Еще одно любопытное противоречие лондонской жизни - то, как легко подчас принять английскую скромность за высокомерие. Всякий раз, раскрывая газету - и натыкаясь на едкий материал об очередной знаменитости местного разлива, впутанной в очередной кокаиновый скандал, - я убеждалась: здесь не жалуют тех, кто слишком возомнил о себе. Но в то же время большинство агентов, с которыми мне пришлось встретиться, отличала напыщенность, странно не соответствовавшая их скромному положению. Особенно они раздувались, когда речь шла о непомерно высоких ценах, назначенных за жалкие лачуги.
- Цена назначена оценщиком, мадам, - обычно цедили они сквозь зубы и делали особое ударение на слове "мадам", демонстрируя неподражаемое снисходительное почтение.
- Снисходительное почтение, - громко повторила Маргарет, когда мы с ней ехали к югу. - Мне нравится - хоть это и оксюморон. Но и впрямь, поселившись в Лондоне, я постоянно поражаюсь этому умению англичан выразить одной невинной фразой две противоположные эмоции. У них истинный талант - говорить одно, подразумевая совсем…
Она не закончила, потому что в это время нас чуть не задел, обгоняя, невесть откуда взявшийся белый фургон. Фургон с визгом затормозил. Водитель - парень лет двадцати с небольшим, коротко стриженный, с плохими зубами - выскочил и со злобным видом направился к нам. Настроен он был явно агрессивно.
- Вы чё, ваще охренели, что ли? - заорал он.
Маргарет, казалось, нисколько не обескуражил его хамский тон.
- Не надо говорить со мной в таком тоне, - отвечала она холодно и совершенно спокойно.
- Говорю, как хочу, ты, сука!
- Засранец, - крикнула она, дав задний ход, а потом свернула в поток машин, и мы отправились дальше, оставив парня махать руками на обочине.
- Мило, - прокомментировала я.
- Образец низкоорганизованного животного, известного как мужик белофургонный. Обычный вид для Лондона - и всегда рвется в бой. Особенно когда ты сидишь за рулем приличной машины.
- Твое хладнокровие меня впечатлило.
- Посоветую тебе еще кое-что полезное для жизни здесь. Не приноравливайся и ни в коем случае не пытайся поладить.
- Учту, - кивнула я и добавила: - Но к слову, об англичанах: что-то мне не показалось, будто этот гаденыш говорил одно, а подразумевал другое.
Мы переехали мост Патни и свернули на Лоуэр-Ричмонд-роуд, направляясь к Сефтон-стрит - тому месту, с которого мы начинали свой марафон. Агент, который показывал нам тот дом, позвонил и сообщил, что у него только что появилось новое предложение и оно может меня заинтересовать.
- Правда, дом не в очень хорошем состоянии в смысле отделки, - признался он по телефону.
- Вы хотите сказать, она поблекла!
Он откашлялся.
- Несколько поблекла, да. Но конструктивно дом был существенно модернизирован. И хотя первая цена четыреста тридцать пять, я уверен, что торг уместен..
Что и говорить, насчет внутренней отделки агент сказал правду. И безусловно, дом явно походил на дачный: две небольшие жилые комнатки на первом этаже. Но сзади была пристроена просторная кухня, и хотя все шкафы и оборудование устарели, было ясно: установка готовой кухни из магазина типа ИКЕА обойдется не так уж дорого. Обои в двух спальнях на втором этаже были скучными, как в похоронном бюро, от розового покрытия на полу у меня свело скулы. Но агент уверил, что под ним скрыты приличные деревянные полы (что позднее подтвердил и оценщик), а плиты ДСП в прихожей нетрудно отодрать, чтобы все заново оштукатурить. Ванна, раковина и унитаз были отвратительного оранжево-розового цвета. Зато трубы центрального отопления и электропроводка были совершенно новыми. К тому же имелась просторная комната на чердаке, будто специально предусмотренная для того, чтобы устроить там кабинет. Я представила, каким воздушным и светлым станет дом, когда жуткая отделка будет ликвидирована. В первый раз за все годы бродячей жизни меня посетила удивительная мысль: а ведь это вполне может стать домом.
