* * *
Освободившись от груза невысказанной боли, Сергей не чувствовал уже, действительно, ничего – он не чувствовал себя больше человеком, просто какой-то движущейся субстанцией, способной дышать и двигаться. От прошлого он избавился, рассказав его, будущего у него не было – по определению, и, глядя в серый потолок своего нового бесплатного жилища, он задумался о Кате.
После их разговора в самолете, он, вспоминая о ней, всегда думал одно и то же: что ее детская наивная уверенность в том, что, используя людей, она кем-то станет, несмотря на свою болезнь, однажды принесет ей большую боль и разочарование. И что лучше, как он, не врать себе и не строить песочные города, а смириться с судьбой и просто попробовать выжить. Теперь, встретив явно успешную, беспроблемную, красиво-уверенную в себе, пусть и – карликового роста, Катю, он не мог понять: он ли ошибочно представлял себе этот мир, или просто случайность то, что ей удалось все запланированное в жизни.
Поверить в случайность в жизни Кати он не мог – понимая, что и за его процесс она взялась не из-за материальной его стороны, он почти наверняка уже знал, что она, словно играет в эту жизнь, но только всегда по своим правилам. И выигрывает!
Сергей неожиданно для себя понял, что думает уже не о мерзавке-карлице, использующей людей с детства, а о красивой маленькой кукле, скрытость силы которой делает ее неуязвимой даже для людей, более умных и большего достигших в жизни, и что, отпусти его Штурман два года назад, при второй встрече с Катей, возможно, они стали бы идеальной парой – будучи совершенно одинаковыми по судьбе и противоположностями – по натуре. Сергей так глубоко позволил себе развить эту возможность, что, открыв глаза, понял, что теперь он обрел смысл выйти отсюда, писать дальше и жить. Он хотел быть с ней, с этой невыносимо прагматичной, расчетливой маленькой змеей, в которой должны таиться, быть может скрытые от нее самой, не испытанные, любовь, сострадание и привязанность. Посмотрев на часы в коридоре, которые показывали, что время до выключения нормального света в здании у него еще много, он позвал охранника – попросить бумагу и ручку – до окончания процесса он решил опубликовать новую книгу, чтобы никаких причин после его оправдания – а теперь он был уверен и в нем, способных сломать его новую мечту, не было.
* * *
Проработав с материалами и информацией, полученными накануне, всю ночь, не ложась спать, а просто приняв душ, в девять утра Катя набрала полученный от Джейка, номер психотерапевта Штурмана. Представившись и выслушав в ответ, что тот знает, кто она – из газет, писавших о предстоящем процессе, Катя попросила мужчину о встрече. Сославшись на занятость на неделе, он предложил ей время в начале следующей семидневки. Но зная, что столько времени ждать не сможет, Катя – с мольбой в голосе за несчастного, сидящего за решеткой карлика – начала давить на терапевта:
– Мистер Хейс, мы обязательно встретимся на следующей неделе, поскольку я намереваюсь использовать вас в качестве свидетеля на процессе, но мне очень важно знать ответ на единственный вопрос прямо сейчас: Дмитрий Штурман посещал вас просто потому, что не иметь психотерапевта – неприлично, или же он страдал психическим заболеванием, может быть – отклонениями?
Терапевт мягко засмеялся:
– Мисс Невзорова, теперь я понимаю, почему вы всегда выигрываете! – и, помолчав, продолжил: – Мистер Штурман был настоящим психопатом, с манией преследования и маниакально-депрессивным психозом. Если вам нужна информация, на какие действия способны субъекты с подобными, как вы выразились, отклонениями, продиктуйте адрес вашей электронной почты, я вам все вышлю.
