- Не волнуйся, - сказал Макс. - Я передам ей. Лабиринты "Мега-44-го" здорово смахивали на бомбоубежище: в полумраке здесь и там бродили чем-то занятые люди - они курили в тупиках, шуршали бумагой, трещали клейкой лентой, пили кофе на ступеньках и завтракали прямо в коридорах. И все как один провожали взглядом ее с Максимом. "Или у тебя просто развивается паранойя", - подумала Лиза. Да. Отличный диагноз. Браво, Элиза Фрейд. Хотя, если по-хорошему, она всегда была слабым психологом. Именно поэтому ее занесло на телевидение. Со всеми ей подобными. Спустя месяцы полноценности Лиза потихоньку заскользила в пропасть несовершенства… и ей даже это нравилось. В самобичевании виделся некий извращенный отдых. Который так нужен был ей в этот миг. Они вдвоем нырнули в лифт. Его тяжелые двери сомкнулись, отрезав шум, чужие голоса и студийную беготню. Кабина заскользила вниз, неторопливо минуя один этаж за другим. "Только никаких попутчиков", - думала Лиза. Пожалуйста. Не сейчас. За то время, пока они с Максом вышли на первом и миновали стеклянную будку охраны, Лиза потеряла добрые полсотни килокалорий. Или как их там.
- Ладно, - сказала она. - Что мы теперь будем делать?
- Ты берешь машину и едешь домой. Выспись и отдохни, теперь нам будет сложнее.
- Я не устала.
- У тебя глаз дергается.
- Ладно… - спорить у нее точно не хватало сил. - А потом?
- Вызови уборщицу, пусть уберет после строителей. Пройдись по магазинам. В общем, что я тебе рассказываю - развлекайся. До эфира тебе нужно быть в форме.
- А ты?
- Я договорюсь насчет ноута, и в аэропорт. Сниму материал, отправлю в монтаж, и назад. Или переночую в Ташкенте. Сам отдохну. Надеюсь, там будет трава или что-нибудь.
- Боже, и я хочу, - простонала Лиза. - Как я хочу куда-то уехать.
- Езжай, - Максим вытряхнул из пачки сигарету. - Главное, не дольше, чем на пять секунд. Он щелкнул зажигалкой и развернулся к ветру спиной.
12 апреля 2005 года
Площадь любой односвязной области, - думал он. Режешь фигуру прямой линией. Берешь интеграл по каждой из двух половинок.
Складываешь. Площадь любой двусвязной области. Разбиваешь на две односвязные.
Вычисляешь для той и другой. Вычитаешь. Закон сохранения. Изменение массы равно общий поток через поверхность… Изменение энергии… Нет, это не в счет, это плохо давалось ему и прежде. "Каждые семь лет", - повторял себе Дима, - "клетки человеческого тела полностью заменяются новыми". Кроме нервных. Те в основном умирают, и с ними гибнет информация. Всё подряд - воспоминания, знания, умения. Старые тревоги и секреты. "Вот только сначала погибают те клетки, что на поверхности", - думал он. Потому, когда тебе сто лет, ты помнишь вещи из древности, из самых глубин, и забываешь то, что было вчера. Это и не давало ему покоя. Дима отлично всё помнил. Пару дней назад Максим вернулся откуда-то с юга, и вчера ему пришло оттуда письмо. Тяжелый конверт. Лиза начала бегать кроссы по утрам. Где-то в дорогом спортивном центре, у которого был свой лес, огороженный бетонным забором. Сам Дима опять до ночи торчал в редакции, обучал пару внештатников. Опять девочки - в "Ритм-н-блюз" почему-то шли одни девочки. Потом он шел домой через город, хотел немного срезать и заблудился. Вокруг шуршала и ворочалась тихая весенняя ночь. Повернув с Ленинградского, Дима нырнул во тьму. Мимо потянулись темные пустыри и дворы. Он словно плыл в неподвижном космосе, и на чужих домах переливались огни, а позади них, в небе, кружили созвездия. Вокруг тянулся огромный незнакомый мир, и Дима едва мог дышать от восторга.
