Дом Лили О'Дуайер, законченный строительством год назад, нависал над гаванью Порт-о-Пренса подобно бетонному гнезду, прицепившемуся к скале. Спроектированный миссис Пэт О'Дуайер и ее зятем, Винсентом Бридом, в духе Фрэнка Ллойда Райта, но в ее собственной интерпретации, дом притягивал к себе все ветры, и они свободно разгуливали по всем его огромным комнатам, влетая в открытые окна. В данный момент миссис Пэт была полностью погружена в перипетии партии в покер с англиканским епископом Таннелом, коммандером Банцем с американского тяжелого крейсера, стоящего на якоре в гавани, и шефом местной полиции Анри Ладрэном. Вокруг них расстилался огромный восточный ковер, доходящий до самых белых стен, увешанных картинами - один Клее, один Леже и полдюжины ярких полотен гаитянских художников - самое последнее подтверждение вкуса и проницательности миссис Пэт, поскольку цены на них взлетели до самых небес после того, как она начала их покупать, и задолго до того, как гаитянские художники начали их продавать. Она быстро, в тот же вечер, прониклась симпатией к Адели, поскольку та вполне разделяла ее злобное отношение к правым конгрессменам и членам Республиканской партии в целом за инспирированную ими нынешнюю охоту на "красных" в правительственных учреждениях, что, по ее мнению, было гнусным и лицемерным поношением всех приверженцев Нового курса Рузвельта, а также за то, что именно к этой партии принадлежал печально известный сенатор Маккарти.
Джимми П. заранее рассказал Левинам о миссис Пэт, еще до их отъезда из Нью-Йорка. Начав в качестве социального работника в Провиденсе, штат Род-Айленд, она очень скоро пришла к выводу, что ее подопечным, в большинстве католикам, более всего нужны презервативы, которые в те времена продавались только из-под прилавка, да и то лишь там, где не были запрещены законом. Начав с того, что целыми коробками возила этот товар из Нью-Йорка, где покупала его оптом, она доразвилась до того, что превратилась в их распространителя, а в конце концов завела целую фабрику для их производства, заработав в итоге огромное состояние. Приехав отдыхать на Гаити, она быстро поняла, что здесь в этом приспособлении нуждаются еще больше, и построила еще одну фабрику, на сей раз бесплатно раздавая большую часть продукции различным бесприбыльным благотворительным организациям. Сейчас, приближаясь к восьмидесятилетию, миссис Пэт была по-прежнему хороша собой, с разлетающимися серебряными волосами и спокойным, как вода в пруду, взглядом ярко-синих глаз, и вела жизнь, в основном заключавшуюся в попытках убедить людей всегда говорить по существу дела. Нетерпение заставило ее отречься от католицизма и примкнуть к последователям христианской науки, которую она интерпретировала как опору на собственные силы, демонстрируя таким образом свои предпринимательские устремления и, в более широком смысле, свою цель - создание социалистического общества, которое обо всех заботится.
Лили, ее дочь, растянулась в шезлонге, стоявшем возле карточного стола, и читала "Таймс" трехдневной давности.
- Джин Коре вчера видел на улице Шарля Лебайе, - сказала она. Потерпев полное поражение в битве с лишним весом, Лили носила широкие, развевающиеся белые одеяния и просторные платья. На ее руках позвякивали оловянные браслеты местного производства. Тут она заметила, что рядом появился одиннадцатилетний Питер, ее ребенок от первого брака с нью-йоркским театральным критиком и законченным алкоголиком, и она не могла не подумать о том, что он унаследовал от отца эту ненавистную ей ирландскую черную меланхолию, но также - красоту и элегантность. Питер, в грязных светло-коричневых шортах и босиком, набивал рот вишнями с блюда с фруктами и не собирался снизойти до того, чтобы ответить на ее приветствие. "Он издевается надо мной, - подумала она, - за то, что я лишила его отца".
Миссис Пэт с трудом оторвалась от карт:
- Видела Лебайе? Комиссара?
- Да.
- Но он же, кажется, умер с неделю назад.
- Умер.
Карточная игра остановилась. Винсент и Левин вошли с балкона, чтобы лучше слышать, и все игроки повернулись к Лили.
- Коре сам видел, как его выносили в гробу, и потом присутствовал на его похоронах.
- Откуда ему знать, что это был Лебайе?
- Да он его всю жизнь знал. Говорит, что хотел подойти к нему на улице, но тот просто прошел мимо. Его в зомби превратили, так он говорит.
- А что такое зомби? - спросила Адель, оборачиваясь к Винсенту, который, будучи черным с Ямайки, должен был это знать.
