– Сейчас кофе сделаю.
– Не надо. Дай лучше выпить. У тебя что?
– Коньяк, водка.
– Налей немножко коньячку. Может, ты тоже выпьешь? С поездкой разберёмся. Такси есть. Видно будет.
"Илана так и не перешла на ты. Разберёмся. Может, хочет остаться. Вот и разберёмся".
Сначала они приняли душ. Вместе. Под струями воды это получалось не хуже. Но всё же заканчивали они столь удачный вечер в постели. Руки у ней вначале были холодными, но после душа он прикосновение их просто не ощущал, пока она не перешла границы спокойных областей. Но тут уже не имело значения, теплы ли руки иль холодны.
"Как всё просто. И никаких лишних слов. Но о чём-то всё же надо говорить. Это с Иланой можно было молчать. С Ариной… А если бы Дина дожила до нынешних дней… А где Арина?".
Поскольку он выпил, то домой он её отвёз утром, перед работой.
* * *
Ефим Борисович прохаживался поблизости от входа в галерею и поджидал Лену. Он подошёл к углу дома, и вдруг из-за угла прямо на него вышла Илана с каким-то мужчиной. Ох, эта, вечно ожидаемая, система "вдруг"! Дождался. Ефим, будто не существует инерции, застыл словно столб. Сильный характер Иланы, видно, тоже дал сбой. Она изменилась в лице – то ли испуг, то ли растерянность, то ли… И всё же Ефим первый отреагировал на встречу:
– Здравствуйте, Илана Владимировна.
– Здравствуйте. – А теперь больше растерянность, чем испуг. Хотя… – … Поз…познакомьтесь… Доктор… Ефим Борисович. Григорий Анатольевич… Мой муж.
Ефим Борисович чуть поклонился и протянул руку. Григорий Анатольевич, видно, замешкался, что-то уронив, и нагнулся, поднимая какую-то бумажку, не заметив протянутой руки. Ефим разглядел – это был пригласительный билет, по-видимому, на этот же вернисаж, откуда только что вышел он.
Илана молчала, то ли выжидая начала разговора, то ли собираясь начать прощаться. Ситуация неловкая.
– Как наша больная, Илана Владимировна? – Спасительный, обычный для докторов, повод начать разговор. Не говорить же: "Какая хорошая погода. Конечно, в такую погоду приятно погулять". И вообще, какую же больную имел ввиду Ефим Борисович?
Илана тоже доктор, поэтому и ответила вполне профессионально:
– Спасибо. Благополучно. Не жалуется.
Вмешалась третья сила: А может, и первая:
– Кто, Иланочка? У вас общие больные?
– Да нет… – Илана чуть помолчала, как бы вспоминая имя больной, но, на самом деле, скорее всего, придумывая. – Доктор…
Ефим Борисович, имея больший опыт, чем Илана, нашёлся быстрее, хотя… Ведь, кто ж её знает, что она говорила. Так можно поставить её в неловкое положение.
– Я об Ашхен Кареновне.
– А, понял. Вы тот хирург, что оперировали нашу Ашхен? Очень рад. Очень рад. Приятно познакомиться. – Григорий Анатольевич протянул руку и они утвердили знакомство рукопожатием. – Тогда мне всё понятно. Имя ваше почему-то не произносилось. Страна должна знать своих героев. Спасибо вам.
– Большого героизма тут не было.
Илана переводила глаза с одного на другого. Молчала.
– Ну, как же, Ашхен мне говорила, что вас под вечер уже поймали. Вы уже домой уходили. В свободное время своё – значит уже героизм. Ашхен говорила, что вы дружите с Иланой. А имя не называла.
– Да мы с коллегой часто пересекаемся на почве человеческих недугов.
Ефим Борисович начал осваиваться с двусмысленной ситуацией. Илана молчала. Наверное, боялась сказать что-либо неточное. Не было у неё подобного опыта.
– Недуги, болезни, борьба с ними, в наше время важная и прочная основа для человеческих контактов.
Илана молчала.
– Да, конечно. Особенно в моём возрасте. Илана Владимировна обещала, что, когда придёт моё время, она возьмёт на себя бремя борьбы с моими старческими недугами.
Илана молчала.
– Вы не производите впечатление страдающего старческими недугами. – Григорий Анатольевич засмеялся. – Вполне мужчина в соку. Никак не старик. – Илана молчала. – Что ты молчишь? Я прав, Илечка?
– Хм. Как интересно вы создали это уменьшительное. Что-то вопросительное: или?
