- Послушайте, вы не сделали ничего противозаконного. Просто надули нескольких умников, которые, по сути, сами напросились. Между нами говоря, я на вашем месте заявил бы, что это литературная мистификация. Существует давняя традиция такого рода вещей. В сущности, это отдельный жанр. Поймите, нравится вам это или нет, мы все равно опубликуем свой материал в разделе "В мире искусства". Однако и для меня, и для вас будет гораздо лучше, если вы внесете свою лепту. С этаким дерзким, обаятельным зубоскальством…
- Не силен в дерзких, обаятельных зубоскальствах. Подождите минутку, ладно?
Мне нужно было подумать. Через несколько секунд я спросил журналиста, говорил ли он с Джезом. Тот сказал, что звонил ему прямо перед нашим разговором, но Джез отказался от комментариев. Я спросил, может ли он обещать, что не обнародует эту историю, пока я не свяжусь с ним. Он сказал, что у меня есть время до конца недели.
Я позвонил Джезу, но у него было занято. Я оставил ему сообщение, чтобы срочно перезвонил мне. После чего вернулся на кухню. Сара и Мо смотрели на меня выжидающе. Я решил, что ни к чему скрывать это от них.
- Давайте внесем ясность… - снова и снова повторяла Сара.
- У меня есть его книга! - сказал мне Мо.
- Только не говори, что она тебе дорого обошлась.
- Да чего там, Джез Сингх, он же просто улетный, от него сейчас все студенты прутся. Он офигенно крут. Высший класс. Короче, он гений. В общем, его стихи… эти стихи… ваши стихи… они и правда на самом деле классные.
- Ох, бога ради, Мо, галиматья же.
- Нет, они реально… нереально крутые.
- Разве можно быть сразу и реально, и нереально крутыми, а? Они дрянные. Уж я-то знаю, ведь это я их написал.
- Давайте внесем ясность…
- Они не дрянные! - не соглашался Мо. Он был так серьезен, что едва не плакал. - Эта фишка насчет бесов, которые стоят за нашими чувствами, - это… это…
- Мо! Прекрати, пожалуйста! Я прихожу домой, открываю бутылку вина - и не успеет она закончиться, как у меня готов для Джеза очередной дерьмовый стишок. Это розыгрыш.
Он не мог этого принять.
- Ничего подобного. - Мо медленно покачал головой. - Это не так.
- Слышь, ты, всю эту дребедень написал я! То есть я в данном случае - истина в последней инстанции! И если я говорю, что эти стихи - шлак, значит они и правда шлак!
- Так, давайте внесем ясность… - сказала Сара.
Зазвонил телефон, и в ту же минуту позвонили в дверь. В обоих случаях это был Джез. То есть Сара взяла трубку, а я открыл дверь и увидел за ней Джеза, который говорил по мобильному с Сарой, бессмысленно поручая ей сказать мне, что он стоит у порога.
- Нас раскрыли, - сказал он, хлопнув меня по плечу, и прошел в прихожую.
Мы все перебрались на кухню, которую каждый, видимо, счел самым подходящим местом для экстренных совещаний. Я откупорил еще одну бутылку. Джез выпил бокал залпом, словно это был "Лукозейд". Мо смотрел на него во все глаза. У него голова шла кругом: еще бы, увидеть живьем того, кто еще пять минут назад был его кумиром. Ныне развенчанным.
- Слава те господи, - сказал я Джезу. - Я сперва подумал, что это из-за книг.
- Верно. Верно. - Он медленно провел рукой по лицу, словно умывался.
- Каких книг? - поинтересовалась Сара.
- Нам с тобой нужно состряпать историю, Джез. Другого выхода нет.
- Я стану посмешищем, - сказал он.
- Нет, мы представим эту историю в нужном свете. Правительство делает так сплошь и рядом.
- Помнится, ты говорил, что это называется враньем, - бесцеремонно сказала Сара.
- Да, мы будем врать. Скажем, что писали стихи вместе. Мол, обычно поэты предпочитают оставаться наедине со своими горестями, и потому в литературе не сложилось традиции поэтического соавторства, а мы попытались это изменить. Дескать, мы опасались, что такие стихи никто не воспримет всерьез. Будучи весьма замкнутым человеком, я не хотел связываться с демоном славы и был только рад, что Джез взял роль поэта на себя. Отметим, что Т. С. Элиот и Эзра Паунд делали то же самое.