Продиктовав Хейсу адрес и попрощавшись с ним до следующей недели, Катя, улыбаясь, нажала кнопку отбоя: она уже видела Сергея свободным. Но если ей удастся найти хотя бы кого-то, кто подтвердит его рассказ, все намного упростится. Спросить же психотерапевта, не рассказывал ли ему Штурман о том, что вытворял с гномом, живущим с ним многие годы, она не решилась – на подобный вопрос по телефону тот отвечать бы не стал. Разрабатывать тактику защиты Сергея она уже почти закончила – оставалось только дослушать его рассказ и потом работать с материалами прокурора – смотреть, каких свидетелей тот будет вызывать, и выяснять у Сергея, кто был кем и что этот свидетель знает об их жизни, хотя Катя и представить не могла людей, знающих об их жизни хоть что-то. Она переоделась и, собрав бумаги, весело выскочила за дверь, чтобы дослушать Сережину историю и закончить план его защиты.
* * *
Сергею стоило больших усилий не выдать своей радости, увидев Катю, – он очень хотел рассказать ей о своей новой, теперь уже связанной с нею, мечте – о том, что он уже начал воплощать задуманное, написав в эту ночь первые несколько глав книги. Но зная, что слепившая себя из того же теста, но совершенно по-другому, она, скорее всего, пропустив мимо своего внимания все, порадуется вслух лишь обретению им цели, которая поможет ему выбраться отсюда, и продолжит разговор о процессе, он, только улыбаясь, поздоровался и, сев напротив, с удивлением почувствовал, что не может поднять на нее глаза – словно скрываемая им мечта была чем-то запретным. Но на самом деле Сергей знал – он просто боится эту маленькую женщину с платиновым сердцем.
Открыв толстую тетрадь, которую ночью она исписала почти целиком, Катя подняла на Сергея глаза:
– Сергей, я почти готова к твоей защите, но, прежде чем ты закончишь рассказ, ответь мне на очень важный вопрос: хотя бы один человек может подтвердить твои слова – о том, что вытворял с тобой Штурман? Был ли хоть один свидетель – хотя бы раз! – всего этого? Я понимаю, может быть, вопрос глупый, но вдруг кто-то хотя бы слышал… – она замолчала, видя, что Сергей улыбается, и уже собиралась спросить, что смешного в ее вопросе, когда заговорил он:
– Кать, я расскажу до конца, и ты сама все поймешь, осталось совсем немного. – Катя молча кивнула, и он продолжил: – Собственно, и рассказывать-то больше нечего – после неудачного самоубийства он меня не только избил, он еще охранника ко мне приставил – громилу-сибиряка, который даже в ванную меня одного не отпускал и целый день сидел со мной, как с маленьким. Я пишу – он сидит у меня за спиной целый день. Так Димка пытался отрезать мне все возможности и к самоубийству, и к его убийству, и вообще к любым попыткам чего-либо, что выходило за разрешенный мне круг – писать книги, есть и спать. Ему это удалось, я пробовал уговорить его хотя бы иногда выезжать в парк, в горы, хоть куда-нибудь, но каждый раз он уже не избивал меня, а просто наносил несколько ударов так, что голова болела неделю и синяки на лице оставались надолго. И, естественно, спрашивать и просить, со временем, я перестал.
Катя с трудом заставила себя дождаться, пока Сергей остановится:
– Сережа, как сторожа твоего звали? Найти его можно где-нибудь? Он видел тебя в таком состоянии?
– Он, Катя, не просто видел – он при этом присутствовал, чтобы потом меня в спальню оттащить и опять сидеть рядом. Зовут его Алексей Митин, давай я тебе адрес напишу и телефон – случайно однажды услышал, когда он себе по телефону что-то заказывал.
– Диктуй, я запишу сама, – голос Кати дрожал от волнения – она поняла, что они уже победили и, записав данные главного свидетеля защиты, уже совершенно радостно, попросила Сергея продолжать.
