Но разве не так же поступала и Певица, даря радость огромным залам? Певица, с которой Кармела уже сроднилась. "Звезда побережья" сама теребила Хорхе: "Нет ли у Вас ее нового выступления?" К сожалению, с получением записей возникали проблемы: в мире до эпохи Интернета были совсем другие скорости обмена информацией… Но в тот день, когда она всё же получала кассету, то прижимала ее к себе, словно драгоценный манускрипт, в котором даны ответы на вечные вопросы о любви и счастье.
В этот день ее постель оставалась неразобранной.
В результате Кармела практически полностью преображалась едва ли не к каждой субботе! Выпархивая на сцену в новом наряде и с другой прической, она и была другой! И лишь глаза, изливающие какую-то удивительную лучистую энергию, оставались теми же… Очень скоро репертуара Певицы ей перестало хватать – внимание нескольких сотен поклонников поддерживать труднее, чем интерес многомиллионной аудитории. По интенсивности выступлений Кармела обогнала Певицу: отныне ей предстояло соревнование с оригиналом в долговременной востребованности публикой.
Хорхе предложил включить в репертуар латиноамериканские песни – и Кармела запела на родном языке, пробуя обходиться без фонограммы. Это вызвало новый всплеск интереса к ней – теперь она не просто транслировала чужую непонятную речь, а разговаривала с залом на испанском, рассказывая истории о любви и приглашая петь вместе с ней! Родные ритмы, слитые со звездным образом, вызывали у простодушных зрителей настоящий восторг!
Разумеется, ее голос по силе, красоте и уникальной тембральной окраске не мог сравниться с голосом Певицы, но…
Не имея и понятия о тренировках голосовых связок, правильном дыхании и прочих комплексах специальных упражнений, которые у профессиональных певиц занимают львиную долю времени, Кармела компенсировала это своим набором: трудолюбием, упорством, целеустремленностью, выносливостью, счастьем, эмоциями и… еще чем-то, что отличает людей, беззаветно преданных своему делу.
В результате несильный, но звонкий и чистый голос Кармелы был свободен от всяческих рамок, как морской бриз.
Несмотря на то, что комната Кармелы находилась на втором этаже и дверь туда была закрыта, София от таких вокальных тренировок потихоньку начала сходить с ума, да и Лаура теперь частенько целые дни проводила в ресторане…
А Кармела все увеличивала и увеличивала время репетиций и в один из дней внезапно почувствовала: у нее получается , она становится настоящей певицей! Фонограмма отныне ей больше не нужна… Нужна только музыка.
И ей хотелось донести эту радость до слушателей – таких же простых людей, как и она сама…
– Сегодня я хочу выступить в своем черном платье…
– Конечно, palomita mia [33] . – Хорхе в последнее время при виде Кармелы лишь улыбался и был согласен на всё; он уже собирался продолжить, намереваясь, как всегда, выдать очередную порцию комплиментов, но девушка опередила его:
– И босиком… Я…
Но Хорхе перебил:
– Ты больше можешь не спрашивать меня – ведь теперь ты стала настоящей певицей. – Его глаза повлажнели. – Ну а я… – он замялся, подбирая подходящее слово, – отныне твой поклонник!
Кармела растерянно улыбнулась. Мир вокруг нее, такой новый, сложный, но такой чудесный, поворачивался к ней (подумать только!) наконец-то лицом , но… обстановка всеобщего восхищения и атмосфера некой слащавости пугали ее – от всего этого ее психика грозила дать сбой… Ей было бы куда комфортней видеть в Хорхе второго отца – строгого и умного, на которого можно взвалить все свои (в том числе и девичьи) проблемы и который умеет не только восхищаться ею, но и запрещать, и даже наказывать! В мире шоу-бизнеса такой человек зовется продюсером. Но ни Хорхе, ни Кармела этого не знали.
…Во многом благодаря калейдоскопу ее нарядов у постоянных посетителей уже успел сложиться определенный образ – чудесный, но несколько искусственный: девушка максимально эксплуатировала свое сходство с далекой и прекрасной европейской "звездой".
