Особые отношения - Дуглас Кеннеди 12 стр.


- Что вы такое пили? - произнесла она враждебно, без намека на улыбку.

В этот момент за ее спиной раздался голос.

- Вы всегда так разговариваете с патентами?

Тони.

Он выглядывал у няни из-за плеча, глядя, как я восседаю на утке. Вообще, я предстала перед ним во всей красе: бледная, взъерошенная, заторможенная, с тусклыми коматозными глазами. Тони скупо улыбнулся мне, быстро кивнул и тут же переключил все внимание на няню. А та, как это обычно и бывает с самодурами, вдруг оробела и смутилась, будто застигнутая на месте преступления.

- Я ей ничего такого не сказала.

- Сказали-сказали… - И он наклонился, вглядываясь в ее бирку с фамилией. - Я слышал, как грубы вы были с пациенткой.

У ирландки вытянулось лицо. Она повернулась ко мне:

- Извините, пожалуйста, У меня сегодня тяжелый дёнь, я вовсе не хотела вас обидеть…

Тони не дал ей закончить:

- Просто заберите судно и оставьте нас.

Она вынула судно, после чего тихонько уложила меня, поправила простыню, бережно подоткнула одеяло.

- Может, вам что-нибудь принести? - нервно спросила она.

- Нет. Но я поговорю с вашим начальством, - ответил Тони.

Явно испуганная угрозой, няня поспешила к выходу.

- Ну как вам понравился спектакль, миссис Линкольн? - озорно улыбнулся Тони. Он нежно поцеловал меня в голову. - И как поживает наш мальчишка?

- Совсем плохо.

- А мне вчера вечером сказали совсем другое.

- Ты был здесь вчера вечером?

- Да, когда ты еще спала. Сестра сказала, что ты была…

- Немного не в себе, да? Или, может, она употребила чисто английское выражение, преуменьшая, как здесь водится. Например, "ваша женушка совсем поглупела".

- Тебе так кажется, Салли?

- Ой, умоляю, только не начинай говорить со мной таким мерзким рассудительным голосом, Энтони.

Я видела, как он сразу напрягся - но не из-за этого моего внезапного и ничем не оправданного взрыва, а поэтому, что я снова начала плакать..

- Может, ты хочешь, чтобы я пришел попозже? - тихо спросил он.

Я замотала головой, глубоко вздохнула и сумела справиться со слезами. Потом я спросила:

- Ты правда вчера приходил?

- Правда. Я приехал почти в одиннадцать, сразу из аэропорта И стал проситься к тебе. Но мне сказали…

- Значит, в одиннадцать ты был здесь?

- Об этом я тебе и говорю. Вообще-то, сказал уже два раза.

- А почему ты не приходил раньше?

- Потому я был в чертовой Гааге, как ты знаешь. Давай лучше поговорим о более серьезных вещах… о Джеке.

- Кто такой Джек?

Он посмотрел на меня, как на ненормальную:

- Наш сын.

- Я как-то не заметила, что у него уже есть имя.

- Мы же с тобой говорили об этом четыре месяца назад.

- Ни о чем мы не говорили.

- В выходные, в Брайтоне, когда гуляли…

Тут я вдруг вспомнила этот разговор. Мы поехали в Брайтон, решив, что на выходные "пошлем все к чертовой бабушке" (выражение Тони). Отдохнули мы на славу: там все время беспрерывно лил дождь, а Тони отравился, съев сомнительного вида устрицы в дорогущем морском коктейле. Я, помнится, все размышляла о том, как все перемешано на этом морском курорте, одновременно шикарном и жалком, и что, возможно, именно за это его так любят англичане. Но прежде чем Тони начало выворачивать наизнанку в нашем дармовом номере в "Гранд-отеле", мы отправились немножко прогуляться под дождем по набережной. Тогда Тони и заметил вскользь, что, если родится мальчик, можно было бы назвать его Джеком. А я ответила (и теперь это вспомнила): "А что, Джек звучит совсем неплохо."