Он брел напропалую, почти не следя за направлением, и готов был идти так вечно - в его распоряжении была и ночь, и следующий день, и целая жизнь. Он снова видел детство, черную кромку леса и покосившиеся вехи телеграфных столбов. Они с парнями сидели на бревнах, пили теплый самогон из большой эмалированной кружки. Такими звездными ночами кто-то всегда заводил речь насчет религии, и они обсуждали, что будет после смерти, куда ты попадешь, и как там всё организовано. И спорили, не без мата и оскорблений, как устроена вселенная, и что бы делал каждый из них, если бы жил тысячу лет. С годами ему надоело. Разговоры повторялись, и Дима начал понимать, что дай любому здесь тысячу лет, он так же просидит на полене, харкая под ноги и рассуждая, что бы сделал, если бы жил в десяток раз дольше. Тогда Дима и решил уехать, и уговорил родных послать его документы в университет. Денег на поступление ему не дали бы - не один такой - у Димы было три родных брата, пять родных сестер и еще столько же двоюродных.
Поэтому он выбрал теормех - экзамены были сложные, зато конкурс низкий, престижа никакого. Его друзья уже повзрослели, женились, успели завести детей и проблемы с милицией, кто-то сел, кто-то умер, кого-то забрали в армию. Дима занимался целое лето с паническим остервенением, сдал экзамены на четыре и окончательно закрепился в звании ботаника. Когда он приезжал домой на каникулы, все лезли к нему с разговорами о тракторах и моторах. Даже родители считали, что Дима учится на механизатора. Наверное, потому он и остался на кафедре. За лаборантами сохраняли место в общежитии, хотя ночевать всё равно приходилось где попало. Два года он включал компьютеры, носил парты, разгружал машины, переключал слайды на конференциях. И сидел на шатком стуле в преподавательской. Здесь без перерыва крутились доценты и ассистенты, они пили коньяк из пластиковых стаканов и говорили о науке. О том, как устроена вселенная, и что такое жизнь, и о том, что скоро в медицине произойдут открытия, после которых человек сможет жить практически вечно. Минимум тысячу лет. Тогда как раз была весна. В окно рвался мокрый ветер, и Дима не выдержал. Он взял лист бумаги и написал заявление. Когда спросили - почему, он сказал "мало денег". Они поняли. Всем платили мало. Дима бросил заявление в отделе кадров, спустился по главной лестнице, вышел наружу и едва не захлебнулся от чувства свободы. Через месяц его призвали в армию. В его документах кто-то написал: "механик-водитель", и Диме пришлось учиться водить. Ему помогли более сильные и опытные сослуживцы - под их руководством он неделями ползал туда-сюда между кроватей, толкая перед собой тряпку и озвучивая поворотные сигналы. И закончил службу водителем с категорией. Дима не забыл ничего. Он мог воссоздать каждую важную секунду, каждое переживание. Он гордился своей памятью. Вчера под утро, когда небо меняло цвет, окрестности внезапно стали знакомыми, Дима узнал свой подъезд, и мир сузился, и предметы в нем заняли свои места. Ухабистый асфальт. Бетонная урна. Зеленая дверь. У порога он выронил мобильник и поцарапал экран. "Вот так", - подумал Дима, растерянно полируя стекло большим пальцем. Конец любой вещи начинается с первой царапины. "Не только вещи", - поправил он себя. В квартире было тихо и пахло свежей бумагой. Он вытащил из кармана фото Синицы и опять не узнал ее. В пляшущем комнатном полумраке Дима снова и снова разглядывал мятый листок, но видел только незнакомую девушку. Синица исчезла.
19 апреля 2005 года
- Слушай, реально, не стоило бы здесь курить, - второй Максим качнул подбородком в сторону белого диска на потолке.
- Детектор, - Макс откинул голову и пустил в потолок густую дымную спираль. - Как видишь, подделка. Не работает. А знаешь, почему? Скажу, почему.
- Нет, ну я понимаю, если б не дудка, - парень нервно выглянул из комнаты. - Всё-таки, статья…
- Потому, что всем наплевать, - объявил Максим. - В каком-нибудь хранилище - всё работает - сигнализация, порошок. Или в монтажной. А здесь что? Продюсеры? Да и хер с ними. Угощайся. Он подвинул навстречу второму Максу фольгу с прессованной марихуаной.