– Вопросительность имени этого мне в голову не приходила. Ефим Борисович, вы у Ашхен были? Или у нас? Наши квартиры на одной площадке. А она как раз сегодня говорила, что хотела бы вам показаться. Сам Бог нас сегодня воссоединил. Если вы свободны, может, сейчас и поедем.
– Гриша, нельзя же так, не предупредив Ашхен. Может…
– Если можно, чуть позже. Я отвезу даму, с которой я был на выставке и приеду.
Илана молча пожала плечами. Доктор видел – муж нет. Доктор пренебрёг пожатием. Муж на бумажке записывал адрес. И стал объяснять подъезд к дому. Ефим Борисович дом знал, а квартира была ему неизвестна. Он взглянул на Илану. Показалось, что выступили слёзы… Да, нет… Показалось. А может, ему этого хотелось… Может. Ждал.
Илана с мужем уехали, а вскоре и Лена подошла.
– Ты чего какой не такой?
– С любимой встретился.
– С Иланой?
– Откуда ты знаешь про неё?
– Да все знают. Секрет Полишинеля! И от этого такое лицо? Знаешь…
– Не надо Лена…
– Что не надо-то! Ну, давай, давай. Страдай, тюфяк. – Лена резко развернулась и пошла. Он не стал догонять.
Бензин не жалел. Проехал по всему Садовому кольцу. Прокатал время. Остановился на прежнем месте.
Ехать – не ехать. Как быть или не быть. Уже сколько раз за последнее время он воздвигал альтернативность бытовых проблем на уровень гамлетовских. Собственно, не бытовых – любовно-сексуальных. А что может быть выше в нашей повседневной жизни? Что строит жизнь? Не подготовка же к войне. "Любовь, голод, тепло. – Подумал он, почувствовав аппетит и с надеждой, что раз позвали, значит накормят. – Познабливает. Это-то от нерва".
Ещё недавно в ожидании Иланы он ни о какой еде и думать не мог. Все нутро его заполнялось ожиданием. А сейчас есть захотел. Холодно стало. Любовь… не ослабла, но как-то переиначилась. Появился муж, и в душе родилась какая-то игра. Это не чистая любовь безо всяких примесей. Так было. Игра – политика. Чувствовал ли он сам это? Он стремился сохранить дружбу с ней в любом качестве. Не терять же её полностью. Для чего жил, если любезные душе его люди будут уходить лишь в память?
И это уже была игра. Он думал – считал. Любовь ценна бездумностью. Чистотой чувства. Ум воспитывал отношения к чувствам, породил нынешнее, нынешнюю любовь… и уходи. Ум – ты сейчас не нужен.
Они мирно сидели за столом. Ашхен Кареновна задала уже все свои вопросы. Получила добро на самостоятельную жизнь без родственников.
– Если ведь что, то Илана Владимировна так же шустро, как и в тот раз, найдёт вам необходимую помощь.
– Конечно, конечно. – Весьма лаконично отреагировала Илана.
– Илечка сегодня у нас малословная. Погода что ли действует. А, Илечка?
– Возможно. – И пошла, по-видимому, хозяйничать на кухню.
– Вот и ходит туда-сюда. Я ж говорил, что лучше бы нам на кухне сидеть. Всего нас… ну с Ирой, с дочкой пять.
Илана входя, услышала и сказала:
– Ефим Борисович не любит на кухне.
– Вот хозяйка у меня. Уже успела узнать вкусы гостя.
Григорий Анатольевич также пошёл на кухню. Илана просила помочь. Дочка Ира сидела у окна в кресле, читала и не принимала участия в разговоре. Но Ефим Борисовичу очень хотелось включить её, послушать, что и как она говорит. Он неплохо освоился в сложной этой ситуации. Видно, помогал ему весь его прошлый опыт. Пока они с Иланой были, так сказать, один на один, вся его прошлая жизнь как бы улетела без всяких следов. Но чуть вернулась неправедная ситуация, чуть его нравственность вошла в прямое соприкосновение с моралью, как тотчас вернулась изворотливость опытного блядуна.
Но тяга видеть Илану оставалась и он, вперившись в дверь, замерев, словно охотничья собака в стойке, ждал возвращения его бывшей деточки. Ещё и ещё раз увидеть её. Сказать он ей ничего не мог, услышать мог почти односложные звуки, так хоть насмотреться…
И молчаливая девочка его смущала. Почему она молчит? Она ж почти свидетель. Эх, рассказала бы, да стала бы его … сообщником что ли? Мечтал, мечтал доктор о несбыточном и невозможном.
Он решил включить и Ирочку в орбиту их жизненной толчеи.
