Однако по дороге к влагалищу, там, где ничего, кроме скользкого предвосхищения, быть не должно, на самом краешке берега вместо крошечного узелка она обнаружила небольшой хрящеватый отросток.
Конечно, если бы Кэрол удосужилась взять карманное зеркальце и, как учили, поднести его туда, где так редко работал языком ее муженек, реальное положение вещей не ускользнуло бы от ее взора. Она сразу заметила бы, что отросток этот возник из губчатой ткани вокруг уретры, что желвачок в преддверии влагалища каким-то образом выгнулся изнутри и вытолкнул миниатюрный вулканический столбик ткани, мускулов и кровеносных сосудов.
А тело - оно ведь как старый крестьянин, который бережно хранит животрепещущие воспоминания о нанесенных (или воображаемых) обидах. Кроме того, тело имеет склонность пересказывать сопровождающему его разуму пословицы и поговорки, что делает наше сравнение со старым крестьянином еще более уместным. Хороший пример этому явлению, настолько распространенному, что на него мало кто обращает внимание, и подсказало нам сделанное Кэрол открытие. Она потрогала пальцем - там, без сомнения, было нечто казавшееся большим и как будто врезавшимся в плоть. Это нечто не походило ни на наполненную жидкостью кисту, ни на лишенную нервных окончаний мозоль или бородавку. "Но ведь в гениталиях, как и во рту, все кажется намного больше, чем на самом деле", - сказало тело Кэрол ее разуму. И утешив себя этой народной мудростью, Кэрол оставила в покое свой хрящеватый отросток. Один палец двинулся на юг, к влагалищу, другой - на север, к клитору. В свое время A Whiter Shade of Pale, преобразившись, приняла обличье Путника в грозу, а когда и путник проследовал куда надо, Кэрол осталась одна, голая и липкая, распростертая на скользком покрывале.
Однако отросток еще даст о себе знать. Хотя тело своим крестьянским умом и отнесло это происшествие к разряду мелких неприятностей, как кусочек мяса, застрявший между зубами и вызывающий раздражение десны, в нем все же сохранились воспоминания, как на дурацком полароидном снимке с многолетней давности девичника. И когда вечером расслабленная и ни о чем не подозревающая Кэрол прохаживалась по супермаркету, грешное тело подсунуло сознанию компрометирующее фото, угрожая шантажом. Она спросила служащего, оказавшегося мусульманином, где найти бекон. Служитель, дядя которого был хаджи, свято верил, что всякого, кто поглощает свиную плоть, Аллах поражает раком. Поэтому он сделал все возможное, чтобы запутать Кэрол, лишь весьма приблизительно указав направление. И только она отвернулась от полок с консервами, где приценивалась к томатному пюре, как отросток всплыл в ее сознании, да так отчетливо, что она аж остолбенела от страха, что отвратительный мысок вдруг да выскочит из-под плотно облегающих джинсов и эластичного белья.
Оказавшись в скрытом от посторонних глаз закутке, она тут же расстегнула ширинку и сунула руку во влажную промежность. Святые небеса! Вот он, да еще как вырос! Может, то была повышенная чувствительность ее пальчиков или же отросток и впрямь стал больше? Что это, игра воображения или же действительно она своим зондирующим пальцем смогла определить, что отросток приобрел уже вполне ясные очертания; почувствовать некую внутреннюю вязкость, предполагающую, что это не сбившиеся в колтун волокна хряща, а нечто обладающее нервными окончаниями?
Из-за полок высунулась голова любопытного мусульманина. Кэрол вытащила руку из штанов и тут же покрылась холодным потом, как будто она дрочила на бульонные кубики и ее-таки застукали.
Теперь я знаю, что вы скажете. В один прекрасный день, занимаясь онанизмом, вы обнаруживаете у себя во влагалище хрящеватый отросток. Ну так сходите в местную поликлинику и запишитесь на прием к своему врачу, чего уж проще?