- Из Ташкента. Запаял, отправил себе до востребования. Когда-то постоянно так делал. Максим номер два яростно рылся в карманах.
- Я почему зашел. Девочка та, помнишь… - он поднял указательный палец и задумался. - Аня, правильно? Так вот, совершенно вылетело из головы - я же денег у тебя занимал…
- Оставь, - сказал Макс. Он затянулся полной гильзой и с удовольствием закашлялся. - Тьфу… денег у меня теперь как говна, угощайся, говорю.
- Нет-нет-нет, - запротестовал второй Максим, листая бумажник. - Я не согласен, мы тогда отлично съездили, у меня был замечательный секс, и я просто не могу… сколько там было? Шампанское, правильно? Он выложил на стол пару мятых купюр - осторожно, чтобы не задеть квадрат из фольги.
- Угощайся, говорю, - повторил Макс. - Забить тебе один?
- Н-нет, ты знаешь, пожалуй, нет, я пас, работать еще всё-таки. И ты бы сам осторожней, в конечном итоге…
- Да брось ты, - сказал Максим. Он развернул к себе монитор. - Всё под контролем. Это же не пьянство на рабочем месте.
- У тебя глаза красные.
- И кто меня видит? И вообще, - он засмеялся. - Такой умный, а сам-то? Когда нюхал в последний раз? Вчера вечером?
- Ой-й, - Макс номер два сморщил лоб. - Даже не напоминай. Эта смесь новая, это был пиздец. Куда-то нас понесло среди ночи… Какая-то стройка, собаки. Меня жена искала.
- Ну вот, - Максим стряхнул холодный пепел широким ленивым жестом. И правда ведь, не пьянство. Макс не терял контроль. Он был расслаблен, остроумен и сообразителен.
- В чем, кстати говоря, и заключается суть телевидения, - сказал он, пометив точку во фразе тлеющим концом гильзы. - Уделанные трудятся для уделанных. И берут за это сотню баксов в час.
- А ты правда трахаешься с этой, как ее, психиаторшей? - живо спросил Максим номер два, но Макс его не слушал.
- И мы подходим к вопросу справедливости, - говорил он. - Какие-то люди производят говно, получают за это большие деньги и спускают их на что хотят - а другие жрут это говно, причем сами платят. И внимание, вопрос: должен ли я уважать их лишь за то, что живу за счет них же? Хоть на грамм? Когда Максим прервался, чтобы набрать в легкие дым и задержать дыхание, второй Макс тут же отпросился и вышел, законопатив дверь наглухо и снова бросив его наедине. В этот раз Максим не был против.
Он подобрал одну купюру, подумал секунду, и весело свернул из нее косяк. Потом оттолкнулся, не вставая, подгреб к маленькому окну и распахнул его до отказа. Снаружи наливались красками весенние сумерки, а грудь Макса приятно грели изнутри густые вяжущие смолы.
Зверски хотелось пить, но это было неважно. Всё прошлое стремительно теряло значимость перед его молодостью и новой весной. Даже Лиза. Она бросила курить - просто так, без всяких усилий - сказала, что ей больше не хочется. Максима это весьма расстроило, хоть он и не подал виду. Теперь на перекуры Макс ходил в одиночку, поговорить было не с кем, да и вообще. Он попытался бросить сам, выдержал полтора дня и понял, что дело того не стоит. Максим раскурил косяк и закашлялся. Деньги горели плохо и давали жирный едкий дым с отдаленно знакомым душком. "Говно", - подумал Макс. Он засмеялся. Точно. Говно и есть. Лизка в последнее время определенно загонялась. "Я буду очень рада, если ты найдешь себе кого-нибудь". Нет, это его просто убило. И ладно. Макс ухмыльнулся, потягивая косяк из банкноты. Так и быть. Опробуем кого-нибудь из этих остроносых москвичек.
Элементарно. Его фото, кстати, в каждом таблоиде. А с машиной - так и вообще. "Привезу домой телку, и посмотрим в твое радостное лицо", - думал Максим. Психиаторша. Он хихикнул и вышвырнул догоревший косяк в окно, прямо в гудки машин и свежий уличный шум, в густой квадрат вечернего неба.