Мы с Маргарет не произнесли ни слова, пока обходили дом. Выйдя на улицу, она сразу повернулась ко мне:
- Ну? Выглядит неважно, - признала я. - Но из него можно сделать что-то приличное.
- Мне тоже так показалось. Сколько там они просят - четыреста тридцать пять?
- Я предлагаю триста восемьдесят пять, если Тони даст добро.
В тот же вечер я полчаса разливалась соловьем, описывая Сэнди, что можно будет сделать из этого коттеджа и в каком симпатичном месте мы будем жить, совсем рядом с Темзой.
- Вот те на! - воскликнула Сэнди. - Похоже, этот дом тебя приручил.
- Очень смешно. Просто после всего кошмара, который я повидала, пока искала, это такое облегчение - найти хоть что-то, отдаленно похожее на жилье.
- Особенно когда осуществишь все свои глобальные планы в духе Марты Стюарт.
- А тебя это радует, признайся.
- Еще как радует. Я никогда не думала, что ты будешь мне взахлеб рассказывать такие вещи, как будто читаешь вслух журнал "Мир интерьера".
- Не поверишь, я сама себе поражаюсь. А еще я и подумать не могла, что буду изучать доктора Спока, словно Священное Писание.
- Ты уже дошла до главы, где он пишет, что надо бежать из дому во время колик?
- Да, здорово…
- Подожди-подожди, что ты скажешь после первой бессонной ночи…
- Ладно, давай, пожалуй, прощаться.
- Поздравляю с домом.
- Он пока не наш. И Тони его еще не видел.
- Ты его уговоришь.
- Вот это точно. Потому что скоро мне выходить на работу - и тогда уж не будет времени бегать по другим адресам.
Но Тони был так занят в редакции, что выбрался на Сефтон-стрит лишь через пять дней. Было позднее субботнее утро, и мы поехали в Патни на метро, перешли мост, свернули на Лоуэр-Ричмонд-роуд. Вместо того чтобы идти напрямик, я повела его к пешеходной дорожке, змеившейся по берегу Темзы. Тони раньше не бывал в этих местах, и я видела - ему сразу понравилось, что почти до самого дома можно идти вдоль реки. Потом я продемонстрировала ему красоты парка Патни Коммон, расположенного прямо позади нашей будущей улицы. Тони понравилось даже, как оформлены витрины респектабельных магазинов и баров на Лоуэр-Ричмонд-роуд. Но когда мы свернули на Сефтон-стрит, я заметила, как он рассматривает многочисленные припаркованные джипы и "лендроверы". Машины свидетельствовали, что район облюбован молодыми специалистами… из тех, кто считает подобные коттеджи хорошим стартом для семьи, чтобы (просветила меня Маргарет) перебраться в более просторное жилище ко времени рождения второго ребенка и получения более высокооплачиваемой работы. Пока мы шли к дому, навстречу нам тянулась бесконечная процессия детских колясок всех сортов и многоместных автомобилей с детскими сиденьями. Мы обменивались недоуменными взглядами, словно желая сказать: "И как это нас угораздило?.."
- М-да, добро пожаловать на улицу Подгузников, - наконец проговорил Тони с язвительным смешком. - Молодые семьи… Мы на их фоне будем выглядеть глубокими старцами.
- Говори за себя. - Я пихнула его в бок.
Когда мы дошли до дома, встретились с агентом и начали осматривать комнату за комнатой, я не спускала глаз с Тони, стараясь понять, нравится ему или нет.
- Точь-в-точь, как дом, в котором я рос, - заявил он наконец и добавил: - Но я убежден, что мы сумеем привести его в порядок.
