Всю ночь он пролежал с открытыми глазами, ни о чем не думая, ничего не чувствуя, в каком-то забытьи, из которого его вывел утром только принесший еду охранник. Сергей, повернувшись, посмотрел на тарелку и чашку и, вяло подумав, что это действительно похоже на виденное в фильмах, отвернулся к стенке. Ему показалось, что прошло совсем немного времени, и он удивился, услышав опять шаги около его камеры, открывающуюся решетку, и повернулся:
– Мистер Матвеев, к вам адвокат, выходите, – охранник, с наручниками в одной руке, в ожидании смотрел на него.
Сергею понадобилось опять время, чтобы понять услышанное – настолько отрешен он был от реальности, но он послушно встал и посмотрел на наручники. Охранник, почему-то вежливо, попросил вытянуть руки вперед. Сергей покорился, наручники захлопнулись на запястьях, словно подтверждая, что все происходящее – не сон, и он вышел из камеры, сопровождаемый охранником, направлявшим его сзади:
– Направо, налево, вторая дверь, остановитесь.
Охранник открыл дверь, пропуская его, вошел сам и обратился к женщине, сидящей за столом и читающей бумаги:
– Мисс Невзорова, ваш клиент.
Сергей узнал ее сразу, несмотря на то, что видел только ее профиль и на лице ее были очки, и, как только за охранником закрылась дверь, воскликнул почти радостно:
– Катя?!
Женщина вздрогнула, рывком сняла очки, быстро повернулась к нему и, словно во сне, стала подниматься со стула.
– Я не могу в это поверить, – она уже подошла к нему в плотную, – как же я не вспомнила по имени? Этого просто не может быть…
Она смотрела на Сергея несколько минут, потом, словно что-то вспомнив, дотронулась до его руки выше локтя и показала жестом, что им лучше сесть.
Они сидели друг напротив друга и оба не могли поверить в эту встречу, но знали, что вспоминали друг о друге не раз за годы их единственной встречи в самолете. Сергей смотрел на крошечную женщину-куклу и больше не мог принять ни сам факт, ни возможность их встречи в данной ситуации: он не мог понять, как она смогла стать адвокатом, как она вообще может жить, как все нормальные люди. А в том, что живет она именно так, сомнений не возникало, достаточно было просто видеть ее уверенную походку, хорошую дорогую одежду, и весь ее облик, который был настолько цельным, словно карликовый рост был чертой ее индивидуальности, как огромные карие глаза.
Она начала говорить и Сергей пытался сосредоточиться на ее словах, но слышал их глухо и непонятно, пытаясь ухватить хотя бы набросок понимания того, почему их жизни сложились так по-разному.
– Сергей, пожалуйста, попробуй слушать сейчас меня, а не свои мысли, ладно?
– Извини, пожалуйста, я настолько не могу поверить в твое появление здесь, извини, я слушаю.
– Сергей, можешь называть меня, как тебе удобнее, но официально мое имя – Кейт Невзорова, суд назначил меня твоим адвокатом по делу… – Сергей вдруг почувствовал себя странно-плохо и поднял на нее глаза, которые по встрече в самолете она помнила очень глубокими, темно-серыми, и которые сейчас смотрели на нее какой-то пустой рыбьей водянистой серостью.
– Кать, ты не могла бы прийти завтра, мне как-то не по себе… – он замолчал, уже опустив глаза в стол.
– Конечно, я могу прийти завтра в десять, – она встала и, убирая бумаги, продолжала говорить, – Сергей, завтра ты должен рассказать мне все. Пойми, не зная правду, я не смогу тебя защитить, пожалуйста, отдохни – от шока нашей встречи, в том числе, – и вспомни все, что может нам помочь вытащить тебя отсюда. Но делать это мы должны вместе, понимаешь, своей правдой ты должен помочь мне. Договорились?
Сергей смотрел на нее уже немного осмысленнее:
– Хорошо, до завтра.
