Я вернулся в дом, включил телевизор и прошелся по каналам. Довольно быстро наткнулся на репортаж с места происшествия. Двух человек, не называя имен, объявили погибшими. Телекамеры стояли на приличном расстоянии от воронки, огороженной полицейской лентой. Если что-то и осталось от Шеймаса и Отто, смотреть там было не на что. Я испытал некоторое потрясение, увидев на экране себя - всего несколько кадров из нашего разговора с Шеймасом. Это были те самые мгновения, когда он вручил мне сверток и я всем телом развернулся к нему, загораживая его руку от камер. А потом начался такой бедлам, что сверток напрочь вылетел у меня из головы, и только теперь, благодаря этой передаче, я о нем вспомнил.
Я вырубил телик и подошел к пальто. Вот она, эта штука, в кармане: цилиндр, завернутый в красно-белый арабский платок. Шемаг был завязан тугим причудливым узлом, и мне пришлось потрудиться, чтобы его распутать.
Штука оказалась школьной тетрадью, плотно скрученной в трубку. Я похлопал по ней ладонью, выпрямляя, и открыл. На первой странице - четкий рисунок простым карандашом, похожий на военный герб. Стилизованный, как эскиз татуировки. Три пера внутри веревочной петли, наверху - корона. А под этой композицией, все в каллиграфических завитушках, два простых слова: "Ich dien". Я знал, что в переводе с немецкого это значит "Я служу". Весьма неплохо нарисовано. А ниже еще одна картинка - бабочка. Хотя это был всего лишь карандашный набросок, я сразу понял, какая бабочка там изображена, - красный адмирал.
Но остальные страницы были густо исписаны неразборчивым бисерным почерком. Заполнена каждая строчка, а кое-где даже промежутки между ними. Так мелко, что и не понять ничего.
Я напряг глаза и попытался прочесть несколько слов. Не то чтобы из этого совсем ничего не вышло, но если я хотел расшифровать тетрадь целиком, то впереди была большая работа, в которой весьма пригодилась бы мощная лупа.
Ясно было, что рано или поздно со мной свяжется полиция. Я не знал, видели они или нет, как Шеймас передавал мне тетрадь, но ведь камеры были повсюду, так что, просматривая записи, они наверняка это обнаружат. Если, конечно, я не загородил руку Шеймаса и от полицейских камер тоже.
Я прервал этот поток мыслей и спросил себя: а в чем, собственно, дело? Почему бы не снять трубку и не позвонить в полицию? И сказать им: так, мол, и так, Шеймас передал мне тетрадку с каракулями, не желаете ли взглянуть? Но нет, это в мои планы не входило. Сам не знаю почему, но я определенно не хотел отдавать им эту штуку.
Шеймас отправил меня за чаем лишь для того, чтобы уберечь эти записи. Чаевничать он и не собирался. Он все рассчитал и прекрасно знал, кто я такой: тот самый деловой хмырь, который направил его в "Гоупойнт". Шеймас твердо решил прихватить с собой Отто, но документ должен был уцелеть. Поэтому в последние минуты перед смертью он сделал выбор, доверив тетрадь мне.
И прежде чем отдать ее в чужие руки, я выясню, что он там написал.
Я уже давно переоборудовал свободную комнату в мини-офис, чтобы спокойно работать дома. Там-то я и провел почти два часа, переснимая дневник Шеймаса. Задачка оказалась непростой. Чем мельче текст, тем более четкими должны быть снимки, а моей технике временами не хватало разрешения. Но наконец все было готово. Я сунул фотокопии в стол, набитый банковскими отчетами, и приготовился засесть за расшифровку оригинала.
Перед тем как вернуться в гостиную, я прихватил лупу с хорошим увеличением, которую всегда держал под рукой для наших книжных дел. Открыл новую бутылку "пино нуар", вставил в плеер компакт-диск "Крафтверк", включил лампу, удобно устроился в кресле.
И тут зазвонил телефон.