- Это что-то вроде раба, - сказал Винсент. - Тут утверждают, что могут оживить мертвеца, забрав себе его дух, поэтому он потом делает все, что пожелает похититель духа.
- А на самом деле что это такое? - спросил Левин, нависая над карточным столом и нащупывая указательным пальцем яремную вену, чтобы проверить пульс.
- Не знаю. Думаю, они, вероятно, накачивают жертву наркотиками и делают вид, что хоронят ее…
- Коре клянется, что видел, как его предали земле, - заметила Лили.
- Он мог видеть, как земле предали гроб, моя милая, однако… - отозвался Винсент.
- Здесь действительно происходят некоторые весьма странные вещи, - вмешался епископ. Все обернулись к нему как к человеку, имеющему самый большой опыт общения с гаитянами, поскольку он сумел обратить некоторых в свою веру, а также способствовал развитию в стране современной живописи и литературы. Беленные известью стены его большой церкви были сплошь покрыты свеженаписанными картинами. С розовым лицом в форме дыни, он являл собой приятное зрелище, свидетельствующее о его полной некомпетентности в чем бы то ни было, но он не раз укрывал у себя революционеров и оставлял в дураках людей с оружием, которые их разыскивали.
- Я вовсе не уверен, что при этом используют наркотики, - сказал он. - Они как-то умеют добираться до сути вещей, понимаете… То есть это больше напоминает глубокий гипноз, что и позволяет им докопаться до самой сущности человека.
- Но они же не могли действительно его зарыть, - возразил коммандер Банц. - Он бы там задохнулся. - Черноволосый, с безукоризненным профилем, в белом военно-морском мундире со стоячим воротником, идеально облегающим шею, он гораздо более напоминал воинственного священника, чем епископ с его избыточным весом. Патриотично не соглашаясь со всем, что миссис Пэт полагала насчет нечестных империалистических маневров США, Банц тем не менее почитал ее как потрясающую, великую женщину и считал элегантной загадкой, которая только и ждет, чтобы ее разгадали. В любом случае этот дом был единственным местом на острове, где он чувствовал себя желанным гостем.
- Если только они не умеют как-то замедлять его обмен веществ, - добавил Винсент. - Правда, я в это совершенно не верю.
Шеф полиции Ладрэн, коротышка весом в двести девяносто фунтов, чье брюхо начиналось, кажется, сразу под нижней челюстью, был здесь единственным гаитянином. Он довольно рассмеялся:
- Ерунда все это. На свете множество похожих людей. Буду - это религия, такая же, как все другие, за исключением того, разумеется, что в ней больше магического. Вы лучше вспомните про евангельские пять хлебов и про хождение по воде.
Разговор перешел на магию, игра возобновилась, Лили снова обратилась к газете. Винсент и Левин вернулись на балкон, где уселись рядышком лицом к гавани. Винсент, единственный чернокожий, с которым Левину выпало поговорить с тех пор, как он в колледже бросал мяч в корзину, произвел на него большое впечатление. Он уже знал, что этот мощный малый происходит из бедной семьи, но сумел получить научные степени в Оксфорде и в одном из шведских университетов, а теперь возглавляет ооновское агентство, занимающееся восстановлением лесонасаждений в странах Карибского бассейна. Левин радовался тому интересу, какой проявляет к нему Винсент, а также восхищению, с каким тот относится к Прусту.
- Вуду - это серьезно? - спросил Левин.
- Ну, вы же, наверное, знаете эту поговорку: Гаити - это на девяносто процентов католики и на сто процентов вудуисты. Лично я считаю, что это в большей степени раздражающий и мешающий фактор, нежели что-то еще. Но полагаю, что все религии в основе своей являются одним из способов социального контроля, так что не воспринимаю спиритическую сторону вудуизма слишком серьезно. Этой стране нужны ученые и вообще люди, умеющие ясно мыслить, а вовсе не маги и колдуны. Но можно считать, что это, как и многое другое, имеет и полезные достоинства. Говоря по правде, я и сам им пользовался. - Каждое свое утверждение он старался смягчить легким смешком.
Как он объяснил, он организовал здесь высадку нескольких тысяч саженцев быстрорастущих деревьев, поскольку основным топливом на острове остается древесный уголь. Не прошло и года, как все маленькие саженцы были вырублены и вывезены на дрова.
- Уже после того, как я кончил злиться и яриться, - рассказывал он, - я однажды зашел к своему парикмахеру, и он предложил мне разыскать местного унгана, жреца культа вуду, который может помочь мне. Я нашел этого малого, дал ему денег, и он организовал и провел церемонию освящения земли, на которой были высажены деревья. На церемонию посадки собралась огромная толпа народу. И после этого в течение трех лет никто не покушался на священные деревья, пока они не начали плодоносить. Должен признать, мне не нравилась эта идея, но она сработала. - Минуту помолчав, он спросил: - А вас чем Гаити заинтересовал?
