– От блин! – возмутилась продавщица. – А ещё городские! Деревню от села не отличают. В селе церква есть, а в деревне нет. Деревня – это вон… Трёшка.
– Ясно. Значит, не знаете Митяя?
– Неа.
– А кто может знать, не подскажете?
– Выпивку, говоришь, покупал? – задумалась продавщица. – Так у меня выпивку-то только дачники покупают. А местные все к Вальке за самогоном ходят.
– А где живёт эта Валька?
– Не эта, а этот. Мужик он, хоть и выглядит как баба. Совсем разжирел. В общем… – Она вырвала из блокнота лист и нарисовала схему, как добраться до Вальки.
– Здравствуйте, – кивнула Оксана, увидев на пороге бесформенное существо неопределённого пола.
– Ну, здрась, коль не шутишь, – высоким голосом ответило существо, окинув гостей настороженно-испуганным взглядом.
– Нам сказали, что вы можете помочь. Мы ищем человека по имени Митяй.
– Митяй?! – Заплывшие глаза Вальки чуть расширились. – А зачем он вам?
– Надо забрать у него кое-что.
Валька посмотрел на них как-то странно, немного подумал и сказал:
– Не… не знаю, – и попытался закрыть дверь. Но Александр подставил ногу между косяком и дверью.
– Ты чего? – визгливо возмутился Валька. – Не знаю я никакого Митяя!
– Знаешь! Он у тебя самогон покупает.
– Какой самогон? – плаксиво загнусавил Валька. – Это вам Людка сказала? Врёт она всё. Не гоню я больше!
– Ладно, врёт. – Оксана отодвинула Александра и снова взяла слово: – Мы ищем человека, который, возможно, раньше, когда вы ещё варили самогон, у вас его покупал. Помогите нам, пожалуйста, – и она помахала в воздухе пятисотрублёвой купюрой.
При виде денег лицо самогонщика искривилось. Оксане показалось, что это гримаса ужаса.
– Что-то не так? – Она оглядела купюру. Обычная пятисотка.
– Ну так что? Скажешь? – угрожающе прорычал Александр.
– Скажу, скажу! – закивал Валька и снова с опаской посмотрел на фиолетовую бумажку. – Проходите. – Он развернулся и, держась за стену, ушёл в дом, оставив дверь открытой.
– Это не входило в мои планы, – сморщилась Оксана, заглядывая в тёмные, заваленные хламом сенцы.
В комнате воняло чем-то прокисшим, но было относительно чисто.
– Как, говорите, его зовут? – переспросил Валька, грузно опускаясь на стул и тяжело дыша.
– Митяй, – раздражённо ответил Александр.
– Митяй? – проскулил Валька.
– Да что с вами? – спросила Оксана. – Вы знаете, где он живёт, или нет?!
Валька с тоской посмотрел на купюру в руках Оксаны.
– Так не живёт он больше. На погосте уже пару лет как.
– В смысле – "на погосте"? – опешил Александр.
– В смысле, что помер! – простонал самогонщик.
– Как помер? – обомлела Оксана. – Значит, нам какой-то другой Митяй нужен.
– Других не знаю. А тот Митяй… он мне как раз пятьсот рублей должен остался. – Валька поднялся и достал из комода тетрадку. – Вот, у меня всё записано, – бормотал он, листая. – Вооот… Митяй… Последний раз он приходил в декабре две тыщи третьего. "Дай, говорит, хоть праздник отметить". – Валька всхлипнул и вытер внезапные слёзы рукавом футболки. – А я ему: "Не дам! Ты и так уже должен".
А он прямо в ногах валялся, просил. Клялся, что после праздников заработает. Так и сказал: "Налей для ровного счёта, чтобы я тебе сразу пятихатку отдал". Я не поверил, конечно, но налил. А давеча он мне приснился. "Помяни, говорит, меня, а то холодно мне". – Валька вдруг разрыдался. -
А я ему отвечаю: "Мне и самому-то… Едва концы с концами свожу". А он: "Помяни, говорит, свечку поставь за упокой. Тогда приду, говорит, и долг верну". О Господи! – Валька перекрестился на икону, висящую в углу.
Оксана обернулась и вопросительно посмотрела на Александра. Тот пожал плечами.
– И что? Вы поставили свечку? – спросила Оксана.
