- Это не то, что ты думаешь, - сказала Мередит. - Мы не обручены. Просто - знак дружеского внимания. И сделай милость, накинь на эту клетку платок, хватит уж Конни надрываться! А после - ступай домой. И платье побереги, а то погубишь.
- Я должна убедиться, что с Сэмом все в порядке.
Бланка вытянула из сумки с вещами рубашку и набросила на птичью клетку; Конни умолк.
Мередит оглянулась на Дэниела.
- Почему ты разрешил ей сесть в машину?
- Я не разрешал. Это она сама, незаметно.
- Я тоже еду, - настаивала Бланка. - И между прочим, наша мама сказала бы, что правильно делаю.
- Хороший ход, - ответила Мередит. - И все-таки ты не едешь.
- А вот она бы позволила! Любая мать поняла бы меня!
- И ведь не возразишь, - заметил Дэниел.
Мередит села на переднее сиденье.
- Ну хорошо, сдаюсь. Но если окажется, что это трущоба, ты остаешься сидеть в машине.
До Нью-Йорка они доехали в молчании, слушали радио. В городе, по счастью, с движением обстояло нормально. На Двадцать третьей улице им ни разу не встретился красный свет; Дэниел гнал с такой скоростью, что Мередит не успела разглядеть, есть ли еще на прежнем месте кафе, где ей впервые встретился Джон Муди. Улица, на которой нашел себе пристанище Сэм, выглядела вполне прилично, хотя как раз его дом был довольно обшарпанным.
- И никакая не трущоба, - заметила Бланка.
- Может быть, мне на всякий случай пойти вперед, проверить? - вызвался Дэниел, найдя место для стоянки.
- Да ладно, - сказала Мередит. - Мы же все равно туда войдем.
Забрав весь скарб, привезенный Сэму, они пошли к обветшалому особняку. Парадная дверь была незаперта, и они поднялись к квартире 4В. Позвонили несколько раз. Открыла девушка - примерно тех лет, что и Сэм. В джинсах и свитере, с черными, коротко стриженными, взъерошенными волосами. Впустила их, не спрашивая, кто они и зачем, - наверняка и так было ясно. Родственники привезли вещи. К тому же и попугай был при них, его бормотание слышалось из-под Сэмовой рубашки.
В квартире царил беспорядок - тарелки с остатками еды, чашки, которыми пользовались вместо пепельниц, разбросанные повсюду одежда и газеты - но само помещение было совсем неплохое. В гостиной, завернувшись в одеяла, спали двое. Определить их возраст, пол или хотя бы живы ли они, было невозможно. В комнате застоялся дух марихуаны и пота.
- Как вам хватает денег снимать такие хоромы? - спросил Дэниел у девушки, которая им открыла. Квартира была намного лучше, чем его собственное нью-хейвенское жилье.
- Когда-то эту квартиру снимала моя бабушка. С несменяемой квартплатой. А я, когда понадобилось за ней ухаживать, жила у нее. Потом она умерла, и квартира перешла ко мне.
Сэма они застали в спальне, у телевизора. Он сидел на кровати, прислонясь спиной к стене, - уже заранее взвинченный, дерганый.
- Вы что, в уме? - бросил он им при виде Бланки. - С какого перепуга притащили ее в это логово?
- Может, сперва скажешь спасибо, что притащили сюда твое имущество? - отозвалась Мередит.
Бланка, положив на кровать аккуратную стопку глаженой одежды, забралась к брату. Сэм запустил руки в сумку с вещами.
- А, и электрощеточка здесь! - сказал он одобрительно.
- Это твоя девушка, да? - спросила Бланка.
- Ее звать Эми, - сказал Сэм.
Черноволосая Эми подошла и стала в дверях.
- Вот спасаю его…
Мередит обернулась, чтоб рассмотреть ее внимательнее. Худенькая, в тяжелых черных ботинках, у свитера - дырки на локтях. Слегка асимметричное лицо. Серьезная. Хорошенькой не назовешь, но зато внушает доверие.
- Изменить меня задумала, - насмешливо сказал Сэм. - Не поймет, что я - человек конченый.