Катя кивнула и вышла в открытую охранником дверь, а Сергей с трудом добрел до своей кельи с решеткой и, закрытый, почувствовал, как желудок сводит нервной судорогой и рвота подступает к горлу комком горечи за свою жизнь. Охранник, проходивший по коридору, увидев его, тут же кинулся за врачом, который вколол Сергею успокоительное и этим усыпил его совсем не тюремным, счастливым сном без сновидений и страхов.
Катя Невзорова – однажды встретившая Сережу Матвеева в самолете, а ныне преуспевающий адвокат Кейт Невзорова, сидела в машине, глядя в одну точку. Она думала о Сергее, не в силах понять, что и почему с ним могло случиться, но вспомнила, что и тогда, в самолете, он удивил ее своим отношением к своему росту и вообще к жизни – он словно похоронил свои мечты, и планы, и судьбу, оправдывая эти глупые мысли отношением людей, стереотипами социума. Сейчас, встретив его в качестве своего клиента, проходящего основным обвиняемым по такому тяжелому делу, первой ее мыслью была мысль о его виновности, и она даже жалеть его не могла – злясь, что он так и не воспользовался ее советом, данным в самолете – использовать свою карликовость, выжимая из людей все, заставляя их чувствовать себя виноватыми, использовать свой недостаток, как самый большой дар в этой жизни. Катя посмотрела в темноту и очень захотела домой – в свою роскошную дорогую квартиру, которую она смогла купить, продав дом, подаренный несколько лет назад влиятельным любовником, и добавив уже свои накопления, и которая была для нее настоящим убежищем, куда она с наслаждением возвращалась каждый вечер.
Катя завела мотор, предвкушая, что через полчаса будет дома, но мысли ее все время возвращались к Сергею, и она начинала нервничать – впервые за ее адвокатскую практику она почувствовала, что втягивает в дело чувства, личное отношение к клиенту, чего быть не должно, но все думала и думала о нем, в основном только одно – почему, не имея в этой жизни другого выхода по определению, он не начал и не приспособился к ней, как сама Катя, почему не научился играть и выигрывать…
11
США, Сан-Диего. 2003 год
Войдя в квартиру, Катя скинула туфли на очень высоком каблуке, надела шелковый приятный халат и, наполнив стакан льдом и виски, прихватив пачку сигарет, вышла на огромный балкон.
Сделав большой глоток и ощутив тепло в грудной клетке, Катя вспомнила встречу с Сергеем в самолете, ее жизнь уже в Америке.
Ей было – на удивление родителей – совсем не трудно приспособиться к новой жизни, но только сама Катя, сменившая имя на Кейт – потому, что оно казалось ей более наполненным силой, – знала, в чем причина такой легкости, такой ее непотопляемости.
Придя в школу, не говоря ни слова по-английски, она специально вертелась под ногами лучших учеников в классе, чтобы они налетали на нее и, прося извинения, начинали жалеть бедную красивую карлицу, и пытались помочь ей хотя бы начать учить их язык. Глядя на них огромными молящими и полными благодарности глазами, она окружила себя за очень короткое время целой толпой друзей, принявших ее, жалея, в свой круг – безмолвную, но схватывающую и понимающую все с полуслова. Очень скоро все выходные она проводила или получая приглашения на дни рождения и вечеринки, или просто в доме кого-то из друзей, родители которых роняли изредка скупую слезу о судьбе такой красивой и такой несчастной девочки, в то время как сама она – находясь в их домах, изучала не только язык, но и стиль их жизни, решая, кто из друзей будет ей нужен и в дальнейшем, а с кем она должна, не тратя время на пустое, остаться просто в приветственных отношениях, отсеивая их по роду занятий, положению родителей в городском социуме, или по величине дома.
В колледже и университете, применяя ту же тактику, ей пришлось ее усовершенствовать, просто потому, что сами ее цели стали более жадными – заметив, что молодые люди обращают на нее внимание – из-за роста, только если заставить их это сделать, а заметив однажды, смотрят на нее, как на сексуально совершенно экзотическую игрушку, Катя, решив, что ничего плохого в этом нет, стала выбирать из них самых перспективных – как по уровню учебы, так и по респектабельности. При этом она вынуждала жертву постоянно чувствовать себя виноватым, а потом – просто, уже запомнив карлицу, встречаясь, приветствовать. И, в конце концов, случайно встретившись с ней в столовой или баре студенческого городка – уже быть не в силах прервать разговор, отвести взгляд от ее лица или выкинуть из головы бурные сексуальные фантазии о возможности хотя бы один раз в жизни заняться любовью с карлицей. Оказавшегося с ней в постели однажды, Катя держала при себе – делая все с холодным расчетом внутри и горячей страстью снаружи, пока он становился ей не нужен – либо выполнив свою миссию: познакомив ее с полезными людьми или сделав за нее ту или иную студенческую работу, либо уступив место кому-то более выгодному и перспективному.
Прикурив сигарету, Катя, слушая шумящий внизу океан, вспомнила, как однажды мама, глядя на нее с сожалением, спросила:
– Кать, неужели тебе не жаль всех этих мужчин?
Катя тогда посмотрела на мать с удивлением, с каким смотрят на рожденных с психическим недостатком задержки восприятия:
– Мам, ты что, действительно ничего не понимаешь в жизни? Они же все – я имею в виду тех, которые до одури влюбляются в меня после первой ночи, – своего рода извращенцы, которые платят своими чувствами, которые мне, кстати, совершенно не нужны. Только, к сожалению, не имея чувств, они не будут обеспечивать меня тем, что мне от них нужно: связями, положением. Ты пойми: я делаю их совершенно счастливыми людьми, то есть, тоже плачу им за все, что они для меня делают – их кошельки мне не нужны, ты сама знаешь. Раньше мне нужна была их помощь в начале карьеры, накоплении полезных людей, которые приняли бы меня в свой круг, а сейчас – чтобы получать самые перспективные и громкие дела. Ну и, разумеется, выигрывать их, получая информацию, до которой не добраться прокурору.
Сигарета обожгла ей пальцы и, вздрогнув, она кинула ее в пепельницу с розовой водой, и опять потерялась в себе самой – она любила себя, свою жизнь, которую создавала с того самого дня, когда узнала о своем диагнозе – целеустремленно, весело, наслаждаясь каждой минутой, словно глядя на себя со стороны. Она опять почувствовала себя сидящей напротив мамы и подумала, что мама, несмотря на то, что Катя много раз пыталась донести до ее понимания, как и чем дочь дышит, так и не смогла понять или просто поверить, что делает она все не ради денег. Катя решила стать адвокатом, чтобы, будучи женщиной, будучи карликом, начать побеждать – во-первых, мужчин, а во-вторых – всех людей обычного роста. Для нее впереди было огромное поле жестокой игры, на котором она решила побеждать всегда, используя, прежде всего, недоступную остальному миру привилегию – свой рост. Она рано поняла – только еще задумавшись впервые об адвокатской карьере, – что присяжные и судьи к адвокату-карлице с первой минуты будут относиться иначе, и у нее, по определению, всегда будет квота победы, данная ей от рождения, а все остальное обеспечат ее режущий ум и люди, которыми она себя окружит.
Катя не знала, что мама, глядя на нее в тот день, сначала с ужасом подумала, что дочь – настоящее чудовище. Но позже, уже оставшись одна и вспоминая все сказанное ей в этот день, она вдруг с грустью поняла, что ее змееныш-дочь совершенно права – у нее не было другого способа выжить в мире и начать жить, как все люди, и если бы она слушала их – родителей и начала жить по их правилам чести и порядочности, она бы никогда никем не стала – просто осталась бы закрытым в четырех стенах карликом, прожила бы всю жизнь с родителями, оплакивая свою несчастную судьбу. Она никогда не говорила больше с дочерью на тему ее морального облика и аморального использования людей, приняв правду жизни дочери как единственно возможную для Кати, оставив ту в убеждении, что родители никогда ее не поймут…
Катя, вернувшись в гостиную, наполнила стакан снова и, взяв рабочий блокнот и ручку, снова вышла на освещенный только светом гостиной, балкон. На часах было три часа ночи, и она подумала, что еще есть время поработать – Катя привыкла ложиться в четыре-пять утра – она любила сидеть в квартире или на балконе одна, с виски или бокалом вина, думая о своей жизни и текущих процессах, расставляя, как шахматист, фигурки и мысленно двигая их, пытаясь понять, каким будет результат партии. По этой причине она никогда не оставалась ночевать у актуальных любовников и не позволяла никому спать у себя, оставляя всегда время с часа ночи для себя, не перенося в своей спальне даже мужского запаха – который, казалось ей, претендует на постоянное присутствие в ее жизни его носителя. После ухода такового из ее великолепной берлоги – всегда меняла постельное белье.
Усевшись обратно в огромное – для нее – плетеное кресло с мягкой подушкой внутри, Катя начала записывать вопросы к Сергею в блокнот, просто потому, что поняла – в его состоянии она ничего от него не добьется, если не будет спрашивать конкретно. Она видела в его глазах полное равнодушие к собственной судьбе и знала, что люди за решеткой с таким взглядом опасны для карьеры адвоката – они своим безразличием и, в итоге, обвинительным приговором погубили не одну блестящую карьеру защитников.
К пяти утра она закончила с вопросами и, все еще не нравясь себе и думая о деле Сергея как о чем-то личном, пошла спать, убедив себя, что завтра, начав работу с ним, как с любым другим, она обретет себя – Кейт Невзорову, непобедимую в суде.
Кате пришлось ждать больше двадцати минут, пока, наконец, привели Сергея, и, увидев его, она ужаснулась – он выглядел как больной, доживающий последние дни:
– Что с тобой случилось? Врач был?
– Кать, ты бы хоть поздоровалась… – Сергей слабо улыбнулся и, уже сев и положив руки, сомкнутые наручниками, перед собой, продолжил: – Был врач, это от успокоительного, нормально все, спрашивай, – после чего, молча глядя на нее, совершенно безучастно, застыл в ожидании вопросов.
– Сергей, давай по порядку. Во-первых, скажи мне правду, и это – мой первый и пока самый главный вопрос, поскольку, как адвокату, ты должен доверять мне. Итак, ты сделал это? – Катя замолчала и изучала лицо Сергея: она знала, что многие обвиняемые врут и адвокатам, рассказывая о своей невиновности, и за годы своей очень успешной практики научилась читать правду по лицу "пациента", выслушивая ответ скорее для галочки в блокноте.
Сергей долго молчал, глядя на свои руки, а Катя не могла понять по его лицу ничего, когда он – все также равнодушно – поднял к ней лицо, немного склонив голову набок и, глядя ей в глаза, медленно и тихо ответил:
– Нет, Кать, это не я – мне просто повезло, что он умер.
От неожиданности ответа, Катя не сразу поняла смысл сказанного и только и смогла, что переспросить:
– Не поняла…
Вместо ответа Сергей подался слегка вперед, опершись на сомкнутые руки, и начал рассказывать, как приехал в Питер к Диме со своей первой написанной книгой, как Дима помог ему, как книгу издали, и после получения первого гонорара, они вместе переехали в его московскую квартиру. Сергей уже совершенно погрузился, казалось, в тот прошлый, счастливый мир и не видел сидящую напротив Катю, которая не находила в себе сил остановить его, но и не могла решить, будет ли во всем этом, начинающем быть романно-длинном, рассказе что-то, за что она зацепится, пытаясь вытащить его из пропасти пожизненного заключения.
Перед глазами Сергея проходили и одновременно слетали с его губ события десятилетней давности. После переезда в Москву и, не имея уже финансовых проблем, они жили как счастливые братья – Сергей писал, а Дима раскидывал книги по издательствам, подписывал договоры на издание и переиздание, получал гонорары, потом они вместе ездили на Кипр и в Европу, потом – по тому же кругу.
Дима заботился о Сергее – не как о больном, а обеспечивая ему возможность делать все, что делал сам, – даже умудрялся находить тому женщин для довольно продолжительных отношений, зная, что некоторые дамы не прочь заняться любовью с мужчинами экзотической внешности, а с лицом Сергея и его умом – он не вызывал у них вообще никаких неприязненных чувств.
Два романа Сергея были изданы, он писал свою третью книгу, два года были прожиты ими в ощущении справедливости и прекрасности жизни – Сергей был счастлив, начав жить, как все, не боясь не иметь куска хлеба на завтра и занимаясь любимым делом, Дима – вообще делал, что хотел, никогда не забывая, что дорогую машину и прочие прелести жизни он имеет благодаря другу, и никогда не беспокоил того компаниями или женщинами в квартире Сергея, и даже на полные сутки ни разу не оставлял того одного.
Третья книга…
Уже не в силах слушать дальше, не получив ответ на вопрос, камнем тянувший ее мысли, Катя прервала Сергея:
– Сергей, извини, я что-то не поняла… Три книги, подписанные именем Дмитрия Штурмана, написал ты?
– Нет, Кать, ты вообще ничего не поняла, – Сергей неприятно ухмыльнулся, – все книги, подписанные Дмитрием Штурманом, написал я.
Кате показалось, что от начавшегося головокружения она упадет со стула и, кое-как заставив себя удержать равновесие, она только прошептала:
– Сергей, давай продолжим завтра, что-то жарко сегодня. Хорошо?
Сергей равнодушно улыбнулся:
– Кать, ты занята, мне же торопиться некуда, я могу теперь всю жизнь только рассказывать, сидя за решеткой, – он замолчал, увидев, что Катя действительно неестественно побледнела и уже добрее добавил: – Извини. Конечно, давай завтра продолжим.
Катя не очень помнила, как добралась до дома и, войдя в квартиру, вспомнив, что сегодня актуальный любовник возвращается из Азии, чертыхнулась – ей было совсем не до него, не до кого – она должна была попытаться восстановить разговор с Сергеем в памяти и решить, правильно ли она поняла услышанное, потому что просто поверить в это не могла. Она решила все же выдержать сегодня Джейка – он был очень полезен ей в работе, являясь весьма влиятельным бизнесменом, к тому же – он был первым неженатым любителем карликов в ее жизни, и по этой причине она могла выставлять его за дверь под разными предлогами, когда это было удобно ей – он никому не врал, где он и сколько времени там пробудет, поэтому мог вернуться в свой дом раньше запланированного срока, не боясь вопросов.
Задумавшись, Катя лежала, забыв о Джейке и не чувствуя гладящей ее спину руки, пока не вздрогнула от его голоса:
– Кейт, где ты витаешь весь вечер? – он спросил, не заглядывая ей в лицо, но Катя из вежливости, повернулась:
– Извини, новое дело, и…
– Я знаю, в газете видел: русский карлик, обвиняемый…
Катя села и скосила на него глаза, заставив его остановиться:
– Карлик?
– Извини, но он же действительно – карлик! Как я должен его называть, если в газетах… – Катя соскользнула с огромной низкой кровати, сделанной на заказ, и, надев приятно-шелковый халат, уже в дверях спальни обернулась:
– Виски выпьешь со мной?
– Нет, спасибо, лучше пойду, не люблю, когда ты не со мной, а с клиентами, – Джейк улыбнулся, а Катя уже в который раз подумала, что немного побаивается его – он словно знал ее игру, читал ее мысли по лицу и ей это все больше не нравилось. Но изгонять его из жизни было рано, и она решила, что нужно быть с ним поосторожней.
Джейк без тени обиды поцеловал ее и, уже держа в руке пиджак, просто, без намека, стоя у двери, бросил:
– Кейти, позвони мне, как дело продвинется, чем смогу – помогу, – и улыбнувшись, вышел, аккуратно, по-американски, закрыв дверь.