26 апреля 2005 года
Лиза теперь жалела, что поручила Катьке выбрать заведение. Да, интерьер был ничего, и посетителей мало - но это оказался жуткий, дешевый, жирный фаст-фуд. Лиза не ела такого ужаса со времен учебы.
Картошка-фри, сырные медальоны, куриные ломтики, - в каждом названии слышался приговор… и непередаваемое, почти сексуальное искушение.
- И все-таки, неужели рядом нет чего-то лучше? - спросила Лиза, мысленно уже прикидывая: допустим, блинчики. Если курятина вареная… тесто на воде… сметана не очень жирная…
- Лучше - ничего нет, - отрезала Катька, бывшая Анжелика. - И вообще, не все здесь телезвезды, и не всем пофигу, сколько башлять за кофе.
- "Лучше" не значит "дороже", - сказала Лиза. Так, блинчики ладно. Дальше, котлета в панировке. Нет, это ужасно. Пельмени домашние. И того хуже. - Можно ведь суши какие-нибудь.
- Суши?! - Катька словно выругалась. - Ты издеваешься, что ли?
Знаешь, сколько платят на государственном?
- И сколько?
- Короче. Прекрати меня смущать, у тебя это отлично получается.
Ты что берешь? Тяжело вздохнув, Лиза глянула по сторонам, но деваться было некуда. Они уже стояли у кассы, и девушка в зеленом фартуке с виноватой улыбкой ждала заказ.
- Так, я буду, - сказала Катька, не дождавшись ответа. - Картошку-фри, кальмаров-фри, бутерброд с ветчиной и сыром… и блинчик вот этот. И кофе. Ну, определилась? Тебе что?
- Домашние пельмени, - сказала Лиза, глядя в сторону. - И суп с фрикадельками. И салат. "В принципе, если суп и салат, получится не так вредно", - подумала она. В процентном отношении.
- Пить что-то будете? - спросила девушка. - Скажите, а это вы ведете ту передачу, да? Я смотрела много раз. Так классно, особенно когда было с болотом - это по-настоящему? Лиза дернула плечом и неопределенно кивнула. Она вообще не помнила, что там было с болотом.
- Ой, а как у вас это получилось?
- И чай, пожалуйста, - Лиза откашлялась. - Без сахара.
- Десять минут, - сказала девушка и крикнула через плечо. - Картошка, кальмары, ветчина-сыр, блинчик, пельмени, суп с фрикадельками! Чай, кофе сразу?
- Да, несите, - распорядилась Катька. Она прошагала к столикам и с диким скрежетом отодвинула табурет. - Ну что, рассказывай, как оно.
- Ой, - сказала Лиза, когда они уселись. - Даже не знаю, с чего начать.
- Я так поняла по телефону, вами теперь командует мамочка-балерина.
- В общем, да. Она и остальные… Вообще, по сути, мало что изменилось. Лиза так же ходила на эфиры, так же уставала и дома падала без сил, едва успев раздеться.
Но прежде в этом был ее выбор, и когда студийное напряжение оставалось позади, а дома набиралась ванна, и на чистенькой свежей кухне ждал чай… В такие минуты Лизе казалось, что ей больше нечего желать, и всё на своих местах, и пускай дела пойдут как угодно - у Лизы было счастье, полное и безраздельное. Теперь же всё стало по-другому. Из автора она превратилась в исполнителя. Теперь от Лизы вечно что-то требовалось, за нее всё решали другие, какие-то странные, неугомонные люди, которых она едва знала в лицо. Они хотели, чтобы Элиза пела. Хотели, чтобы она выпустила книгу. У них был договор со студией на июнь. С писателем договорятся ближе к осени. Свое будущее заменилось для нее чужим. Лиза начала переживать из-за болезней. Любая ее простуда могла нарушить чьи-то планы. Любой ушиб или перелом мог всё перечеркнуть.
Даже головная боль в неподходящее время способна была сдуть весь карточный домик, которым стала ее судьба; и что делать потом - Лиза понятия не имела. Она стала бояться курения - в паре с такими нагрузками запросто может вызвать рак. Она пошла в дорогой бассейн и начала бегать кроссы. Ей страшно было даже поесть лишний раз.
- Я тебя понимаю, - сказала Катька. В этот момент Лиза отправила в рот последний домашний пельмень, и ей стало неловко. В остальных ее тарелках уже было пусто. "А, чёрт с ним", - решила она. Приятно же. Когда-нибудь можно себе позволить, тем более, после тренировки.