– Ирочка, а чей это портрет висит на той стенке?
– Это фотка бабушки Иры. Она сейчас в Канаде со своим вторым мужем. Там и сестра её с сыном. Как дед умер, они вскоре и уехали.
– А вы?
– Мама говорила, что она папу будет ждать. Что он придёт, что она верит… Ну, и… а что на самом деле, это у мамы спросите точнее.
– Мне плохо видно издали. Что-то знакомое. Она где жила? В Москве?
– Конечно. Мы уже несколько поколений москвичи. А вы подойдите поближе, посмотрите.
Ефим Борисович подошел. "Боже, как похожа на постаревшую Арину. Та рыжая, а эта серая какая-то. Наверное, седая. Очень похожа".
– Ирочка, а как зовут бабушку?
– Как и меня. Баба Ира.
– Ну, ты-то не баба, а просто Ира. – Попытался улыбнуться. – Её всегда и дома так звали? Или вот папа зовёт маму Илей. А бабушку?
– Дед её звал Ариной. Она и сама это имя любила больше.
У Ефима Борисовича защемило сердце.
"Я ведь не знаю, сколько лет Илане. Боже мой! А когда это было у нас. Сейчас я не высчитаю. Да нет – не может такого быть".
– Ирочка, а бабушка рыжая была?
– Ефим Борисович, я её знаю уже седой. Говорят. А что это у вас.… А вот и мама. Мам? А баба Ира рыжая была.
– Да. А чего тебе вдруг …
– Ефим Борисович спросил.
Илана повернулась к нему:
– Что с вами, Ефим Борисович? Покраснели. Вам плохо?
– Нет, нет. Сейчас пройдёт.
– Что пройдёт?
– Покраснел – значит, давление поднялось, наверное.
– Сейчас померим. – Илана пошла в другую комнату. Наверное, за аппаратом.
"Я же не могу спросить, сколько ей лет. Я не вспомню, когда это было. Вот Дина все даты помнила. Но про это она не знала. Наверное, сорок лет уже… Седая. И спросить про неё нельзя. Илана совсем тогда… Как же я так… И не знаю, сколько ей лет! Ни к чему вроде бы… Знобит. От нервов… Давление и подымается от… Чёрт с ним… Неудобно… Панику поднял… О какой любви… Старик, а туда же… Неужели, это могло быть?… Нет, нет. Она струйкой дыма пыталась проткнуть моё колечко. Тогда не получалось… Как приятно, когда она прикасается… Конечно… Сейчас намерит… Не то… Вижу. Как нехорошо…"
– Илана… Сейчас пройдёт, пройдёт… сейчас.
– Возьмите эту таблетку. Под язык.
– Вижу, знаю. Я доктор, Иланочка. Помнишь? А мама пишет, звонит?
– Причём тут мама?
– Так, к слову пришлось. А сколько ей лет?
– Ефим Борисович… – Она отошла к телефону. И говорит то ли мужу, то ли дочери. – Он не адекватен. Причём тут мама!
– Илечка! Надо скорую. Или пусть до утра у нас…
– Не называй меня, пожалуйста, Илечкой… Надоело…
– Ты что?! Ты-то чего не адекватна. Надо его уложить на диван.
Ефим Борисович поднялся.
– Я поеду. А то совсем развалюсь. Доченька… Это я… Нет…
Григорий Анатольевич придержал его и вновь усадил.
– Ефим Борисович, надо "скорую" вам.
– Да вы что! Я сам. Домой…
– Ефим Борисович, в какое положение вы ставите меня, врача? Ну, давайте, я вас отвезу к себе в больницу. Там сделаем электрокардиограмму и решим.
– И я с тобой. – Поддержал Илану муж.
– Нет, нет. – Замотал головой Ефим Борисович.
– Нет. Гриша. Я сама отвезу.
– А если…
Илана так резанула его взглядом, что он не продолжил.
Включилась доселе молчавшая Ашхен:
– Меня довезла прекрасно. А как я узнала, было опасней…
Ефим Борисович и Илана усмехнулись оба, но уж очень по-разному.
"Да. Пусть отвезёт. Если одна. Узнаю, сколько ей лет. Ничего себе… Ну, болит немного. Ерунда. Сейчас пройдёт. Да, да, да. Пусть отвезёт сама. Да, да, да, – это я помню. Ой, да, да, да… Зачем нам этот марафон. Ой, а ведь и Арина поминала марафон. Как вчера. Почти полвека… Да, да. Поехали. Именно так. Увезёт. Увезу…"
И поехали.
И увезла.
И увёз. – Система "вдруг" сработала.