– Как проснулся, так в церкву и пошёл. За десять рублей свечечку поставил.
Оксана положила пятисотку на стол.
– А точно других Митяев нет в деревне?
– Да кто ж их знает? Ко мне никакие Митяи больше не приходят. Ой, не приведи Господь! – ещё раз перекрестился он. – Вот спасибочки! Мне сейчас деньги позарез нужны. – Он накрыл купюру ладонью.
– А кем Митяй работал? – спросила Оксана.
– Да какое там работал? Так… дачникам огороды копал, дрова рубил. А тут взялся на развалюхе своей… ну, если кто на автобус опоздает, или срочно в город надо.
– На красном "Москвиче"? – спросил Александр.
– Откуда ты знаешь? – с опаской посмотрел на него Валька и вздохнул: – На нём самом. На нём и помер. Бензин закончился, и он встал между деревнями. Ночью. Да пьяный… в самый мороз. – Валька всхлипнул.
– Ладно. Спасибо, мы пойдём, – пробормотала Оксана и потянула Александра к двери.
– Слушай… Ты же не думаешь, что этот мужик мне привиделся? – спросил Александр, когда они вышли на улицу.
– А сам-то ты, случайно, так не думаешь? – Она нажала кнопку на брелке, автомобиль мигнул фарами и открылся.
– Я-то? – Александр сел в машину.
– Да не! – махнула рукой Оксана, заводя двигатель. – Скорее всего, тот мужик решил подзаработать. Но стесняется этого. Зачем ему своё настоящее имя тебе говорить? Вот и сказал первое, что на ум пришло.
– А красный "Москвич"? А сон Вальки?
– Ты хочешь убедить меня, что это был призрак?!
– Нет, не хочу, – пробормотал Александр.
Оксана вздохнула.
– Лыжи-то твои где теперь искать?
– А давай попробуем спросить у соседки бульдозериста. Может, она знает? Тот мужик сказал, что к ней не пойдёт денег просить, потому что и так уже всем должен.
– Давай попробуем. Куда ехать? – Оксана нажала педаль газа.
Выйдя из машины возле дома бульдозериста, Александр увидел, что на гараже висит новый замок.
– Никак Михалыч вернулся?! Уж он-то точно должен знать того мужика.
– Слава богу! – Оксана нажала кнопку звонка.
Залаял пёс во дворе, и через некоторое время калитка отворилась. Хрупкая женщина, закутанная в серую шаль, удивлённо уставилась на них.
– Здравствуйте! – начал Александр. – А Сергей Михалыч дома?
– Дома, – кивнула женщина. – Только он того немного…
– Пьяный, что ли? Ну, так праздники же! Можно и того.
– Да какие там праздники? – грустно махнула рукой женщина. – Бульдозер у нас угнали. Сейчас я его позову. – Она закрыла калитку и ушла. Через минуту вышел грустный, немного помятый Михалыч и протянул Александру руку.
– Это кто тебя так? – хохотнул он, заметив синяки под глазами.
– Привет, – сказал Александр. – Ещё только ленивый не спросил. Стукнулся по пьяни.
– Бывает, – вздохнул Михалыч.
– Это я угнал твой бульдозер.
– Ты?! Зачем?
– Он ещё спрашивает! – возмутился Александр. – Дорогу расчищать! Ты не заметил, что ли, что дорога на Трёшку расчищена?
– Так это… а что? Снегопад, что ли, был?
– Не то слово! Мело так, что Вовкин джип по самый капот завалило. А надо было срочно в город ехать.
– Фу! – облегчённо выдохнул Михалыч и заулыбался. – Ну, так чего стоим-то? Заходите!
Он провёл гостей в дом и закричал:
– Катерина! Неси закуски, будем праздновать. Бульдожик наш нашёлся!
– Не-не-не! – возразила Оксана. – Я за рулём, Александру тоже хватит уже праздновать.
– Как хотите, а я с радости выпью. Надо же! Хорошо, что не успел в милицию заявить. – Он поднял рюмку, символически чокаясь с гостями, и залпом выпил. – А в городе не было снегопада, – сказал он, закусывая. – Да и по прогнозам никаких осадков не обещали. Я потому с чистой совестью и отдыхал.
– Мы чего пришли-то… – сказал Александр.