- В общем… а твои как дела? - спросила Лиза, чтоб увести разговор подальше от еды.
- Да что мои, - Катька махнула рукой с яркими ногтями. - Всё как обычно, по большому счету. Делаем выпуск, наверху кому-то что-то не нравится, нас трахают, и все довольны. Ты лучше скажи, как там, это самое. Продюсер твой, как его?
- Максим, - ответила Лиза. Она не стала говорить "я с ним, кстати, не встречаюсь", и всё такое. Катька не подразумевала этого прямо, а Лизе и так надоело поправлять всех и каждого. - Он купил машину. В кредит, шестисотый "мерс".
- Шести… - Катька шумно поперхнулась кофе. - Он чё у тебя, бандюган? Зачем?
- Его спроси, - Лиза и сама не знала. Дима тоже не понял. Когда Макс вытащил их на улицу показать "мерседес", Дима трижды обошел его, глянул под колеса и сказал:
- Ты же сам смеялся, что твой папа купил себе такую.
- Во-первых, - ответил Максим, размашисто хлопнув ладонью по черному капоту. - Я не смеялся. И никогда не говорил, что смеялся. Во-вторых, это надежно, это стиль, это качество. Это лучшее, что сейчас есть на рынке. Катька закурила, позвала официантку, заказала пепельницу и взяла меню.
- Теперь он без денег, - сказала Лиза. - И не дай бог шоу накроется. С этим кредитом на восемь лет. На восемь лет. Что тогда делать - я просто не знаю.
- Короче, еще я буду мороженое, - отозвалась Катька, глядя в тонкое меню. - И, наверно, снова по кофе. Ты?
- Н-не знаю, - сказала Лиза. - Там был какой-то фруктовый десерт… честно, я очень боюсь поправиться.
- Амфетамин пробовала? Некоторым вроде помогает.
- Ну, знаешь. Некоторые и глистов себе специально заводят. Я пока что в своем уме.
- В общем, кофе, чай, мороженое, фруктовый десерт, - перечислила Катька официантке, и та ушла за подносом. "Черт с ним", - повторяла себе Лиза. Просто свежие фрукты. И немного сливок. После тренировок ее всегда мучил дикий голод.
- Иди в журналистику, - посоветовала Катька. - Те же яйца, те же эфиры, зато мозги парят так, что не поправишься. И жрать можно что угодно.
- Мне просто нужен отпуск, - Лиза покачала головой. - Чтоб отстали хоть на время, а там с новыми силами… Прибыл десерт и, к сожалению, это были не свежие фрукты, а печеные ломтики, доверху залитые приторным сиропом. Лиза отхлебнула чай и скривилась - на этот раз официантка забыла и добавила в него сахар. Из кухни потянуло горелым жиром, и в кафе стало душно.
Беззаботная Катька терзала свое мороженое, а Лиза ерзала на табурете, мечтая сбегать в туалет и сунуть два пальца в горло. Ее распирало от тяжелых углеводов и чувства вины. "Поздравляю", - думала она. Скоро. Уже скоро у тебя будет не только известность и личный водитель, но и прекрасная, новенькая звездная булимия.
26 апреля 2005 года
Девочка из персонала, худая и длинная, как цапля, носила вязаный свитер, под которым угадывалась такая грудь, что Максима продирала дрожь, когда он представлял, как накроет ее ладонями, в идеале - стоя позади. Отбеленные волосы девочки рушились на ее плечи шелковой лавиной, а каблуки туфель были вдвое выше тех, что Максу доводилось видеть на Лизе. Хоть это и не имело значения.
- Но ты с ней живешь, ага?
- Я тебе уже объяснил. Мы снимаем квартиру вместе. У меня своя комната и свои дела, у нее - своя.
- Но дома курить она тебе не дает, что ли? Просто, чё тогда мы курим здесь? Они сидели в машине у подъезда. Девочку звали Света, и она работала гримершей Лизы, хоть это тоже не имело значения. (Аня, правильно?)
- Слушай, - Макс нетвердо засмеялся. - Короче, чего пристала. Тебе моя гламурная тачка не нравится? Так и скажи.