- Ты права, что времена меняются быстро, - сказал доктор Ремензель, - но не права насчёт того, что тут никогда не кормили столько цветных: ведь здесь проходил самый оживлённый участок Подпольной Дороги.
- Неужели? - сказала Сильвия. - Как интересно! - Она оглядывала помещение, вертя головкой, как птица. - Ах, здесь все так интересно! Хотелось бы только, чтобы и на Эли был форменный свитер!
Доктор Ремензель покраснел.
- Он еще не имеет права, - сказал он.
- Знаю, знаю, - сказала Сильвия.
- А я уже решил, что ты собираешься просить разрешения немедленно облачить Эли в форму, - сказал доктор.
- Вовсе я не собираюсь. - Сильвия немного обиделась. - Почему ты всегда боишься, что я поставлю тебя н неловкое положение?
- Да нет же. Извини, пожалуйста. Не обращай внимания.
Сильвия сразу повеселела, положила руку на плечо Эли и, сияя улыбкой, посмотрела на посетителя, который только что остановился в дверях зала.
- Вот кто для меня самый дорогой человек на свете, кроме мужа и сына, - заявила она.
В дверях стоял доктор Дональд Уоррен, директор Уайтхиллской школы, худощавый джентльмен лет за шестьдесят - он проверял вместе с хозяином гостиницы, все ли готово к приёму африканцев.
И тут Эли вдруг вскочил из-за стола и бросился вон из зала - лишь бы вырваться из этого кошмара, удрать поскорее подальше. Он резко рванулся мимо доктора Уоррена, хотя хорошо его знал и тот успел окликнуть его по имени. Доктор Уоррен грустно посмотрел ему вслед.
- Черт подери! - сказал доктор Ремензель. - Что это на него нашло?
- Может быть, ему стало дурно? - сказала Сильвия.
Но разбираться дальше Ремензелям не пришлось, потому что доктор Уоррен быстрым шагом подошёл к их столику. Он поздоровался с ними, явно смущённый поведением Эли, и спросил, нельзя ли ему подсесть к ним.
- Конечно, еще бы! - радушно воскликнул доктор Ремензель. - Будем польщены, милости просим!
- Нет, завтракать я не буду, - сказал доктор Уоррен. - Мое место там, за большим столом, с новыми учениками. Хотелось бы с вами поговорить. - Увидав, что стол накрыт на пятерых, он спросил: - Кого-нибудь ждете?
- Встретили по дороге Тома Хильера с сыном, они скоро подъедут.
- Отлично, отлично, - сказал доктор Уоррен рассеянно. Ему, как видно, было не по себе, и он опять посмотрел на дверь, куда убежал Эли.
- Сын Тома попал в Уайтхилл? - спросил доктор Ремензель.
- Как? - переспросил доктор Уоррен. - Ах да, да. Да, он поступил к нам.
- А он тоже будет на стипендии, как и его отец? - спросила Сильвия.
- Не очень тактичный вопрос! - строго сказал доктор Ремензель.
- Ах, простите, простите!
- Нет, нет, в наше время вопрос вполне законный, - сказал доктор Уоррен. - Теперь мы из этого никакой тайны не делаем. Мы гордимся нашими стипендиатами, да и они имеют все основания гордиться своими успехами. Сын Тома получил самые лучшие отметки на вступительном экзамене - таких высоких оценок у нас никогда и никто не получал. Мы чрезвычайно гордимся, что он будет нашим учеником.
- А ведь мы так и не знаем, какие отметки у Эли, - сказал доктор Ремензель. Сказал он это очень добродушно, словно заранее примирившись с мыслью, что особых успехов от Эли ожидать нечего.
- Наверно, вполне приемлемые, хоть и посредственные, - сказала Сильвия. Этот вывод она сделала из отметок Эли в начальной школе, весьма посредственных, а то и совсем плохих.
Директор удивленно посмотрел на них.