Но можно ли было сделать из этого вывод, что я одобряю идею назвать ребенка Джеком? На мой взгляд, вовсе нет.

- Я только сказала что…

- Что имя Джек тебе нравится. И я это воспринял это как одобрение. Прости.

- Неважно. Это же пока только разговоры и ни к чему нас не обязывает.

Тони беспокойно заерзал на краю кровати:

- Хм, дело в том, что…

- Что?

- Я утром зашел в муниципалитет Челси и зарегистрировал его. Джек Эдвард Хоббс… Эдвард - в честь моего отца, разумеется.

Я смотрела на него в полном смятении.

- Ты не имел права. Какого же черта, ты не мог…

- Говори тише, пожалуйста.

- Не указывай мне, как говорить…

- Может, вернемся к разговору о Джеке?

- Он не Джек! Ты понял? Я отказываюсь называть его Джеком!

- Салли, все равно, пока ты не подпишешь документы, они не имеют юридической силы. Так что постарайся, пожалуйста..

- Что? Не быть дурой? Подражать проклятым хладнокровным англичанам, когда мой сын лежит там, наверху, и умирает.

- Он не умирает.

- Он умирает - а меня это не волнует. Можешь ты это понять? Меня это не волнует.

Выкрикнув это, я повалилась на подушки, натянула одеяло на голову, и у меня начался очередной бурный приступ рыданий, который сопровождался ощущением жуткой пустоты. В считаные секунды подоспела сестра Я слышала взволнованное перешептывание, до меня доносились обрывки фраз: "такое нам приходилось видеть и раньше", "часто случается после осложненных родов", "бедняжка натерпелась, ей столько пришлось пере жить" и (самое ужасное) "через несколько дней с ней все будет в полном порядке".

С одеялом на голове я приняла ставшую уже привычной позу - калачиком и продолжала кусать подушку, пытаясь остановить судорожные рыдания. Как и накануне, я не сопротивлялась, когда кто-то твердой рукой отвернул с лица одеяло, закатал рукав и сделал укол.

Только в этот раз я не провалилась в небытие. Мне показалось, что на меня снизошел неземной покой. Я как будто бы парила под потолком палаты, рассматривая входящих и выходящих медиков, пациентов и посетителей. Я взирала на них с блаженным безразличием туристки, которая случайно забрела в экзотический квартал, куда ей совсем не надо, и так насосалась дешевого шампанского, что уже не понимает, сколько сейчас времени, а просто блаженно витает в облаках. Не сон, не бодрствование - всего лишь… существование.

В этом наркотическом блаженном состоянии я пребывала до следующего утра. Сквозь шторы на окнах уже пробивались яркие полосы дневного света, а в голове у меня было смутно и туманно, как в фильме ужасов. При этом я чувствовала себя на удивление отдохнувшей, хотя далее не знала наверняка, спала ли я все время.

Мне было необыкновенно хорошо и легко в первые десять секунд, пока я выплывала из страны грез, где нет прошлого, ни будущего… не говоря уж о настоящем.

А потом навалилась действительность. Я потянулась к звонку. Подошла все та же неприветливая ирландка, что вчера. Только сегодня, после стычки с Тони, ее как подмени, она была приторно-ласкова.

- Доброе утро, миссис Гудчайлд. Вы, кажется, хорошенько выспались. А видели, что вам принесли, пока вы спали?

Не сразу, но глаза сфокусировались на трех цветочных композициях, расставленных в разных углах палаты. Няня подала мне поздравительные открытки, вложенные в цветы. Один букет был от главного редактора "Кроникл". Второй - от коллег Тони из внешнеполитического отдела. Третий - от Маргарет и Александра.

- Чудесные цветы, правда? - проворковала няня Доулинг.

Я уставилась на букеты, не в силах составить хоть какое-то мнение по их поводу. Цветы как цветы, вот и все.

- Могу я подать вам чашечку чаю? - спросила няня Доулинг. - А как насчет легкого завтрака?

- Не знаете, как дела у моего сына?