- А Мередит выходит замуж, - объявила Бланка. - Смотри, какое кольцо!
- Подарок друга, и только, - поправила ее Мередит.
Сэм все же взял ее за руку, глянул и вынес свое суждение:
- Невидное какое-то.
Мередит заметила ссадину на его лице. След, оставленный разъяренным отцом. Состязание в обоюдных пинках обречено было чем-то разрешиться, и на беду разрешилось вот чем.
- Плохо без тебя дома… - сказала брату Бланка.
- У тебя скоро появится новый родич. Вполне возможно, тоже единокровный братец. С легкостью заменит меня.
- Не важно, кто будет - брат или сестра, - угрюмо сказала Бланка. - Мне никто на фиг не нужен.
- Это ты от меня такого набралась. Перестань… Ага! - Сэм вынул из сумки старую коробку из-под обуви. - Умница, что привезла! Могу теперь отдать одну вещь, предназначенную тебе. Полагалось бы отдать, когда ты вырастешь, но ты и так уже совсем большая.
Бланка прижалась плечом к плечу брата, глядя, как он открывает коробку своих сокровищ. Она всегда мечтала посмотреть, что там хранится. Оказалось - всякая всячина: письма, фотографии, мелкие косточки.
- А это - мой бельчонок, - сказал Сэм. - Уильям.
- Бр-р, - поморщилась Бланка.
Была там и фотография их матери. Бланка подняла ее к свету. В доме у них не водилось фотографий. Не таков был дом…
- Смотри, какие веснушки!
- На лице - семьдесят четыре. Это она мне сказала. Она считала их.
Сэм вынул какой-то сверток в папиросной бумаге и протянул его Бланке.
- Опять беличьи косточки?
- Скелет дракона. Я как-то ночью на крыше убил дракона, а кости у него были сделаны из звезд!
- Очень остроумно, - фыркнула Бланка. - Чего ты, в самом деле!
Мередит тем временем обследовала помещение. На комоде лежала трубка и щепоть марихуаны, валялись порожние бутылки из-под виски. Она открыла ящик. Нижнее белье. Шприцы… Мередит мысленно пожелала девушке Эми больше удачи в спасении Сэма, чем выдалось им самим.
- Кончайте с этим, Мерри, - сказал Сэм, заметив, как она учиняет свою негласную проверку. - Данная территория - уже не в вашем подчинении.
Бланка развернула папиросную бумагу. В ней оказалась нитка черных бус, похожих на стеклянные шарики, какими играют дети. Бус, неожиданно теплых на ощупь, как она убедилась, взяв их в руки.
- Мамин жемчуг, - сказал Сэм. - Только он запылился.
Бланка поднесла ожерелье к лицу и дунула. Черная короста отделилась и рассыпалась в прах, подобно слою сажи.
- Какая прелесть! - воскликнула Мередит. - Смотри, они совсем другие!
Жемчужины были сливочной белизны - белизны облаков и снега.
- Только не реветь, - предупредил сестру Сэм.
- И не собираюсь. - Бланка скорчила ему рожу и высунула язык.
Правда, когда пришло время уезжать, она все-таки расплакалась. Дэниел незаметно сунул Сэму бумажку в сто долларов.
- Не на наркотики. На еду.
- Да я не наркоман, - сказал Сэм. - Это - так, способ расслабиться.
Мередит между тем перестилала постель, положив Сэму подушку и стеганое одеяло. Девушка Эми наблюдала.
- А говорил, у него нет матери, - заметила она.
- Вы это про меня? Я ему не мать. Его мать давным-давно умерла. Я ему никто.
- Получается - все же кто-то.
- Доброжелатель, - сказала Мередит.
В квартире было темно, но света сквозь опущенные шторы им хватало, чтобы видеть друг друга.
- Вот и я тоже, - сказала Эми.
Пора было прощаться. Мередит так и не удалось спасти Сэма, но она сделала все, что могла. С чем ей и предстояло жить дальше. Дэниел уже дожидался в машине. Сэм - босиком, в футболке и джинсах - стоял на тротуаре, всклокоченный, озябший. Рядом, обхватив его обеими руками, стояла Бланка.