"Что беспокоит?" - спрашивает доктор, приятная средних лет женщина, и значок "Друзья земли" на лацкане ее халата подмигивает вам как члену тайного филантропического общества. Она просит вас раздеться и лечь на смотровой стол. Она заботливо и проворно осматривает вас, и процедура эта сама по себе оказывает чудесное успокоительное воздействие. Осмотр окончен, и вам дают исчерпывающее объяснение: происхождение отростка, приблизительные размеры и как давно он у вас появился. По выходе из кабинета у вас в руках рецепты на всевозможные мази и притирки. И нет проблем.
Этого вы ждете от Кэрол? Однако ее опыт общения с медициной был несколько иной. Мать Кэрол была настолько закомплексована, что не могла даже произнести такие слова, как "менструация" или "прокладка". Таким образом, Кэрол пришлось в назначенный срок самой открывать загадки женской анатомии. Случилось это в школьной раздевалке, когда Кэрол, выйдя из душа, имела несчастье начать не с ручейка, а прямо-таки с водопада. Мокрые ноги были забрызганы густыми кровяными выделениями. Кто - то издевочек закричал, Кэрол чуть не померла от унижения. Вечером мать, извиваясь как уж на сковороде, снабдила ее прокладками.
В Ланстефане Беверли поразилась невежеству Кэрол в вопросах женской физиологии. "Женское тело - это же чудо, - шептала Беверли ей на ушко, используя ее живой интерес в качестве аркана, чтобы затянуть петлю потуже. - Это постоянно изменяющийся, саморегулируемый механизм. Как маленький химический завод. Оно совсем не такое, как статичное и безжизненное мужское тело, которое никогда не меняется".
Той ночью в ее отделанной светлой вагонкой спальне обалдевшей от бесчисленных кружек растворимо- io кофе Кэрол приснилось, что она превратилась в огромный химкомбинат, похожий на фабрику недалеко от дома ее родителей в Доссете. Из влагалища торчала огромная изогнутая ганглия труб, некоторые выпускали шлейфы сухой ледяной пены, на других за защитной решеткой мигали лампочки сигнализации. Голова лежала на отшибе в речном песке; огромные ягодицы прижаты к цементной подушке. Маленькие мужчины в желтеньких касках разъезжали на желтых грузовичках и копошились вокруг ее ануса и влагалища. Кэрол проснулась от собственных воплей.
Впоследствии Беверли затащила ее на занятия женской ассоциации, проходившие в доме одной из активисток - милой и отзывчивой сокурсницы. Здесь студенток с неподдельным воодушевлением учили щупать свои груди, гениталии и даже засовывать пальцы внутрь, ближе к яичникам. Все это проделывалось для того, чтобы они могли оценить свою причастность к чуду женской физиологии. Кэрол научилась пальпировать грудь на предмет раковых опухолей и пользоваться ручным зеркальцем для поиска клеточной дисплазии, что исключало необходимость мужского участия в унизительном ритуале оттягивания и выскабливания.
Кэрол выдержала три занятия, но после прилюдного наложения припарки из шалфея и живого йогурта на большую воспаленную пихву перестала туда ходить. Не то чтобы Кэрол показалось, что, выставляя несчастную девицу напоказ, ей причиняют боль и унижение (хотя это как раз было очевидно), просто под воздействием какого-то атавистического порыва Кэрол внезапно с полной ясностью почувствовала, что такие вещи лучше оставлять в тени, где им и место.
Но ведь человеколюбивой, дружелюбной докторши, готовой принять холистический подход, у нее тоже не было. А вместо этого был доктор Флаэрти, местный участковый врач, у которого они с Дэном, как положено, зарегистрировали свои медицинские карты в первый месяц после их переезда на Масуэл - хилл.
Однажды Кэрол пришла к нему на прием по поводу постоянного сухого кашля. С первого взгляда, когда Флаэрти высунул из-за двери коротко остриженную с проплешинами репу, она решила, что этот доктор как раз для Дэна; он потащил ее в затхлое святилище своего кабинета, и тут Кэрол почувствовала, как от него разит. Во вторник в три часа дня. Разит так, будто его с головой искупали в коктейле из шерри сRe ту Martin. Флаэрти был пьяный в жопу. Бухой вдрибадан.
Он предпринял вялую попытку припутать Кэрол на осмотр груди, но прозвучало это настолько неубедительно, что ей не составило труда отказаться. Когда же она выходила из поликлиники, сжимая в кулаке рецепт на микстуру от кашля, старушка в приемной с иссушенным лицом и пронзительными глазками, облаченная, как монахиня, во все белое, но при этом больше походившая на сицилийскую сводню, посмотрела на нее так, будто она, Кэрол, лично ответственна за царящие вокруг беспорядок и зловоние.
Не стоит говорить, что к доктору Кэрол больше не ходила. Однако Дэна однажды отправила. Случилось это после того, как тот пропал на целых тридцать шесть часов кряду. Дерри, отвергнув туманные предположения в пользу более очевидных фактов, в итоге обнаружил его с прижатой к груди бутылкой "Ночного поезда" под железнодорожным мостом на станции Черинг-кросс.
С консультации Дэн принес два известия. Во-первых, доктор Флаэрти сообщил ему, что с ним произошел алкоголический провал, известный как синдром Корсакова. Во-вторых, Флаэрти убедил Дэна, что нет особых причин для беспокойства. "Мальчик мой, - прохрипел латаный-перелатаный старый дохтур, - нет у вас никаких проблем с алкоголем. Пациент не должен волноваться, пока он пьет не больше, чем его врач!" И он разразился злобным зловонным хохотом.
А ведь медицина - это современная религия, врачи - наши шаманы, обладающие тайным знанием и впитавшие необходимую мудрость и соответствующую мощь, чтобы приготовить отвар и, учитывая все предзнаменования, изгнать злых духов, терзающих наше тело или, что еще хуже, разум. Однако, если уверенность во всемогуществе медицины вас покинула и вы уже не ищете помощи у докторов, вы тут же оказываетесь в сумеречной зоне, на незнакомой территории, где с анатомией и болезнями как проявлениями распада случаются самые фантастичные, фантасмагорические пертурбации.
Следующие сорок восемь часов Кэрол вымучивала решение, пойти ей к Флаэрти или нет; или, может, позвонить Беверли и спросить у нее совета; или же вообще ничего не делать в надежде, что, чем бы там ни был этот хрящеватый отросток, он, в конце концов, как - нибудь да ссохнется, отвалится - короче, исчезнет сам по себе. И ее гениталии снова станут нетронутыми, гладкими, и радость от встречи с ними будет непреходящей, как это и было в течение нескольких коротких недель, с тех пор как она открыла для себя онанизм.
Кэрол могла гладить, кутаться в покрывало или баловаться с пылесосом, как вдруг в ее сознании возникал образ отростка. Ее взволнованные пальчики опять пускались в экспедицию, как будто супротив воли своей хозяйки. А отросток тут как тут. Возможно, взбудораженное воображение было тому виной, но всякий раз, когда ее пальчики нежно раздвигали губы, отросток казался чуть больше и чуть тверже.
Сорок восемь часов спустя Кэрол, несмотря на свою природную меланхолию, была не на шутку раздосадована. Она приняла решение, что утром либо позвонит Беверли, либо запишется к Флаэрти; не одно, так другое, а то и все сразу. Но одно событие поколебало ее уверенность и поставило крест на решении данного вопроса в обозримом будущем (что за избитое выражение! Как может будущее быть "обозримым", особенно если у тебя меж мягких бедер топорщится отвратительный отросток), событие, коренным образом изменившее жизнь Кэрол и Дэна. Вестником этих перемен стал Дэйв 2, глашатаем же оказалась мать Дэна.
Настало утро, и серенькая волна света накрыла лежащего на лестнице Дэна, подпиравшего щекой покрытую ковровой дорожкой ступеньку. Ссохшаяся в волосах блевотная масса стекла за воротник его модной кожаной куртки. Он принялся оплакивать свой ночной кошмар. Края воротника загнулись, образовав сыроватые желобки, и солоноватая жижа выходила через раструбы уже в виде кукурузных хлопьев. Кэрол не была бесчувственной, но и сопереживать особо тоже не умела. Она покрепче стянула на тонких плечах махровый халат и лениво отметила, что ведущий прогноза погоды с TV-AM, декадентское дитя, не появлявшееся на экране последние несколько месяцев, объявился в "Добром утре" на ВВС, теперь уже в костюме.