– Кать, я же сказал – нечего больше рассказывать! Я написал еще одну книгу, Штурман ее издал, получил, как и раньше, гонорар, продолжал прикладывать ко мне тяжелую руку. Но, поскольку я уже ни о чем не просил – бил, скорее, чтобы я просто знал, что если рискну – будет намного хуже. В тот вечер я, как всегда, в спальне был, с охранником своим – фильм смотрели, его комментарии пятилетнего ребенка меня всегда забавляли… Я выходил за весь вечер только к холодильнику с напитками – ему принес и себе, и потом мы услышали грохот этот. Штурмана нашли со сломанной шеей, полицию вызвали, дальше ты знаешь: они установили, что мраморная плитка последней ступеньки была специально сбита, и арестовали меня. Но по подозрению в убийстве Штурмана, а не в порче его имущества в виде мраморной лестницы.
Они сидели молча: Катя – уже спокойно обдумывая выигранный процесс и следующий за ним – о возвращении Сергею всего, что принадлежало ему, а Сергей – мысленно продолжая писать новую книгу, от успеха которой теперь зависела его действительно новая, счастливая жизнь. Опомнившись первой, Катя положила свою руку на его:
– Сережа, теперь, когда, я надеюсь, ты рассказал мне все, я уверена, что ты выйдешь после суда оправданным. Но сейчас мне нужно идти, работать – свидетеля, сторожа твоего, искать, вызывать, с психотерапевтом Штурмана встречаться, и много всего еще делать. Ты же, пожалуйста, напиши мне вашу историю до того, как твои книги приобрели известность – чтобы, если она вдруг выплывет, Штурман не выглядел в ней действительно ангелом-спасителем карликов. Увидимся на следующей неделе, когда я закончу переговоры со всеми необходимыми людьми.
Сергей попрощался с Катей и подумал, что до начала судебного разбирательства он успеет закончить новую книгу и попросит ее разослать по издательствам. Он уже чувствовал, что живет этой необычно счастливой жизнью, доставшейся ему такой дорогой ценой.
15
США, Сан-Диего. 2004 год
Газеты ослепляли фото и оглушали заголовками о начале – через неделю – суда над русским карликом, подозреваемом в убийстве своего благодетеля, и, по совместительству, лауреата Нобелевской премии Дмитрия Штурмана. Катя, сидя на балконе перед стопкой этой – разноцветно-весело сообщающей толпе о неприятностях других – печатной ерунды, думала, что готова к процессу, и мысленно оттачивала, с бокалом виски в приятной прохладе ночи, чисто психологические аспекты его ведения. Еще до выбора присяжных она придумала для этой партии роли – и для себя, и для Сергея – ничто не могло тронуть так сердца публики, частью которой являлись и присяжные, как обвиняемый карлик – истинный талант, лишенный имени, славы, Нобелевской премии и… жизни как таковой, и защищающая его карлица – рожденные в одной стране, встретившиеся когда-то однажды, и теперь – совершенно случайно – и полюбившие друг друга.
Придуманные роли несчастных влюбленных, изначально обиженных судьбой, обделившей их ростом, всей историей жизни Сергея, сведенных вновь при таких страшных обстоятельствах, Катя с Сергеем должны были разыграть на первом же заседании, без слов и комментариев, взглядами друг на друга вкладывая в сознание всех, что единственное счастье для них обоих в этой жизни – освобождение Сергея. При выборе присяжных Катя настаивала на утверждении – в основном – женщин, по возможности счастливых в браке, матерей по крайней мере двоих детей, для которых истинное счастье – счастье семейной жизни, понимающих, насколько и Катя и Сергей обездолены, не имея всего этого. Катя улыбнулась ночи – она знала, что после такого наступления на гортани их душ, все остальное, услышанное в заседаниях от самого Сергея, психотерапевта Штурмана, охранника и прочих, найденных Катей свидетелей, лишь будет усугублять в присяжных и всех шумящих вокруг или просто интересующихся процессом чувство ненависти к Штурману и желание побыстрее увидеть Сергея на свободе в счастливом браке с его защитницей.
