- Едва ли это угрожающий симптом. Ваш организм сейчас претерпевает серьезную перестройку. Что-нибудь еще вас беспокоит?
Я помотала головой, чувствуя, что меня снисходительно (но при этом о-очень строго) отшлепали.
- Ну вот и хорошо, - сказал он, закрывая мою карту и поднимаясь. - Жду вас через несколько недель. И… э… вы ведь работаете, не так ли?
- Совершенно верно. Я журналист.
- Чудесно. Но вы мне показались немного усталой - так что не слишком усердствуйте, хорошо?
Вечером, когда я пересказала весь разговор Тони, он улыбнулся:
- Теперь ты знаешь, каковы два главных свойства специалистов с Харли-стрит: они ненавидят вопросы и всегда смотрят на тебя свысока.
Но одно Хьюз подметил верно: я страшно устала. Дело было не только и не столько в беременности. Тут наложилось много всего: лихорадочные поиски дома, организация ремонтных и строительных работ, попытки освоиться в Лондоне. Я и не заметила, как пролетели первые недели… и вот уже подошло время выходить на работу.
Лондонская редакция "Бостон пост" оказалась комнаткой в здании агентства "Рейтерс" на Флит-стрит. У меня был напарник: парень двадцати шести лет по имени Эндрю Дежарнет Гамильтон. Подписывался Э. Д. Гамильтон. Это был типичный выпускник частной школы, умудрявшийся в каждом разговоре упомянуть о том, что учился в Гарварде, а заодно намекнуть, что наша газета для него не более чем трамплин для блистательного взлета (он целил, по меньшей мере, в "Нью-Йорк таймс" или "Вашингтон пост"). Хуже того, юноша был одним из тех законченных англофилов, что нарочито растягивают гласные и щеголяют в розовых рубашках с Джермин-стрит. Вдобавок этот сноб с Восточного побережья той дело презрительно прохаживался по поводу Вустера, "паршивого городишки" и моей родины, точь-в-точь, как жирная вонючка Уилсон - по поводу провинциального местечка, где родился Тони. Но учитывая, что мы с Э. Д. Гамильтоном были обречены торчать вдвоем в крохотном офисе, я решила с головой уйти в работу и не обращать на него внимания. По крайней мере, мы сумели договориться, что я буду вести социально-политическую тематику, а он берет на себя культуру, описание образа жизни англичан, а также сведения о любых знаменитостях, какими только удастся заинтересовать редактора в Бостоне. Это разделение меня вполне устраивало, так как позволяло мне не сидеть постоянно в офисе - надо было начинать долгую и сложную работу, заводить контакты в Вестминстере, одновременно исследуя хитросплетения запутанной социальной структуры Британии. Существовала еще одна проблема: языковая. Как ни странно, оказалось, что американцы и англичане часто употребляют одно слово в разных значениях, а значит, небрежно выбранное слово может привести к недопониманию.
Тем более что в Англии дело обстояло еще сложнее. Как не раз с удовольствием отмечал Тони, чтобы без искажений понять любой разговор, любой обмен репликами, здесь еще необходимо учитывать, к какой общественной группе принадлежат говорящие, ведь в разных слоях общества словоупотребление тоже сильно различается.
Я даже написала коротенький, довольно забавный материал для газеты, озаглавленный "Когда салфетка точно не гигиеническая", в которой рассказывала, какими многозначными могут быть слова здесь, на островах. Когда заметку прочел Э. Д. Гамильтон, он устроил дикий скандал, обвиняя меня в захвате его территории.
- За культуру в редакции отвечаю я, - прошипел он.
- Верно, но мой очерк о нюансах классовых отличий, это политическая тематика. А я отвечаю за политику в этой редакции.
- Впредь, прежде чем подавать подобные материалы, показывай их мне.
- С какой стати? Я, между прочим, работаю в этой газете дольше твоего.
- Зато я уже два года работаю в этом отделении, а значит, здесь, в Лондоне, у меня положение выше.
- Извини, но я не спорю с маленькими мальчиками.