Я пустилась в долгие рассуждения, описывая, как тут все будет, когда мы выкинем весь этот старомодный хлам.
Тони заинтересовало упоминание о комнате под крышей. Особенно, когда я сказала, что в Штатах у меня есть ценные бумаги и от их продажи можно выручить около семи тысяч фунтов. Этой суммы вполне хватит на устройство отличного кабинета в мансарде, и он сможет наконец приступить к книге - Тони надеялся, что это позволит ему бросить отнимавшую столько сил службу в газете.
Во всяком случае, мне показалось, что в первые две недели в Лондоне Тони думал как раз об этом. Вероятно, это было следствием перехода к офисной работе после чуть ли не двадцати лет разъездов. Может быть, он сделал неприятное открытие, что редакционная жизнь в Уоппинге напоминает не то бескрайнее минное поле, не то запутанный лабиринт взаимоотношений. А возможно, Тони неприятно было признаваться себе, что заведующий внешнеполитическим отделом, в общем-то, должность не творческая, а чисто административная и бюрократическая, Словом, не знаю почему, но я чувствовала, что Тони никак не удается привыкнуть к новой кабинетной работе. Если я заговаривала на эту тему, он неизменно отвечал, что все отлично… что он просто пытается освоиться в совершенно новой ситуации, вот голова и идет кругом. Или делал какое-нибудь легкомысленное замечание насчет того, что процесс одомашнивания требует времени. К примеру, как-то мы сидели в баре, восстанавливая силы после очередной поездки в наш будущий дом, и Тони сказал:
- Слушай, а вдруг это окажется совсем уж неподъемным? Вдруг мы не потянем ежемесячные выплаты? Не подыхать же в кабале, давай тогда расторгнем договор, продадим все к чертовой бабушке и найдем себе работу в каком-нибудь дешевом и веселом местечке типа "Известий Катманду".
- Ясное дело, так и поступим, - отвечала я со смехом.
В тот вечер я наконец собиралась познакомить мужа с единственной своей лондонской подругой - Маргарет пригласила нас на ужин. Вечер начался хорошо: болтали о предстоящем ремонте в нашем новом доме и о том, как мы обживаемся в Лондоне. Поначалу Тони держался замечательно, с присущим ему обаянием, хотя меня слегка удивило, как он с небрежным видом поглощает внушительные дозы спиртного. Прежде я за ним такого не замечала. Но это странное ухарство меня не беспокоило. Алкоголь явно не мешал Тони поддерживать беседу. Он блистал остроумием, особенно когда речь заходила о его приключениях в отвратительных и опасных притонах третьего мира. А его забавные, ироничные рассуждения об англичанах привели всех в восторг. В общем, Тони сразу же очаровал Маргарет. Все шло прекрасно, пока разговор не коснулся политики, и - хлоп! - он вдруг разразился антиамериканской тирадой, так что Александр, муж Маргарет, ощетинился и начал обиженно возражать. Словом, под конец атмосфера была довольно напряженной. На обратном пути, в такси, Тони произнес:
- Ну что же, кажется, все прошло просто великолепно, как по-твоему?
- Ты можешь объяснить, что за муха тебя укусила? - спросила я.
Молчание. В ответ он только вяло пожал плечами. Минут двадцать мы ехали в полной тишине. Все так же молча улеглись спать. А наутро Тони подал мне завтрак в постель и поцеловал в голову.
- Набросал вот письмецо Маргарет с благодарностью за прием, - сообщил он. - Оставил на столе в кухне… Отправь его сама, если сочтешь нужным… Ладно?
- И он ушел на работу.
- Почерк Тони был, как всегда неразборчив, но мне все же удалось расшифровать его иероглифы:
Дорогая Маргарет!