- Разве я вам не сообщил его отметки? - сказал он.
- Но мы с вами не виделись после экзаменов, - сказал доктор Ремензель.
- А мое письмо… - начал доктор Уоррен.
- Какое письмо? - спросил доктор Ремензель. - Разве нам послали письмо?
- Да, я вам написал, - сказал доктор Уоррен. - И мне еще никогда не было так трудно писать…
Сильвия покачала головой:
- Но мы никакого письма от вас не получали.
Доктор Уоррен привстал - вид у него был очень расстроенный.
- Но я сам опустил это письмо, - сказал он, - сам отослал две недели назад.
Доктор Ремензель пожал плечами:
- Обычно почта США писем не теряет, но, конечно, иногда могут послать не по адресу.
Доктор Уоррен сжал голову руками.
- Вот беда… Ах ты, боже мой, ну как же так… - сказал он. - Я и то удивился, когда увидел Эли. Вот не думал, что он захочет приехать с вами.
- Но он же не просто приехал любоваться природой, - сказал доктор Ремензель, - он приехал зачисляться в школу.
- Я хочу знать, что было в письме, - сказала Сильвия.
Доктор Уоррен поднял голову, сложил руки:
- Вот что было написано в письме, и мне еще никогда не было так трудно писать: "На основании отметок начальной школы и оценок на вступительных экзаменах должен вам сообщить, что для вашего сына и моего доброго знакомого, Эли, нагрузка, которая требуется от учеников Уайтхилла, будет совершенно непосильной. - Голос доктора Уоррена окреп, глаза посуровели: - Принять Эли в Уайтхилл и ожидать, что он справится с уайтхиллской программой, будет не только невозможно, но и жестоко по отношению к мальчику".
Тридцать африканских юношей в сопровождении нескольких преподавателей, чиновников госдепартамента и дипломатов из их стран гуськом прошли в зал.
А тут и Том Хильер с сыном, даже не подозревая, как худо сейчас Ремензелям, подошли к столику и поздоровались с доктором Уорреном и с родителями Эли так весело, будто ничего плохого в жизни и быть не может.
- Мы с вами еще поговорим, если хотите, - сказал доктор Уоррен, вставая, - но попозже, а сейчас мне надо идти. - И он торопливо пошёл прочь.
- Ничего не понимаю, - сказала Сильвия. - Совершенно ничего не понимаю.
Том Хильер с сыном уселись за стол. Том взглянул на меню, хлопнул в ладоши и сказал:
- Ну, что тут хорошенького? Здорово я проголодался! - И добавил: - Слушайте, а где же ваш мальчик?
- Вышел на минутку, - ровным голосом сказал доктор Ремензель.
- Надо его поискать, - сказала Сильвия мужу.
- Погодя, немного погодя, - ответил доктор Ремензель.
- А письмо! - сказала Сильвия. - Эли знал про письмо. Он его прочёл и порвал. Конечно, порвал! - И она заплакала, представив себе, в какую чудовищную ловушку Эли сам себя загнал.
- Сейчас меня абсолютно не интересует, что сделал Эли, - сказал доктор Ремензель. - Сейчас меня гораздо больше интересует, что сделают другие люди.
- Ты о чем? - удивилась Сильвия.
Доктор Ремензель встал, внушительный, сердитый, готовый к отпору.
- О том, что я сейчас проверю, насколько быстро можно заставить некоторых людей тут, в Уайтхилле, переменить решение, - сказал он.
- Прошу тебя, - сказала Сильвия, стараясь его удержать, успокоить, - прежде всего нам нужно найти Эли. Сейчас же!
- Прежде всего, - прогремел доктор Ремензель, - нам нужно, чтобы Эли был принят в Уайтхилл. А потом мы его отыщем и приведём сюда.
- Но, милый… - начала было Сильвия.