Полиция. Женщина из СО-13 - антитеррористического отдела столичной полиции. Это, разумеется, означало, что они считают Шеймаса террористом, а не психически больным отставным военным, каковым он и был на самом деле. Женщина на проводе заявила, что они пытались разыскать меня с той самой минуты, как прогремел взрыв. На что я ответил: видать, плохо пытались - я уже несколько часов сижу дома. Она пропустила это замечание мимо ушей и сказала, что ко мне сейчас же кого-то направят.
- А не может это подождать до утра?
- Боюсь, что нет, - ответила она. - Пожалуйста, оставайтесь там, где находитесь, пока мы вас не опросим.
Опросим. Так и сказала. Из этого как будто следовало, что они не считают меня сообщником Шеймаса.
Я подошел к стеллажу и спрятал тетрадь за рядом книг в мягких обложках. Снова включил телевизор - убить время, пока ко мне не придут, а заодно узнать что и как. Взрыв у дворца по-прежнему был гвоздем программы. Но я знал, что уже через пару часов старый служака потерпит еще одно поражение - в битве с безразличием.
Меж тем, пока я ждал, мне в голову закралась постыдная мыслишка: один из двух наших клиентов мертв. Иначе говоря, торг нужно срочно закрывать в пользу Эллиса. Ведь если сорвется и с ним, охоту на покупателя придется начинать заново - а это, возможно, история не на один месяц.
Я прождал до часу ночи и лег спать. В дверь так никто и не постучал.
ГЛАВА 13
На следующее утро я не осмелился выйти из дому. По распоряжению Особого террористического отдела полиции (или как там он называется) мне следовало дожидаться, пока кто-то не явится ко мне с вопросами. Очень похоже на домашний арест. Мое терпение кончилось на середине завтрака, который состоял из миски хлопьев "Спешл кранч" (средний возраст наградил меня хроническими запорами, так что хлопья "Спешл кранч" нашли в моем лице преданного и восхищенного поклонника). Отставив миску, я набрал вчерашний номер - 1471. Но, как я и думал, полусекретные агентства не так просты, чтобы оставлять свой телефон на определителе.
Мне не терпелось узнать, когда же они наконец придут. Конечно, я мог плюнуть на все это и заняться своими обычными делами, но, как бы абсурдно это ни было, такое поведение казалось мне крайне подозрительным. Я схватил телефонный справочник и нашел в нем номер столичной полиции.
- Здравствуйте, - сказал я сотруднику, который принял звонок. - Могу я поговорить с кем-то из антитеррористического отдела "СО-тринадцать", или как там он называется? Будьте добры.
- А кто спрашивает?
Мне пришлось назваться, дать свой адрес и телефонный номер, и лишь тогда было позволено объяснить, чего я хочу. После чего меня уведомили, что мое сообщение передано куда следует и вскоре мне перезвонят. Не успел я покончить со "Спешл кранч", как ожил телефон. Женщина из СО-13 сказала, что ко мне зайдут до полудня.
- Полудня? - переспросил я. - Давненько я не слыхал этого слова. Обычно говорят "до обеда".
- До свидания, - сказала она.
В тот же миг, когда я повесил трубку, позвонили в дверь. И действительно, то был джентльмен, который показал мне удостоверение и заявил, что он из СО-13.
- Черт, вот это скорость!
- Не понял?
- Шучу.
Наверное, это хрустящие хлопья привели меня в легкомысленное расположение духа при таких, мягко говоря, гнетущих обстоятельствах. Как бы там ни было, джентльмен наградил меня взглядом, в котором читалось: "Нам в Особом отделе террора не до шуток".
- Не изволите зайти?
Полицейский оказался рыжим (точнее, медновласым) типом с аккуратно подстриженной бородкой и невозмутимым взглядом ясных голубых глаз. Очень малого роста, в длиннющем пальто, которое он наотрез отказался снимать, хоть я и предупредил его, что батареи в квартире работают на полную катушку. Он достал из кармана старомодный блокнот на пружинке и шариковую ручку. И началось: откуда я знаю Шеймаса? Как мы с Антонией оказались на месте происшествия? Откуда я знаю Отто? Особенно его интересовало каждое слово, сказанное Шеймасом, когда мы с ним и Отто втроем стояли у ограды. И я выложил все, вплоть до королевы, лопающей пирог.