– Чего? – удивился Михалыч. – Разве не машину мою вернуть?
– Ну, и это, конечно, тоже. Но ещё надо найти одного мужика. Ты его должен знать.
– Надо так надо. Как звать?
– Представился Митяем, но возможно соврал.
– Митяй, Митяй… Знаю только одного Митяя, но он вряд ли мог тебе представиться, – криво улыбнулся Михалыч, – поскольку уже давно преставился. Извиняюсь за чёрный каламбур.
– Это мы уже в курсе. Потому и говорю, что скорее всего соврал. Но ты должен его знать. Он мне помог бульдозер твой завести. И ещё он знал, что ты в город уехал.
– И что нам это даёт? У нас тут почти все умеют бульдозеры заводить и все знали, что я в город уехал. Как он выглядел-то?
– Тулуп, шапка, глаза. Ты сейчас скажешь, что у вас все в тулупах и шапках.
– И с глазами, – кивнул Михалыч, хохотнув. – А зачем тебе этот мужик?
– Да я у него в машине кое-что забыл.
– О! Машина! А номер какой?
– Да не смотрел я на номер. А машина старый красный "Москвич".
– Охо-хо! – вздохнул Михалыч и налил себе ещё водки. – Здесь этих красных "Москвичей" знаешь сколько!.. Нам в семьдесят каком-то… шестом, кажется… за высокие показатели на колхоз дали несколько штук. У нас даже шутка была, что село надо переименовать в Красную Москву. Даже не знаю, у кого ещё эти машины на ходу. Давно не видел, чтобы кто-то на них ездил. Но в принципе список написать могу, кого обойти. Если вещь ценная, то, конечно, надо искать.
– Ценная, – кивнул Александр. – Лыжи дедовы.
– Лыжи? – Михалыч засмеялся. – Так это твои? Вон они у меня в гараже лежат. Я ещё удивился, откуда у меня охотничьи лыжи? Думал, может, батины с антресолей свалились, когда угонщики гараж шмонали.
– В гараже?! Но я же точно помню…
– Саша! – улыбнулась Оксана. – Гараж-то открытым оставался. Он потом приехал и лыжи твои выложил.
Михалыч выпил последнюю рюмку и встал.
– Пойдём, отдам твоё имущество. А ты мне "бульдога" моего верни.
Они вышли из дома.
– По-хорошему, то с тебя ещё надо денег за ремонт взять, – сказал Михалыч, открывая гараж. – Вон, все ворота разворотил.
– Вовка отдаст, – сказал Александр.
– Вовке сейчас не до этого, – возразила Оксана, доставая из сумки кошелёк. – Сколько?
– А что у него стряслось?
– Машка в больнице, – сказал Александр.
– О господи! – Михалыч стал серьёзным. – Что с ней?
– Да… – Александр махнул рукой. – Лучше не спрашивай. Надо было срочно вывозить её. А дорогу завалило. Потому и угнали.
– Ну, тогда конечно! Тогда всё правильно, – закивал Михалыч, отмахиваясь от денег Оксаны. – Тогда святое дело!
Александр забрал лыжи, и они пошли к машине.
Трансформация
Оставив мужиков возле бульдозера, Оксана вошла в дом.
На кухне орудовала Рая. Услышав шаги, она обернулась. Глаза её были заплаканы.
– Рай, ты прости, что я это… ну… на болевую точку нечаянно нажала.
Рая махнула рукой.
– Это ты прости, что я наорала, – сказала она. – Я и сама понимаю, что это ненормально. Лечить надо эти точки. А то ж не жизнь, а сплошная пытка. Чуть что… – Она снова махнула рукой и замолчала, сосредоточившись на резке овощей.
Оксана зарядила кофеварку, включила её и села за стол.
– Я уже сто раз зарекалась, – продолжила Рая. – Какой смысл всё время бояться?! Осторожным быть, внимательным – это да, это полезно. Но каждый раз трястись и представлять себе кошмары, если дитё вовремя домой не пришло и не позвонило… А не дай бог заболело! – Она засыпала картошку в огромную кастрюлю, вытерла руки и села напротив Оксаны. – Я всё-таки хочу понять: как это – "проникнуть в свой страх"? Зачем в него проникать, если я и так в нём по самые уши?
Оксана задумалась, подбирая слова, чтобы понятно и безболезненно объяснить.
– Как ты узнаёшь, что боишься? – наконец спросила она.
– В смысле?
– Ну, к примеру, что-то случилось или ты предполагаешь, что оно случилось. Как ты узнаёшь, что тебе страшно?
– Странный вопрос! Я это чувствую!
– Понятно, что чувствуешь, но как? Если тебя уколоть иголкой или ударить, ты чувствуешь. А что ты чувствуешь, когда представляешь, что твои пацаны…
– Ой, молчи, молчи! – Рая зажмурилась и взялась за живот в области печени. – Здесь сжимается.
– О! Сжимается. То есть тело реагирует?
– Ещё как! Хотела сказать "типун тебе на язык", да вспомнила, что сама напросилась.
– Само по себе это "сжимание печени" страшно?
– Само по себе? – Рая помяла бок. – Да нет вроде…
– Теперь сконцентрируйся на этом состоянии "сжимания" и вспоминай.
– Что вспоминать? – Рая закрыла глаза.
– Хоть что. Первое, что придёт в голову.
Лицо Раи сначала страдальчески сморщилось, а потом удивлённо вытянулось.
– Анютка вспомнилась, когда она ещё в детский сад ходила.
– Просто Анютка, и всё? Наверное, она что-то делает?
– Сидит в песочнице. Пироженки лепит. Голуби курлычут рядом со скамейкой. Я семечки грызу…
– И всё хорошо?
– Да вроде бы. – Рая пожала плечами.
– Хм… странно. Обычно вспоминается только то, что происходило, когда в душе был точно такой же страх, такое же "сжимание". Ты уверена, что сконцентрировалась на этом чувстве?
Рая кивнула.
– Прямо давит, аж дышать тяжело.
– То есть ты смотришь на Анютку, она играет в песочнице, и тебе при этом тяжело дышать? От страха?
– Это не страх, а какая-то тоска. И Анютка тут ни при чём. Просто мы тогда с отцом её разводились. И Ванюшка… я как раз узнала, что беременна. И думала, что раз так, то надо аборт делать. Уже даже записалась. О господи! – Губы Раи задрожали.
– Отмени это решение. Не надо делать аборт!
– Так я отменила же потом.
– Потом – это потом. Надо отменить в тот момент, который вспомнился. Понимаешь?
На лице Раи проявилось напряжение, словно она пыталась сдвинуть что-то тяжёлое.
– Не отменяется почему-то. Словно мозг парализовало. Ничего не соображаю.
– Выйди из себя.
– Как это?
– Ну, посмотри на себя со стороны.
Рая расслабилась.
– И что? Смотрю. Сидит такая фифа на лавочке, семечки грызёт. Юбка короткая, эхх… тогда ещё могла себе позволить.
– Сядь с ней рядом и скажи, чтобы она отказалась от аборта.
– Сказала.
– И что она?
– Она говорит: "А как я их двоих-то одна поднимать буду?"
– Пятерых как-то поднимаешь же!
– Ну, тогда же я ещё не знала, что смогу.
– То есть ты собиралась пожертвовать сыном, чтобы хватило на содержание дочери. Верно?
– О божечки! – Рая схватилась за щёки. – Выходит, так.
– А чем это отличается от продажи органов одного ребёнка, чтобы вылечить второго?
– Оооооо!!! – застонала Рая. – Но я же этого не сделала!
– А почему, кстати, не сделала?
– Мы помирились. Потом, правда, всё равно разошлись. Но Ванюшка уже родился к тому времени.
– Смотри, что получается: у тебя новый муж, пятеро детей, всё хорошо в жизни, но какая-то часть тебя всё ещё сидит там, возле песочницы и приносит одного ребёнка в жертву другому. И ты понимаешь, что это неправильно, и душе твоей от этого больно. И любое напоминание расковыривает ту коросту. Бессознательно.
– Но почему? Я же не сделала этого!
– Но и не осознала, что не права! Не исправила ошибку, а просто забыла о ней. Но она никуда не делась! Как объяснить? Вот смотри, – Оксана взяла Раю за руку, – это твоя жизнь. Вот ты идёшь по этой жизни. – Оксана зашагала пальцами по Раиному запястью. – Вот в этом месте ты…
– Ой! Ты чего щиплешься? – подпрыгнула на стуле Рая.