- Никаких "но"! - сказал доктор Ремензель. - В данный момент тут, в зале, находится большинство членов попечительского совета. Все они - мои ближайшие друзья или друзья моего отца. Если они велят доктору Уоррену принять Эли, он будет принят. Раз тут у них есть место для вон тех типов, так уж для Эли, черт побери, место найдётся!
Широким шагом он подошёл к ближайшему столику и стал что-то говорить могучему старцу свирепого вида, который завтракал в одиночестве. Старик был председателем попечительского совета.
Сильвия извинилась перед растерянными Хильерами и пошла искать Эли.
Расспросив разных людей, Сильвия наконец нашла сына. Он сидел в саду один, на скамье под кустами сирени - на них уже набухали почки.
Услышав шаги матери по хрусткому гравию дорожки, Эли не тронулся с места, готовый ко всему.
- Узнали? - сказал он. - Или надо еще объяснять?
- Про тебя? - сказала она мягко. - Про то, что ты не попал? Доктор Уоррен нам все рассказал.
- Я порвал его письмо, - сказал Эли.
- Я тебя понимаю, - сказала она. - Слишком долго мы с отцом уверяли тебя, что твое место в Уайтхилле, иначе и быть не могло.
- Фу, легче стало! - сказал Эли. Он попытался улыбнуться, и оказалось, что это не так трудно. - Честное слово, стало легче, раз уж все открылось. Хотел вам рассказать, все начинал, а потом духу не хватило. Не знал, как подступиться.
- Это я виновата, а не ты, - сказала Сильвия.
- А что делает отец?
Сильвия так старалась успокоить Эли, что совершенно забыла, чем там занимается муж. И вдруг поняла, что доктор Ремензель делает чудовищную ошибку. Она вовсе не хотела, чтобы Эли приняли в Уайтхилл, она сразу поняла, какая жестокость - отдавать его сюда.
Но она не решалась рассказать сыну, что именно затеял его отец, и только сказала:
- Он сейчас вернется, милый. Он все понимает. - И добавила: - Ты тут посиди, а я его найду и сейчас же вернусь.
Но ей не пришлось идти за доктором Ремензелем. В эту минуту в дверях гостиницы показалась его высокая фигура: доктор увидал жену и сына в саду. Он подошёл к ним. Вид у него был совершенно подавленный.
- Ну как? - спросила жена.
- Они… Они все отказали, - сдавленным голосом сказал он.
- Вот и хорошо! - сказал Сильвия. - Гора с плеч. Честное слово!
- Кто отказал? - спросил Эли. - Кто в чем отказал?
- Члены совета, - сказал доктор, отводя глаза. - Я просил их сделать для тебя исключение - изменить решение и принять тебя в школу.
Эли вскочил, сразу вспыхнув от стыда, от возмущения.
- Ты… ты что? - Голос его звучал совсем не по-мальчишески - он был вне себя. - Ты не должен был просить! - крикнул он отцу.
Доктор Ремензель покорно кивнул:
- Они тоже так сказали…
- Это неприлично! - сказал Эли. - Какой ужас! Как ты мог!
- Ты прав, - сказал доктор Ремензель, покорно принимая упреки.
- Теперь мне за тебя стыдно! - сказал Эли, и видно было, что он говорит правду.
Доктор Ремензель чувствовал себя глубоко несчастным и не знал, какие найти слова.
- Прошу прощения у вас обоих, - сказал он наконец. - Очень нехорошо вышло, нельзя было даже пытаться…
- Значит, Ремензель все-таки попросил для себя поблажки! - сказал Эли.
- Наверно, Бен еще не привёл машину, - сказал доктор, хотя это было и так вполне ясно. - Давайте подождём здесь. Не хочу туда возвращаться.
- Ремензель просил лично для себя, как будто эти Ремензели что-то особенное! - сказал Эли.
- Не думаю… - начал было доктор Ремензель, но конец фразы так и повис в воздухе.