Катя вспомнила свой недавний разговор с Джейком, которому она ответила согласием, оговорив, что она не будет носить кольца до окончания процесса, а он не будет пока говорить знакомым об их помолвке. Будущий муж Кейт Невзоровой даже не удивился – согласившись на все условия, он только выразил, смеясь, надежду, что увидит свою будущую жену хотя бы раз до окончания суда.
Мысли Кати вернулись опять к Сергею – из-под кипы газет она вытащила только что отпечатанную книгу – с его именем – это было для нее настоящим подарком: когда он, вручая ей рукопись, попросил разослать по редакциям, Катя поняла, что в эту минуту Сергей вернул себе все, может кроме Нобелевской премии, – изданная книга станет лучшим доказательством, что все предыдущие написал тоже он. Глядя на обложку, она вспомнила, как разозлилась на него, сообщив, что этой книгой он спас все, что создал до этого, и услышав в ответ, что ему теперь прошлое не нужно: он начнет все сначала – с этой книги, со своим именем.
За эти восемь месяцев их работы над его процессом, Катя так и не смогла почувствовать никаких более или менее теплых человеческих чувств к Сергею, несмотря на то, что он не был для нее клиентом, как все – одинаковый недуг, несомненно, связывал их. Она так и не смогла простить ему пренебрежительное отношение к жизни, смиренность и согласие с происходящим, но никогда не говорила ему об этом, не видя в этом совершенно никакого смысла. Во всей их совместности смысл был для обоих: для Сергея – быть оправданным и начать жить, для Кати – победить в таком раздутом процессе. Мысленно еще раз расставив все пешки в зале суда по местам, подвигав остальные фигуры и, решив, что время еще есть – она продолжит завтра, Катя допила виски и, набрав номер Джейка, удивив звонком и себя и его, попросила приехать – просто так, без информации и номеров телефонов.
Сергей, не знавший ни о существовании в жизни Кати Джейка, ни, тем более, о помолвке, принял придуманную ей игру за реальность. И сейчас, после издания книги, написанной в этой тюремной келье, он улыбнулся, вспомнив, как издатели схватились за рукопись и какими тиражами издали ее, понимая, что, когда скандал вокруг него утихнет и станет ясным исход процесса, он перестанет быть – возможно – "писателем, убившим писателя", и глыбы денег, напоминающие обрамление Гранд-каньона, им уже на нем не заработать. Сергей чувствовал себя, как никогда в жизни – мужчиной, способным заботится о своей женщине, с которой совсем скоро сможет быть рядом. Посмотрев на висевший в углу камеры костюм, сшитый для суда на заказ, он с легким сердцем совершенно свободного человека, слыша повизгивание маленьких розовых поросят, стал проваливаться в нормальный сон – без страха за завтрашний день, без страха перед насилием, без страха потерять мечту – он уже обрел свое собственное имя – книгой. И мечта – Катя – тоже была уже в его жизни.
США, Сан-Диего. 2005 год
У здания суда толпились журналисты, фотографы, просто любопытные и только появившиеся поклонники писателя Сергея Матвеева. Все уже знали, что Сергей оправдан и ждали только появления его и победительницы – Кейт Невзоровой, чтобы разодрать их на интервью и фото. Когда дверь распахнулась, толпа не кинулась – по обычаю – сметая жертвы и тыча в лица камерами и микрофонами, – разразившись аплодисментами, люди смотрели на пару лилипутов, выходящую, как гуляющие дети, взявшись за руки.
Сергей, ослепленный уже забытым за годы заточения в доме и камере многоцветием: зеленым – деревьев, голубым – неба, желто-золотым – солнца, и – многоголосым, но уже не пугающим гомоном толпы, держа руку Кати, думал о том, что это минута его настоящего рождения, и что теперь никто не лишит его жизни – как у всех, свободы и счастья. Катя, улыбаясь, думала, что с этой минуты у нее появится множество скандальных клиентов, и уже предвкушала, как будет расставлять новые фигуры на своем шахматном поле. Неудобство ей доставляли только туфли без каблуков, отсутствовавшие до сегодняшнего дня в ее гардеробе и купленные специально для дня заключительной речи в суде.