- Да я и не знал, что он меня заинтересовал, - сказал Левин. - Но он меня как-то к себе притягивает, тут есть нечто такое в атмосфере, какая-то таинственность… ну, не знаю…
Он посмотрел на черное лицо собеседника, освещенное желтоватым светом, падавшим из гостиной, и выделявшееся на темном фоне воды в гавани и редких огоньков нищего города внизу, и его поразила странность ситуации, а вместе с нею и внезапное осознание того, что он сейчас словно погрузился в море и болтается в воде вверх ногами. Ему нравилось ощущение полной безопасности, но он жаждал риска, как истинный художник, а не прозябания в повседневных заботах о бизнесе. "Я прыгаю на одной ножке, а вторая висит в воздухе над пропастью", - признался он однажды Адели после того, как они закончили играть дуэт Шуберта, который чуть не поверг его в слезы.
- Вам с женой не хотелось бы получше познакомиться с этой страной? Мне завтра нужно будет съездить осмотреть новый сосновый лес. - Винсент смотрел прямо на него, широкоплечий мужчина за тридцать, бесконечно в себе уверенный и свободно чувствующий себя в этой стране черных.
Левин тут же согласился - он очень хотел поближе познакомиться с этой чужой и странной страной. Его страшно удивило собственное нетерпение и предвкушение, он уже почти забыл о чем-то подобном, а эта способность, оказывается, все еще жила в нем. Перед мысленным взором промелькнуло любимое лицо Пруста. Словно мертвый цветок, подумалось ему.
Часть II
Увидев на подъезде к отелю "Густафсон" маленький "остин", Ад ель сразу же извинилась и ушла; ей не хотелось провести весь день на его заднем сиденье, она предпочла просто побродить по городу, осматривая достопримечательности. Вообще-то она планировала всего лишь немного пройтись вокруг отеля; колониально-французский облик этого не подвергшегося перестройкам здания напоминал ей какой-то древний затонувший артефакт. Глядя на высокие окна, затянутые металлической сеткой, она легко могла представить себе Джозефа Конрада, проходящего мимо или сидящего в одном из огромных плетенных из ротанга кресел в холле, а кроме того, тут наверняка имеется немало магазинчиков, в которые Марк ни за что не согласится заходить - у него на такое никогда не хватает терпения. Она радостно помахала вслед отъезжающей машине.
Когда "остин" проезжал мимо нее, солнце еще стояло достаточно низко, чтобы освещать ее лицо под широкими полями черной соломенной шляпы; свет был мягкий, казалось, он, поднимает ее в воздух и поддерживает там; Левин обругал себя за то, что не слишком часто занимается с нею сексом. Когда это было в последний раз, неделю назад? Возможно, даже больше. Его охватила неясная тревога. Перебрасываться ироническими замечаниями и мудрыми наблюдениями - отнюдь не метод заменить жесткие столкновения, такие, как бывали у него в бизнесе, и он решил попытаться как бы узнать Адель заново. Семь лет брака, а они уже почти совсем перестали изучать и исследовать друг друга. Нужно прекратить прятаться в свою раковину. Нужно снова научиться видеть и слышать.
Винсент вел машину по главной улице города, объезжая телефонные столбы и провисшие оборванные провода. Некоторые оборванные концы валялись подобно безумным запоздалым мыслям прямо посреди улицы или в нескольких футах от бордюрного камня, другие на тротуаре. Выступающие за линию фасада вторые этажи скрывали своей тенью внутренние помещения магазинов, выходящих на улицу; по большей части в них, кажется, чинили какие-то горшки, разбитые автомобильные бамперы и сломанную мебель. В огромном магазине на углу продавали автомобильные покрышки, кухонные плиты, холодильники, мясо, рыбу, одежду, обувь, керосин и бензин. Окна банка сияли чистотой, и сквозь них Левин видел молодых женщин-кассирш в накрахмаленных белых блузках, торжественно исполняющих обязанности на работе, наверняка считающейся лучшей в городе. На тротуаре остановились два аккуратно одетых неулыбчивых бизнесмена и с большим достоинством пожали друг другу руки в знак утреннего приветствия. В этой стране все еще хватало времени на любые посторонние дела.
Винсент то и дело выкручивал руль, сворачивая то в одну, то в другую сторону.
- Английская машина, очень жесткое рулевое управление, - смеясь сказал он. - Жесткое, но работает очень четко. Эту машину сделали, чтобы укреплять волю владельца. Кажется, мне больше приходится ее толкать, чем водить. Если прошел слух, что сюда наползает туман, она ни за что не станет заводиться.
