- Я вас совершенно не понимаю. О чем это вы? - Винсент, по всей видимости, забыл, что отнюдь не все в курсе сложившейся здесь ситуации.
Он откинулся на спинку сиденья, не сводя глаз с домика и лишь изредка поглядывая на Левина.
- Он мне нравится, но тут все как-то странно складывается… Добродушный малый, понимаете, только… ну, надо полагать, его можно называть глупым. Бросил пару лет назад престижную работу в рекламной компании на Мэдисон-авеню и отправился вместе с семьей плавать по морям на списанном военно-морском катере. Показывал местным кино, на всех здешних островах. - Винсент рассмеялся, но выражение его лица оставалось напряженным. - Вообразите, он полагал, что сможет прожить на доходы от продажи билетов! Ну и, конечно же, тут, на Карибах, никогда не найдется достаточно зрителей, у кого имеется в кармане лишний четвертак. Только не здесь. Ну вот, он и приперся сюда, наверное, в поисках какой-нибудь подходящей работы, где можно использовать его катер. И в итоге - Бог знает, откуда он почерпнул эту идею, мне этого никогда не понять - наткнулся на этот гигантский бак, он валялся возле пирса, где они пришвартовали катер. Наверное, он остался от какого-то крупного разбитого судна. Он вмещает, ну, я не знаю, наверное, несколько тысяч галлонов. И он просто валялся там, никому не нужный. Даглас некоторое время болтался тут, продолжая жить вместе с семьей на катере, и его, видимо, свербила мысль, что этот бак никак не используется.
- Потому что он никому не нужен.
- Да! Конечно! - Винсент снова рассмеялся. - Мы все вечно озабочены проблемами спасения Гаити. Вы, кажется, тоже этим заразились.
- Ну, не то чтобы и вправду, но, полагаю, что могу его понять. Может, все дело в здешних людях, они такие…
- Добрые, да. И с хорошим воображением. - Это слово он произнес торжественно, повысив голос, как это принято на Ямайке. - Как бы то ни было, он узнал про этот лес и однажды заявился сюда, и ему пришло в голову, что с такого количества сосен он мог бы получать достаточно смолы для выработки скипидара, что можно устроить здесь перегонку. Скипидар на Гаити - очень ценный продукт. Он тут используется в самых разных целях - от лечения ревматизма до грудных болезней и сексуальных проблем плюс еще десятком способов. Ну, он забрал этот бак, и вдруг оказалось, что он может оказаться крайне полезным! - Он снова разразился смехом, но глаза по-прежнему сохраняли озабоченное выражение. - И не просто пустить бак в дело, но и помогать сохранять лес и создать некоторое количество рабочих мест для людей - может, десятка два. Использование этого бака открывало кучу разных возможностей, один скипидар чего стоит!
Он помолчал, по-прежнему не сводя глаз с домика. Губы у него пересохли, он облизал их языком.
- Я вовсе не собирался его как-то подвигать на это, но так уж получилось. Я оказался здесь единственным человеком, у кого имелось какое-то образование, хотя что ему действительно требовалось, так это содействие настоящего инженера. Он попросил приятелей из рекламного агентства прислать ему какую-нибудь техническую литературу о перегонных технологиях, потом долго терзал меня всякими вопросами по химии, которую я едва помню, а потом начал дело. Первое, что он установил, это то, что бак должен стоять под определенным углом - я забыл, сколько там должно быть градусов, - но он раздобыл какое-то геодезическое оборудование и притащил его сюда и изучал местность, пока не нашел место с нужным ему уклоном. Нанял пару рабочих, чтобы поставить бетонное основание, на которое можно установить бак. Конечно, эта штука была слишком огромной, чтобы ее можно было доставить сюда грузовиком, и я, к сожалению, нашел ему сварщика, которого знал в порту, и тот разрезал ему бак на части, которые потом по одной привезли сюда в его пикапе, а потом сварили заново. Вся эта затея выглядела настолько абсурдной, что я… - Он замолчал, теперь с очень серьезным лицом. - Мне кажется, я чувствую себя в какой-то мере ответственным, хотя и пытался его разубедить… - Он снова помолчал, собираясь с мыслями. - Ну, не знаю, может, я и поощрял затею - в том смысле, что радовался энтузиазму по поводу скрытых возможностей этой страны. Я просто… наверное, мне следовало отнестись к этому более серьезно. К грозящей опасности, я хочу сказать.