Она понимала это – но того изначально и хотел от нее Хорхе! И она не подвела его, практически полностью вытеснив Певицу из его сердца…
…В субботу, в положенный час, зажглись софиты и заиграла известная национальная мелодия; но взору посетителей предстала не "Певица", а… какая-то молодая красивая девушка из бедной семьи. Распущенные волосы, отсутствие макияжа и украшений… Простое черное платье, широкий подол которого каскадами спускается почти до самых… босых ног!
Кармела улыбнулась и оглядела зал: "Я такая же, как и вы – простая девушка с побережья, – говорили ее глаза. – Я люблю вас всех и готова петь для вас, пока у меня есть силы…"
– Я люблю вас! Я… – начала она внезапно, крепко сжав в руке микрофон.
Грохот аплодисментов заглушил ее голос.
В этот вечер прослезилась даже Лаура – настолько искренним и теплым было ее выступление в этом неожиданном наряде…
Положение рестораторши становилось сложным: Кармела наивно до откровенности излучала мягкое и ровное любовное тепло, а ее женская энергия выплескивалась, за неимением конкретного адресата, просто в зал – и посетители ощущали на себе это мощное излучение…
Наряды европейской певицы были скорее красивы, чем сексуальны – ее воспитание не позволяло слишком обнажаться на публике. Кармела, разумеется, тоже не была одета вызывающе, но на ее выступления hombres [34] ходили как на сеанс стриптиза – она принадлежала буквально каждому из них, и при этом – никому конкретно…
Лаура всё острее чувствовала, что это не может длиться вечно – женское тепло и нерастраченная материнская нежность Кармелы рано или поздно достанутся кому-то одному. Она даже думать не хотела, что этим мужчиной может оказаться Хорхе… Но когда-нибудь порох вспыхнет, и упаси Дева Мария, чтобы раздавшимся тогда взрывом не разнесло в клочья семейный очаг Эрнандесов!
Однако многократно возросшие доходы сдерживали ее порыв нарушить сложившийся порядок вещей. Она искренне восхищалась работоспособностью и красотой Кармелы, но с тревогой ожидала дальнейших событий…
А в том, что они произойдут, Лаура была уверена.
…За год Хорхе весьма упрочил свое не только финансовое, но и общественное положение. Теперь он был владельцем не рядовой портовой таверны, но заведения, где выступала "Звезда побережья", и ему стали подавать руку даже весьма уважаемые в городе люди. Многие приезжали послушать Кармелу из соседних с Веракрусом городов – Орисабы, Халапы, Тампико, Вильи-Эрмосы – всё побережье знало и любило свою Звезду. Наезжали поклонники даже из Мехико и, удивляясь поразительному сходству Кармелы с Певицей, снимали ее выступления на видеокамеры.
Однако, несмотря на ошеломительный успех, жизнь Кармелы вне сцены мало изменилась. Удивительно, но певица по-прежнему почти ничего не тратила на себя – наряды ей шили, жилье предоставляли, а к гурманству и развлечениям она была равнодушна… Все свои гонорары она передавала семье, ощущая себя при этом еще взрослее и чувствуя еще большую ответственность за своих братьев и сестер.
…Пако с Тересией пришли в ресторан лишь однажды. Отец поговорил с Хорхе, а мать – с Лаурой. Затем они сели за столик, и всё выступление просидели молча, не аплодируя и не притронувшись к щедрому угощению.
Земляки же старались попасть в ресторан всякий раз, когда в кармане обнаруживалось немного песо, да была возможность уехать из города поздней ночью. А раз в месяц приезжал Серхио – забрать деньги и… оставался на целый вечер. Кармеле уже не надо было ходить на бензоколонку, но это было единственным изменением ее распорядка…
Часть II Николай
Глава 1 На крыльях Гермеса
Старший смены мотористов стармос [35] Хотько был в общем-то обыкновенным матросом, а контейнеровоз "Советская Туркмения" – обыкновенным контейнеровозом…
Зато каждый рейс в "загранку" был необыкновенным!