- Надо ехать, - сказала ей Мередит.
- А если я не хочу?
- Хочешь, не хочешь, а придется, - сказал ей Сэм. - Здесь по ночам выходят на улицу чудовища.
- Опять остроумно. - Бланка на всякий случай украдкой огляделась по сторонам.
- И пожирают девочек.
- Брось, Сэм, это не смешно!
Сэм крепко стиснул ее и проводил взглядом, когда она пошла садиться в машину.
- Отец не хотел тебя ударить, - сказала ему напоследок Мередит.
- Да знаю. Он и вообще-то, должно быть, никогда ничего не хотел. Все получалось само собой, без злого умысла, верно?
Мередит вынула деньги, посланные ему Джоном Муди.
- Вот, просил передать.
- Лишнее, Мерри. Дэниел дал мне немного денег. Отец ничего мне не должен, а я - ему. Вот так-то. Верните ему назад.
Впервые Сэм говорил как взрослый человек.
- Значит, ты все-таки остаешься? Уверен?
Сэм кивнул головой. Когда он задумал что-нибудь, его нелегко было сдвинуть с места. Он отличался этим с детских лет.
- Что ж, а я вынуждена принять твое решение. - Господи, чего бы она ни отдала ради его спасенья!.. - Нравится оно мне или нет.
- Какова вероятность, что я выживу?
Мередит знала, что Сэм терпеть не может, когда его трогают руками, и все-таки обняла его. Не ожидала, что у него, при такой худобе, есть мускулы - пожалуй, он был крепче, чем ей казалось. Он не ответил на ее объятие, но хоть по крайней мере не отстранился.
- Я буду скучать по тебе.
Сэм усмехнулся.
- Вопрос был задан не о том. Я серьезно. Каков шанс, по-вашему, - только честно?
Она дала свою оценку по максимуму:
- Пятьдесят на пятьдесят. Что, вероятно, справедливо для каждого из нас.
Сэм снова кивнул, с довольным видом.
- Принято. Это меня устраивает.
Обратно они поехали не прямо домой. По пути через Бронкс у Мередит созрело решение. Доехав до Гринвича, они при первой возможности свернули с шоссе. Измученная Бланка спала на заднем сиденье так крепко, что не шелохнулась, пока Мередит не тряхнула ее за плечо.
- Би, я хочу взять тебя в свидетели.
Бланка протерла глаза, ощущая на своей шее тепло ожерелья. На жемчужинах проступило мягкое коралловое свечение.
- Ладно. В какие свидетели?
- Надо, чтобы при нашей женитьбе присутствовал близкий нам человек.
- Да, тогда это я, - сказала Бланка.
Они постучались в дверь к городскому нотариусу, одновременно - мировому судье. Тот сошел вниз, полагая, что в городе кто-то скончался. Жена уже доставала ему из стенного шкафа черный костюм.
- Примите мои соболезнования… - начал мировой судья.
- Нет-нет, - виновато перебил его Дэниел. - Мы хотим пожениться.
Вид у посетителей был встрепанный, в глазах читалась отчаянность - короче, судья предпочел согласиться. Звали судью Том Смит, и проводить обряд бракосочетания ему доводилось столько раз, что нужный текст он мог бы произнести хоть во сне. Порою, кстати, так и случалось - и жена его, лежа рядом, должна была выслушивать весь текст с начала до конца, утешаясь сознанием, что выучены наизусть все же слова любви.
По окончании церемонии они отправились отметить втроем это событие в ресторанчике "Обеды", где круглые сутки подавали завтраки. Бланка позвонила домой извиниться перед отцом и Синтией, что так задержалась, и сказать, что скоро будет.
- Там у них все еще дым коромыслом. - У Бланки, умаявшейся за день, слипались глаза, но и не улеглось возбуждение от доверенной ей роли свидетеля. - У меня теперь есть особые обязанности? - спросила она у Мередит, когда Дэниел пошел расплачиваться.
- Никаких. От свидетеля требуется лишь присутствовать и потом запомнить.