- И как долго он уже этим занимается?
- Должно быть, уже месяцев восемь, возможно, год. Безумная затея - если понадобится гвоздь, его не найти тут нигде вплоть до самого порта, так что ему и его жене все время приходится мотаться туда-сюда за любой мелочью.
- Но вас-то что беспокоит? Все это кажется вполне безобидным делом, - сказал Левин.
- Он уже готов все тут сжечь.
- Как это?
- Бак наполняется испарениями. У него там есть что-то вроде перепускного клапана, наверху, но, Господи помилуй, я понятия не имею, что это за клапан, он просто купил эту проклятую штуку в порту, первую попавшуюся. Такие клапаны имеют разные характеристики, рассчитаны на разное давление, и я про это ничего не знаю, а он - еще меньше. - Он нервно засмеялся, немного визгливо. - Давление пара там должно быть порядка ста семидесяти фунтов на квадратный дюйм, а все оборудование у него либо бывшее в употреблении, либо изношенное. Слишком высокое давление для бака, который был разрезан, а потом сварен заново, где одни сварные швы наложены прямо поверх других, старых, да к тому же кое-как. Бог знает что! Он же может взорвать всю эту гору или устроить пожар в лесу и заодно погубить самого себя!
- И когда, вы полагаете, это должно произойти?
- Сегодня.
- Тогда лучше выкрасть у него спички и убираться отсюда ко всем чертям. - Оба зашлись хохотом. - Так что вы намерены делать?
- Ну, я, конечно, попытаюсь его отговорить. Ему все же нужен профессиональный совет настоящего инженера.
- Наверное, ему бы давно следовало это сделать.
Тут Левин внезапно уловил краем глаза движение в окне - кто-то смотрел на них оттуда, но, когда он обернулся в ту сторону, лицо исчезло. Как ему показалось, это было лицо ребенка.
- Это Кэтти, - сказал Винсент, вылезая из машины. И продолжил, когда они направились к домику: - Там еще Ричард, ему, кажется, семь, а ей около девяти. Послушайте, - он остановился, обернувшись лицом к Левину, - мне бы хотелось, чтобы вы спросили у него, где учатся его дети. Я думаю, что нигде, все время, что они здесь, они только и делают, что болтаются с местными ребятишками. Меня он и слушать не станет, считает, что я тупой. Можно вас об этом попросить?
На узком крыльце появилась женщина с рукой на белой перевязи.
- Винсент! Вот и славно!
Осторожно спустившись по сбитым ступенькам, она поспешно двинулась к ним сквозь заросли сорняков, протягивая здоровую руку, словно хозяйка дома, приглашающая гостей к элегантно сервированному ленчу. Дениз была маленькая живая женщина, на вид лет сорока пяти. В ее совершенно несчастных глазах прямо-таки пылала тревога и смятение, а ее светлые волосы были все спутанные и перекрученные, видимо, как догадался Левин, потому, что она не могла их как следует вымыть одной рукой. Она не переставала улыбаться, но над нею словно висел в воздухе горящий призыв: "Пожалуйста, помогите нам".
- Что случилось? - спросил Винсент, указывая на ее перевязь.