Дома постепенно редели, и теперь на удивление приличная асфальтовая дорога вилась между хижинами и маленькими огородиками, в которых почти во всех возились женщины, в то время как мужчины сидели поблизости и болтали с ними или с приятелями.
- Кажется, мужчины здесь ничем особенно не занимаются, - заметил Левин.
- Как в Африке, - ответил Винсент. - Мужчина всегда ходил на охоту, а женщина занималась хозяйством и огородом. Конечно, здесь уже не на кого охотиться, ничего не осталось. Некоторые действительно работают, но им нужно образование. Отчаянное положение, безнадежное. Страна еще не начала по-настоящему жить, даже просто существовать.
- А что они могут экспортировать? - спросил Левин. Почти на каждой хижине висела написанная от руки вывеска, предлагавшая reparations pneu, ремонт автошин. - Помимо услуг по ремонту?
- Бокситы. Руду для выплавки алюминия. Раньше тут было и золото. Немного, но и того давно уже нет.
Левин обнаружил, что обдумывает пути выхода из такого положения.
- А что им даст образование? Помимо возможности эмигрировать?
- Для начала поможет заполучить приличное правительство. Уже одно это будет здорово. - В голосе Винсента появились совсем мрачные нотки. Он вдруг перестал шутить; Левин даже удивился. Это напомнило ему его собственные политические споры в колледже много лет назад.
Машина уже полчаса взбиралась по склону вдоль густых сосновых зарослей, воздух теперь казался свежее и прохладнее.
- Кому все это принадлежит?
- Государству. Только политики и чиновники все время воруют лес.
- Каким образом?
- Подделывают записи в книгах учета.
- Посадки потом восстанавливают?
- Нет. Именно этого я и пытаюсь добиться, - сказал Винсент. - А так все это обречено, весь лес. Должность на государственной службе - это, по сути, разрешение воровать.
Левин весь напрягся, словно перед боем, но тут же осознал, что это полный абсурд. Это не его лес, да и в любом случае что он может тут сделать?
Из леса внезапно появилась женщина, таща за собой на веревке упирающуюся козу. Ее длинное тело двигалось словно без каких-либо усилий, как во сне, едва касаясь земли, а голова была повязана большой ярко-алой банданой, концы которой, подобно потокам крови, сбегали ей на грудь. Одну руку она грациозно отставила в сторону, балансируя ею, как танцовщица.
- Многие здесь очень красивы, - заметил Левин.
- В том-то и вся беда.
Дорога выровнялась, и они увидели на поляне рубленный из бревен дом в альпийском стиле с высокой островерхой крышей с длинными свесами - это здесь-то, где никогда не бывает снега!
- Мне нужно поздороваться с управляющим, - сказал Винсент. Он вышел из машины и исчез в доме. Левин тоже выбрался и потянулся, встав на цыпочки. Вокруг царила полная тишина, она словно мягко толкалась в уши. В этот момент ему показалось настоящим чудом, что он стоит вот здесь, на этом клочке земли. И зачем его сюда занесло? Пока они ехали, Винсент рассказал ему о человеке, с которым собирался сегодня встретиться. Тот когда-то работал в рекламной фирме в Нью-Йорке, на Мэдисон-авеню, а здесь совершенно опростился, превратился в настоящего туземца. Он рассказывал довольно подробно, но шум от трансмиссии заглушал слова. Вот он, смеясь на ходу, вышел из дома вместе с чернокожим мужчиной, который остался на крыльце и помахал им вслед рукой.
- Один из здешних мелких мошенников, - пояснил Винсент, отъезжая. Через несколько минут они съехали с дороги и потащились сквозь лес по грунтовке. Деревья здесь были гораздо выше и толще, чем на опушке леса, до них было труднее добраться, чтобы свалить. Вскоре они подъехали к простому рубленому домику. Разбитое окно было закрыто газетами, рядом стоял покалеченный красный фордовский пикап. По заросшей сорняками поляне были всюду раскиданы металлические детали какого-то механизма, лысые покрышки, огромный тент, оконные рамы, ржавый ручной насос. Еще, прислоненный к дереву, стоял заброшенный и покосившийся деревянный сортир. Все тут было какое-то покосившееся. Ступени крыльца битые и выщербленные. Между двумя деревьями висела бельевая веревка, на которой болтался одинокий лифчик. Винсент выключил мотор, но остался сидеть за рулем. Его смешки и ирония куда-то исчезли, и Левину показалось, лицо его напряглось.
- Как его зовут, вы сказали? Я не расслышал…
- Даглас. Тут довольно сложная ситуация, - сказал он вдруг совсем неуверенно. - Мне не следовало ввязываться в это дело, но в тот момент я не думал, что он так далеко зайдет.