Дозваниваясь до матери, Дэн ревел в голос. После чего он клялся-божился Кэрол, что это последний раз - последний раз, когда он просит позвонить от его имени на работу, и последний раз, когда его поведение потребует такой меры.
- Я завязываю, Кэрол, - ревел он, ощупывая занемевшими пальцами край кухонного стола, как будто это была точка отсчета для новой трезвой жизни, которая вот-вот наступит. - Я попросил маму помочь мне. Я знал, она не растеряется. Она пошлет ко мне человечка, он приедет вечером. Его зовут Дэйв. Он отведет меня на какие-то занятия.
Весь день Дэн шатался по дому, подпирая трясущейся головой то дверные косяки, то спинки диванов. Боже, как же бесил Кэрол этот его жалкий вид! Никогда раньше, даже когда бывал навеселе, не вызывал он у нее такого отвращения. Он был так мерзок. И вот он сдается на милость своей матушке и просит о помощи. Все невероятно запущено, болезнь безудержно прогрессирует.
После обеда Кэрол отправилась в зоомагазин на Куадрэнт. Там всегда можно было купить свежих каракатиц. Она принесла домой одну для майны, другую - для австралийского попугая. Каракатица была белой, сухой, почти невесомой на руке, как высушенная кость. Она положила их в клетку сквозь прутья решетки. Птицы бесстрастно уставились на нее своими насекомоподобными зенками. Дэн подошел к ней сзади. Она почувствовала, как он уткнулся взъерошенной головой ей между лопаток. Она повела плечами и ушла на кухню. Там, в ожидании пока закипит чайник, она услышала, как Дэн опять рыдает в гостиной.
4. Дэйв 2
Фамилия у Дэйва 2 была Хоббс, и родители его до сих пор живут в Шептом-Моллет. Если бы ему не выпало великое счастье быть алкоголиком, он еще долго искал бы истинное свое призвание. Он мог бы стать религиозным кликушей, медиумом-шарлатаном, коммивояжером с чемоданчиком с двойным дном. Ибо таким человеком был Дэйв 2. Он стоял на пороге с улыбкой наготове и шуткой-прибауткой для несговорчивого клиента. Это был универсальный тип. Его можно было представить себе в любую эпоху в любой стране: вот, облаченный в тогу, он объясняет символ рыбы, а вот в гимнастерке с марксистским катехизисом в руке вдалбливает в головы сомнительные постулаты диалектического материализма в упрощенной популистской форме.
Однако, принимая во внимание исторический момент, в котором оказался Дэйв 2, благодаря хроническому алкоголизму он получил мандат Анонимных Алкоголиков. Догматы АА в общих чертах основывались на христианских заповедях, но были и некоторые остаточные яштения, как то: евангелическое иконоборчество и страсть к упрощенным ритуалам, которые в руках Дэйва 2 и ему подобных раздулись до истерии, подобной охоте на ведьм. Как верно отметил Уильям Джеймс, единственное средство от хронического алкоголизма - это религиозный фанатизм.
На этом месте старый пидороватый профессор остановился. Из внутреннего кармана он достал сигарилью Махават, из тех, что пользовались популярностью в середине семидесятых. Он вставил ее в свой розовый ротик и прикурил от позолоченной зажигалки Данхил.
Вся эта бутафория и ловкое изложение, которые, собственно, и составляли шоу, настолько соответствовали его мягкому самообладанию и утомительной обличительности, словно кружевами обрамлявшими его побасенку, что мне стало как-то даже слегка не по себе… Этот язвительный доходяга профессор со своей, в общем-то, забавной, хоть и едкой историей… Черт возьми, слишком он был хорош, слишком хорош, чтобы быть настоящим.
