– Что ты грубишь! Правильно про вас говорят: злые вы все! – и резко закрыла дверь.
Сергей посмотрел на тезку и глухим голосом, каким обычно говорят безнадежно больные, произнес:
– Вот так… – и лег на свою полку.
Археолог, спустя некоторое время, тихо предположил:
– Ольга наша, я так понимаю, в другом купе заночевала.
Он выключил свет, и скоро Сергей, услышав его отяжелевшее дыхание, понял, что тот заснул и, не желая думать о прошедшем дне, не пытаться понять, какая же она – жизнь для него в этом всеобщем мире гулливеров, проваливаясь в сон, стал слушать стук колес, медленно сливающийся с ударами его собственного сердца.
Утром, веселая Оля, радостно влетев в купе, застала также сидевшего у окна Сергея и археолога – уже на ее месте. Заявив, что нашла, с кем пойдет на свадьбу сестры, и быстро стаскивая с верхней полки свои вещи, поинтересовалась, как они провели ночь. Не дожидаясь ответа, пожелав удачи во всем и добавив, как ей было приятно познакомиться, попрощалась и аккуратно закрыла за собой дверь. Мужчины, не сказавшие при этом ни слова, после ее ухода весело, глядя друг на друга, рассмеялись. Сквозь смех, археолог пытался говорить:
– Шустрая… Сергей, поезд как остановится, я народу пойду помогать, а ты в купе оставайся. Как все выгрузятся, я за тобой приду, провожу тебя до дома друга твоего, а то ты Питера совсем не знаешь, спросить – для тебя целая проблема, да и мне спокойнее будет. С рук на руки сдавать не буду – не волнуйся, только до дома, – и он продолжил, все еще посмеиваясь, вспоминая ураган по имени Оля и завтрак, который она прервала своим появлением.
Сергей, проснувшийся со странно-хорошим настроением, почувствовал себя еще лучше – поиск жилища Димы действительно его пугал, и когда тезка сам предложил ему помощь, стал есть уже с аппетитом, почувствовав себя в безопасности: сейчас ему поможет новый друг, а там, встретившись со старым, он уже начнет жить по-другому.
Сергей не заметил, как они оказались у дома с аркой, пройдя через которую, подошли к подъезду, кивком показав на который, археолог с улыбкой сказал:
– Вот, Сергей Матвеев, дальше давай один, – помолчав, он, вынув из кармана куртки листок бумаги, протянул его Сергею: – Не потеряй, это телефон и адрес мой в Москве, всем, чем могу, – помогу. Говорю не из вежливости и не из жалости, без стеснения звони или приходи прямо по адресу. Меня может не быть, но я матери скажу о тебе, если что – поможет. Договорились?
Сергей аккуратно положил бумажку в карман спортивной сумки:
– Спасибо тебе. За все! – и протянул огромному тезке аккуратную руку, пожав которую, тот, улыбаясь, зашагал в сторону арки. Сергей открыл дверь и шагнул в темноту подъезда. Посмотрев на номера квартир на первом этаже и зная номер квартиры Димы, он быстро подсчитал, что она – на втором, и пошел пешком по старой лестнице.
После рассказа женщины, в чьей комнате сейчас жил друг, Сергей ожидал увидеть грязную обшарпанную дверь, но дверь была нормальной, у звонка было что-то написано на приклеенной бумажке, но, с трудом дотянувшись до самого звонка, разглядеть этого он не смог.
Он слышал, как кто-то, очень медленно и шаркая, подходит к двери, и стянул назад капюшон. Дверь открыли, и Сергей увидел аккуратно причесанную старушку, почти такую же маленькую, как и он, но, видимо, от старости, которая без всякого удивления спросила:
– Тебе Штурман нужен?
Сергей, не вызвав удивления пожилой женщины даже смутился, но, испугавшись, что она захлопнет дверь и больше ее не откроет, поспешно ответил:
– Здравствуйте, да, я к Диме Штурману.