- Не думаешь чего? - переспросила Сильвия.
- Не думаю, - сказал доктор Ремензель, - что мы еще когда-нибудь сюда приедем.
Перевод Р. Райт-Ковалевой
Гордон Вудворд
Уехал в город
Я добрался до города около трех часов.
Мне пришлось выехать рано. Стоял конец сентября; сквозь густую пелену тумана, стлавшегося по земле, у реки, пониже моста, куда мы с братом так часто хаживали на рыбалку, маячили верхушки ив; на руле велосипеда тускло поблескивали капли росы. Я осторожно спустил велосипед с крыльца, стараясь не разбудить отца и Дженни, которые должны были хватиться меня не раньше, чем найдут на кухонном столе записку, из которой узнают, что я уехал в город навестить брата.
Я прекрасно понимал, что отец будет сердиться, так как он до сих пор и слышать не хотел о Клиффорде, хотя прошло уже более двух месяцев со дня, когда между ним и Клиффордом произошла размолвка. Отец потребовал, чтобы Клиффорд начал работать в лавке, поскольку он окончил школу и ему исполнилось семнадцать, но Клиффорд отказался. Вместо этого он откликнулся на объявление в газете, в котором химическая фирма подыскивала учеников, забрал из банка свой капитал (семь долларов девятнадцать центов), сел на автобус и укатил - без провожатых и пожеланий счастливого пути. С тех пор я Клиффорда не видел.
Я начал уставать. С момента, когда на окраине Абботсфорда у сыроварни Галлоуэя я свернул на шоссе, я проехал уже более пятидесяти трех миль. Позади остались залитые солнцем поля с пятнами облаков на них и воздух, напоенный пряным утренним ароматом деревьев и начавшей желтеть листвы. Подъехав к тротуару, я вынул полученное от Клиффорда письмо и еще раз проверил номер дома. Теперь было уже недалеко, и я поехал вдоль тротуара, прислушиваясь к шуршанию листьев под колесами велосипеда.
Дом, у которого я остановился, был одним из солидных старых домов, ряды которых украшают улицы западной части Ванкувера; окрашенный в радующие глаз чистые кремово-коричневые тона, он был даже красивее, чем большинство из них. Я соскочил с велосипеда и прошел в ворота. Отстегнув от багажника сверток, я поднялся на крыльцо и позвонил.
Дверь приоткрыла женщина, не очень старая, но семя и в очках.
- Скажите, мэм, здесь живет Клиффорд Бартон?
- Да. Только его сейчас нет.
- Я его брат.
- Вижу, вижу.
Казалось, она не знает, что бы она могла сказать мне еще.
- Я только что из Абботсфорда, где мы живем. - С этими словами я показал ей на синюю машину у крыльца. - Я приехал на велосипеде.
- Это ведь очень далеко.
- Да, не близко.
Женщина продолжала стоять в дверях, не трогаясь с места, и я понял, что это неспроста.
- Вот уж два месяца, как я его не видел.
- Какое интересное совпадение, - заметила она. - Только вчера он рассказывал мне о всех своих братьях, и вот сегодня…
- Этого не может быть, мэм. Кроме меня, у него нет братьев… только сестра.
И тут только я сообразил, что женщина хотела проверить, действительно ли я брат Клиффорда. Она поняла, что я разгадал ее уловку.
- Простите, пожалуйста, - сказала она и улыбнулась. - Нужно быть очень осторожной. - С этими словами она чуть-чуть приоткрыла дверь. - Может быть, вы зайдете к нему? Он будет дома около шести.
Я вошел в переднюю. Она закрыла дверь и повела меня наверх, в комнату брата. Мы поднялись по двум пролетам винтовой лестницы, устланной ковровой дорожкой. Открыв двери, она впустила меня в комнату, сама же остановилась на пороге.
- Наверное, вы проголодались?
- Благодарю. У меня была курица и молоко, и я перекусил по дороге.