- Это правда? - спросил Мо.
- Да какая разница, правда или нет? - сказал я.
Мы все пили вино, и я, при поддержке кухонного кабинета советников, составил письменное заявление. Мо внес свой вклад, сочинив для меня боязнь путешествий. Сара отыскала в книгах, что Эзра Паунд и впрямь как минимум вдвое сократил плаксивую поэму Элиота, прежде чем та увидела свет. Джез, изменивший название одного из ранних стишков, с воодушевлением описал это как акт коллективного творчества, где я выступал как автор первой версии стихотворения, а он - второй. Под конец вечера я уже и сам поверил во всю эту ахинею.
Когда наше заявление общими усилиями было готово, я перезвонил журналисту, но напоролся на автоответчик и решил, что он уже ушел домой. Так что я послал ему эту телегу по электронной почте и пошел спать, оставив Джеза пить вино и расслабляться с детворой до утра.
- От Штына что-нибудь слышно? - спросил я его, прежде чем отправиться на боковую.
- Ни звука.
Фото Джеза, напечатанное в газетах, было гораздо крупнее моего. Оно и понятно - он куда импозантнее. Меня же засняли на фоне моего дома, и видок у меня был смурной и обывательский. Снимок появился в "Обсервер" в разделе, посвященном искусству. Если бы вы присмотрелись к этому кадру, то заметили бы в углу тень свежеприбывшего беса. Хотя возможно, это была самая заурядная, нормальная тень, ведь фотограф приехал под конец дня, когда солнце уже садилось. В любом случае на нее никто не обратил внимания.
Джез отменил несколько поэтических вечеров, а один или два человека вообразили, будто их одурачили. Не пойму, как так можно: на мой взгляд, дураками они выставили себя еще тогда, когда мои никчемные вирши вскружили им голову. С другой стороны, если раньше они считали эти стихи хорошими, то у них и теперь не было причин менять свое мнение.
Я признался во всем Ясмин. В смысле, только насчет этой аферы, а не во всем прочем, боже упаси.
- И только-то? - сказала она. - Я думала, ты хотел рассказать мне что-то важное.
Самое противное, что я стал известен как автор своих стихов. По ошибке прослыть поэтом - последнее, чего мне хотелось в этой жизни. Такая стыдоба. А уж если речь заходит об откровенно эротических строчках - вообще туши свет. Вэл в офисе целых два дня прятала от меня глаза. Не иначе, ей где-то попался стишок про секретарш в клетчатых юбках. Которые она частенько носила.
ГЛАВА 28
Что ж, по крайней мере, теперь мы знали, кто и зачем о нас повсюду вынюхивал. Учитывая мою привычку врать полицейским, нам меньше всего хотелось, чтобы они пришли расспрашивать меня о фальшивых антикварных книгах, а эта угроза как будто миновала.
Но чтобы эта тарелочка не упала, мне отчаянно требовалось найти и поторопить Штына. А еще увидеться с этим гадом Эллисом, пока он не потерял интереса к покупке. Беда в том, что, встретившись с ним, я не мог ничего сказать насчет "Гордости и предубеждения". Я даже не мог сказать, что мне нечего сказать, а потому решил намекнуть ему, что на рынке всплыла парочка других редких жемчужин. Зачетное первое издание Диккенса, например. Скажем, "Рождественская песнь". Или "Тристрам Шэнди" Стерна. А то и вовсе что-нибудь из дефицитной детской литературы.
Вообще-то, перспектива встретиться с Эллисом меня нисколько не радовала. У меня ведь был еще один счет к этому мерзавцу. Он, говнюк этакий, натравил на нас "Сандэй обсервер". Причем я уверен: исключительно из зависти. Все-таки Джез - мальчик-с-плакатов в мире поэзии, а Эллис как был, так и останется посредственностью с выдающимся шнобелем. Нет, все-таки братца Эллиса непременно надо было повидать.