- Хорошо, - сказала Бланка. - Я запомню.
Они вышли в сгущающиеся сумерки. Чувствовалось, что собирается дождь. Он уже принимался накрапывать, судя по каплям влаги на листьях и на асфальте. Но то будет позже, а пока небо было бескрайним и ясным. Бланка, несмотря на перевозбуждение и данное себе слово не спать весь вечер, вырубилась, едва машина тронулась с места. Ей снились устрицы и жемчужины. Снились люди, умеющие летать. Снилось, будто она идет по проселку с незнакомой женщиной, которая хочет сказать ей что-то важное, но говорит на незнакомом языке. Когда они доехали до дому, юбилейное торжество уже сворачивалось. Час был поздний. Кое-кому из гостей, в подпитии, пришла фантазия при полном параде, не раздеваясь, бултыхнуться в бассейн.
- Просыпайся, - послышался Бланке чей-то голос.
Она открыла глаза и несколько мгновений не могла понять, где она.
Часть третья
Алая карта
Дом, в котором она жила в Лондоне, был полон жуков и книг. Первый этаж занимал обозреватель журнала "Гардиан", третий - профессор-историк, а этаж между ними - Бланка, владелица книжной лавки. Стоит ли удивляться, что у девочки, выросшей в доме по прозванию "Стеклянный Башмак", развилось пристрастие к сказкам; ее дипломная работа в университете носила название: "Потерянные и найденные" - исследование, посвященное тем, кому посчастливилось выбраться из дремучих дебрей, и другим, кто сгинул без следа, застрял в колючих зарослях, был закован в цепи, сварился на медленном огне.
Личная библиотека у Бланки хранилась в коробках на застекленной холодной веранде с видом на садик, где росла большая липа. Квартира ей досталась чудесная - просторная, с красивыми большими комнатами, - но Бланку и здесь не покидало чувство беспокойства. Из образцовой, серьезной, всегда озабоченной девочки выросла не слишком образцовая, но по-прежнему озабоченная молодая женщина. Бланка верила твердо: при любых обстоятельствах тебе с гарантией обеспечена жестокость судьбы. Это и составляло тему ее диплома. Потерян ты или найден, но горя тебе не избежать. Вдребезги разобьется стекло, сломаются кости, сгниет яблоко.
Знамением собственных напастей Бланка сочла нашествие к ней в квартиру насекомых: жучков-пожирателей бумаги, Paperii taxemi. Дезинсекцию пришлось проводить по всему дому. В обществе литературного критика и профессора истории, ежась от холода запоздалой весны, Бланка сидела под липой и обсуждала сравнительные достоинства местных ресторанов, дожидаясь, когда им позволят вернуться в пропитанные едкой вонью квартиры. И в тот же день пришло известие, что умер ее отец. Телефон зазвонил, когда она смотрела, как из ее книг сыплются крохотные серебристо-черные шарики мертвой ткани, словно это сами слова отклеились от страниц.
Бланка и в детстве не расставалась с книжкой - но истинно запойным книгочеем сделалась во время последнего своего семестра за границей, в год смерти ее брата. Началось это с вечера, когда позвонила Мередит сообщить ей ужасную весть, и продолжалось до сих пор, когда с того времени минуло пять лет. Бланка не возвратилась в Штаты, продлив свою учебу в Англии на год, чтобы завершить с получением ученой степени. Естественно, и теперь, когда раздался звонок, она держала в руках томик прозы - первое издание "Алой книги волшебных сказок" Эндрю Ланга, найденное ею недавно в ворохе разного барахла на благотворительном церковном базаре; немного траченное влагой, а в остальном - вполне ничего. И естественно, позвонила с печальным известием снова ее бывшая няня, а не кто-нибудь из членов семьи. Хотя, строго говоря, никого из них больше и не осталось. Теперь уже - никого. Умер Джон Муди утром, на заднем дворике своего дома. Попросил Синтию принести стакан воды, а когда она вернулась, то застала его с головой, поникшей на грудь. Похоже было - сидит и молится, делилась Синтия с Мередит, о чем та, в свою очередь, поведала Бланке. Как будто Джону в его последние мгновения явилось нечто, вызвавшее у него бурю эмоций, - не ангел ли, указующий прямо там, во дворе, дорогу к истинной вере…
На их газон, рассказывала Синтия, слетелась туча траурных голубей - десяток или дюжина, может быть. Они всегда прилетают парочками и так неслышно, что их и не заметишь на траве, покуда не заворкуют. Синтия приняла голубей за посланцев с того света. Когда Джона увезли в похоронный зал, она вынесла на газон зерен, но голуби больше не вернулись.
