, что за ночь не переслухали!
- До свидания, мамо!
- С богом, доченька! На платок, закутай ноги Федюшке.
- Кум! А кум!.. Аким Федотыч! Пока!..
- До свиданья, сваха! Привет передавай свату Петру!
- Счастливо оставаться!..
Машина трогается, прокладывая в хуторе первый след по первому снегу. Долго блестит в темноте красный фонарик, удаляясь по шоссе…
Колхозники расходятся но домам. Возле Николая Савельича на крыльца клуба остаются только завхоз и бригадиры, ожидающие нарядов на завтра. Хорошо на улице после табачного угара в клубе. Свежо, мороз покусывает щеки. Скрипит снег под сапогами на ступеньках крыльца. Над амбарами за хутором поднимается рогатый месяц. Последние тучи сползают по небу, вниз к черному горизонту…
Дядюшкин дает наряд: сколько подвод послать завтра на станцию за горючим и за минеральными удобрениями, сколько за лесом в горы, куда направить людей - часть на амбары рушить кукурузу, часть готовить зерно на мельницу, человек трех из бригады Душкина отрядить на токи за соломой, и чтоб они же укрыли завтра хату Петренковой. Стряхнув полой шинели снег с перил крыльца, Дядюшкин пишет записку заведующему агролабораторией Матвею Спицыну, усланному не по назначению на лесозаготовки. Бутенко присвечивает ему папироской, раскуривая ее над блокнотом.
- Передашь с кем-нибудь, кто поедет в горы, - отдает Дядюшкин записку завхозу. - Пусть возвращается домой. А взамен его можно послать Юрченко.
Поговорили о погоде. Рано лег снег, надо бы в каждой бригаде заготовить еще по паре саней. Если с этого времени установится санный путь, быстро можно управиться с вывозкой леса…
- Николай Савельич! - говорит завхоз Бутенко. - А я все-таки посылал сегодня девчат в баню - прибрали там и вытопили. Должно быть, вода еще горячая, вечером топили. Может, пойдем? Неплохо бы сейчас освежиться на сон грядущий. Голова трещит!