- Шеймас сказал, что он намерен открыть королеве какую-то тайну.
- Что за тайна? В чем она заключалась?
Я кашлянул:
- Понятия не имею. Наверное, никакой тайны и не было - если, конечно, он не имел в виду, что вы, ребята, грохнули принцессу Ди. Но вы же ее не убивали, правда? Вы уверены, что не хотите снять пальто? Вам должно быть чертовски жарко.
- Почему вы решили, что не было никакой тайны?
- Послушайте, этот Шеймас - бездомный бродяга. Нездоровый психически.
- Он вам что-нибудь дал?
- Нет. С чего бы вдруг?
- Вы совершенно уверены, что он ничего вам не давал перед самым вашим уходом?
- Вполне уверен, а что?
- У нас есть свидетель, который видел, как некий предмет перешел из рук Шеймаса в ваши.
- Свидетель? Какой еще свидетель?
- Гвардеец, стоявший на посту у дворца. Он находился примерно в ста пятидесяти ярдах от вас, но утверждает, что ясно видел, как Шеймас вам что-то передал.
Понятно. Значит, тот самый гвардеец. Я хлопнул себя по лбу, будто только что вспомнил:
- Точно! - Я вскочил с кресла, и полицейский тоже. - Из-за этого взрыва совсем из головы вылетело. Он дал мне какой-то сверток. Наверняка так и лежит в кармане пальто.
Я вышел в прихожую, хваля себя за то, что предусмотрительно сунул свернутый шемаг обратно в карман, причем без тетради. Детектив шел за мной по пятам. Сначала я обшарил левый карман, затем "нашел" платок в правом.
- Вот он. - Я сделал вид, будто хочу развернуть платок. - Интересно, что же там такое?
Детектив потянулся за свертком, но я проворно отскочил в сторону.
- Вы должны отдать его мне, мистер Хини.
- Что, и посмотреть нельзя? Все-таки он мне его дал.
- Сожалею, но это улика. Возможно, позднее мы его вам вернем.
На мгновение у меня мелькнула дурацкая мысль поднять сверток повыше и подразнить его, как хулиганы в школе изводят малышей, заставляя их прыгать за ранцем. Потом я уступил.
- Благодарю, - сказал джентльмен.
С этими словами он вернулся в гостиную, чтобы забрать блокнот и ручку. Похоже, больше от меня ничего не требовалось.
- Теперь мне можно выходить из дому? - спросил я.
Мне и впрямь не терпелось обрести свободу передвижения, потому что на обеденный перерыв у меня была назначена встреча. Я все же согласился пообедать вместе с Ясмин, той загадочной красавицей из "Музейной таверны", - хотя сам до сих пор не понимал, как и почему это получилось. И зачем нам с ней, собственно, встречаться. Меня неотступно терзала мысль, что именно это люди и называют свиданиями.
Во всяком случае, когда я шел в "Герб водопроводчиков", мне было не по себе. Это всего лишь небольшая грязноватая пивнушка на Лоуэр-Белгрэйв-стрит, но после диких окрестностей Виктории она сулила приятную смену обстановки. Половина завсегдатаев наверняка торчала здесь и в ту достославную ночь в 1974-м, когда окровавленная, обезумевшая от ужаса леди Лукан ворвалась в зал сразу после того, как лорд Лукан убил горничную и дал деру. Наши славные аристократы и мухи не обидят, не так ли? Что ж, паб как паб, хотя время от времени я и ловил на себе взгляд этой призрачной леди.
В общем, она уже была на месте - пришла заранее, чтобы застолбить нам столик в этом битком набитом заведении. Ясмин, а не леди Лукан.
Она улыбалась. На столе меня дожидался бокал красного вина, причем того же оттенка, что и ее губная помада. Не исключено, что это неспроста. Уловка. Свет, лившийся из-за барной стойки, тепло бликовал, отражаясь в бокале и в ее глазах. Мне показалось, что волосы у нее стали темнее, чем тогда, в "Музейной таверне": новый, более насыщенный каштановый цвет подчеркивал белизну кожи. Красивое платье оставляло открытыми руки и плечи. Обнаженная рука покоилась на медно-красном столике. Тонкий, но дорогой с виду браслет на запястье притягивал внимание к бледной коже и мелким голубым прожилкам вен на сгибе локтя.