– Это не я, это ты своими мыслями сделала себе больно. Нечаянно. Мы-то понимаем, что ты хотела как лучше. И вот ты пошла дальше. – Пальцы Оксаны зашагали по локтю. – Но в том месте осталась боль. Верно? Потому что не важно, в каком месте сейчас находятся пальцы, которые её причинили. Болит рука. Верно? Болит вся жизнь от той глупой раны.
– И что делать?
– Просто вспомнить, вернуться в тот момент и объяснить той молодой и глупой себе, что нет смысла в этом аборте, что всё будет хорошо. Успокоить её. То есть себя. Понимаешь?
– Я попробую, – кивнула Рая и снова закрыла глаза.
Оксана встала, налила себе кофе и села обратно. Глаза Раи метались под веками. Не открывая их, она спросила:
– Не понимаю! Как я должна себе это объяснить? Вот я сижу такая молодая и глупая, вся в тоске. Подсаживаюсь к ней другая я, такая вся толстая и мудрая. Пытаюсь сказать, что не надо. А она на меня смотрит так надменно, типа: "Что ты, тётка, можешь понимать в моих проблемах? Шла бы ты…"
– А ведь всё верно, – усмехнулась Оксана. – Ты ж так ничего и не поняла в той проблеме. Так что… где-то она права. Вернись обратно в "молодую-и-глупую".
– Ну… вернулась. – Губы Раи скривились, переносица сморщилась.
– Вспоминай: зачем тебе было надо делать этот аборт?
– Так а как я одна-то? Дай бог Аньку прокормить!
– Рая! Ну кто бы позволил тебе и детям в советское время умереть с голоду? А?
– Хм… и правда. Что за глупость?!
– Объясни это ей. Точнее, себе.
– Неа… не получается, – сказала Рая чуть погодя. – Он же меня по рукам и ногам свяжет. От этой-то уже никуда не деться, а… О господи! Неужели я и вправду всё это думала?!
– По рукам и ногам свяжет. Откуда такой образ? Можешь представить: ребёнок, который связывает тебя по рукам и ногам?
– Ну не буквально же! Это просто выражение. Имеется в виду, что ограничивает свободу.
– Ага! Значит, тебе нужна была свобода. Так?
Рая кивнула, и лицо её стало виновато-раскаявшимся.
– А для чего тебе нужна свобода?
– Не знаю… для танцулек, наверное.
– Постарайся вспомнить точно. Чего там такого на этих "танцульках", что они для тебя важнее ребёнка.
– Ну как? Свобода…
– То есть свобода нужна ради танцулек, а танцульки – ради свободы?
– Да… ерунда получается. – Рая хихикнула. – Кстати, со своим первым-то я именно на танцах познакомилась.
И сразу такая любовь! И конец свободе. – Рая вздохнула.
– Ага. Значит, танцы равно любовь, а любовь – конец свободе?
– Ну… что-то вроде того.
– Нам не надо "что-то вроде"! – возразила Оксана. – Ты понимаешь, что я сейчас могу завести тебя куда угодно своими подсказками? Надо, чтобы ты шла сама, отслеживала свои чувства и состояния. Понимаешь? Давай вернёмся к вопросу "Зачем тебе свобода?".
Рая долго думала, потом пожала плечами и сказала:
– Выходит, чтобы найти нового мужика.
– А зачем тебе новый мужик?
– Ну как… детей-то как-то поднимать надо. Одной-то…
– То есть не для любви, не для секса, а чтобы поднимать детей?
– Ну и для любви, конечно, тоже.
– Но про любовь-то ты сказала лишь после моей подсказки. Значит, сама об этом не думала?
– Неа. "Надо поднимать детей!" – вот основная мысль.
– И чтобы поднимать детей, надо избавиться от ребёнка?
– Что за бред?! – Рая вздрогнула, словно что-то с себя стряхнула. – Как такое может быть?!
– Вот так и может. В твоём подсознании живёт такой парадокс. Поэтому когда ты думаешь о детях, одновременно обостряется чувство, что надо кого-то принести в жертву.
И это тебя пугает.
– Так надо убрать к чертям этот парадокс!
– Этим мы и занимаемся. Для этого надо понять, что его породило.
– А как понять?