Во времена СССР всякий, кто побывал за границей – да еще и в капстране, да еще и неоднократно, – приобретал недоступный простым смертным статус, покрывался флером загадочности и становился кем-то вроде инопланетянина. Вопросов ему задавали много, но подспудно звучал лишь один: "Скажите, а земля, трава, асфальт там сделаны из того же материала?!"
С появлением видео заграница стала немного ближе, а заграничная жизнь чуть понятнее: советские граждане увидели, что по ту сторону "железного занавеса" живут по сути дела такие же люди, как и они. Только почему-то казалось: те, что за границей , живут во много раз лучше. Во всех странах. Они могут, например, выбросить… видеокассету в мусорный бак! Разве такое кощунство возможно было у нас?! Ведь на среднемесячную зарплату едва купишь лишь две штуки, да и то из-под полы.
Николай Хотько родился в Херсоне; мальчишкой, как и все, бегал в порт – ловил моряцкие словечки и жесты. Да и сам лихой портовый дух с детства укреплял в нем не то чтобы страсть к романтике морских путешествий, а скорее зависть к морякам загранплавания. Ведь перед ними открыты двери в "другие миры", откуда они непременно возвращаются с трофеями! В советской молодости Николая импортные вещи представлялись ему и его сверстникам чем-то почти волшебным, бесконечно желанным и неотразимо притягательным. Вожделенная "фирма" приподнимала Колю над толпой, словно крылышки на сандалиях Гермеса, – и он парил в облаках собственной исключительности, взирая на всё, что его окружало, с приятной и легкомысленной высоты.
Конечно, в Херсоне шмотки можно было заиметь и не выезжая за границу, ибо в порт заходило множество иностранных судов. Моряки были ограничены в советской валюте. Вот тут-то и совпадали интересы моряков и херсонских любителей пофрантить.
Когда приобретенный импортный ширпотреб стал перепродаваться, тогда и появилось загадочное слово – фарцовка.
Местом сбора фарцовщиков города был "карман" на улице Суворова, возле памятника генералиссимусу. Фарцовка была уголовно наказуема по статье "нетрудовые доходы", но процветала под строгим взглядом полководца, несмотря ни на какие запреты и облавы – слишком сильно было "советское" желание парить над толпой в сандалиях Гермеса.
Попавшись в первый раз, Николай не испугался – в его понимании преступниками были воры и убийцы. А он всего лишь перепродавал вещи и не усматривал в этом ничего особенно опасного и преступного…
Однако в "органах" это занятие несерьезным не считалось, и не на шутку всполошившемуся Хотько-старшему пришлось немало потрудиться, прежде чем биография сына вновь стала "чистой". Ночные кухонные посиделки были пропитаны запахом сердечных капель и тихим звоном стеклянного пузырька, ударяющего о край граненого стакана. Обеспокоенные родители, связанные в единую команду любовью, страхом и ноющим ощущением собственной вины, вели отчаянный бой с враждебными обстоятельствами и разрабатывали стратегические планы, тонкости которых позавидовал бы сам Суворов. Были подняты и учтены все знакомства, собраны и натянуты ниточки всех связей…
В конце концов, на очередном семейном совете был принят окончательный план, который позволял убить сразу двух… нет, пожалуй, даже трех зайцев! Сына решили устроить в херсонскую мореходку – давний друг семьи обещал помочь. Строгий режим и особо внимательный присмотр могущественного покровителя должны были аккуратно увести Николая со скользкой дорожки – и это был первый "заяц", убитый метким выстрелом удачного решения. Убийство второго "зайца" позволяло непутевому Мыколе [36] превратиться, таким образом, в моряка загранплавания, получив легальную и вполне безопасную возможность утолять свою страсть к импортным вещам. И, наконец, парень получал звание офицера запаса, не прослужив на флоте ни дня, если не считать за службу месячные сборы в Севастополе, которые сами же курсанты снисходительно обзывали "детским садом". Это был третий "заяц".