Уверенная, что Сергей будет оправдан, но привыкшая использовать все страховочные канаты, Катя придумала этот безкаблучный вариант в последнюю минуту, представив, насколько маленькой и беззащитной будет выглядеть, расхаживая во время заключительной речи перед присяжными в замершем тишиной огромном зале, как они будут пытаться, перегибаясь немного вниз, разглядеть ее получше и, жалея и одновременно поражаясь ее силе и стойкости в жизни, будут испытывать те же чувства – только намного сильнее – к ее подзащитному. Как во всех ее играх, она победила и в этой, и ей оставалось только неделю поиграть в счастье со спасенным ею возлюбленным, пока пресса и другие медиа не устанут от них, а после – выйти замуж за Джейка, уже уставшего от этого представления, но терпеливо ожидавшего его окончания, зная, что просто прервать игру означало проиграть, обрезать сверкающую карьеру адвоката Невзоровой. Им предстояло весьма тягостное присутствие Сергея в ее доме в течение этой заключительной недели, но она не могла отвезти его в гостиницу или вынудить купить жилище за один день – папарацци должны были убедиться в их совместности, чтобы – наделав фотографий и статей – наконец отстать и забыть.
Катю не беспокоило, что Сергей – совершенно очевидно – принял ее сценарий за реальность. Как-то она даже задумалась над возможностью такой реальности и для нее самой, но, решив, что ни признанность его как писателя, ни гонорары, делающие его богатым человеком, несравнимы с влиятельностью Джейка, выбросила этот вариант из головы. Тем более, что жить в аду, вынося мягкотелость и постоянное прогибание Сергея под этот мир, не входило в ее планы.
Они подъехали к ее дому, у которого, как Катя и предполагала, их ждали все те же безликие журналисты. Она открыла окно автомобиля – чтобы они получили истинное удовлетворение, успев сделать несколько снимков, и проехала в подземный гараж.
По дороге они говорили только о суде и освобождении Сергея, сейчас же, впервые оказавшись вне взглядов, оба почувствовали себя неуютно. Катя пропустила Сергея в квартиру и, по привычке сбросив не мешающие ей сегодня туфли, прошла вглубь, закрывая жалюзи, и на ходу разговаривая со стоящим у двери Сергеем:
– Сереж, я некоторые вещи купила, чтобы ты мог переодеться. Они на кресле. Прими ванну, сейчас покажу… – Сергей развернул ее к себе и начал целовать так неожиданно, что первые несколько секунд у нее была только одна молния-мысль – он просто выражает благодарность. Но поцелуи становились все настойчивее и, к своему удивлению, Катя почувствовала, как возбуждение плывет по ее телу, уже не позволяя сопротивляться.
Стоя под ледяным душем, она пыталась злиться на себя за совершенную ошибку, но, вспомнив многочисленные моменты экстаза, пережитые за последние всего-то полчаса, злилась на Джейка, всегда утомлявшего ее часами секса с полным отсутствием наслаждения. Катя почувствовала, что хочет вернуться в объятия Сергея и опять кричать и стонать от ощущения не испытанной никогда, заполняющей тело и отключающей разум, сладости внутри. Она села в душевой кабине, пытаясь остановить биение сердца и смыть холодом воды горячее возбуждение, выступившее каплями на коже.
Катя не знала, сколько времени провела в душе. Только начав дрожать от холода, заставив себя думать о произошедшем, как о результате усталости, она вышла из ванной, натянула джинсы и легкий свитер, чтобы видом голого тела не вызывать у Сергея мыслей о повторении момента, и вышла в гостиную.
Сергей, сидевший какой-то неестественно идиотской с улыбкой, кинулся к ней, но, отстранив его, Катя прошла мимо и, сев в огромное – для нее – кресло, начала ставить финальную точку в их истории: