Это навязчивый сон, в котором я иду по аллее, по той самой аллее из моего детства, утопающей в белесом мареве, как в бездне.
Я не могу дойти до ее конца.
Мне страшно дойти до ее конца.
Я должна дойти до ее конца…
У нее нет конца…
Это ужасно…
Я иду по дорожке, испещренной трещинами, как шрамами или морщинами, совершенно одна, в оглушающей тишине, в тумане… Я плыву вдоль этой аллеи как холодная немая рыба. Я не знаю, куда. Но я знаю, что эта аллея нигде не заканчивается.
Аллея, которая нигде не заканчивается…
Но нет, это ложь. Я знаю, что она закончится. И это - самое ужасное.
Самое ужасное, что она закончится.
Самое ужасное, что я это знаю.
Самое ужасное будет там, где она закончится.
Все остальное - мой сон…
***
- Что там с предлежанием?
- Да нормально лежит. Только, может, покесарим дамочку? Схваток нет совсем.
- Да не. Сейчас инфузию сделаем, выстрелит так, что младенец до Бухареста долетит, не поймаете.
- Что‑то не нравится она мне…
- Мне тоже. Морда у нее не очень.
- Да я не о том. С давлением у нее что‑то… И на сердце посмотри…
- Ничего. У меня и не такие доходяги рожали. Нормально все будет. Сестра, готовьте окситацин.
***
Начинается дождь.
Он накрапывает бесшумно, вкрадчиво, исподволь. Отмеряя время. Отмеряя жизнь. Отмеряя вечность.
Он рисует что‑то на моем лице.
Он что‑то пишет на моем лице. Но я не могу прочитать, что. Да если бы и мог, вряд ли я захотел бы это читать, потому что письмена дождя читать страшно. Он знает слишком многое, чтобы избежать искушения поделиться своим знанием со всеми. А я не хочу знать так много. Я не хочу быть как дождь.
Мне холодно.
***
Я еще никогда не заходила так далеко по этой аллее.
О, Господи, какой туман! Он обволакивает, впитывает меня, впитывает звук моих шагов, звук моего дыхания… мою жизнь…
Мне надо остановиться, я знаю это. Нельзя пройти эту аллею до конца. Невозможно пройти эту аллею до конца.
Но я не могу остановиться.
Дождь…
Редкий, бесшумный… Как вечность… Как конец всего…
Как тогда, четырнадцать лет назад…
***
- Давление?..
- Низкое. Сто… Черт, мне это не нравится. С ней что‑то происходит, а я не пойму, что.
- Что ты паникуешь, Нику? Давай, не заводись сам и не заводи других.
- Может, лучше позвонить Петру? Десятью минутами раньше начнем, десятью минутами позже…
- Брось, дружище, не суетись. Профессор сидит где‑нибудь в пивнушке сейчас и ему хорошо. Не суетись. Случай не такой уж сложный. Все будет нормально, Нику, отстреляемся за полчаса.
***
Я лежу на холодном асфальте. Теперь он еще и мокрый.
Дождевые капли стекают по моему лицу холодными гусеницами. Холодными червяками, обгладывающими веки, губы, щеки…
Четырнадцать лет. Ровно четырнадцать лет. День в день.
Пять тысяч сто тринадцать дней.
У меня было время научиться считать дни.
У меня было время научиться считать года.
Дни и года - дождевые капли.
Мне холодно!..
***
Это лежит там, впереди, в десятке шагов. Там, где аллея то ли заканчивается, то ли обрывается, то ли уходит в вечность, растворяясь в тумане и времени.
Это лежит посреди дорожки, на почерневшем асфальте, едва различимое в тумане. Я не знаю, что? это такое, но нисколько не сомневаюсь, что это - конец.
Я считаю шаги. Через… тринадцать… двенадцать… одиннадцать… шагов… десять… я приближусь… девять… и увижу… восемь… Боже, боже!… семь… Спаси меня… шесть… сохрани… пять… и помилуй…
Четырнадцать шагов…
Вот оно…
Но это же…
***
- Моросит… Ну и погодка нынче. А туман‑то какой!
- Давление падает… Сердце… Может быть, дать ей эпинефрин?
- Какого черта, Нику, ты с ума сошел?
- Где носит этого чертова реаниматолога?!
- Где, где… Не знаешь, что ли? С Илинкой, в сестринской, трахаются.
- А тебе не кажется, что ему надо бы здесь быть?
- Нику, не будь занудой, я тебя умоляю… Ты же не в клинике в Бухаресте. И даже не в Тимишоаре. Ты в Корабии… Ну все, давайте… С Богом!