После этой перебранки мы с Э. Д. Гамильтоном изо всех сил старались избегать друг друга. Это оказалось не так сложно, как я боялась, потому что мы с Тони освободили наконец служебную квартиру в Уоппинге и перебрались на Сефтон-стрит. Я решила большую часть материалов писать дома, воспользовавшись большим сроком беременности как благовидным предлогом. Не могу сказать, что наш новый дом был идеальным местом для работы: ремонт еще не закончили, продолжалась внутренняя отделка. Напольные покрытия стояли свернутыми в рулоны, полы были отциклеваны, но их еще предстояло лакировать. В гостиной штукатурили стены. На кухне уже установили новые шкафы и бытовую технику, зато вместо пола там был голый бетон. В гостиной был сущий кошмар. Завершение работы в мансарде затягивалось на неопределенный срок, потому что мастер срочно выехал в Белфаст к умирающей матери. Хорошо хоть отделочники восприняли детскую комнату как объект номер один, так что к концу второй недели нашей жизни в Патни уже заканчивали в ней работу. И спасибо Маргарет и Сэнди, которые помогли мне выбрать колыбель и переносную сумку-коляску, не говоря о прочих детских принадлежностях. Так что в комнате уже стояла розовая в полоску колыбель (или "люлька", как ее называли здесь), в тон розовым обоям со звездочками, наготове были и пеленальный столик, и даже манеж. Меньше повезло комнате для гостей, доверху заставленной коробками. В нашей ванной и туалете недоставало сущих мелочей - на стенах не было кафеля, на полу плитки. Малярные работы в спальне закончились, но рабочие тянули с установкой шкафов, следовательно, одежда была развешана по всем стенам.
Одним словом, не дом, а просто иллюстрация нерасторопности рабочих, хаос и неразбериха. Возможно, именно из-за этого я тогда не слишком часто видела Тони. Начать с того, что он был страшно загружен на работе - почти никогда не успевал подписать полосы в печать до восьми вечера. А еще ему приходилось то оставаться на посиделки с новым коллективом ради налаживания отношений, то допоздна сидеть у телефона, дожидаясь звонков от корреспондентов из разных точек земного шара. Я, разумеется, все понимала и сочувствовала ему, и все же мне было немного не по себе от того, что он предоставил мне самой разбираться со строителями и отделочниками.
- Ведь вы, американцы, намного лучше умеете давить и добиваться своего, - говорил он.
Это замечание совсем не показалось мне забавным. Но я решила не обращать внимания, бросила только:
- Надо бы собраться как-нибудь с твоими друзьями.
- Надеюсь, ты не предлагаешь пригласить их сюда? - Тони обвел выразительным взглядом кавардак на неоконченной кухне.
- Знаешь, родной, я, может, и дурочка, но не до такой же степени.
- Я так не думаю, - беспечно ответил он.
- Вот и я не думала звать гостей в эту зону бедствия. Просто было бы неплохо повидать людей, с которыми ты меня тогда знакомил - ну, помнишь, когда мы приезжали из Каира.
Тони пожал плечами:
- Можно, если ты так хочешь.
- Твой энтузиазм впечатляет.
- Ну, послушай, если тебе хочется им позвонить, так позвони, какие могут быть вопросы.
- Но лучше, если приглашение будет исходить от тебя.
- Какое приглашение?
- Куда-нибудь вместе сходить. Я хочу сказать, мы ведь живем в потрясающем городе, культурной столице, так?
Лучшие театры мира. Превосходная классическая музыка. Знаменитые музеи. А мы с тобой повязаны по рукам и ногам работой и чертовым ремонтом и даже ни разу никуда не выбрались…
- Ты что, правда хочешь в театр? - Его вопрос прозвучал так, будто я только что призналась в принадлежности к какой-то одиозной религиозной секте.
- Правда хочу.
- Не мое, признаться, не мое.
- Но, может, Кейт и Роджер думают иначе? - спросила я, имея в виду пару, приглашавшую нас на ужин в первый приезд в Лондон.