Старушка кивнула:
– Здесь подожди! – Прикрыв дверь, пошла, судя по шагам, куда-то в глубь квартиры, явно наделенной длинным коридором.
Сергей слышал, как она стучала в дверь и потом пыталась говорить громко, вероятно, чтобы ее услышали:
– Дим, ты спишь? Дим, просыпайся, к тебе карлик пришел.
Сергей не слышал, чтобы открывалась дверь внутри квартиры, но старушка стала говорить тише:
– Где ты берешь их, странных таких? Хоть бы раз обычный человек тебя искал.
Дверь внезапно распахнулась, и Сергей увидел – не алкоголика, а совершенно неизменившегося друга Диму, смотрящего на него совершенно непонимающими глазами и совершенно неожиданно вскрикнувшего:
– Гном! Гном, это же правда – ты!!!
Схватив Сергея в охапку, Дима, приподняв, прижал его к себе, как самое дорогое существо на свете. Поставив на пол, он опять уставился на Сергея, все еще не в силах поверить. И вдруг, очнувшись, затараторил:
– Что мы стоим здесь, давай сумку, проходи, куртку сними, – он стянул с Сергея куртку, повесил ее на ходу на вешалку в прихожей и потащил за собой по коридору.
Комната Димы была огромной, и он умело разделил ее на три части хорошей мебелью. Сергей еще раз удивился и этой чинности и чистоте.
– Гном, не стой, проходи, садись, сумку позже распакуешь, дай посмотреть на тебя!
Сергей прошел вглубь комнаты, сел на диван и, вдруг почувствовав себя неудобно, начал:
– Дим, ты извини, что я вот так – без звонка, но у тебя или телефона нет, или женщина, которая живет в твоей квартире и адрес дала, не знает его.
Дима перебил друга:
– Гном, это ты меня прости – я столько о тебе думал, а позвонить не решался, после того как я тогда пропал так. Проблемы у меня были, бизнес хотел, как все сейчас, затеять, у бандитов денег занял, а дело не пошло, благодаря им же. Отдавать долг нечем было, вот поменялся с этой мадам, с ее доплатой, на комнату эту. Потом попил с полгода, на остатки средств после расплаты, – он грустно улыбнулся, – но остановился вовремя. Сейчас вон переводами живу, – он кивнул на компьютер, обложенный по обеим сторонам словарями. – Про себя лучше расскажи, ты в Питер ко мне приехал или по другому делу?
Сергей почти начал, когда Дима вдруг по-детски вскочил:
– Гном, извини, я от счастья тебя видеть, забыл – ты же голодный, наверное, пошли на кухню, бутербродов с кофе наделаем, за едой расскажешь.
Сергей не успел возразить – Дима уже открыл дверь и пошел куда-то по коридору, не сомневаясь, что, как и раньше, Сергей пойдет за ним. На кухне Сергей с трудом взобрался на высокий стул:
– Дим, ты что, мебель под свой рост на заказ делал?
Дима засмеялся:
– Не, в квартире были! Мадам этой моя мебель без надобности была, я и перевез. Тетя Катя, соседка моя, ей уже за восемьдесят, ругалась страшно, когда я это хозяйство на кухню поставил, но привыкла, – ей все равно, она у себя в комнате ест. А когда вместе – она пирогами угощает, или я чем, стоит, как в пивной, но смеется! – Он резал хлеб и колбасу, варил кофе, а Сергей все не решался начать разговор о том, зачем приехал, и просто рассказал о смерти родителей. Узнав об этом, Дима был, казалось, в большем шоке, чем он сам, особенно после того, как услышал поездке Гнома на поезде и о том, что друг приехал именно к нему.
По мере поглощения бутербродов, настроение их улучшалось. Они уже болтали, как раньше – обо всем, случившемся с ними за эти годы, но так, словно со времени их расставания прошло всего несколько дней, и, вернувшись в комнату Димы, чувствовали себя тоже, как раньше – вместе, а потому – защищеннее от этого мира.
Дима постелил Сергею на диване, и тот, уже в комнате, освещенной только светом уличного фонаря, проникающего сквозь тонкую ткань штор густой синевой, наконец решился сказать другу половину причины своего приезда:
– Дим, я книгу написал, может у тебя найдется время прочитать?
Друг, совсем как во времена их ночных разговоров в колледже, облокотившись на локоть, смотрел на Сергея через синюю темноту комнаты:
– Какое время, Гном! Если бы ты был не с дороги сегодня, я прямо сейчас бы и начал! – в его голосе был вопрос, но Сергей, чувствуя себя действительно уставшим – больше от волнений, найдет ли он друга по адресу, примет ли тот его и как, с радостью откликнулся:
– Спасибо, Дим, но давай утром, я, правда, уже засыпаю, – и, неожиданно для себя, перед тем, как окончательно заснуть, Сергей понял, что это не от усталости и страхов он так хочет спать, а от первого спокойствия и счастья за долгое время, от чувства безопасности, в котором он себя ощутил рядом с другом.
10
Следующий день они провели – один – в чтении книги, а сам автор – сидя за компьютером и строча совершенно неожиданно пришедший в голову сюжет нового – уже – романа. Они прерывались на бутерброды, кофе и старушкины блины с вареньем, которые она испекла "для гостя" и, протискивая тарелку в дверь, с любопытством оглядев комнату Димы, удовлетворенно закивала головой:
– Я думала, опять пьешь, а потом слышу – тишина, сейчас вот вижу – работаете. Хорошо это, мальчики! – И, как только Сергей принял тарелку из ее рук, поблагодарив, тут же ушла, явно удовлетворенная молодежью.
Дима засмеялся:
– Это она не за меня, за себя волнуется, – я, когда пил, буйный был, – и махнул Сергею рукой в знак того, что блины нужно начинать есть – остынут.
– Дим, какая разница, она тебе в восемьдесят лет блины печет, а ты о причинах болтаешь! Скажи "спасибо" и начинай потреблять ее манну небесную, упавшую в твою голодную бутербродную жизнь, – Сергей улыбался, намазывая блин вареньем, и заметил, что друг уже вовсю жует, явно зная, что блины – вкусные. Следуя примеру друга, он тоже начал есть, и они уже не могли разговаривать, пока тарелка не опустела. И только, глядя на нее, как-то одновременно заговорили о том, что нужно старушке какой-нибудь подарок сделать, потому как в ее годы подвиг – совершенно чужим людям приятное делать и заботиться о них. Каждый думал в это время о своих: Сергей – родителях, Дима – матери, о том, что те делали для них все просто так, без обязательств, по-человечески, только в их раннем детстве – до прекращения роста Сергея и до замужества матери Димы, когда он стал ей просто не нужен.
Дима, выйдя из гипнотической болезненности прошлого – когда хочется думать, что во всем виноват кто-то другой, и жалеть себя приятно, – взял тарелку и повернулся к Сергею:
– Гном, я пойду тарелку ей верну, и работать будем.
Сергей, согласно кивнув, пошел за другом еще раз поблагодарить за сердечность тетю Кати и помыть руки, заняв свои мысли уже целиком новой книгой.
Не замечая времени, Сергей писал свою новую историю, когда, вздрогнув от неожиданности, услышал голос Димы – надорванный, словно целый день тот упражнялся в исполнении сложных арий с плохим учителем:
– Гном, я дочитал, – он замолчал. Сергей ждал, что он добавит еще что-то, но в комнате было тихо и, боясь повернуться к Диме, он спросил, так же глядя на монитор:
– Дим, что? Не понравилась?
Друг опять не ответил, и уже не в силах ждать, чувствуя, что рушится еще одна мечта, не оставляя никаких возможностей для него, Сергей, резко повернувшись на крутящемся стуле, спрыгнул с него и подошел к другу, сидящему, закрыв лицо руками.