- Ох, Винсент, - начала она, ухватившись за его плечо не столько в поисках физической опоры, сколько моральной поддержки; на ее лице появилось измученное выражение. - Я выгружала из кузова пятидесятипятигаллонную бочку, она сорвалась и ударила меня. Все уже почти зажило, но сначала было очень скверно, мотор заглох и не заводился, дети куда-то удрали, а Дагласа рядом не было. Так что пришлось мне тащиться, поддерживая руку…
Винсента, Левину это было совершенно ясно, она считала единственным своим возможным спасителем, последней надеждой на избавление от того, что ждало здесь эту женщину явно из высших слоев общества, вынужденную разгружать пятидесятипятигаллонные бочки с горючим. Ей, наверное, казалось, что все это происходит во сне - до тех пор, пока бочка не раздробила ей руку.
- Идемте, идемте в дом, он будет рад вас видеть. - Винсент только теперь представил Левина, когда они уже вошли в дом, но она едва взглянула на него, все ее внимание сосредоточилось на Винсенте.
Комната, куда они вошли, была какая-то сырая и промозглая. К одной стене был пристроен огромный камин, сложенный из округлых булыжников, с каминной полкой, на которой стояли четыре или пять потрепанных книг. Здесь не было ни стульев, ни столов, лишь несколько деревянных ящиков, на одном из которых стояла немытая посуда, оставшаяся от недавней трапезы. У другой стены помещалась покрытая пылью резная фисгармония с мехами, а на ящике рядом сидел потный мужчина в рабочих ботинках, драных джинсах, майке с короткими рукавами и в замасленной бейсбольной кепке с эмблемой "Янкиз". Высунув кончик языка, он изучал многочисленные синьки, лежавшие у него на коленях и на полу вокруг. Одно из стекол его маленьких очков в тонкой металлической оправе было треснуто, сама оправа давно потеряла правильную форму, а одна из дужек отсутствовала и вместо нее был привязан белый шнурок, закрученный вокруг уха. Здорово отросшая щетина была выбрита небрежно, местами, словно он при этом думал о чем-то совсем другом, и на коже остались седоватые островки. В комнате было темно, несмотря на солнечный день; окна, прорезанные высоко, прямо под низкими свесами крыши, пропускали скорее тень, чем свет.
- Винсент приехал, милый! - Женщина буквально прокричала это, едва они вошли.
Дагласу потребовалось добрых полминуты, чтобы выйти из состояния глубокой сосредоточенности. Тогда он вскочил на ноги и обнял Винсента, по-прежнему сжимая в руке синьку, потом, не глядя, быстро пожал руку Левину. Вымазанная в масле ладонь была шершавой, как наждачная бумага. Даглас был высокого роста и немного сутулился, и Левин тут же, едва он заговорил, опознал в нем выпускника "Лиги плюща".
- Старый ты сукин сын, где тебя носило, я тебя всю неделю жду! - Трое детей - двое белых, один чернокожий - мелькнули мимо затянутой сеткой двери и исчезли, как быстроногие олени.
- Хотите чаю, прежде чем отправимся? - спросил он, положив руку Винсенту на плечо - дружелюбный жест, от которого Винсент вроде как съежился. - Наверное, надо выпить чаю, не так ли, дорогая? - Он оглянулся вокруг в поисках жены, но та уже исчезла, и он крикнул в сторону задней части дома: - Чай будет, дорогая?
Когда в ответ не раздалось ни звука, Винсент предложил:
- Присядем сперва на минутку, а, Даг?
- Конечно, конечно, извините. - Даглас вскочил и подтащил еще один ящик. На ходу он раскачивался, прямо как медведь. Воспользовавшись моментом, Винсент, понимая, что Даглас не до конца осознал присутствие здесь Левина, представил его еще раз; Даглас удивленно обернулся к нему, словно тот свалился сюда, пробив потолок: "Да-да! Рад с вами познакомиться. Извините за обстановку". Он захихикал и повернулся снова к Винсенту, который уже сел лицом к нему. Появилась его жена и тоже села на ящик, прикрывая загипсованную руку здоровой. Ей удалось причесаться и переодеться в чистые джинсы и блузку персикового цвета, которая обтягивала ей груди, и эта попытка немного омолодиться тронула Левина. Он почувствовал в ней очень нервного человека, застигнутого в самый разгар некоей схватки, в которой она намеревалась привлечь Винсента на свою сторону.
Но Даглас, казалось, ничего этого не замечал.
- У меня было все готово еще в прошлый уик-энд. - Несмотря на улыбку, в его тоне звучала нотка обиды. - Что случилось? Где ты был?
Винсент секунду или две собирался с духом, прежде чем ответил:
- Я был занят. Но вообще-то мне нужно тебе напомнить, Даг, я никогда и не собирался… То есть я не считаю, что несу за это какую-то ответственность.
- Конечно, нет. Я и не ждал от тебя ничего подобного. Но мне казалось, что тебя это заинтересовало.
- Точно. Но следует сказать откровенно: Даг, я не слишком уверен в надежности этой штуки. Ну, в той мере, в какой я в этом разбираюсь. Я ведь тебе уже говорил в прошлый свой приезд: я поспрашивал у знающих людей относительно этой породы сосен, что тут растет…
- Да-да, я знаю, - перебил его Даглас.
- Pinus sylvestrus, вот, что тебе нужно…
- Да, это самая лучшая порода, но здешние тоже дают много смолы.
- Даг, прошу тебя, выслушай меня. - Винсент повысил голос, и впервые появившаяся в нем стальная нотка поразила Левина. Даглас сидел спокойно, но это ему явно давалось с трудом. - Здешняя смола, по всей видимости, требует для возгонки температуры вето градусов по Цельсию…
- От восьмидесяти пяти до ста.
- Очевидно, это зависит от качества смолы, а та, что здесь добывается, низкого качества. И вот еще что, Даг: ты заново сваривал этот бак, и я видел на нем ржавчину…
- Она всего лишь на поверхности.
- Насколько ты в этом уверен? Давление может подняться до ста пятидесяти фунтов на квадратный дюйм, а температура - до ста семидесяти градусов. Все, в чем я хочу тебя убедить, Даг…
- Эта штука совершенно безопасна! - Даглас встал. - Где это ты набрался такой информации?
- Я поговорил с коммандером Банцем.
- С этого броненосца? Да что он вообще может знать о скипидаре?!
- Он из Алабамы. Они там много его производят, а его семья занималась…
- Гос-с-споди! - Даглас поднял лицо к глухим небесам. - Какой-то морячок будет тут разглагольствовать о скипидаре! - Он забегал по комнате, шлепая себя кепкой по бедру, словно упрямый ребенок. - Я ведь сам был офицером, Винсент, ты знаешь. Шестнадцать месяцев на этой гребаной консервной банке, эсминце. И могу тебе точно сказать, ни один парень во всем военно-морском флоте ни хрена не смыслит в скипидаре. Но думает, что тут то же, что в его треклятых паровых котлах, а это совсем другое!
Левин с трудом сохранял на лице серьезное выражение. Но до него тем не менее дошла определенная искренность, таившаяся в негодовании Дагласа, его откровенное отчаяние; он с таким никогда прежде не сталкивался, по крайней мере при встречах с культурными людьми. Он вдруг осознал, что ни он сам, да и никто из знакомых ему людей никогда столь страстно не защищали занятую ими позицию, тем более так открыто. И все это ради какого-то скипидара?! Левин сомневался, что за всем этим стоят одни лишь деньги - скипидар слишком дешево стоит, решил он. Тогда в чем же дело?
- Дорогой, тебе и в самом деле нужно по крайней мере послушать, что говорит Винсент, - проговорил Дениз.
- Так что ты предлагаешь? - спросил Даглас.
Винсент выдержал паузу.
- Даг, я с очень большим уважением отношусь к тому, что ты здесь пытаешься сделать…
- Господи помилуй, Винс, здесь же будут новые рабочие места, люди станут наконец испытывать к себе уважение, они здесь будут работать, будут защищать лес от воровства! Страна-то ведь вымирает, Винс!
В глазах у него стояла сплошная боль, от этого Левину стало тошно, и он тут же обругал себя за такую бесчувственность. Где-то на окраине его сознания болталось неясное ощущение отвращения, а мужчины и Дениз уже договорились съездить к перегонному аппарату и все там осмотреть. Левину просто не верилось, что, несмотря на совершенно непредсказуемые последствия, Даглас все равно намерен запустить процесс перегонки.
Винсент и Левин поехали в "остине", а Даглас с Дениз последовали за ними в пикапе. Раздражение Винсента вырвалось наружу, и он все время то резко жал на газ, то тормозил.
- Вы ж понимаете, это в общем-то не мое дело. - По какой-то причине он вдруг стал извиняться перед Левином, который и сам испытывал нечто вроде чувства ответственности - за что и почему, он вряд ли сумел бы объяснить даже себе.
- Он собрал эту штуку из всякого металлолома. Это сплошной хлам! И я, конечно же, не намерен ошиваться где-то поблизости, когда он запустит это свое устройство.
- А что насчет его детей?
- Не знаю. Просто не знаю.
Левин заметил какие-то металлические сосуды, прикрепленные к деревьям, и Винсент пояснил, что в них собирается смола, стекающая из насечек на стволах. Здесь было почти холодно, прямо как в Северной Европе. Странно, ведь внизу, всего в нескольких милях, плещется теплое море.
- Конечно, это не та порода сосен. Не спрашивайте, почему не та. Это вне моей компетенции.
- А что это с ним такое? - спросил Левин. - Тщеславие заело? Я хочу сказать, тут он вряд ли может рассчитывать много заработать, не так ли?
- Возможно, если бы у него было несколько перегонных кубов, но у него есть только этот. Не уверен, правда, что это тщеславие. Он действительно любит эту страну, а вот насчет нее, думаю, она уже на грани…
- Я забыл спросить про учебу его детей.
- Не важно. Я знаю, что он ответит: покажет на книги, стоящие на каминной полке. История, учебник года 1925-го или что-то в этом роде, химия издания 1910-го, сборник рассказов Киплинга и еще одна, не помню, что именно… ах да, атлас мира. В котором Индия все еще закрашена розовым как Британская колония.
- А как насчет нее? Ее-то это заботит?
- Вы же сами видели, какой он упрямец. - Он секунду помолчал. - Он, видите ли, как влюбленный.
- В кого?
- Не знаю, как это сказать. В идею, наверное. Идею… - Он некоторое время подыскивал нужное слово, потом, кажется, прекратил. - Понимаете, во время войны он охотился за немецкими подводными лодками. И влюбился. В это великолепное море, в это солнце. Это было, конечно же, еще до того, как сюда хлынули туристы, еще до прихода сюда современной технологической цивилизации. В порту работали конные повозки, а пляжи были - ну как девицы невинные, так он однажды выразился. Сплошная бедность, но еще не испорченная. Вот он и размечтался, как переедет сюда жить, и состряпал этот проект свой - плавать на катере с острова на остров и демонстрировать фильмы. Мне иной раз кажется, что все в его затее очень просто, - он и впрямь хотел начать тут хоть какое-то дело. Так со всеми бывает, надо думать, но некоторым это представляется абсолютно необходимым - стать родоначальником чего-то, изобретателем, человеком, который зачинает что-то новое. Я говорю так, потому что у него было очень хорошее место в Нью-Йорке, дом в Гринвич-Виллидж, полная чаша. Но там он ничего не начинал, никакого нового дела. Он, некоторым образом, жаждал боя, мне кажется. - Винсент засмеялся и помотал головой. - А вот и это место, если угодно.
- Думаете, он стремится делать добро?
- О да, очень стремится, но я пришел к выводу, что это, наверное, для него не главное.
- Значит, он желает вроде как сделать себя заново. Создать что-то.
- Думаю, да.