- Спроси их сама. - В голосе Тони мне послышался легкий оттенок раздражения. Этот оттенок я уже не раз замечала в случаях, когда я… ну да, наверное, когда я его раздражала.
Все-таки на другой день я позвонила Кейт Медфорд. Услышав автоответчик, я оставила сообщение, рассказав, что мы с Тони обживаемся в Лондоне, что я регулярно слушаю программу Кейт на радио и стала ее горячей поклонницей и что мы оба были бы рады повидаться. Прошло четыре дня, прежде чем она перезвонила. Но говорила она со мной очень приветливо - хотя и чувствовалось, что она не настроена на долгий разговор.
- Очень приятно было получить от тебя сообщение, - сказала Кейт сквозь помехи на линии, позволявшие понять, что она звонит с мобильника. - Я уже знаю, что ты перебралась сюда вместе с Тони.
Так, может, вы слышали и о том, что мы ждем прибавления месяца через три?
- Да, сорока и это на хвосте принесла. Поздравляю, я так рада за вас обоих.
- Спасибо.
- Надеюсь, рано или поздно у Тони и в Уоппинге все утрясется.
Услыхав это, я осеклась:
- Вы разговаривали с Тони?
- Мы вместе обедали на прошлой неделе. Он разве тебе не рассказывал?
- Я что-то стала такая рассеянная, - солгала я. - Работа, беременность, дом, просто голова идет кругом…
- Да-да, дом. В Патни, я слышала.
- Точно.
- Тони Хоббс в Патни. Кто бы мог подумать.
- Как Роджер? - спросила я, чтобы сменить тему.
- Безумно занят, как обычно. А как ты? Привыкаешь?
- Осваиваюсь понемногу. Знаешь… в наш дом пока и собаку страшно привести, не то что пригласить друзей… - Она засмеялась. Я продолжала: - Может, проведем вечер вместе, сходим куда-нибудь, в театр, например?
- Театр? - повторила она, словно это слово было ей незнакомо. - Не помню, когда и была там последний раз.
- Это только вариант, - сказала я, ненавидя себя за собственный смущенный тон.
- Вариант замечательный. Просто мы оба сейчас так замотаны. Но повидаться было бы здорово. Может, выберемся и пообедаем все вместе как-нибудь в воскресенье.
- Я только "за".
- Ну и отлично. Я обсужу все с Роджером, а потом тебе перезвоню. А сейчас я убегаю. Очень рада, что ты обживаешься. Пока.
На этом разговор был окончен.
Когда Тони наконец пришел домой в тот вечер - ближе к одиннадцати часам, - я заметила:
- Не знала, что ты встречался с Кейт Медфорд на прошлой неделе.
Плеснув себе водки, он ответил:
- Да, я обедал с Кейт Медфорд на той неделе.
- Что ж ты мне ничего не сказал?
- Я должен сообщать тебе о подобных вещах? - тихо спросил он.
- Ну просто… ты ведь знал, что я собираюсь ей звонить, предложить встретиться?
- И что?
- Но когда я заговорила об этом несколько дней назад, все выглядело так, будто ты с ней даже не разговаривал за то время, что мы в Лондоне.
- Разве? - Тон по-прежнему был спокойным. После крошечной паузы Тони улыбнулся и спросил: - Так что сказала Кейт по поводу театра?
- Предложила пообедать в воскресенье. - Я говорила ровным голосом, удерживая на лице улыбку.
- Правда? Как мило.
Через несколько дней я попала-таки в театр… с Маргарет. Мы пошли в Национальный театр на "Росмерсхольм" Ибсена. Хорошая режиссура, отличные актеры… жу-утко длинный спектакль. А в тот день ко мне в восемь утра явились маляры, потом я в одиночку сражалась с антресолями, укладывая туда вещи, и вечером еле поспела в театр, когда уже поднимали занавес. Постановка получила немало лестных отзывов, поэтому я ее и выбрала. Но уже минут через двадцать начала понимать, что втравила себя и Маргарет в мрачную трехчасовую скандинавскую тягомотину. В антракте Маргарет сказала мне:
- Да, вещь просто убойная.