Я сел и размотал шелковый шарф. Ясмин неотрывно смотрела на меня. Выбирать напиток не было нужды, и, лишенный этого ритуала, я в растерянности бродил глазами по бару, картинам на стене - да по чему угодно. Наконец я снова взглянул на Ясмин, и, клянусь, она повела бровью. Едва заметно.
- Итак, - сказал я.
- Итак, - сказала она.
- Отлично выглядишь, - выдавил я.
- Спасибо. - Она чуть повыше подтянула тоненькую бретельку.
- В меню уже заглядывала?
Рядом с ее прелестной рукой, белоснежной и голубовенной, лежали две большие картонки меню. Я схватил одну, и мне повезло: она раскрылась надвое, так что я мог хоть ненадолго укрыться. Когда я вынырнул обратно, чтобы высказать предпочтение багету, Ясмин сидела, подперев рукой подбородок, и все еще улыбалась. Она подозвала официанта и заказала по багету каждому.
- Прости, но я позабыл, по какому поводу встреча, - сказал я.
Она притворилась, будто чуть не охнула.
- Ха-ха! - продолжила она. - Ха-ха!
Не знаю уж, что ее так насмешило: я ведь спрашивал всерьез. Кажется.
- Я к тому, что не помню, кто кого сюда пригласил: я тебя или ты меня.
- По-моему, мы пригласили друг друга.
- Да ну?
- Ну да.
Она сверкнула глазами, и это мне кого-то напомнило. Ума не приложу кого. Я решил не брать в голову. У нее весьма оживленные глаза. Я имею в виду, что у некоторых людей взгляд тусклый и застывший, а ее глаза постоянно мерцали и двигались. Почему-то подумалось о компьютерных кодах, которые прячутся за изображением на мониторе. Мне больше нравилась мысль, что у нее это от живости ума, а не что-то автоматическое.
Почти все посетители паба были в деловых костюмах. Я спросил Ясмин, где она работает, и она вкратце рассказала. Я спросил, давно ли она там работает, и она ответила: даже слишком. Очевидно, эта тема казалась ей скучной, так как она все время пыталась перевести разговор на меня. А я раскусил этот трюк и, в свою очередь, отвечал ей тем же. Время от времени Ясмин изящно - и наверняка машинально - подтягивала бретельку платья. Уверен, что без малейшего умысла, однако этот непроизвольный жест постоянно возвращал мой взгляд к ее рукам и шее.
Принесли багеты. Прежде чем начать, я уточнил:
- А ты уверена, что не ты меня пригласила? В смысле, сюда.
- Ну да, но я откликнулась на твой призыв.
Это заставило меня призадуматься.
- На мой призыв?
- Ага. То, как ты на меня посматривал. Тогда, в "Музейной таверне".
- Очень жаль, - небрежно сказал я, - но не думаю, что я как-то особенно на тебя посматривал. Тогда, в "Музейной таверне".
- Неужели? - ответила она в тон мне, безупречно непринужденно. - Видимо, я ошиблась.
Я мысленно вернулся в тот день. Скрывать свои мысли и чувства я мастер - и точно ничем себя не выдал. Да и выдавать особенно было нечего. За исключением того, что я нашел ее привлекательной и позавидовал Эллису, у которого с ней, очевидно, что-то было. Но этого она никак не могла заметить. И у меня снова возникло гадкое подозрение. Что, если Эллис подослал ее шпионить за мной? Например, выведать что-то насчет книги. По крайней мере, это объяснило бы ее неестественный интерес к моей персоне.
- Как там братец Эллис? - невозмутимо спросил я.
- Братец Эллис? Откуда ж мне знать? Мы давно не виделись.
- Правда? Вы больше не встречаетесь?
- Вообще-то, я с ним никогда и не встречалась. Мы просто дружили.
- Дружили, значит…
- Ты его недолюбливаешь, да?