А еще навестить Антонию в "Гоупойнте". Наверняка она уже истратила то, что я добыл для них в прошлый раз; да и вообще, на носу было Рождество, и мое сердце грела мысль о том, чтобы порадовать ее обещанием новых поступлений.
Теперь я почти каждый день встречался с Ясмин после работы. Сначала мы ужинали, а потом гуляли вдоль Темзы, периодически заглядывая в пабы. Мы проводили так один вечер за другим, и я гадал, сколько еще она продержится, но Ясмин, казалось, довольствовалась малым и не торопила событий. Подозрение, что она может оказаться шпионкой Эллиса, все еще тревожило меня, но я так смаковал каждую минуту, проведенную с ней, что постепенно загнал эту идею в самый дальний угол. В общем, все вечера у меня были заняты, и потому я устроил себе длинный обеденный перерыв, чтобы навестить как Антонию, так и Эллиса.
Несмотря на дневное время, на улицах и в витринах горели все рождественские фонарики. Я запрыгнул в скособоченный красный автобус, ехавший по Оксфорд-стрит к Блумсбери. Всю дорогу пассажир рядом со мной нес какую-то околесицу, а я кивал как заведенный, совершенно не понимая, о чем он толкует. Нет, то был не бес, а всего лишь помешанный из красного автобуса. Таких кругом полным-полно.
Подойдя к "Гоупойнту", я увидел давешнюю манчестерскую девушку с убитыми зубами. Она слонялась у входа, зябко кутаясь в свою изоляционную куртку.
- Не подскажете, когда будет четыре часа? - спросила она, когда я позвонил в дверь.
- Уже не за горами, - сказал я.
Она аж засияла.
Одна из помощниц пустила меня внутрь и сказала, что Антония у себя.
Что-то вокруг было не так, но я не успел осознать, что именно: Антония, чей крохотный уютный кабинетик находился как раз напротив входа, выглянула из-за компьютера. Она встретила меня своей обычной улыбкой, хотя и с необычным для нее запозданием. Поднявшись со стула, она, как всегда, заключила меня в объятия. Но все-таки чего-то не хватало.
- А что, Антония, ты сегодня не будешь цитировать Блейка? Обычно у тебя наготове какая-нибудь рифмованная премудрость.
Она отпустила меня:
- Я немного устала. - Она расчистила мне место и притащила пластиковый стул. - Садись.
- Скажи мне одну вещь, Антония. Откуда у тебя все это?
- Что именно?
- Самоотверженность. Жертвенность. Терпение. Способность давать, ничего не требуя взамен.
Она безмятежно взглянула на меня:
- Стоит задаться этим вопросом, - считай, все пропало.
- Ты так и не спросишь, зачем я пришел?
- Нет, ты ведь сам скажешь.
- Ладно. Я практически уверен, что у нас появился источник, который вскоре позволит сделать еще один взнос.
Она покачала головой и отвела глаза. Потом снова посмотрела на меня, изучая мое лицо. Она улыбалась, но как-то натянуто. Морщинки в уголках ее глаз были заметнее, чем раньше. А складки вокруг губ сегодня казались следами чьих-то когтей.
- Это замечательно, Уильям, но излишне.
- Что?! Они снова пытаются тебя прикрыть? Да ведь уже сто лет пытаются! И что с того?
- Не поэтому. Наш проект закрывается.
- Закрывается?! Но почему?
- Это все я, Уильям.
- А что такое? Что с тобой?
Она снова одарила меня этой тусклой улыбкой:
- О роза, ты гибнешь!
- Что-что?
- Червь, миру незрим, высмотрел ложе мое. Я больна, Уильям.
- Чем?
- У меня рак в последней стадии. Я уже давно знаю. Прошла курс лечения, но опухоль дает новые очаги. Вылечат в одном месте, а она тут как тут в другом. Врачи сделали все, что смогли.
Я не заметил, как вскочил на ноги.
- Мы найдем тебе самых лучших врачей. Из-под земли достанем! - кричал я не своим голосом.
- Уильям, милый Уильям. Сядь. Давай садись. У меня блестящий онколог. Лучше не бывает. Просто так уж легли карты. А теперь послушай: я распорядилась о закрытии "Гоупойнта".