В купе погас свет, и мы опять встали на запасной линии, а по главной просвистел мимо Inter-City 125. В сгущавшихся сумерках мигал и переливался огонек сигарильи. Профессор прочистил горло, о твердое нёбо щелкнул сгусток мокроты, и он продолжил.
А вот какого мнения придерживался о себе Дэйв 2: "Мне крупно повезло, я - то, что называется, надеюсь, дамы простят мой французский - ебанько на всю голову. Да, и я счастлив быть ебанько. Вам интересно знать почему? Так я отвечу: потому что это привело меня к духовной жизни. К жизни духа. А почему ебанько? Да потому что, бывало, я напивался так, что обоссывался весь с ног до головы. Я был как невинное дитя. Абсолютно невинное. Ну чем не ебанько?"
И это еще цветочки. На самом деле, поведай я вам наиболее экстремальные эпизоды его алкоголического жития, вы, наверное, сказали бы, что, ограничься он обоссыванием собственной головы, это можно было бы расценить как вполне социально приемлемое поведение.
Потому как по сравнению с провалами памяти и, как следствие, потерей самоидентификации, которые пережил Дэйв 2, эскапады Дэна казались детскими шалостями.
Однажды у Дэйва 2 был такой продолжительный алкоголический провал, что за это время он успел записаться на службу в армию, пройти подготовку и был с позором уволен по причине чего? правильно - пьянства.
Если вам это кажется неправдоподобным, проведите вечер-другой в компании Дэйва 2 и его хроников, потому как они знают об алкоголизме и его проявлениях больше, чем целый институт экспертов, к тому же потравить байки - их любимое занятие. Они настолько болтливы, что вечер с ними тоскливее и нуднее, чем месяц на необитаемом острове с туристической группой до невозможности закомплексованных буржуазных француженок средних лет.
Но ни Дэн, ни Кэрол об этом не знали. Наоборот, с той самой минуты, когда он появился у них в доме на Мелроуз-менсьонз, оба были очарованы живостью и непосредственностью его характера; тем, как он разбивал вдребезги основы их представления о действительности как о континууме, который, по их убеждению, по консистенции не уступал самому лучшему по качеству бетону.
В семь вечера дверной звонок сделал "динь-дон". Дэйв 2 стоял в коридоре с распростертыми руками, отвисшей в широкой улыбке челюстью, копна соломенных волос расчесана на косой пробор так, что кончики челки касались воротника сверхпоношенной армейской куртки. Этот наряд был визитной карточкой Дэйва 2. Он называл его "моя униформа". Из разряда сегодня и ежедневно. Один отвисший карман был битком набит пачками Benson Hedges, другой обычно расходился по швам от книжки или нескольких книжек по саморегулированию или духовному развитию. Работы типа Почему я боюсь раскрыться? или Почему ты боишься раскрыться? или еще более прямолинейные Почему мы боимся?
И вот Дэйв 2, пригнувшись в прихожей под аккуратненьким бра, говорит Кэрол: "Дэйв, Дэйв Хоббз. Я пришел к… Дэну?" Он произнес имя, как будто не был до конца уверен, туда ли он попал, и его желтоватые глаза бросили на Кэрол как будто бы призывный взгляд. Как будто бы, потому что это был трюк, иллюзия. Дэйв 2 был, как минимум, на голову выше Кэрол, но постоянные упражнения в самоуничижении и полнейшем смирении развили в нем способность изменять собственный рост по желанию.
Дэйв 2, в свою очередь, видел перед собой худощавую молодую блондиночку, прямые волосы стянуты в хвост за лишенными мочек ушами. У нее была безупречная кожа с каким-то, правда, восковым налетом; талия как-то аномально выгнута, словно Кэрол представляла собой карточный стол, который вертикально складывают и ставят в чулан. Об этой встрече и первых впечатлениях Дэйв 2 позднее рассказывал: "Было очевидно, что она нуждается в помощи, что она дошла до личного Ватерлоо… она вся была какая-то блеклая, выжата как лимон, так ведь?" И тут он поворачивался к Кэрол, которая сидела возле него на одном из поставленных в кружок стульев, сияя белоснежной сорочкой, и она улыбалась всем в знак согласия.