Так Коля Хотько стал КУРСАНТом – Колоссальной Универсальной Рабочей Силой, Абсолютно Нежелающей Трудиться. И он оправдывал это звание в изрядной степени.
Работать он не то чтобы не любил – но делал всё поверхностно, быстро, особенно не вдаваясь в детали; скорый результат был для него важнее качественной, сделанной на совесть работы. Весело и торопливо выполнял он очередное задание – быстро воспламеняясь и быстро остывая, не строя далеко идущих планов, не ища связей между причинами и следствиями… С молодым задором плыл он по жизни, увлекаясь то тем, то этим, легко забывая прошлые неприятности и не стараясь извлечь из них каких бы то ни было уроков.
Друг семьи, устроивший его в "мореходку", скоропостижно скончался, но Николай далеко не сразу понял, что означало для него стать "как все". Подобно Черному морю, он вел себя так же неупорядоченно и непредсказуемо: встречался с "девочками" на одну ночь, иной раз дрался не понарошку; не брезговал и фарцовкой, употреблял спиртное. Из всех поговорок, выученных в "мореходке", ему особенно нравилась одна: "Настоящий мореман всегда до синевы выбрит и слегка пьян". Увы, у Коли чаще наблюдалась обратная картина…
В результате вместо запланированного теплого местечка на хорошо оснащенном новеньком сухогрузе, портом приписки которого значился его родной Херсон, Хотько согласно разнарядке распределили на заштатный контейнеровоз, приписанный к порту Российского города N, который был похож на Херсон лишь размерами. Скверный город, скверный порт, скверное судно, скверная погода, скверное жилье, скверные соседи, скверные кабаки, скверные девки – месяца два после прибытия его речь состояла в основном из ругательств, ибо настроение его также было скверным!
Он снял комнату в бараке, где проживало еще пятнадцать семей. Кроме щелей и клопов там наличествовали общая кухня на шесть плит и целых два туалета – мужской и женский. Николаю повезло – в соседнем бараке имелся всего один…
Бараки были щитовые, построенные наспех как времянки, но оставшиеся, тем не менее, стоять, демонстрируя своим ужасным видом правильность советской поговорки: "Нет ничего более постоянного, чем временное".
Деньги ему, за вычетом отсылаемых родне, девать было особенно некуда – парень он был молодой и, разумеется, пока неженатый. В свои двадцать шесть он и не стремился еще где-либо осесть. Ходил в моря, пока ходилось, "любил" девочек, пока "любилось", тратил деньги, пока их еще хотелось тратить.
Старость приходит, как известно, тогда, когда всего полно, а уже ничего не хочется…
Серьезной контрабандой стармос не занимался, суточных и чеков не скапливал. А привозил из рейса два-три тряпичных моточка, напоминающие портновский "сантиметр", где каждая "сантиметровая" секция представляла собой лейбл с изображением американского флага. Пятьдесят картиночек в моточке – и за каждую цеховики [37] , шившие "левые" джинсы, платили ему по пять рублей.
А посему деньги у Николая водились, да и сам он был весьма хорош собой – ведь среди моряков полных, маленького роста и в очках почти не бывает, как известно. Эдакий высокий статный детина с усами, белый верх, черный низ, да всё – с иголочки! Местные девки вешались ему на шею, но только он уделял им времени ровно столько, сколько такие заслуживали – парень знал себе цену!
"Голубой" мечтой стало приобретение видео – цена "от 4000 руб. за подержанный" его не смущала – в конце восьмидесятых с развлечениями было негусто, а в его комнате не стояло ничего, кроме железной кровати, стола да гардероба. Разорившись аж на видеодвойку [38] , он был счастлив!