Я чувствовал себя так, словно мы только что проиграли войну. Империя рухнула.
- Ты хочешь сказать, все и вправду кончено?
- Без меня "Гоупойнт" не продержится. Все это понимают. Мне дали три месяца, максимум четыре. Мы продали аренду застройщикам, а выручку пожертвуем такой же организации, как наша. Работа продолжается. Ты ведь не перестанешь помогать? Людям это нужно.
В этом она вся. Умирая от рака, беспокоится о других. Мне вдруг стало стыдно.
- Не плачь по мне, Уильям! Мне только хуже станет.
- Хочу плакать и буду, черт побери! - воскликнул я.
Она снова обняла меня, и мы простояли так довольно долго. Наконец она меня оттолкнула и сказала, что ее ждут дела, еще полно работы. Я еще раз поцеловал ее и придирчиво осмотрел ее каморку. Никаких следов. Ни единой бреши, ни малейшей зацепки для бесовских сил. Слишком уж яркий свет она источала. Отпугивала их сияющим белым пламенем, которое в конце концов выжгло ее изнутри.
Едва я вышел, ко мне опять пристала изоляционная девушка. Вынув изо рта тонкую самокрутку, она сделала еще один заход:
- Эй! Когда будет четыре часа? Эй!
- Когда ты заткнешь хлебало! - рявкнул я.
Она возмущенно выпрямилась.
- Нельзя же так! - заорала она мне вслед. - Разве так можно?!
Шагая по Блумсбери в Холборн, чтобы встретиться с Эллисом, я уже и так был на взводе. Я злился на Эллиса, да и на всех и вся в этом дерьмовом мире. Я размышлял о своем черством сердце и об этом огромном городе-столице, в котором не за кем идти и некем восхищаться. Наше правительство - жулики, обманщики и беспринципные плуты, чья единственная идеология - цепляться за власть; капитаны нашей торговли - волки, пирующие на крови и костях; наши религии охотятся на маленьких детей и потчуют нас кошмарными сказками; пресса и телевидение скармливают нам яд потребительства - мерзкого обрюзгшего червя, пожирающего собственный хвост; футбольные герои бьют своих жен и насилуют девушек; кинозвезды и модели - наркоманы и пьяницы; поэты несут невнятную чушь.
Я в ярости! Я в бешенстве! Я негодую, когда вижу, как попусту растрачиваются жизни простых людей. По всей стране жизнь молодых мужчин и женщин, слабых, как я, проходит под илистой мутью наркоты, запрудившей микрорайоны с муниципальным жильем; бездомные шастают как призраки; люди обжираются до потери пульса и подсаживаются на телевизионную пошлятину; мальчишки-солдаты жертвуют собой в пустынях ради амбиций безумных богачей. Я негодую! Я плачу! Не могу видеть, как дешево ценится жизнь! И когда я барахтаюсь в гуще этих лидеров, которые никакие не лидеры, этих бесов, сокрытых в душах мужчин и женщин, у меня есть только одно противоядие - моя человечность и мой гнев.
Бесы питаются нами, куда ни глянь. Причмокивают, упиваются. До жути неторопливо пережевывают. Только иллюзия любви сулит защиту, да и та трещит по швам. И я знаю, что даже Ясмин, которая пришла ко мне под маской любви, населена беспощадными бесами и лишь дразнит меня ложной надеждой.
Словом, когда я подходил к пабу "Ситти-оф-Йорк", одному из старейших лондонских постоялых дворов, где собирался встретиться с Эллисом, я весь кипел. По слухам, в этом пабе… Да ну, к черту слухи, просто сам Эллис выбрал это место - большой сумрачный зал с барной стойкой, разбитый на тесные клетушки со столиками. Признаться, мне сложно вообразить человека, который захотел бы уединиться с Эллисом в тесной клетушке. А еще меня грызла мысль о том, что однажды он сидел так с Ясмин.
Эллис меня уже ждал.
- Билли, - сухо, иронично и утонченно сказал он, взмахнув пустым стаканом, - мне один большой виски. И не жалей льда.
Подлинная цель этой встречи состояла в том, чтобы отвлечь Эллиса от "Гордости и предубеждения". Я собирался осторожно выпытать у него, какие антикварные книги он хотел бы приобрести в будущем, а затем, возможно, "подыскать" ему нужный экземпляр; кроме того, я мог заронить в его голову пару названий книг, которые, как мне якобы известно, появились на рынке. То, что сказала Антония, спутало мне все карты, и теперь общество Эллиса казалось особенно противным. Но я должен был обхаживать его, чтобы не упустить сделку и погасить заем, который взял для "Гоупойнта".
- Ну ты и прохвост! - сказал он, когда я поставил его скотч на стол. - Ты и твой узкоглазый педик. Эй, ты лед забыл!
Я взглянул на него, приподняв бровь. Мало того что он дрянной стихоплет, так еще и расист-гомофоб.
- Классный пиджак, Эллис. Армани?
Он пожал опиджаченными плечами:
- Как долго вы собирались это продолжать? Ваша парочка?
- Годами, наверное, если бы кто-то не сдал нас.
- Да уж, не повезло. - Он отвел взгляд, чтобы глотнуть виски. - Жаль, что шило вылезло из мешка.
Я уставился на него. Неужели он не догадывается, что я знаю, кто навел на нас журналиста?
- Понятия не имею, как им удалось нас раскрыть. А потом они еще откопали черновики в моей мусорке.
- Ага, я читал в воскресных газетах. Потрясающе.
Точно. Он думает, что я не знаю!
- Дело в том, что я-то никому не рассказывал. Ни единой душе.
- Правда? - сказал он. И посмотрел на меня честными, широко открытыми глазами. - Значит, это был кто-то из твоего самого ближнего круга.
- С чего ты взял?
- Ну ясно же: именно они наизусть знают твою манеру говорить. Коронные фразочки. Характерные словечки. Стоило хорошенько прислушаться - и они тут же обнаружили бы все это в затейливо-просторечном слоге Джеза Сингха.
Этот подонок только что растолковал мне, как он нас вычислил. Причем явно получал от этого удовольствие. Глумился надо мной.
- Возможно, ты прав.
Я размышлял, как бы подловить его насчет Ясмин. Заставить его признаться, что он знает про нас с ней. Я решил рискнуть:
- А как поживает та красивая девушка, что была с тобой в "Музейной таверне"?
- Ах эта? - Он подавил притворный зевок. - Ясмин? Без понятия. Она ничего, но слегка чокнутая.
- Правда? Опасное дело.
- Ага, стремная - из тех, что вешаются на каждого встречного. Короче, ладно. Есть что для меня?
- Еще несколько дней.
- О боже. Я уже сыт по горло.
- Мы заказали углубленную технологическую экспертизу, - сказал я. - Проверку по всем статьям. Ты же не хочешь отдать такие деньги и не быть на все сто уверенным, что издание подлинное. А это не минутное дело.
Он изучающе вперился в меня. Я сменил пластинку и начал рассуждать о состоянии рынка в целом. Прежде всего заметил, что дела у букинистов нынче идут неважно и позариться особенно не на что. Затем упомянул несколько имен. Диккенса и прочих. Мол, я слышал, будто кое-что намечается. Или только может наметиться.
- Как это так? - сказал он, грозя мне длинным поэтическим пальцем. - Как это вышло, что я об этом ничего не знаю? Я прочесываю интернет, постоянно спрашиваю других поставщиков, но ни разу о таком не слышал. Что у тебя за источники?
Я отпил вина - довольно недурного. После чего наградил Эллиса убийственно-очаровательной улыбкой.
- А цена на них известна? - поинтересовался он.
- Я никогда не обсуждаю цену, пока не выясню все наверняка. Ты же помнишь. Опять же многое зависит от других покупателей.
- Других покупателей! - повторил он с презрением. - За дурака меня держишь? В этой сделке нет других покупателей, верно?
Вообще-то, был. Но сплыл.
- Вроде бы я про него уже рассказывал.
- Что, про того перца, владельца магазина игрушек? Его ведь не существует, верно? Думаешь, ты офигеть какой умный, Билли-бой, но я же вижу тебя насквозь. Сечешь? Ты у меня как на ладони. Если ты не выдумал этого покупателя, то гони его номер.
- Ясно же, что я не могу этого сделать.