- Можно подумать, к такому, как мой отец, явится ангел, - заметила Бланка, услышав от Мередит, как Синтия толкует кончину Джона Муди. - Да он никакого ангела в упор бы не распознал, даже у себя под носом.
Джон Муди до конца своих дней оставался все тем же - замкнутым, отчужденным. За все то время, что Бланка жила в Лондоне, ни разу ее не навестил. Звонил ей только по праздникам и в день рождения. Точнее, звонила Синтия, а в конце разговора на несколько тягостных минут передавала трубку Джону. Им с Бланкой не о чем было разговаривать. Ну, о погоде. О том, что́ нового. Заговорить о чем-то существенном было рискованно. Бланка не помнила случая, когда они с отцом хоть в чем-нибудь сошлись бы во мнениях.
- Не ангела он увидел, - сказала Мередит. - Это была она.
Телефонная связь барахлила, и Бланка решила, что ослышалась. Она любила Мередит Уайс и знала, что на нее можно положиться, когда другие подведут. У Мередит было теперь четверо детей, и все они в этом году приезжали к Бланке в Лондон справить Пасху. Бланка их обожала, в особенности - двух старших, которых часто оставляли на нее в те два года, когда она училась в Вирджинском университете. А поступила она туда, потому что там преподавал муж Мередит, Дэниел. Поехала за ними следом, тоскуя по семье - пусть даже и не родной. Диана, ее бабушка, к тому времени умерла, так что у Бланки и впрямь были основания чувствовать себя сиротой. Друзья-однокашники думали, что Мередит - ее мать, и Бланка, вполне сознавая, что надо бы возразить, Нет, она всего лишь знакомая, работала у нас когда-то няней, так и не заставила себя их разуверить.
О своей матери Бланка не помнила почти ничего. Напоминанием, что у нее вообще была мать, служили разве что рассказы брата - ну и, конечно, жемчужное ожерелье, которое она носила не снимая, даже когда мылась в ванне. Оно ей было своего рода талисманом - свидетельством, что в свое время кто-то ее любил.
- Сомневаюсь, чтобы мой отец увидел большее чудо, чем, предположим, садовник или засохший сук на дереве. И самое трогательное, что мачеха позвонила первым делом не мне, а тебе. Любящее семейство, ничего не скажешь.
- Не в том была состоянии, чтобы звонить за границу. Ты знаешь, что с ней бывает в трудные минуты. Я сама вызвалась позвонить.
- Дело не только в звонке. Я просто чужая в этой семье.
- Приезжай на похороны. Я тебя встречу.
- У меня и здесь столько дел…
Нужно было, в конце концов, заняться книгами, набитыми дохлыми жучками, подрезать липу, обросшую за весну из-за обилия дождей, - да и вообще могло оказаться, что при ее нынешнем безденежье ей просто не на что будет купить билет. Тысяча поводов остаться - а так ли много причин поехать?
- Это случилось, когда Синтия с твоим отцом собирались позавтракать на открытом воздухе. Она пошла принести ему из дома стакан воды, а когда вернулась, он был уже мертвый. И все тарелки на столе - разбиты. И на газоне - голуби.
- Ну и что? Посуду разбил, когда упал замертво на стол. А голуби налетели склевать крошки. Это еще не значит, что к нему явился светлый ангел, и отныне все ему прощается.
- Я оставлю детей и прилечу в Коннектикут встречать тебя. Останавливаться дома тебе не обязательно. Сниму нам по номеру в "Орлином гнезде". Можешь и своего молодого человека взять с собой.