Видеокассеты в городе достать было можно, и имели они следующие названия: комедия, боевик, вестерн, эротика, порно, ужас, музыкалка. К последнему Николай имел наибольший интерес. В детстве его, по тогдашней моде, даже обучали игре на пианино. Но, повзрослев, он забросил это нудное и бесперспективное, по его мнению, занятие и, напялив настоящие "джины" [39] и фирменные кроссовки "Адидас", ходил с магнитофоном по подворотням…
Первое время он, конечно, смотрел всё подряд, насыщаясь диковинными зрелищами и "запретными плодами". Но постепенно его репертуар стал смещаться в эстрадно-музыкальную сторону. Клипы "АББА", "Бони-М", милашки Саманты Фокс…
И вот однажды Николай увидел нечто …
Эта девушка была не похожа на остальных, и прежде всего глазами. Какие у нее были глаза! Глаза знакомых девушек теперь казались Коле тусклыми стекляшками по сравнению с этими сверкающими темно-синими сапфирами. А как она пела! С какой-то непонятной, сдержанной, затаившейся в наивно откровенном взгляде широко раскрытых глаз энергией; искренне, без лжи и фальши, обезоруживающе красиво и совершенно дарила она публике в общем-то немудреные композиции. Она выступала так, словно каждый концерт был последним в ее жизни… Хотько не влюбился в певицу как фанат – это было бессмысленно в принципе, да и возраст уже не позволял заниматься ерундой. Но только отныне он не мог улечься спать, не посмотрев клипа – иначе ему казалось, что он спит один, без нее.
А чего ему стоило уговорить парторга Захарова, чтобы тот разрешил брать в рейсы видео, – о том он никогда никому не рассказывал, и даже не шутил на эту тему. Но вся команда знала, что в каюте моториста Кольки Хотько можно во время долгого рейса иногда посмотреть советскую комедию или концерты его любимой Певицы – ничего другого парторг брать в море не разрешил.
Глава 2 Мечты становятся реальностью
На вторые сутки шторм, порядком измотав команду видавшего виды контейнеровоза, но так и не сумев сорвать с места и швырнуть за борт надежно закрепленный канатами груз, ушел на север к Новому Орлеану. Над огромным зеленовато-голубым зеркалом Мексиканского залива воцарился мертвый штиль. Это позволяло "Туркмении" идти с крейсерской скоростью в двадцать узлов, но не спасало команду от обрушившейся на палубу тридцатипятиградусной жары. За винтом колыхались уже почти семь тысяч морских миль, впереди – еще сутки ходу до мексиканского порта Веракрус.
Хотько не повезло – старпом назначил его в первую стояночную вахту – тоже мне, друг называется! А это значило, что на берег они с электромехаником сойдут позже всех. А пока можно отсыпаться – после вахты на берегу будет не до сна. Николай спустился в каюту и привычным взглядом обвел переборки, увешанные черно-белыми фотографиями.
…Вот за эти две небольшие он отдал червонец, а ту, огромную, с ватманский лист, ему подарили местные фарцовщики, когда узнали, что он "тащится" от этой западной эстрадной певицы. Впрочем, "тащится" не то слово, так можно сказать о прыщавом пацане; просто… эту девушку достаточно было увидеть один раз – и уже нельзя было обойтись без ее присутствия в своей жизни.
Коля закрыл дверь на ключ, поставил кассету со своим любимым клипом и завалился на койку. Это было как ежедневное, но никогда не разочаровывающее свидание…
Лишь через восемь часов после швартовки, уже под вечер, два морячка сошли на берег, опытным взглядом оценивая обстановку, – приличный запас международно-понимаемых фраз они знали наизусть. Электромеханик с благородным именем Альберт (что, впрочем, резко контрастировало с его внешностью и привычками) немедленно отправился в поисках чего угодно – кабака, таверны, харчевни, корчмы, шинка – любой забегаловки, лишь бы там продавали спиртное и "девочки" не брали слишком дорого. Именно для таких мореманов и натягивалась "веселая сеть" [40] .
Моторист же, несмотря на свое простое имя, решил сначала исследовать окрестности на предмет… он даже не мог сказать точно, чего. Но его пытливый ум кое-что частенько находил там, где другие не находили ничего…