- После того, как ты грохнулась вчера лицом о пол, я ожидал, что будет намного хуже.
- Это утешает. Почему ты мне сегодня не позвонил?
- Потому что мне сказали, что до трех часов ты была в отключке.
- А после трех?
- Летучки, сдача материала, все такое. Это называется работой.
- Прямо как у меня. Я сейчас работаю - знаешь, на кого? На тебя.
Тони глубоко вздохнул с таким видом, будто все ему наскучило, - способ показать мне, что ему не нравится, в каком направлении пошел разговор. Но несмотря на мою вызванную лекарством заторможенность, я продолжала злиться. Именно в этот момент я вдруг почувствовала, что меня разрывает от обиды и гнева на всех и вся - и особенно, особенно на этого скрытного, закомплексованного типа, притулившегося на краешке моей кровати. Это он, именно он виноват во всем этом кошмаре - ведь это же из-за него я беременна. Этот эгоистичный урод. Это дерьмецо. Этот…
А мне казалось, что эти таблетки должны успокаивать…
- Спросил бы хоть, все ли в порядке с ребенком, - проговорила я образцовым медикаментозно-ровным голосом.
Тони снова шумно втянул воздух. Никаких сомнений, он считает минуты в надежде скорее улизнуть из этого места и радуется, что избавился от меня на эту ночь. А потом, если повезет, я, может быть, еще раз упаду вниз физиономией и освобожу его еще на пару деньков.
- Ты же знаешь, как я за тебя волнуюсь, - сказал он.
- Конечно, знаю, Тони. Ты прямо-таки излучаешь тревогу.
- Видимо, это называется "посттравматический шок"?
- Ага, конечно. Валяй запиши меня в полоумные и проклинай тот день, когда со мной познакомился.
- Да что, черт побери, они с тобой сделали?
Голос за спиной Тони произнес:
- Ей дали валиум, раз уж вы спросили. И насколько я вижу, препарат не возымел желаемого эффекта.
Возле кровати стоял мистер Десмонд Хьюз собственной персоной, с моей картой в руках, в бифокальных очках на самом кончике носа. Я спросила:
- Доктор, с ребенком все нормально?
- И вам доброго вечера, миссис Гудчайлд. О да, все прекрасно.
Он повернулся к Тони:
- Вы, должно быть, мистер Гудчайлд?
- Тони Хоббс.
- Да, верно, - пробормотал Хьюз, едва кивнув. Затем обратился ко мне с вопросом: - Ну-с, как мы себя чувствуем? Трудные были двадцать четыре часа, полагаю?
- Скажите про ребенка, доктор.
- Насколько я могу судить на основании ультразвукового сканирования, все обошлось, ребенок не пострадал. Вы же, думаю, страдаете от проявлений холестаза.
- Проявлений чего? - переспросила я.
- Я говорю о хроническом зуде. Довольно частое явление у беременных… и нередко появляется в сочетании с преэклампсией, то есть, как вы, может быть, знаете…
- Высоким давлением?
- Прекрасно… хотя мы, клиницисты, предпочитаем называть это артериальной гипертензией. Хорошо, однако, то, что у вас нормальный уровень мочевой кислоты в крови. При преэклампсии уровень мочевой кислоты повышен, следовательно, можно сделать утешительный вывод, что вы преэклампсией не страдаете. Однако давление очень высоко… Если не контролировать его, это может оказаться опасным и для матери, и для ребенка. Поэтому я прописываю вам бета-блокатор, он стабилизирует давление, а также антигистаминный препарат, пиритон, - он снимет зуд. А еще вам следует принимать валиум, по пять миллиграммов три раза в день.
- Я не стану больше пить валиум.
- Почему это?
- Потому что он мне не нравится.
- Есть многое на свете, что нам не нравится, миссис Гудчайлд… а между тем приносит нам пользу.
- Как шпинат?..
Тони нервно кашлянул:
- Гхм… Салли…
- Что?
- Если мистер Хьюз считает, что валиум тебе поможет…
- Поможет? Меня от него просто тошнит.
- Действительно? - спросил мистер Хьюз.
- Не смешно, - ответила я.
- Я не предполагал шутить, миссис Хоббс…
- Я Гудчайлд, - перебила я. - Я не меняла фамилию. Хоббс - он. А я - Гудчайлд.
Тони и врач украдкой переглянулись. О более, почему я так странно себя веду?
- Простите меня, миссис Гудчайлд. И разумеется, я не могу принуждать вас принимать какие-либо препараты против воли. Однако, как клиницист, я могу диагностировать, что вы в настоящий момент переживаете стресс…
- А я, как объект ваших наблюдений, могу диагностировать, что валиум играет неприятные шутки с моей головой. Поэтому, нет… к этим таблеткам я больше не прикоснусь.
- Это ваше право - но прошу понять, по-моему, это неразумно.
- Приняла к сведению, - хладнокровно ответила я.
- Но пиритон-то вы будете принимать?
Я кивнула.
- Ну хоть что-то, - произнес Хьюз. - И продолжим лечить зуд каламиновой мазью.
- Отлично, - согласилась я.
- Ну-с, и, наконец, последнее, - сказал Хьюз. - Вы должны понимать, что высокое давление очень опасно - из-за этого вы и впрямь может лишиться ребенка. Поэтому до конца беременности вы должны избегать любых физических и психологических нагрузок. Это непременное условие.
- То есть вы хотите сказать?.. - начала я.
- Я хочу сказать, что вам не следует ходить на службу, пока…
Я не дала ему договорить:
- Не работать! А как вы себе это представляете? Я журналист - корреспондент. У меня есть обязательства…
- Да, у вас есть обязательства, - перебил меня Хьюз. - Обязательства перед собой и ребенком. И хотя частично мы способны нормализовать ваше состояние химическими препаратами, в первую очередь вам требуется покой. По сути дела, только постельный режим может обеспечить нормальное вынашивание. И именно по этой причине мы подержим вас в стационаре до окончания…
Я не верила собственным ушам.
- До окончания беременности? - спросила я робко.
- Боюсь, что так.
- Но это же еще три недели. Не могу же я вот так бросить работу…
Тони твердо опустил мне руку на плечо, призывая замолчать.
- Увидимся завтра на утреннем обходе, миссис Гудчайлд, - сказал Хьюз. Кивнув Тони, он перешел к следующей пациентке.
- Поверить не могу, - прошептала я.
Тони только пожал плечами.
- Мы с этим справимся. - С этими словами он посмотрел на часы и сообщил, что ему необходимо возвращаться в редакцию.
- Но разве ты не сказал, что уже сдал свои полосы в печать?
- Я такого не говорил. К тому же, пока ты была без сознания, оказалось, что заместитель премьер-министра замешан в скандале с детским порно, а в Сьерра-Леоне вспыхнул вооруженный конфликт между враждующими группировками…
- У тебя во Фритауне есть человек?
- Есть, внештатник. Дженкинс. Неплох для всякой мелочи. Но раз речь о настоящей войне, думаю, придется посылать кого-то из наших.
- Может, сам поедешь?
- Только в мечтах.
- Если хочешь, езжай. Я тебя не задерживаю.
- Я никуда не поеду, поверь.
Он говорил ласково, но твердо. В первый раз он высказал вслух свое желание вырваться на волю. Или, по крайней мере, мне так показалось.
- Ну что ж, все ясно, - сказала я.
- Ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать.
- Нет, если честно, не очень.
- Я заведую внешнеполитическим отделом - а заведующие отделом не срываются с места, чтобы писать материал о какой-то паршивой перестрелке в Сьерра-Леоне. Но им приходится сидеть в отделе, чтобы готовить свои полосы к печати.
- Так иди. Я тебя не задерживаю.
- Ты уже второй раз это говоришь.
Он сложил на прикроватный столик свои гостинцы - газеты и поникшие цветы. Потом еще раз торопливо поцеловал меня в лоб:
- Завтра приду.
- Я надеюсь.
- Я позвоню тебе прямо с утра, а может, даже сумею заскочить к тебе до работы.
Но утром он не позвонил. Когда я позвонила домой в половине девятого, Тони не ответил. Я набрала номер его мобильника, но абонент был недоступен и меня переключили на его голосовую почту. Я оставила короткое сообщение: "Сижу тут, все уже надоело до чертиков, и только думаю - где же ты? И почему не отвечаешь на звонки? Пожалуйста, позвони скорее, мне ведь и впрямь небезразлично, где же мой муж".
Только через два часа зазвонил телефон в палате. Голос Тони звучал нейтрально, как Швейцария:
- Привет. Извини, что до меня нельзя было дозвониться.
- Понимаешь, я позвонила домой в полдевятого, а там никого не было.
- Какой сегодня день?
- Среда.
- А что я делаю каждую среду?
Отвечать было необязательно, потому что он знал, что мне известен ответ: по средам он завтракал с главным редактором. Завтрак в "Савое" всегда начинался в девять. А это означало, что Тони выходил из дому ровно в восемь. Идиотка, идиотка… что ж ты нарываешься на неприятности?
- Прости, - сказала я.
- Ничего страшного. - Его голос звучал холодно, отстраненно. - Как ты себя чувствуешь?
- По-прежнему довольно хреново. Но хотя бы зуд удалось снять, спасибо каламиновой мази.
- Это уже облегчение, полагаю. Когда у вас часы посещения?
- Как раз сейчас.
- Сейчас я должен встретиться с парнем, который отвечает у нас за Африку. Но я могу это отменить.
Тут я подумала: почему же он не сказал мне об этом вчера? И о завтраке с редактором, и об этой встрече? Может, просто не хотел говорить заранее, что не сумеет приехать сегодня утром? Может, эта встреча была только что назначена, учитывая ситуацию в Сьерра-Леоне. А может… о, господи, я не знаю. В этом и состояла все усугубляющаяся проблема с Тони: я не знала. Казалось, он живет за занавесом. Или это меня выводят из равновесия усталость и давление, не говоря уже о холестазе и прочих прелестях, неотделимых отныне от моей дивной беременности? Как бы то ни было, я решила не нагнетать атмосферу из-за того, что он не приедет ко мне прямо сейчас. В конце концов, спешить мне было некуда.
- Не нужно, - ответила я. - Увидимся завтра.
- Ты уверена? - переспросил Тони.
- Я позвоню Маргарет, может, она сумеет ко мне забежать во второй половине дня.
- Тебе что-нибудь принести?
- Возьми чего-нибудь вкусного в "Марксе и Спенсере".
- Я постараюсь прийти пораньше.
- Вот и хорошо.
Разумеется, Маргарет была в больнице уже через полчаса после моего звонка. Увидев меня, она постаралась скрыть свои чувства, но это ей не удалось.
- Я задам только один вопрос, - начала Маргарет.
- Нет, Тони этого не делал.
- Только не вздумай его покрывать.
- Да нет же, честно.
И я рассказала ей всю свою историю, описала нашу чудную перепалку с Хьюзом и то, что я отказалась примкнуть к дружной армии пользователей валиума.
- Вот и молодец, что отказалась от этой дряни, - заявила она. - Если от нее у тебя крыша едет.
- Можешь мне поверить, от этого валиума я стала злобной, как фурия.
- А Тони - как он со всем этим управляется?
- Сугубо по-английски, с полной невозмутимостью. А я тем временем начинаю тихонько паниковать… и не только при мысли о том, что придется три недели валяться на больничной койке: моей газете вряд ли понравится, что я выбыла из строя.
- Но ведь тебя, конечно, не уволят?
- Хочешь, побьемся об заклад? У газеты сейчас туго с деньгами, как и у всех кругом. Ходят упорные слухи о сокращении штатов в зарубежных офисах. И я не сомневаюсь: как только я выйду из строя на несколько месяцев, меня вычеркнут из списков и глазом не моргнут.
- Но, по крайней мере, тебе обязаны выплатить выходное пособие…
- Только не в случае, если я останусь жить в Лондоне.
- Ты торопишься с выводами.
- Да нет, просто, будучи типичной американкой, я реалистично смотрю на вещи. И еще я думаю о том, что после окончания ремонта и выплаты ипотечного кредита денег останется совсем немного.
- Ну хорошо, тогда позволь мне немного облегчить тебе больничную жизнь. Давай-ка я оплачу одноместную палату на ближайшие пару недель.
- А здесь это возможно?
- Я так делала, когда рожала своих детей. Это даже не очень дорого. Не больше сорока фунтов за ночь.
- Ой, за три недели получается очень дорого.
- Брось, пусть тебя это не беспокоит. Важно только одно: тебе нужен максимальный покой - и не когда-то, а прямо сейчас. И одноместная палата тебе, несомненно, пойдет на пользу.
- Да, но моя гордыня не позволяет принимать твою благотворительность, да еще в таких размерах.
- Это не благотворительность. Это подарок. Подарок на память перед тем, как я попрощаюсь с этим городом.
Я оторопела.
- О чем ты говоришь? - только и удалось мне выдавить.
- Мы возвращаемся в Нью-Иорк. Александр только вчера узнал о переводе.
- А когда вы едете?
- Через две-три недели. В фирме прошла серьезная реорганизация, в результате Александра сделали старшим партнером, и он должен возглавить отдел судопроизводства. Нам организуют переезд по-быстрому, пока в школе каникулы.
Меня снова охватила тревога. Маргарет - моя единственная подруга в Лондоне.
- Черт, - пробормотала я.
- Самое правильное слово, - отреагировала она. - Потому что, как я ни жаловалась на Лондон, как ни ворчала, а теперь понимаю, что буду страшно по нему скучать, когда мы вернемся в свою дыру, я стану домоседкой, буду возить деток на футбол, раздражаться на соседей по Чаппакуа и удивляться, почему все вокруг такие зануды.
- А не может Александр попросить, чтобы ему разрешили задержаться подольше?
- Никаких шансов. Если фирма чего-то хочет, она это получает. Верь мне, через три недели я буду тебе отчаянно завидовать. Хоть этот город порой и способен свести с ума, зато здесь всегда так интересно.
- К тому времени, как Тони добрался до больницы в тот вечер, меня уже перевели в уютную и удобную одноместную палату. Но когда мой муж спросил о причинах этого внезапного улучшения условий - и я рассказала ему о великодушии Маргарет, - его реакцией было полное неприятие, резкое и решительное.
- И какого черта она это устроила?
- Это ее подарок. Мне.
- Ты что, выпрашивала у нее подачки?
Я уставилась на него круглыми от удивления глазами:
- Тони, что ты…
- Признайся, пела Лазаря, била на жалость?
- Ты действительно думаешь, что я на такое способна? По-твоему, это на меня похоже?
- Ну, ей же явно стало так жалко тебя, бедняжку…
- Я повторяю: это подарок. И ее искреннее желание помочь мне…
- Мы его не принимаем.
- Но почему?
- Потому что я не принимаю подачек от богатеньких американок.
- Это не подачка. Она мой друг и…
- Я сам за все заплачу.
- Тони, но счет уже оплачен. И вообще, не вижу проблемы!
Молчание. Я, конечно, понимала, что проблема есть: это гордыня Тони. Он, разумеется, никогда бы этого не признал. Поэтому он только пробормотал:
- Лучше бы ты сначала посоветовалась со мной.
- Понимаешь, это было сложно - ты весь день не звонил. А пока меня не перевели сюда, где есть телефон прямо у кровати, мне трудновато было стоять и дозваниваться тебе самой. Учитывая, что мне велели как можно меньше двигаться.
- Как ты себя чувствуешь?
- Кожа зудит поменьше. И я даже передать не могу, как рада, что выбралась из той богом забытой палаты.
Пауза. Тони не смотрел на меня.
- На какой срок Маргарет оплатила палату?
- На три недели.
- Хорошо, я буду оплачивать ее дальше, сколько потребуется.
- Отлично, - сказала я спокойно, преодолев искушение сказать: "Лишь бы ты был доволен, Тони". Вместо этого я показала на пакет из универсама "Маркс и Спенсер", который он не выпускал из рук, и спросила: - Неужели, прибыл ужин?
Тони пробыл у меня целый час - наблюдая, как я поедаю принесенные им сэндвичи и салат. Рассказал, что звонил в "Пост", разговаривал с Э. Д. Гамильтоном и сообщил ему, что я внезапно попала в больницу.
- Уверена, он был безутешен, - отозвалась я.
- Да уж, безумного участия я в его голосе не уловил.
- Ты что-нибудь сказал ему о том, что я вышла из строя на несколько недель?
- Я не такой тупой.
- Мне бы хотелось самой сообщить об этом главному.
- Подожди пару деньков, отлежись, приди немного в себя. А то сейчас ты совсем никакая.
- Да, ты прав. И больше всего мне сейчас хочется отключиться на три недели, отоспаться, а потом проснуться и обнаружить, что я уже не беременна.
- Все будет хорошо, - утешил Тони.
- Конечно… когда перестану выглядеть так, будто меня избил муж.
- Никто все равно не поверит, что тебя избил муж.
- Почему это?
- Потому что ты крупнее меня.
Я невольно рассмеялась. Тони - я снова отметила это - всегда удавалось меня рассмешить, если только наш разговор начинал переходить в спор или если ему казалось, что я чем-то слишком обеспокоена У меня была уйма причин для беспокойства, но я слишком устала, чтобы все это обсуждать: свое физическое состояние, страх, что я потеряю ребенка, мысли о том, как отреагируют в "Пост" на известие о моем неопределенно долгом больничном, не говоря уже о таких будничных домашних вещах, как неоконченный ремонт. Усталость накрыла меня, как волной, и я сказала Тони, что буду спать. В ответ он с прохладцей поцеловал меня в голову и пообещал заскочить завтра утром до работы.
- Захвати побольше книжек, - попросила я. - Я ведь здесь на три недели, а это долго.
Потом я выключилась на целых десять часов и проснулась, когда забрезжил рассвет, одновременно обрадовавшись к удивившись тому, что спала так долго. Я встала и отправилась в туалет, расположенный здесь же, при палате. Рассмотрела в зеркале свою искалеченную физиономию. И ощутила что-то весьма близкое к отчаянию. Я пописала, и зуд снова начался. Я вернулась в постель и позвонила сестре. Она задрала мне рубашку и намазала живот каламиновой мазью. Я выпила две таблетки пиритона и спросила сестру, не может ли она принести мне чашку чаю с парой тостов.
- Нет проблем. - И она вышла.
В ожидании завтрака я смотрела в окно. Дождя нет, но темнота непроглядная - а чего вы хотели в 6:03 утра? Я вдруг поймала себя на мысли о том, до чего, в сущности, от нас ничего не зависит в этой жизни, старайся не старайся. Можно обманывать себя, считая, что мы - хозяева своей судьбы… и вдруг случай забрасывает нас в такие места или такие обстоятельства, в которых мы и не помышляли оказаться.
Как, например, эта больница.