- Предпочту остаться без ушей, чем слушать его стишки.
- Ну, как я уже сказала, он в прошлом.
- А что в будущем?
Она взглянула на меня. И это был очень долгий, пристальный взгляд.
- Ты веришь, что иногда люди способны обходиться без слов? Взять тот день в "Музейной таверне"… Ты смотрел на меня - и говорил. Не раскрывая рта.
- Правда? Ну и что же я говорил? Не раскрывая рта.
- О нет, сегодня я не скажу. Когда-нибудь расскажу. Но не сегодня.
Я рассмеялся. Но не тем смехом, каким смеются из вежливости, или потому, что так принято, или особым смехом для поддержания беседы, которая не клеится. Это был настоящий непринужденный хохот, каким я не смеялся, разговаривая с женщинами, уже бог знает сколько лет.
- Чудная ты, Ясмин! - сказал я.
- Вот-вот. А у тебя бокал пустой. Закажем еще?
ГЛАВА 14
На следующее утро, когда Фрейзер проспался после кровотечения, а я очухался после своих шести пинт пива, я заявился к нему опять. Он был уже на ногах. Он предложил мне оценить ущерб, который я нанес его носу. Последний окрасился в бордовый цвет, но мне было не до сочувствия. Я ждал разъяснений.
- Мне надо поесть, - сказал он. - Поговорим по пути в столовую.
Столовая находилась в одном из больших зданий красного кирпича, стоявших несколькими сотнями ярдов выше по Аттоксетер-Нью-роуд. Путь туда лежал мимо викторианского кладбища, населенного каменными ангелами и отгороженного от тротуара черным железным забором. Затем нужно было взобраться на невысокий холм, а оттуда уже недалеко до женского общежития, где и была столовая. Фрейзер шагал очень быстро.
- Так в чем же прикол с псиной? Кто там не любит собак? - спросил я.
- Не кто, - поправил Фрейзер, - а что.
- Какое, нафиг, "что"? Ты можешь объяснить по-людски?
Он прокашлялся в кулак:
- Похоже, я вызвал какую-то нечисть.
Я невольно оглянулся. За мной, раскинув подрезанные крылья, парил один из каменных ангелов. На всякий случай я понизил голос:
- Что за хрень ты несешь, а?
Внезапно Фрейзер взбеленился, что, впрочем, никак не повлияло на его быстрый и размеренный шаг:
- А хули ты ждал я отвечу? Я и сам без понятия, что я наделал! Что я могу тебе рассказать, когда сам не врубаюсь?
Мы как раз свернули с главной дороги и подошли к воротам женского общежития. В столовую потоком шли студенты; кое-кто остановился посмотреть, почему это он на меня кричит.
- Этими ритуалами? - успокаивающим тоном спросил я. - Меловым рисунком на полу?
- Да, - сказал он. - Точно не знаю как. Но что-то я вызвал. И оно все еще там.
Я застыл как вкопанный. Он тоже.
- Что?
- Что слышал.
Я посмотрел ему в глаза и увидел в них неподдельный ужас. Всю его невыносимую чванливость как рукой сняло. Передо мной стоял сбитый с толку испуганный ребенок, которым он в действительности и был.
Сотни вопросов роились у меня в голове, отпихивая и расталкивая друг друга. Вдруг оказалось, что дошагать по узкой дорожке до ворот общежития так же мучительно, как пройти сквозь строй. Я стоял в общей давке и хаосе, ошалев и не в силах собраться с мыслями. Вокруг моих ног кружились на ветру несколько табачно-бронзовых листьев. Фрейзер потопал дальше.
Я быстро его догнал, но следующие несколько сот ярдов мы шли молча. В конце концов у меня вырвалось:
- Штука, которую ты вызвал… Что это вообще?
- Понятия не имею.
- А на что хоть похоже?
- На тень. Только ты ее не видишь, а как бы чувствуешь. И еще запах: в том месте, возле нее, всегда странно воняет.
Мы вошли в столовую через вращающиеся двери, взяли пластиковые подносы и встали в очередь к раздаче, а за нами тут же выстроились гуськом другие студенты. Пришлось замолчать.