***
Я слышу ее шаги. Ее шаги. Наконец‑то! Наконец‑то ты пришла ко мне!
За мной.
Как долго ты шла, как долго!
Я ждал. Терпеливо.
У меня было достаточно времени, чтобы научиться терпеливо ждать…
Мама!.. Мне холодно…
***
Четырнадцать шагов пройдены…
Я наклоняюсь, приседаю на корточки…
Это - кукла. Старая, старомодная, видавшая виды. Да, такие куклы были в моем недолгом детстве.
Тем более, что это она и есть…
Конечно, это она - моя… как ее звали?… Кажется, Ленута… или Луминита?.. Не помню… Четырнадцать лет прошло.
Но это она, та самая, которую я положила Милошу. Вместе с Милошем. Когда… Когда…
Я опускаюсь на колени, на холодный и мокрый асфальт, заглядываю кукле в лицо.
Ее глаза поворачиваются, сдвигаются в мою сторону. С легким деревянным механическим стуком.
- Ма–ма…
Разве моя Ленута была говорящей?.. Не помню… Нет, скорей всего.
- Ма–ма…
О, Господи, этот голос я узнала бы из миллиона!..
- Ма–ма…
Механический и безжизненный, но это - голос моего сыночка!
- Милош!
- Ма–ма…
- Милош, сынок!
- Ма–ма…
- Мама пришла, Милош. Мама пришла. Она здесь.
- Ма–ма…
- Тише, сыночка, тише, мой хороший… Мама с тобой…
- Ма–ма…
Я закрываю ладонями уши, но его голос проникает сквозь руки, сквозь череп, сквозь кожу, он произывает меня насквозь.
- О, Господи! Да что ж ты заладил‑то!.. Я здесь, сынок.
- Ма–ма…
Он замерз, бедненький. Конечно же, он замерз!
Я подхватываю его на руки, начинаю укачивать, напевать, прижимаю его к груди. Он весь мокрый от дождя, холодный…
Целую его заледеневшие ручки.
- Ма–ма…
- Да, сына, да, мама здесь. Мама больше никогда не оставит тебя. Прости свою непутевую маму, сынок. Прости… Ведь ты понимаешь, что…
- Ма–ма…
- Ты же понимаешь… Маме тогда было всего четырнадцать… Ой, Милош! Да у тебя же сегодня день рождения! У тебя был бы сегодня четырнадцатый день рождения! Сыночка! Поздравляю тебя, мой хороший!
- Ма–ма…
- Тебе исполнилось… бы… четырнадцать. Если бы мамка не убила тебя…
- Ма–ма…
- Ты помнишь, сынок, помнишь?.. Мама положила тебе в ямку свою любимую куклу… Ленута ее звали, кажется… Или Любичка?.. Не помню…
- Ма–ма…
- Да что ж тебя, заело, что ли, проклятый?! Ой, прости, сыночка, прости!.. Только не зови больше маму, ладно, хорошо? А то мама с ума сойдет. Мама сойдет с ума, сыночка. Ты же не хочешь, чтобы…
- Ма–ма…
***
- Есть тонус!.. Началось…
- Марку, давление падает!.. И сердце у нее как… как деревянное… Что за черт!.. Мы не потеряем ее?
- Не каркай, балбес!.. Есть, есть! Пошла волна…
- Марку…
- Давай, милая, давай!
***
Она пришла.
У нее такие теплые руки. Не то, что этот холодный и мокрый асфальт.
Я слышу как стучит в груди ее сердце… Тук–тук… тук–тук… тук–тук… Смешно… Как–будто сторож ходит с деревянной колотушкой по темным аллеям…
Где ты была четырнадцать лет, мамочка?
Где?
***
Черный диск патефонной пластинки вращается как пространство у входа в черную дыру.
Иголка раз за разом, скрипнув, скатывается на одну и ту же дорожку. Труба исторгает резкие сиплые звуки времени, искажающие слащавый мужской тенор: "Что ж ты не бьешься, мое деревянное сердце…" Скрип… "Что же ты не бьешься, мое деревянное сердце…" Скрип… "Что ж ты…".
Все чаще и чаще. Все быстрее и быстрее вращается диск…
Да нет, это не диск…
Это вихрящийся вход в черную бездну.
В ад.
Я схожу с ума?..
Я умираю?..
"Господи, прими же ду..!"
Мрак…
***
- Марку!.. Сердца нет!.. Я же говорил… говорил!.. Она уходит!
- Да черт с ней… Сейчас, сейчас, вот он… Достаю…
- Она уходит, Марку!
- Иди сюда, голубчик!.. Ух ты!.. Нику, посмотри, какой здоровяк!.. Пацан…
- Она уходит, Марку!.. Мы потеряли ее…
***
Мне холодно…
Мне страшно…
Меня зовут Милош…
Я хочу к маме!..
Отпусти меня, я боюсь. У тебя только половина лица… Одни глаза…
Мама!.. Мне холодно!..
***
Аллея уходит в дрожащий туман.
Нет, это не тот туман - густой, молочно–белый, тяжелый; это не дымка - легкая, полупрозрачная, тонкая. Это - дрожащая субстанция, совершенно особенная, холодная, липкая и обволакивающая. Со странным запахом прошлогодней осени. Прошлых надежд. Недавних радостей. Сегодняшней смерти…
Я лежу на мокром холодном асфальте. Возле черной трещины, пролегающей через дорожку, по которой давно уже никто не ходил. Я вижу эту трещину очень отчетливо, потому что она - вот она, совсем рядом с моим лицом. Она - как черта, отделяющая мое "сейчас" от "вчера". Граница, пролегшая между верой и безысходностью. Бездна, разделяющая жизнь и смерть.
Нет, нет, не надо о смерти!
Ведь… Ведь я еще не умерла?..
А из трещины пробивается какой‑то чахлый, но веселый сиреневый цветок. Или он не знает, что уже наступила осень?
Мне холодно…
"Что ж ты не бьешься, мое деревянное сердце?.."
Переход
Сцена представляет собой подземный переход. На протяжении всего действия появляются редкие прохожие. Они идут то с одной стороны, то с другой, по одному–два человека. Ни действующих лиц, ни обстановки они не замечают, как если бы переход был самым обычным пустынным переходом. Иногда они даже наталкиваются на действующих лиц, но и тогда не замечают их и даже не обращают внимания на столкновение.
Центральный участок сцены представляет собой небольшое пространство у кафельной стены, где стоит высокий чурбан со странной выемкой сверху. В чурбан воткнут массивный топор, похожий на мясницкий.
Действующие лица:
Учитель - высокий худощавый человек, по виду - типичный провинциальный учитель то ли физики, то ли геометрии. У него вихрастая голова, высокий голос, в руках он держит длинную линейку. Его зеленый в клетку костюм испачкан мелом.
Бухгалтер - мелкий человечек, невысокого роста, плюгавый, с худым нервным лицом, на котором активно отражаются все эмоции. На нём поношенный чёрный пиджак с кожаными налокотниками и чёрные же, короткие ему, брюки. Обеими руками он постоянно любовно прижимает к груди старый гроссбух. За ухом у него карандаш.
Маска - плотно сбитый, коренастый, сильный человек, на лице которого - чёрная маска, полностью скрывающая его облик. Он напоминает мясника или забойщика скота. На нём красный костюм, чем‑то неуловимо похожий на костюм шута.
Почтальон - типичный почтальон, с сумкой на плече, в кепке и на велосипеде.
Мальчик - просто мальчик. Он появляется на сцене трижды. В первое появление ему годика четыре. Второй раз он появляется уже тринадцатилетним. Но сразу видно, что это тот же самый мальчик - он так же одет, у него та же причёска, голос, манеры и речь. В третий раз это уже юноша восемнадцати лет, но совершенно не изменившийся с предыдущих появлений.
Женщина - мать просто мальчика. Полная, очень яркая, обильно пахнущая духами.
Первым появляется Учитель. Он появляется слева, останавливается у чурбана, смотрит на часы. Хмыкнув, стоит с минуту, озирая пустынный переход. Потом начинает ходить туда–сюда возле чурбана - три–четыре шага в одну сторону и обратно. Прохаживаясь, он помахивает линейкой и что‑то бормочет себе под нос.
Через две–три минуты справа появляется Бухгалтер. Он доходит до чурбана, останавливается, смотрит на часы. Потом озирает пустынный переход. Его взгляд останавливается на Учителе, который, между тем, продолжает расхаживать, не обращая на Бухгалтера никакого внимания. Бухгалтер молча наблюдает за перемещениями Учителя пару минут, потом робко обращается к нему.
Бухгалтер: Простите…
Учитель (не дослушав, быстро и немного нервно перебивает): Ничего, ничего.
Б.: Я хотел сказать…
У. (снова перебивает): Почему же не сказали?
Б.: Но…
У. (не слушая): Ах, оставьте, не оправдывайтесь.
Б.: Хорошо, не буду.
Наступает недолгая пауза. Учитель продолжает ходить. Бухгалтер отходит к стене, садится рядом с чурбаном, прижавшись спиной к кафелю. При этом он поёживается и оглядывается на холодную стену. Затем оба одновременно смотрят на часы и пожимают плечами.
У.: Который час?