Некоторое время женщина с любопытством смотрела на меня, дружелюбно улыбаясь.
- Вы не очень-то похожи на брата.
- Возможно. По крайней мере почти все утверждают это.
- По-моему, вы младший, правда?
- Мне уже пятнадцать. Недавно исполнилось.
- Ну что ж. Если вам что-нибудь будет нужно - я внизу.
Она уже начала закрывать дверь, но вдруг вернулась.
- Ванная напротив, в коридоре.
Она наконец закрыла дверь, и я услышал, как она сошла вниз. Я присел на край постели и огляделся. Небольшая комната была чистенькой и светлой. На полу линолеум, на обоях белые цветы. В углу небольшой буфет, рядом столик с клеенкой, на столике маленькая электроплитка, на ней чайник. Там же два белых деревянных стула. В углу напротив, в стене, шкаф с дверцей; подо мной на кровати яркое стеганое одеяло.
Два окна над парадным крыльцом выходили во двор. Там на крыше чирикали и щебетали птички. Листья на кленах вдоль тротуара, на противоположной стороне улицы, желтые, светло-коричневые и ярко-зеленые, шурша, падали один за другим на землю с негромким, но отчетливым стуком.
Ноги и спина мои ныли от усталости, и я растянулся на кровати и бездумно уставился в потолок так, как дома в то утро, когда ко мне вошел брат. Он уже успел одеться: на нем была светло-голубая рубашка и каштановый галстук, который я подарил ему в день рождения. Я никогда бы не подумал, что он собрался уезжать, но он сказал: "Я ухожу, Пат. Будь осторожен. Напишу". И исчез.
Даже не попрощавшись с отцом (вряд ли, конечно, можно было рассчитывать на его сердечное напутственное слово), он выбежал из дому и на остановке сел в подошедший автобус со своим потрепанным саквояжиком, вместившим весь его немудреный гардероб и небольшую веджвудскую вазу - память о маме. С семью долларами и девятнадцатью центами в кармане отправиться в город, не зная там ни души! Когда я наконец пришел в себя, оделся, вскочил на велосипед и сломя голову понесся к остановке, автобус уже удалялся.
Я бросился вдогонку, чтобы хоть еще раз взглянуть на брата, чтобы он увидел меня и понял, что я, по крайней мере, хотел проводить его и пожелать счастливого пути. Но я так и не смог догнать автобус. И прошло почти два месяца, прежде чем я получил от него письмо и узнал адрес.
В открытое окно дул прохладный ветерок; я прикрылся краешком одеяла и, должно быть, очень крепко уснул, потому что совершенно неожиданно я почувствовал, как кто-то трясет меня за плечо и произносит мое имя: "Пат, проснись!" Пауза, новая встряска и снова: "Пат!"
Я с усилием поднял веки и увидел брата. Он стоял у кровати и улыбался; в комнате заметно потемнело, и я сразу понял, что проспал довольно долго.
- Никак не ожидал, что ты приедешь! - сказал он. - Меня едва не хватил удар, когда хозяйка заявила, что ты здесь.
- А правда, здорово получилось, Клиффорд!
- Когда ты приехал?
- Около трех.
- Я ждал письма, но никак не думал, что ты сумеешь явиться сюда собственной персоной. Как ты вообще-то нашел дорогу? Ты ехал на автобусе?
- На велосипеде. А ты не видел его во дворе?
- Видеть-то видел. Только никогда бы не подумал, что это твой. И весь этот путь ты проделал на нем?
- Конечно.
Я встал и почувствовал, что у меня все болит.
- Только немного устал. Мне никогда еще не приходилось делать такие концы.
- Ты, верно, здорово проголодался. Подожди, я умоюсь, и мы сходим купим чего-нибудь поесть.
Он снял куртку и повесил ее в шкаф.
- Расскажи пока мне, как там у вас дела.
- