Глава 2 Все повторится вновь
Лаура нашла Хорхе в его кабинете за разбором счетов.
В последние годы он вплотную занялся наведением порядка в заведении, и теперь не было, наверное, во всем районе более въедливого и придирчивого хозяина. Лауре предстояло сделать почти невозможное: быстро, корректно и, главное, спокойно объяснить ему, кто ожидает его внизу в гостиной.
– Хорхе… – она зашла со спины и положила руки ему на плечи. – Ты должен спуститься… В гостиной тебя ожидает женщина. Она хочет видеть… Кармелу.
Хорхе продолжал неподвижно сидеть, лишь рука с авторучкой остановила свой ход.
– Кармелу?! – Хорхе наконец резко вздрогнул. – Ты сказала – Кармелу?
Он всем корпусом повернулся к ней, счета посыпались на пол.
– ???
– Она не говорит на испанском, – заторопилась Лаура. – Быть может, она приехала из России и расскажет нам о ней?
– Но этого… не может быть, – пробормотал он, посмотрев на жену таким взглядом, какого она, похоже, не видела у него никогда… В нем была счастливая, но какая-то жалобная растерянность.
На нее, не веря ни одному ее слову, грустно смотрел пожилой, потрепанный жизнью человек…
– Нет! – Лаура загородила ему дорогу, выставив вперед ладонь. – Сначала ты успокоишься… И переоденешься. Выпьешь лекарство… Только после этого я разрешу тебе спуститься.
Но он попросту оттолкнул ее и "скатился" вниз по лестнице, словно юнга по корабельному трапу. Однако, ухватившись за ручку двери, остановился. Больное сердце работало на пределе. Хорхе так боялся, что оно подведет его в самый нужный момент – он сползет по стене и осядет на пол, как уже бывало не раз… Лауре придется звонить врачу, поднимется переполох, его уложат в кровать, сделают укол – он успокоится и заснет, так и не увидев… Нет, только не сейчас!
Он отворил дверь.
В кресле сидела Кармела.
"О, Пресвятая Мария, Дева-Заступница! Как бы я хотел, что бы в этом кресле сидела Кармела! О, если бы она была жива!!! Наверное, сейчас она выглядела бы вот так – у этой женщины есть какое-то неуловимое сходство с ней".
Что-то милое и родное виделось ему в этих чертах.
– Здравствуйте, – Хорхе произнес приветствие по-английски хриплым от волнения голосом и сделал какое-то непонятное движение, словно собирался поклониться гостье, но, едва начав поклон, передумал.
У Певицы сердце забилось учащенно: "Неужели он знает язык?"
Это многое бы изменило – она смогла бы рассказать, что произошло в России с Кармелой и что привело сюда ее – всемирно известную певицу, чей репертуар был на устах у простой мексиканской посудомойки…
– Здравствуйте… Вас зовут Хорхе? – она произнесла эту контрольную фразу, еще не до конца веря своему счастью… Поймет?
– Да, – он спокойно и как-то даже растерянно ответил ей, садясь в кресло; на лице отразилась работа мысли: "Кем приходится Кармеле эта миловидная и элегантная женщина? Кармеле… А может быть, Николаю? Или?.."
Но лицо женщины не выражало желания поделиться с ним какой-либо информацией: ни хорошей, ни плохой. Напротив, оно было напряжено, словно она сама мучительно искала ответ на давно не дававший ей покоя вопрос. Он внимательно и пристально смотрел на нее; Певица не выдержала и отвела взгляд. В ней было что-то такое, что ни в коем случае не позволяло Хорхе считать ее чужим человеком. Желание разгадать этот ребус полностью завладело его сознанием.
…Едва Кармела скрылась в зоне паспортного контроля аэропорта, Хорхе сразу же почувствовал, что никогда ее больше не увидит… На сердце навалилась такая тяжесть, что он еле добрался до стойки бара.
Его Кармела уехала! – ни о чем другом он думать не мог, а думать об этом было невыносимо. Он выпил стаканчик текилы – боль не отпускала; он выпил еще и еще…
Хорхе очнулся только дома. Как, каким образом он смог добраться до него целым и невредимым – знала, наверное, лишь Пресвятая Дева…
– Нет! – упрямо повторял он Лауре, лишь усиливая этим и ее боль. – Кармелу мы больше никогда не увидим – она уехала навсегда!
…Дурные предчувствия сбылись – Кармела пропала! Хорхе с полгода каждый день трижды заглядывал в ящик: ждал, хотя и не верил, что письмо придет… Несколько лет он пытался разузнать о ней хоть что-то; потратил на это кучу денег и – сходил с ума от безрезультатности своих попыток! Увы, все его усилия разбивались о "железный занавес", подобно морским волнам, которые с глухой яростью налетают на мол, отгораживающий портовую бухту от залива, пытаются его разбить, сломать, уничтожить, но лишь с грохотом рассыпаются на мелкие бессмысленные брызги!
Семья Кармелы стала для Эрнандесов родной; Тересия с Лаурой часто плакали вместе, а Хорхе и Пако подолгу молча сидели друг против друга за бутылкой текилы.
Из динамиков рыдал голос Хосе Альфредо:
…Под песню, что марьячи заказал,
Со мной текила – друг мой самый верный,
а в памяти моей – твои глаза…
…С тех пор у Хорхе стала часто болеть грудь, но о врачах он и слышать не хотел, а лечился небольшими дозами текилы. Во время одного из приступов, почувствовав, что она не помогает, сам попросил Лауру вызвать врача. Тот категорически запретил курить, употреблять алкоголь, острую пищу и, разумеется, нервничать…
Хорхе бросил пить и вплотную занялся делами ресторана. Доходы пошли в гору, несмотря на отсутствие на сцене хоть какой нибудь певицы, а в зале – девочек легкого поведения и распространителей "Марии и Хуана" {2} .
День в заботах протекал незаметно, но наступала ночь…
"Я не верю, что с тобой случилось что-то дурное: la adivinadora [86] не предсказала этого… Но тогда почему же ты не напишешь мне?! Хоть пару строк… Быть может, я чем-то обидел тебя? А твоя семья? Я больше не могу видеть глаза твоих родителей… О, Святая Дева! Зачем, ну зачем я отпустил тебя… так легко?! Быть может, ты обиделась на меня за это ? Но ведь я хотел тебе только хорошего! А если… Этот русский не дает тебе писать? Он запер тебя на своей вилле, и ты стала его рабыней? И поэтому я не могу получить о тебе никаких сведений?…А чем ты занимаешься… там? Ты по-прежнему поешь, или… он сделал из тебя домохозяйку? А деньги? Он действительно не беден, или… ты выступаешь и сейчас, а все деньги он забирает себе? Я и дальше буду делать всё от меня зависящее, чтобы узнать о тебе хоть что-то… Быть может, мне самому стоит поехать к тебе? Но это почти невозможно, поверь. Я узнавал. И даже не потому, что для этого мне, возможно, придется продать бизнес… Просто… если ты сама не хочешь этого, я не смогу переубедить тебя; а если тебя изолировали от всего мира, спрятав где-нибудь в глухом месте, – то в чужой стране, в одиночку, не зная языка… я не смогу разыскать тебя!"
…Когда последние надежды растаяли, супруги решили переименовать заведение. А все с таким трудом приобретенные видеозаписи Певицы, фотографии и журналы он собственноручно уничтожил.
– Для меня больше нет других певиц! – бросил он недоуменной Лауре.
Видеозаписям же выступлений Кармелы Хорхе уготовил другую судьбу: буквально стер в порошок от многократного просмотра. А ее фото стояли у него на рабочем столе, висели в комнатах и в зале ресторана.
…Они удочерили малышку, и Розе недавно уже исполнилось шестнадцать; назвать ее Кармелой он так и не решился.
Отныне у него никто больше не пел – он ждал свою Певицу и…
– А меня зовут …….
Хорхе вздрогнул. Больное сердце из последних сил перекачивало кровь, пытаясь поддержать шокированный организм.
– Да, да, я и есть та самая певица, и… скажу вам – Кармела также была замечательной певицей!
Хорхе отвалился в кресле. Сердце Певицы было здоровым, но сейчас и ему приходилось нелегко! Она хотела добавить еще что-то, но осеклась, увидев, как изменилось его лицо – похоже, он был близок к обмороку! Лаура стояла за ее спиной, скрытая от глаз роскошной пальмой, но, едва завидев, что Хорхе может не справиться со стрессом, вышла оттуда.
– Tiene el corazón enfermo [87] , – сказала она, и – Певица вдруг поняла ее.
Лаура принесла лекарство – он принял его, откинулся на спинку и закрыл глаза. Приложив указательный палец к губам, она жестом пригласила гостью в свою комнату. Удивительно, но незнание языка отныне почему-то не смущало Певицу – ей казалось, что они с Лаурой обязательно поймут друг друга! Ведь понимал же Борис Кармелу, а она – его.
Загадочно и мило улыбнувшись своим мыслям, Певица извлекла из косметички красивую толстую ручку и попросила лист бумаги.
Она начала рисовать.
Получилось совсем даже неплохо – Лаура, улыбнувшись, удовлетворенно кивнула. Это вдохновило Певицу. Прикусив кончик языка, она продолжила. Лаура смотрела, напряженно впитывая информацию, едва успевая подкладывать всё новые и новые чистые листы. Лицо Певицы светилось счастьем – способ общения, придуманный Кармелой, – сработал! Она опять схватила ручку, нарисовала самолет и… Лаура всё поняла.
…Потрясенная, она не знала, что ответить. Ни на испанском, ни на английском…
Она начала рисовать.
Но бумаги потребовалось немного. От Кармелы они с тех пор не получали никаких вестей. В память о ней переименовали ресторан. Удочерили ребенка. У них теперь больше никто не поет. Они переживают до сих пор. Им не удалось разыскать ее… Они уже пожилые люди, и у них больше нет сил. Быть может, это удастся сделать ей?
Лаура положила ручку и взволнованно заходила по комнате. Энергия любви, пронесенная сквозь годы русским парнем к мексиканской девушке, действовала на нее, соединяясь с энергией ее собственной любви к Кармеле, Хорхе и Розе. Сердце Лауры разрывалось от волнения, любви и сострадания…
А Певица закрыла лицо руками, сильнейшим усилием воли подавив в себе нестерпимое желание разрыдаться.
Внезапно спохватившись, Лаура принесла ей фото Кармелы в рамочке. Не удовлетворившись малым, она вытащила альбом с ее фотографиями и вручила гостье. Певица перелистывала страницы и… о чудо! На нее смотрело ее молодое изображение! Сходство было не столько портретным, сколько энергетическим, интуитивным…
Она видела себя! Молодую и стройную, открытую всему миру, и готовую любить весь мир… Готовую… впустить в свою жизнь любимого мужчину – сильного, умного и заботливого отца ее будущих детей, надежду и опору ее будущей семьи. Во взгляде девушки с фотографий была радость оттого, что ждать этой встречи осталось недолго, и была наивная, но непоколебимая вера в то, что "всё будет хорошо!"
"Да… я была недурна собой в молодости". – Она откинулась на спинку дивана, прикрыла глаза и улыбнулась, предавшись ностальгии. Но внезапно что-то заставило ее их открыть. Лаура неслышно подошла и смотрела на нее пристально – похоже, всё еще не веря тому, что произошло за эти полдня. В руках ее была вазочка с фруктами и графин. А в глазах – слезы. Давние, которые она прятала от Хорхе все эти годы. Точнее, старалась прятать…
Певица смутилась.
– Простите меня, – она неловко прижала руки к груди и говорила, путая от волнения английские слова с немецкими и французскими. – Я… я была не права. Эта девушка… Она – не моя копия… Она – певица! Так красиво петь под фонограмму, на чужом языке, безо всякой вокальной и сценической подготовки – это, поверьте, невероятно трудно! К сожалению, я не знаю, как в дальнейшем сложилась ее судьба, но… если она погибла, то попала в рай. Да, да! То есть я абсолютно уверена в этом!..А если она всё же отыщется, то… мы еще споем вместе с нею. Для вас! А пока этого не произошло, я хотела бы спеть вместо нее… Вы позволите?
Певица осеклась, видя, что Лаура не понимает ее. Тогда она поднялась с дивана, взяла журнал с низкого стеклянного столика, свернула его в трубочку и поднесла ко рту… Лицо Лауры осветила мягкая улыбка, и Певица с удивлением почувствовала, как ее охватила волна доброго материнского тепла, шедшего к ней от этой незнакомой женщины.
…Когда Хорхе открыл глаза, то увидел, что кресло напротив него пустует; с удивлением и тревогой он закрутил головой: "Неужели всё это было лишь сном?!" Но Лаура окликнула его; обе женщины спустились вниз. Супруга подошла к нему и сказала что-то. Хорхе тяжело поднялся – в его глазах стояли слезы. Тем не менее, он пошел за ними. Хорхе шел как пьяный и, похоже, соображал плохо – действие лекарства еще не кончилось.
Они пришли в ресторан. Певица с любопытством рассматривала зал, небольшую сценку и… фотографии Кармелы с микрофоном в руке, висящие на стенах. У нее создалось впечатление, что она зашла сюда впервые – настолько далекими казались события первой половины дня. "И как только я не заметила фото?!"
Лаура тронула ее за руку:
– Завтра… – сказала она спокойно (похоже, из них троих она была наиболее адекватной), – мы устроим здесь концерт.
И посмотрела певице в глаза.
– Твой концерт… – продолжила Лаура и перевела взгляд на фотографию Кармелы. – Ее концерт.
Хорхе перевел слова жены.
– Завтра? – переспросила Певица.
– Конечно, – кивнула Лаура и обвела взглядом зал. – Не станешь же ты петь для них?
В разных углах за столиками сидело десятка два посетителей, занятых своей текилой и своими chile con carne [88] и не обращавших никакого внимания на хозяев заведения и разговаривавшую с ними женщину.
– Мы позовем тех, кто помнит Кармелу, – добавила Лаура и указала рукой на Хорхе, словно представляя Певице человека, который помнит покинувшую ресторан девушку лучше всех, но вслух произнесла совсем другое: – И ему, и тебе нужно отдохнуть…
Певица кивнула. Она даже и не заметила, когда Лаура перешла на "ты", но нисколько не возражала против этого: эти люди по возрасту годились ей в родители. На волне возбуждения Певица могла бы выступить и сейчас – шокированный организм не чувствовал усталости. Но Хорхе… Ему приходилось нелегко. Казалось, он не переживет всех событий этого дня!
…Певица долго не могла уснуть. Она ворочалась на прохладных атласных простынях, вспоминая свою спальню на вилле с видом на море и детскую с двумя кроватями, на которых смешно сопели носиками ее дети. Певица вдруг чуть не заплакала от сдавившего грудь пронзительного чувства…
Она положила под спину высокую подушку и села на кровати. События прошедшего дня, прокручиваясь в голове, вспыхивали, меркли и никак не хотели выстраиваться в логическую цепочку.
Певица вспоминала мать, отца, свое светлое и теплое детство, заполненное удивительными, волшебными звуками мира, распахнутого перед нею настежь… Звуки складывались в мелодии и проникали в каждую клетку; ритм звучащего мира становился ее пульсом, кружащийся вихрь чудесных звуков делал тело невесомым… С самого детства ей хотелось петь и танцевать – она не представляла свой день без этого, как невозможно представить его без воды и пищи…
Она "слышала" искрящиеся лучи вечернего солнца; огненные всполохи ночной грозы над небольшим европейским городком ее детства; брызги проливного дождя, барабанящего по жести оконного откоса; рассветный туман над глубоким озером, темное зеркало поверхности которого прятало в своей глубине тайны средневековых легенд. Ослепительную белизну заснеженных полей и удивительно четкую графику черного зимнего леса…
Звуки живого мира – и маленькая девочка, слушающая их… Она "звучала" ему в ответ, органично вплетая мелодию своего удивления и восторга в порой радостную и бездумную, порой торжественную, а порой грустную и щемящую сердце полифонию.
Она вспоминала изнурительные репетиции, на которых доводила себя до изнеможения, сотни раз повторяя одно и то же движение, одну и ту же фразу, пытаясь проникнуть во внутренний смысл простых звуков и несложных мелодий, в тайну их очарования, чтобы затем передать свое удивление этой тайной зрителям и слушателям. Репетиции начинались ранним утром; к вечеру тело ломило от усталости, а желудок сводило от голода – чтобы поддерживать отличную форму, часто приходилось следовать жесткой диете… Казалось, сил хватит только на то, чтобы добраться до постели.
Но стоило ей надеть концертный костюм, взять в руки микрофон и, выйдя на сцену, увидеть сотни устремленных на нее взглядов, почувствовать жажду и стремление публики услышать звучащую внутри нее мелодию – как всё остальное исчезало, и рождался новый мир, восхищенный ее музыкой! Так было каждый раз, и Певица знала это…
Но что будет завтра? Она хочет спеть для тех людей, которые помнят и любят мексиканскую девушку-певицу… Они помнят и любят свое радостное и молодое восхищение жизнью, бесстрашие и бессмертие, свои надежды и мечты, первые поцелуи и первые ночи, первые ответы на первые вопросы, первые успехи и первые разочарования…
И всё это теперь слилось для них в образе певицы, двадцать лет назад уехавшей в далекую и холодную Россию…
Певицу охватила некоторая тревога: а сумеет ли она стать для них, завтрашних зрителей, этой мексиканской девушкой? Сумеет ли выступить так, чтобы они видели на сцене не ее, певицу с мировым именем, а свою Кармелу, сумеет ли она "вернуть" ее из России?
Устав от размышлений и воспоминаний, она всё же заснула. Но, проснувшись уже через пару часов, чувствовала себя при этом бодрой и свежей, словно только что вышла из лучшего SPA-салона…
Ее ждали ванна и роскошный завтрак. Певица втайне наслаждалась новыми впечатлениями, пытаясь представить себя бедной девушкой, впервые попавшей в богатый дом. Она безотчетно пыталась сохранить всякую минуту этого странного дня, чтобы потом доставать их из потаенных мест памяти, отирать пыль и вдыхать почти неуловимый аромат каждого драгоценного мгновения. Сказка о красавице-мексиканке не могла длиться вечно, а финал ее выпало рассказывать ей, Певице…
Хорхе за столом вел себя достаточно невозмутимо. Похоже, ударная доза лекарств сделала свое дело. По его лицу невозможно было определить, что рассказала ему супруга. Всё или ничего. И лишь по глазам Лауры, Софии и Розы было ясно, что для всех троих эта ночь была бессонной…
После завтрака бережно, словно величайшую ценность, Хорхе взял певицу под руку и повел показывать дом. В каждой комнате находилось распятие. И несколько фотографий Кармелы. Певица сжала его теплую, чуть подрагивающую руку…
…Каким же Богам нужно молиться, чтобы Она нашлась?!
И сколько времени.
…Он показал ей видеозапись выступления Кармелы; на изображении "выбивало" строки, а звук "плыл". Но это, похоже, уже не заботило его: он знал наизусть каждое ее движение, а запись была нужна лишь для того, чтобы она снова пришла в его дом, словно говоря: "Не грусти, я же жива, что ты еще выдумываешь?! Я буду петь для тебя вечно, пока смерть не разлучит нас…"
Глядя на огромный телеэкран, певица часто моргала и прищуривалась, чтобы Хорхе не заметил ее слез. "О, мой Бог! Как она похожа… а как старается! Я и то не всегда выступала так… И… как же она все-таки прекрасна!"
Следом Хорхе раскрыл перед ней створки двух больших платяных шкафов. В нос ударил запах нафталина. Он наугад извлек плечики с одним из сценических нарядов Кармелы и… машинально приложил его к груди Певицы.
Теперь моргать и прищуриваться настала очередь Хорхе.
"Подумать только! Эти костюмы и платья ничем не отличаются от моих…" – Она на секунду прикрыла глаза, целиком погрузившись в волшебный и сияющий мир ее молодости, наполненный любовью и восхищением до краев…
Похоже, колесо времени откатилось назад не только для Бориса.
– Вы не могли бы отвезти меня в салон одежды? Я бы хотела купить себе длинное черное платье, я…