Б.: Без минуты.
У.: На моих - без двух.
Б.: Да.
У.: Нет.
Б.: Нет?
У.: Да. Она не придёт.
Б.: Вы ждёте кого‑то?
У.: Не кого‑то, а её.
Б.: Вы ждёте её?
У.: Да.
Б.: Я тоже.
Учитель останавливается напротив Бухгалтера, вопросительно и немного подозрительно смотрит на него.
У. (настороженно): Но у меня здесь назначено свидание.
Б.: У меня тоже.
У.: И кто же вам его назначил?
Б.: Она.
У.: Она?!
Б.: Да.
У.: Нет!
Б.: Да.
Учитель так нервно взмахивает своей линейкой, что кажется, будто он намерен ударить ею Бухгалтера по голове. У того тоже создаётся такое впечатление и он прикрывает голову гроссбухом.
Как раз в этот момент справа появляется Маска. Он неторопливо шагает к месту действия. По пути сталкивается с каким‑то прохожим. Прохожий отлетает на пару шагов в сторону - видно, как Маска тяжёл и силён физически.
Дойдя до чурбана, он останавливается и, сложив руки на груди, неторопливо озирает сцену и её участников.
Осмотревшись, удовлетворённо качает головой, поглаживает топорище и присаживается на чурбан.
Всё это время Учитель рассматривает Маску пристально и немного нервно. Бухгалтер тоже любопытствует, но - исподволь, быстрыми мелкими взглядами.
У. (снова обращаясь к Бухгалтеру): Она написала мне письмо.
Б.: Мне тоже.
У. (доставая из кармана сильно помятый конверт): Я вижу, вы мне не верите… Вот. Вот письмо.
Б. (доставая из кармана точно такой же конверт, только в идеальном состоянии): Да–да, вот оно.
Видно, что Маска смотрит на один конверт, на другой. Он снова удовлетворённо качает головой. На протяжении всей последующей мизансцены он молча следит за разговором, поворачивая голову к говорящему, словно следя за поединком в настольный теннис.
У.: Я получил его час назад.
Б. (кажется, даже радостно): И я, и я.
У. (растерянно пряча конверт обратно в карман): Как же так…
Б. (тоже возвращая конверт на место): Женщины так романтичны…
У. (быстро, сухо–деловито и даже немного сурово, нервно): Послушайте, не могли бы вы отсюда уйти? У меня здесь назначено свидание. С дамой. Я не хочу, чтобы кто‑нибудь нам мешал.
Б.: Право, мне очень жаль. Я бы ушёл, но сами понимаете… Это будет невежливо по отношению к даме. Она назначила мне свидание здесь.
У. (сердито): Это что же, вы намекаете, что я должен уйти отсюда?!
Б.: Нет–нет, что вы! Хотя, не скрою, это было бы очень удобно.
У. (иронизируя): Да–а? Неужели?! И что же вы будете делать? Вы ведь даже развлечь даму не сумеете. Вы же понятия не имеете, кто такой Ньютон!
Б. (дерзя и опасаясь собственной дерзости): Да что вы знаете о дебете!
У.: Случалось ли вам доказывать теоремы?
Б.: Доводилось ли вам делать бухгалтерский отчёт?
У.: Вы же в своей жизни не выставили ни одной оценки!
Б.: Вы не сделали ни одной проводки!
У.: Впрочем… Она придёт и сама всё увидит. От вашего гроссбуха у неё случится истерика.
Б.: При виде вашей линейки у неё будет приступ астмы.
У. (удивлённо, всем телом повернувшись к Бухгалтеру): Астмы?.. Почему - астмы?
Б.: У вас нет ни одного ученика с астмой?
У.: А?.. Да… Не знаю… Кажется, есть…
Б.: Вот.
Учитель удивлённо смотрит на свою линейку. Пожимает плечами. Потом смотрит на часы.
У.: Ого! Этак я опоздаю к следующему уроку. Перемена уже заканчивается.
Б. (тоже смотрит на часы): Скоро принесут сводку по кредитам.
У.: Но я не могу уйти отсюда!
Б.: И я, и я не могу.
У.: Что же нам делать?
Б.: Ждать.
У.: Страдать.
Б.: Любить.
У.: Надеяться.
Б.: Верить.
У.: Сомневаться.
Б.: Страдать.
У.: Я уже говорил "страдать".
Б.: Да?.. Ну тогда… э–э…
Маска: Умереть от любви.
Учитель и Бухгалтер (вместе, вздрогнув от неожиданности и повернувшись к Маске, о присутствии которого они оба уже забыли): А?
М.: Умереть от любви.
У.: Это не выход.
Б.: Это не решение проблемы.