Он стоял перед Димой, пока тот не поднял к нему глаза:
– Тяжело это, Гном, очень хорошо и очень тяжело. Давай в издательства рассылать – нельзя это на полку класть и читать для себя – как дневник, в возрасте тети Кати. Я сейчас напишу список издательств, для которых переводил, где я людей знаю, и завтра позвоню всем, скажу, что пришлю…
Сергей понял, что уже не может тянуть время – наступила непростая минута, когда он должен сказать другу, зачем на самом деле приехал к нему. Он сел рядом с Димой на диван, пытаясь унять прыгающее – уже где-то в горле – сердце, и не поворачиваясь, начал:
– Дим, понимаешь, я в Москве хотел по издательствам разослать, но потом испугался – они увидят меня, и либо даже читать книгу не станут, либо – издадут ее под чьим-нибудь другим, своим именем – они же понимают, что существо вроде меня бороться с ними никак не сможет.
Дима, нахмурив брови, смотрел на него:
– Гном, почему ты решил, что твой рост имеет для издателей значение?
Сергей, уже нетерпеливо – он хотел избавить себя от неопределенности, рассказать Диме свой план и узнать, согласиться ли тот, заговорил очень быстро:
– Дим, предположим на секунду, что книга будет успешной, как они будут меня читателям показывать? Раньше была страна героев – поэтому я не проходил бы, сейчас – страна бандитов и безработных, с докторами наук на рынках. Узнав, что книгу написал карлик, ее просто не будут читать, понимаешь, я для людей – по определению – генетический урод, которого только в цирке показывать или детей пугать. Вот я и подумал: может быть, ты согласишься предлагать издательствам книгу под твоим именем?
Дима, сидевший обхватив голову обеими руками, повернулся к другу, с лицом человека, находящегося в состоянии глубокого шока:
– Гном, я все понимаю, но ты что, предлагаешь мне твою славу присваивать, только потому, что ты ростом не вышел? Ты будешь мозги надрывать, а имя мое будет? Сереж, ты извини, но это ты перегнул, как я могу – ты подумал?
Сергей так испугался отказа друга, что заговорил очень быстро и очень громко – чтобы тот не мог его перебить, но слышал и понимал его слова:
– Дим, я не прошу тебя куклой имя свое подставить вместо моего – ты же тоже много будешь работать: рассылать, развозить рукопись, потом встречаться с издателями, редакторами… Если все пойдет, как я думаю, то и потом работы много будет. Пойми, мне жить через месяц-два максимум вообще не на что будет, работу, ты сам знаешь, я даже в цирке на найду – клоун из меня никакой, акробат – только на один смертельный трюк – перелом шеи карлика к удовольствию зрителей, не в метро же мне стоять с протянутой рукой при написанной книге. Они точно ее напечатают – сейчас печатают все: и хлам, и полухлам, только классикой быть не должен, – он посмотрел на друга, – Дим, я прошу тебя… очень.
Дима, молча качая головой, посмотрел на маленького мужчину с молящими темно-серыми глазами и подумал, что жизнь расставила и пешки и ферзи его судьбы так, что дороже этого умного гнома никого у него нет, и не может он отказать ему, потому что этим во второй и последний раз поставит точку на жизни друга. Он взял Сергея за плечи и, развернув, посадил рядом с собой на диван:
– Конечно, Гном, конечно, я согласен, и спасибо тебе, для меня это честь, – он смотрел, как серые глаза наполняются слезами, и как одна из них скатывается по мужскому красивому лицу, и уже сам сквозь какую-то пелену услышал тихое:
– Извини, это я от радости, – и увидел, как Гном выходит из комнаты.
Сергей, только закрыв за собой дверь ванной, почувствовал, как маленькие свинки в душе оглушительно завизжали, быстро закрутили хвостиками и, умывшись, совершенно счастливый, вернулся в комнату, к Диме, где почти до утра они проговорили, в какие издательства и каким образом будут доставлять рукописи, которые распечатывали в это же время, мешая самим себе жужжанием принтера.
Утром Дима взял четыре экземпляра книги, чтобы развезти их по издательствам, в которых уже засветился как переводчик. А провожавший его Сергей, никогда не думавший о Боге и не веривший в него, неожиданно понял, что непрерывно мысленно повторяет: "Господи, пожалуйста, помоги!". Ужаснувшись своему странному поведению, он решил выйти на кухню, в надежде застать там старушку-соседку, послушать ее рассказы о длиной жизни – чтобы забыться и отвлечься от бесконечно-нервного ожидания. Но старушки на кухне не было, и Сергей постучался к ней в дверь, пригласив попить чай, на что та в знак согласия довольно быстро открыла дверь и, бросив: "Чайник ставь, я только варенье возьму", быстро исчезла в глубине светлой комнаты.
За второй чашкой чая тетя Катя ни с того ни с сего начала рассказывать о своей молодости, но не беспорядочно – а всего одну историю, к средине которой Сергей понял, что история эта будет сюжетом его следующей книги, и слушал уже не в пол-уха, а жадно впиваясь памятью в рассказ старушки. Он забыл и про чай, и про агоничное свое ожидание Димы, и про страх перед этой жизнью. Он как-то невзначай понял, что хочет в этой жизни только одного – писать, чтобы люди лучше понимали через его книги порой жестокую, а порой – такую милую жизнь.
Когда Сергей увидел Диму, удивленно смотрящего на них из проема кухонной двери, он не сразу понял, где находится, настолько ощутил себя в мире молодой тети Кати, и, вернувшись в реальность, вспомнив, каких новостей ждал от друга, неловко соскочил с высокого стула:
– Дим? Что?
– Из четырех три взяли для прочтения – после того, как сюжет рассказал и краткое содержание прочли. В течение недели ответ дадут. Не переживай – на первый вскид им понравилось.
Сергей, подскочил к другу с прытью пятилетнего малыша, которому принесли долгожданный подарок, а тот, неизвестно как почувствовавший порыв Гнома, нагнулся к нему, и они обнялись в своей радости, и стояли, смешно обнявшись несколько минут, так трогательно, что старенькая женщина, вытирая слезы, вышла из кухни, стараясь даже шорохом не потревожить эту редкую искренность, дружбу, пытающуюся победить несправедливость ошибок природы и жестокость жизни.
США, Сан-Диего. 2003 год
Когда решетка за его спиной закрылась, он огляделся: раньше в тюрьмах настоящих он не бывал, знал как они выглядят и пахнут изнутри, но – в большинстве своем – по низкопробным американским шедеврам кинематографа и реже – по более выносимым им книгам – бестселлерам того же происхождения. Грязи, как таковой не было, запах тоже был вполне выносимым, да и все равно ему было, что будут ощущать его органы чувств, – его душа была совершенно пуста, жизнь, в очередной раз, лишила его всего, но больнее всего – отняла, на этот раз – последнюю, иллюзию, что однажды он все-таки начнет жить.
Сергей лег на кровать и закрыл глаза, ничего больше не имело значения, как не имела для него значения жизнь все последние годы. Но он еще никогда не чувствовал такой пустоты, смерчем затягивающей куда-то в неопределенность, но не страшную – а такую же пустую.
Обрывочные сны таскали его по годам его жизни, когда сквозь что-то прошло-радостное он услышал чей-то голос:
– Мистер Матвеев, при аресте вы не назвали своего адвоката: вы желаете его назвать?
Сергей резко сел и смотрел на говорящего темнокожего мужчину с минуту, пытаясь понять, где он и что происходит, и, вернувшись в камеру и свою реальность, уже совершенно безучастно, ответил:
– У меня нет адвоката, – он хотел добавить, что у него ничего уже нет, но решил, что незачем, и хотел только остаться один, но мужчина продолжил:
– В этом случае суд назначит вам адвоката.
– Спасибо, – Сергей в нетерпении поднял на мужчину глаза:– Это все?
– Да, – он коротко кивнул Сергею и вышел.