Очень рад знакомству. Превосходное угощение. Превосходная беседа. Да, передайте супругу, что перепалка на почве политики доставила мне истинное наслаждение. Надеюсь, никто не отнесся к ней слишком серьезно. У меня есть алиби: in vino stupidus. Но без оживленных дискуссий - что это была бы за жизнь!
Надеюсь на ответный визит.
Ваш…
Естественно, я отправила открытку. Естественно, Маргарет позвонила мне на следующее утро, как только ее получила, и сказала:
- Можно начистоту?
- Давай…
- Что ж, мне кажется, его письмо придает новый смысл понятию "обаятельный мерзавец". Но похоже, я поздновато суюсь со своим мнением.
Эти слова меня не обескуражили. Маргарет лишь произнесла вслух то, что сама я поняла уже давно: у Тони есть и другая сторона - с ним бывает трудно в общении. Обычно все шло хорошо, но вдруг что-то прорывалось, вылезало наружу, чтобы снова пропасть - до следующего срыва. Это могла быть просто язвительная, недобрая реплика по поводу коллеги по редакции или долгое тяжелое молчание, в которое он погружался, если я слишком увлекалась обсуждением нового дома. Мрачно помолчав несколько минут, он снова вел себя как ни в чем не бывало.
- Да ладно, со всеми бывает, - сказала Сэнди, когда я рассказала ей, что муж подвержен приступам дурного настроения. - А если вспомнить, какие резкие перемены произошли в вашей жизни, ребятки…
- Ты права, все верно, - отвечала я.
- В смысле - тебе же не кажется, что у него маниакально-депрессивный психоз?
- Да нет, вряд ли.
- И вы не собачитесь каждую минуту?
- Мы вообще редко ссоримся.
- И он не спит в гробу и клыков у него нет?
- Нет, хотя на всякий случай я держу под подушкой головку чеснока.
- Верный подход к женитьбе. Но знаешь, отсюда, из моего угла, кажется, что все совсем не так уж плохо для первых месяцев в браке. Обычно в это время как раз начинаешь думать, что совершила самую ужасную ошибку в жизни.
Таких мыслей у меня не было. Просто хотелось, чтобы Тони чуть более ясно выражал свои истинные чувства.
Но вскоре все так завертелось, что мне стало не до размышлений о нашей супружеской жизни. Через два дня после ужина у Маргарет мы получили известие от агента о том, что продавца устраивают наши условия. Мы сразу же внесли задаток, а потом я занималась организацией экспертизы дома, оформляла ипотечный кредит, подыскивала фирму, которая бы сделала ремонт и перестроила мансарду, выбирала ткани и краски, провела массу времени в ИКЕА и магазинах "Домашний уют", а еще постоянно пререкалась с водопроводчиками и малярами. Однако хлопоты, связанные с устройством уютного гнезда, не давали забыть, что я несу еще радостное бремя, которое теперь, когда приступы утренней тошноты остались в прошлом, приносило куда меньше неудобств, чем я опасалась.
И снова Маргарет оказалась на высоте, терпеливо отвечая на все мои вопросы о беременности, которыми я ее забрасывала. Она же снабдила меня исчерпывающей информацией о том, как подобрать хорошую няню, когда закончится отпуск по уходу за ребенком и пора будет отправляться на работу. А еще она объясняла мне, как работает британская система здравоохранения и как мне встать на учет у врача в Патни. В регистратуре, после того как я заполнила несколько анкет, мне сообщили, что меня будет наблюдать терапевт Шейла Маккой.
- Вы хотите сказать, что я не могу сама себе выбирать врача? - уточнила я у женщины в регистратуре.
- Конечно, можете. Любого из наших докторов, кого пожелаете. Так что если доктор Маккой вас не устраивает…
- Я этого не говорила. Я просто не знаю, может быть, она не совсем тот врач, который мне нужен.
- А как же вы узнаете, не встретившись с ней? - спросила она.