А к середине второго действия я благополучно уснула - и очнулась от шквала аплодисментов, когда актеры уже выходили на поклоны.
- А чем там кончилось? - поинтересовалась я, когда мы вышли на улицу.
- Муж и жена прыгнули с моста - покончили с собой.
- Да ты что! - невольно ужаснулась я. - А из-за чего?
- Ну, знаешь - зима в Норвегии, заняться больше нечем…
- Слава богу, что я не вытащила Тони. Он завтра же подал бы на развод.
- Муж у тебя небольшой любитель Ибсена?
- Не хочет иметь ничего общего с культурой. По-моему, это типично журналистская узколобость. Знаешь, я предложила его друзьям, супружеской паре, пойти в театр…
И я пересказала ей свои разговоры с Тони и с Кейт Медфорд.
- Вот увидишь, в ближайшие четыре месяца она не объявится, - высказалась Маргарет, когда я замолчала. - А потом выскочит, как чертик из табакерки. Позвонит, будет ворковать, расскажет, как она "безумно занята" и что мечтает повидаться с тобой и Тони и малышом и предложит пообедать в воскресенье через полтора месяца. И ты подумаешь: значит, вот как здесь дружат?. И еще: она мне звонит только потому, что так полагается? И ответом на оба вопроса будет громкое звучное "да". Потому что здесь даже близкие друзья держатся несколько - как бы сказать помягче - сдержанно и прохладно. И не потому, что не желают с тобой общаться, - а потому, что не хотят быть навязчивыми и боятся, что ты, возможно, не особо жаждешь этого общения. И как бы ты ни старалась убедить их в обратном, с этим ничего не поделаешь. Потому что здесь так принято. Англичанам потребуется год, а то и два, прежде чем тебя примут и станут относиться как к другу. Если уж они дружат, то дружат, но и при этом все равно держат определенную дистанцию. В этой стране к такому приучают сызмальства.
- Никто из соседей до сих пор не зашел познакомиться.
- И не придут, здесь не принято.
- И в магазинах так грубо разговаривают. Маргарет ухмыльнулась:
- Неужели заметила?
Да, я действительно заметила это - особенно на примере продавца в ближайшем газетном киоске. Казалось, мистер Hyp - так его звали - каждый день вставал не с той ноги. Вот уже несколько недель я ежедневно покупала у него газеты, но он ни разу не удостоил меня (как и любого другого клиента) улыбки. Я не раз пыталась хотя бы добиться ответа на простейшие вежливые фразы. Но он с мрачным видом игнорировал мои приветствия и упорно отказывался снять маску отъявленного мизантропа. Журналист во мне недоумевал: откуда такая неприветливость? Трудное детство в Лахоре? Отец, который зверски избивал по любому поводу? А может, он бежал из Пакистана в семидесятые, оказался в промозглом и сыром Лондоне, в обществе, для которого он лишь паки, черномазый, вечный аутсайдер, и до сих пор не может прийти в себя от шока?
Один раз я поделилась своим предположением с Каримом - владельцем соседнего магазинчика. Тот только печально улыбнулся в ответ.
- Этот тип в жизни не бывал в Пакистане, - сказал Карим. - И даже не думайте, что он вам хамит потому, что вы его чем-то обидели. Он со всеми так себя ведет, без всяких причин. Просто грубиян и поганец, вот и все тут.
В отличие от мистера Нура Карим всегда вставал с той ноги. Даже когда стоял собачий холод и дождь неделями лил как из ведра, а все интересовались друг у друга, выглянет ли когда-нибудь солнышко, Кариму удавалось оставаться приветливым. Может, отчасти все объяснялось тем, что дела у них с братом Фейзалом шли хорошо - кроме этого магазина у них в Южном Лондоне имелось еще два, и они планировали расширять свой бизнес. Я задавалась вопросом, не объясняются ли оптимизм и учтивость этого человека тем, что ему - хотя и коренному британцу - присущи целеустремленность и чисто американское чувство уверенности в себе.
На другой день после похода на Ибсена я не пошла в магазин Карима, там мне ничего не было нужно - так что первым, с кем я столкнулась в то утро, был Чертов Мистер Hyp. Он пребывал в обычном своем искрометном настроении. Подойдя к прилавку с "Кроникл" и "Индепендент" в руках, я произнесла:
- Как вы сегодня себя чувствуете, мистер Hyp?
- Один фунт десять, - проронил он, не глядя на меня.
Не сводя с него глаз и не торопясь расплачиваться, я повторила свой вопрос:
- Как вы себя сегодня чувствуете, мистер Hyp?
- Один фунт десять, - повторил он раздраженно.
Я продолжала улыбаться, твердо вознамерившись добиться от него вежливого ответа.
- У вас все в порядке, мистер Hyp?
Он молча протянул руку за деньгами. А я снова повторила вопрос:
- У вас все в порядке, мистер Hyp?
Он шумно вздохнул:
- Все нормально.
Я одарила его широкой ослепительной улыбкой:
- Рада это слышать.
Я расплатилась и кивнула на прощание. За мной стояла женщина лет сорока пяти, державшая в руке "Гардиан". У выхода из магазинчика она меня нагнала.
- Какая вы молодец, - сказала женщина. - Без вашей помощи он бы еще долго на это не решился.
Протянув руку, она представилась:
- Джулия Франк;. Вы, кажется, живете в доме двадцать семь?
- Да, - ответила я и назвала себя.
- Ну а я от вас через дорогу, в тридцать втором. Приятно познакомиться.
Я бы, конечно, остановилась и поддержала разговор, если бы не торопилась на интервью с бывшим членом ИРА, который стал писателем-романистом, поэтому я только сказала: "Может, заглянете как-нибудь на огонек". Ответом была радостная улыбка… можно было понять ее как знак согласия, а можно - как новое свидетельство ошеломляющей закрытости и неискренности жителей этого города. Однако сам факт, что она остановилась познакомиться и перебросилась со мной парой реплик (да еще и сделала комплимент), придавал мне силы в течение всего дня.
- С тобой в самом деле заговорила соседка? - удивилась Сэнди, когда я позвонила ей вечером. - Удивительно, что это не попало в экстренный выпуск новостей на Си-эн-эн.
- Да, это и впрямь серьезное событие. И представь - сегодня даже солнце выглянуло.
- Господи, что же с нами будет? Только не говори, что тебе кто-то улыбнулся на улице.
- А вот представь, так и было. На аллее у реки. Дядька, который выгуливал собаку.
- Что за собака?
- Золотистый ретривер.
- Да, у этих хозяева обычно симпатичные.
- Согласна на сто процентов. Но ты не представляешь, как там красиво у реки. И всего три минуты до моих дверей. Я понимаю, может, прозвучит глупо, но вот гуляю я там у Темзы, а в голову приходит: похоже, я наконец обрела точку опоры.
Подобными чувствами я поделилась с Тони, когда он стоял, обводя взглядом строительный мусор, среди которого мы жили.
- Не отчаивайся, - сказала я, - разруха рано или поздно закончится.
- Я не отчаиваюсь. - Но голос его звучал безнадежно.
- У нас будет не дом, а загляденье.
- Уверен, так оно и будет.
- Ну ты что, Тони. Все наладится.
- Все прекрасно, - отвечал он безжизненным голосом.
- Хотела бы я верить, что ты и в самом деле так думаешь.
- Я и правда так думаю.
С этими словами он удалился в соседнюю комнату.
Но когда на другой день я проснулась в пять утра, обнаружилось, что все вовсе не прекрасно.
Потому что мой организм вдруг повел себя как-то странно.
И в эти первые мгновения, когда еще ничего не было понятно, кроме одного - что что-то идет не так, меня вдруг охватило чувство, которого я не испытывала годами.
Страх.