- Честно говоря, не знаю, но могу прямо сейчас навести справки.

- Было бы очень любезно с вашей стороны. А еще, если вас не затруднит… э…

Няня Доулинг точно поняла, о чем я. Подойдя к кровати, она извлекла из тумбочки судно, помогла мне выпрямиться и убрала после того, как я наполнила его очередной порцией зловонной жидкости.

- Господи, ну и вонь, - сказала я, пока няня Доулинг укладывала меня на подушки.

- Это от лекарств, - отвечала она. - Но как только вы перестанете их принимать, запах пропадет. А как сегодня наши швы?

- Еще болят.

- Ну, они еще поболят с недельку. Давайте-ка я принесу вам воды, умыться и почистить зубы, а?

Сервис как в пятизвездочном отеле. Я поблагодарила няню и еще раз попросила ее узнать, как себя чувствует Джек.

- Ах, вы уже и имя ему выбрали.

- Да, - ответила я. - Джек Эдвард.

- Хорошее, сильное имя. Так я вернусь через минутку с чаем и новостями о Джеке.

Джек. Джек. Джек.

Вдруг меня охватил приступ стыда.

"Он умирает - а меня это не волнует. Можешь ты это понять? Меня это не волнует".

Как я только могла выговорить такое? Неужели я была настолько не в себе, что в самом деле могла выразить безразличие к тому, жив ли мой сын? Вместо того чтобы найти себе оправдание - напомнить о послеоперационном стрессе, о странной реакции на лекарства, которыми меня накачивали, и о том, что этой фразой я пыталась сообщить о своем странном состоянии, - я принялась терзать себя. Я недостойна быть матерью, женой, представительницей рода человеческого. Ведь, поддавшись вспышке необузданной ярости, я отринула все самое дороге, что имею: новорожденного сына и мужа. Да, я определенно заслуживаю всего плохого, что сейчас со мной происходит.

Но главное, вчерашнее странное исступление прошло без следа. Сейчас я думала только об одном; что мне нужно быть рядом с Джеком.

Вернулась няня Доулинг с завтраком на подносе и новостями.

- Ваш малютка прекрасно себя чувствует. Врачи очень довольны его состоянием, так что денька через два его могут перевести из интенсивной терапии.

- Смогу я увидеть его сегодня утром?

- Конечно.

Я кое-как сжевала завтрак - потому что если и был у меня какой-то аппетит, он пропал от мысли, что мне нужно срочно поговорить с Тони. Я хотела покаяться за вчерашнее поведение, умолять его меня простить, и еще сказать, он и Джек - самое дорогое, что у меня есть в жизни, конечно, я подпишу документ, подтверждающий, что зовут Джек Эдвард. Потому что… потому что…

О, черт, только не это…

Я снова расплакалась. Новый приступ бурных рыданий, пронзительных, как вопли плакальщиц. "Ты что, прекрати немедленно", - строго приказала я себе. Но остановиться не смогла, все происходило помимо моей воли. Только на этот раз я более ясно отдавала себе в этом отчет и потому страшно перепугалась. Особенно меня беспокоило, как бы больничные медики не заподозрили у меня психическое расстройство и не начали бы глушить меня более сильными препаратами. Я зажала рот подушкой, вцепилась в неё, как в спасательный круг, и начала обратный счет от ста, твердо приказав себе успокоиться к моменту, когда дойду до нуля. Однако, даже считая я слышала собственный голое - он становился все громче. Пытаясь, замолчать, я так напрягалась, что заболели глаза. Это было невыносимо, мне показалось, что они сейчас лопнут и выскочат из глазниц. Но как раз в тот миг, когда я собралась с ними расстаться, вошла няня Доулинг в сопровождении санитара. Я чувствовала, как она касается моего плеча, окликает по имени, спрашивает, что случилось. Ответить я не смогла, и она что-то сказала санитару, кажется, попросила вызвать дежурную сестру. В этот момент я как раз досчитала до тридцати девяти и вдруг услышала, как во весь голос кричу: "Тридцать девять!"

Это поразило всех, а особенно няню Доулинг - бедняжка отшатнулась от меня с испуганным видом, видимо решив, что я потеряла рассудок. Что ж, она была недалека от истины.

- Что стряслось? - спросила няня.

- Я не знала, что ответить на этот вопрос, потому выговорила:

- Дурной сон.

- Но вы не спали.

- Нет, - соврала я. - Я опять заснула.

- Вы уверены, что сейчас все в порядке?

- Совершенно, - уверила я, вытирая мокрое лицо, чтобы уничтожить все следы дикого плача. - Просто кошмар приснился.

Дежурная сестра, изумительной красоты негритянка лет сорока, подошедшая к кровати, услышала последнюю реплику - и я сразу поняла, что она не поверила ни единому моему слову.

- Думаю, вы нуждаетесь в успокоительном, Салли.

- Я в полном порядке, - дрожащим голосом уверила я. Меньше всего на свете мне сейчас хотелось снова уплыть в страну наркотического небытия. Поэтому я, собралась с силами, постаралась взять себя в руки.

- Хотелось бы верить, - произнесла сестра, - но в вашей карте записано, что у вас уже было два таких приступа. Должна вам сказать, что такое случается после осложненных родов, и довольно часто. Но тут есть причина для беспокойства. Если это будет продолжаться…

- Не будет, - сказала я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно.

- Салли, я не хотела вас напугать. Наоборот, пытаюсь вам объяснить, что это довольно обычное осложнение, и, как с ним справиться…

- Я же сказала это был просто небольшой кошмар, страшный сон. Обещаю, это больше не повторится. Я правда, правда обещаю.

Сестра и няня Доулинг быстро переглянулись.

Сестра пожала плечами:

- Ну, хорошо. Пока не будем спешить с лекарствами. Но если снова случится такой приступ…

- Нового приступа не будет.

Мой голос сорвался на визг. Новый выразительный обмен взглядами между сестрой и няней Доулинг. Надо разрядить обстановку, срочно.

- Но я страшно хочу увидеть сына, Джека, - сообщила я, уже более нормальным голосом.

- Это можно будет сделать после утреннего обхода мистера Хьюза.

- А долго придется ждать?

- Около часа…

- Ой, да вы что… - Мой голос снова зазвучал громче. Заметив новый взгляд, которым украдкой обменялись няня и сестра, я поняла, что настаивать больше нельзя, лучше подождать час.

- Простите, простите, - заторопилась я. - Вы правы, конечно, конечно. Я дождусь прихода мистера Хьюза.

- Хорошо, - произнесла сестра, глядя мне прямо в глаза. - И не волнуйтесь из-за того, что с вами происходит. У вас сейчас трудное время.

Улыбаясь, она погладила меня по руке и удалилась. Няня Доулинг спросила;

- Могу я вам быть чем-то полезна?

- Будьте добры, подвиньте мне телефон.

Она поставила аппарат мне на кровать и вышла. Я позвонила домой. Трубку не взяли… что меня несколько озадачило, ведь была еще только половина девятого, а Тони очень любил поспать. Тогда я набрала номер его мобильного, и он ответил сразу. Я с облегчением услышала дорожный шум: он был в пути.

- Прости, - начала я. - Мне так стыдно за вчерашнее…

- Все нормально, Салли, - ответил Тони.

- Да нет, не нормально. То, что я вчера наговорила…

- Это ничего не значит.

- Я вела себя ужасно.

- У тебя был шок. Это бывает.

- Все равно это не извиняет всего, что я сказала о Джеке…

Выразительная пауза.

- Хочешь сказать, что теперь тебе нравится имя?

- Да, нравится. И ты мне очень нравишься. Больше, чем я могу выразить.

- Да ладно, не нужно сантиментов по моему поводу. Что там слышно про нашего мальчика?

- Пока обхода не было, и я ничего, не знаю. Ты скоро приедешь?

- Часам к пяти.

- Тони…

- Мне нужно готовить полосы.

- У тебя же есть заместитель. Неужели главный редактор не может войти в положение?

- Ты получила от него цветы?

- Да, и еще букет от Маргарет. Ты ей звонил?

- Ну а как же, ведь она твоя лучшая подруга.

- Спасибо.

- Я и с Сэнди разговаривал. Объяснил, что у тебя осложненные роды, что ты немного расклеилась, и сказал, лучше ей пока тебе не звонить. Ну и разумеется, с тех пор она уже три раза звонила мне, узнавала, как твои дела.

- Что ты ей сказал?

- Что дело идет на поправку.

Сэнди есть Сэнди. Я была уверена, что она ни на грош не верила бодрым уверениям Тони, что она с ума сходит от волнения за меня. Она отлично понимала, что, если ей нельзя мне позвонить, значит, происходит что-то серьезно. И все же я была благодарна Тони за то, что он пока держит ее на расстоянии. Я обожаю сестру, но мне совсем не хотелось, чтобы она услышала, в какую развалину я сейчас превратилась.

- Ты все правильно сказал, - отозвалась я.

- Слушай, мне сейчас надо спешить, - сказал Тони. - Я постараюсь вечером прийти пораньше, хорошо?

- Отлично, - ответила я, хотя на самом деле мне отчаянно хотелось, чтобы он оказался рядом прямо сейчас, мне были просто необходимы его утешение и поддержка.

Но какой нормальный человек захотел бы сейчас быть рядом со мной? Я же превратилась в психопатку, утратила чувство реальности и только плююсь желчью всякий раз, как открою рот. Ничего удивительного, что Тони ко мне не стремится.

Целый час после разговора я сидела, уставившись в потолок. Одна мысль неотступно преследовала меня: что, если у Джека поврежден мозг? Я представить себе не могла, что за материнство ожидает меня в этом случае. Справимся ли мы? Какой ад нам предстоит, падение в какую пропасть, бездонную, бесконечную?

Мистер Хьюз появился ровно в десять, в сопровождении дежурной сестры. Как всегда, он был в первоклассном костюме в полоску, в розовой рубашке и черном галстуке в горошек. Держался он точно кардинал, навещающий бедную язычницу. Он молча кивнул и углубился в чтение записей на листе, прикрепленном в ногах кровати.

- Итак, миссис… - Он сверился с записями. - Гудчайлд. Не самые лучшие дни, полагаю?

- Скажите, как мой сын?

- Хьюз прочистил горло. Он терпеть не мог, когда его перебивали. И свое неудовольствие выразил тем, что, говоря со мной, не поднимал глаз, уставившись в записи.

- Я только что осмотрел его. Все основные показатели в норме. Я говорил с его педиатром, доктором Рейнольдсом. Он сообщил, что на электроэнцефалограмме, которую сделали утром, нет никаких признаков неврологических отклонений. Однако, разумеется, нужно окончательно удостовериться, что все функционирует должным образом. Поэтому сегодня днем сделают еще одно исследование, томографию мозга. Результаты будут готовы к вечеру, насколько я знаю. После этого он хочет повидаться с вами.

- Как вы думаете, мозг мог быть поврежден?

- Миссис Гудчайлд, я вполне понимаю ваше беспокойство - какая мать осталась бы спокойной в подобных обстоятельствах? - однако не могу строить предположений на этот счет. Это, я бы сказал, епархия доктора Рейнольдса, а не моя.

- Но как вы думаете, результаты ЭЭГ…

- О да, они позволяют надеяться на лучшее. А сейчас, разрешите, я хотел бы взглянуть на рукоделие мистера Керра.

Медсестра задернула занавеску вокруг моей постели, помогла поднять рубашку и спустить трусики. Затем она размотала бинты. Я не видела своего живота после операции, и рана показалась мне кошмарной: огромный поперечный разрез, швы крест-накрест, грубые и уродливые.

Как ни старалась я сдержать чувства, все же против воли у меня вырвался резкий вскрик. Мистер Хьюз удостоил меня покровительственной улыбки и произнес:

Назад Дальше