На этот аргумент мне было нечего возразить, к тому же доктор Маккой, симпатичная, деловитая ирландка лет сорока, мне понравилась. Она осмотрела меня через несколько дней, задала несколько осмысленных, неглупых вопросов, затем сообщила, что меня пора "прикрепить" к акушеру-гинекологу и что, если мне не сложно добираться до Фулхэма, на ту сторону реки, она хотела бы вверить меня заботам врача по фамилии Хьюз.
- Весьма почтенный специалист, весьма уважаемый, у него кабинет на Харли-стрит - а по линии государственной службы он трудится в Мэттингли, - думаю, вам там понравится, ведь это одна из самых новых и современных больниц в Лондоне.
Когда я процитировала последнюю фразу Маргарет, подруга рассмеялась:
- Таким способом она дала тебе понять, что не будет подвергать испытанию твои нервы и твою тягу к современности и не отправит тебя в какую-нибудь мрачную и зловещую больничку викторианской эпохи. В Лондоне их множество.
- С чего бы ей решить, что у меня тяга к современному?
- Потому что ты янки. Предполагается, что мы тащимся от всего нового и сверкающего. По крайней мере, здесь все так думают. Но знаешь, если речь идет о больнице, я и правда не против, чтобы все сверкало новизной.
- От чего я не восторге, так это от слов "прикрепить" акушера. Кто знает, может этот Хьюз второсортный товар?
- Твоя докторша ведь сказала, что у него кабинет на Харли-стрит…
- Звучит так, будто он хозяин меблирашки в трущобах, правда?
- И не говори. А когда я услышала, что у них тут принято называть частные врачебные кабинеты хирургическими…
- Решила, что они там и оперируют?
- Что с меня возьмешь? Я же американка, новенькая, блестящая. Но если серьезно, на Харли-стрит принимают самые крутые спецы во всем городе. И все они параллельно работают по линии государственного здравоохранения - так что, возможно, тебе достался один из лучших. В любом случае, рожать лучше в государственной больнице. Врачи те же самые, уход, пожалуй, даже лучше, особенно если что-то идет не так. Только не ешь тамошнюю еду.
В самом мистере Десмонде Хьюзе не было ровно ничего нового и сверкающего. Неделю спустя я посетила его кабинет в госпитале Мэттингли. Мне сразу не понравились его прямая, как палка, спина, нос крючком, резкая, отрывистая речь. А еще показалось странным то, что к нему, как и к другим врачам-консультантам в Англии, нельзя было обращаться "доктор". (Как я потом узнала, в этой стране хирургам традиционно говорили "мистер" - потому что раньше, во времена, когда люди были не настолько грамотны в области медицины, хирургов не считали настоящими врачами. К ним относились скорее как к мясникам высокой квалификации.) Кроме того, Хьюз оказался витриной британского портновского искусства: на нем был безукоризненного покроя костюм в узкую белую полоску, голубая сорочка с отложными манжетами и черный галстук в горошек. Первая консультация оказалась совсем короткой. Он направил меня на ультразвук, велел сдать кровь на анализ, пощупал живот и сообщил, что, на его взгляд, "все идет по плану".
Меня слегка удивило, что он не задал ни одного вопроса о моем самочувствии (не считая сухого "Все как будто в порядке?"). Поэтому в конце стремительной консультации я подняла этот вопрос. Вежливо, разумеется.
- А вы не хотите узнать, не тошнит ли меня по утрам? - спросила я.
- А вы страдаете от этого?
- Сейчас уже нет…
Он одарил меня удивленным взглядом:
- Так утренняя тошнота снята с повестки дня?
- Но если меня иногда мутит, это не опасно?
- Под "иногда" вы понимаете…
- Два-три раза в неделю.
- Но при этом рвоты у вас нет?
- Нет, просто… намек на тошноту.
- Что ж, в этом случае я бы сказал, что вы периодически ощущаете тошноту.
- И все?
Он потрепал меня по руке: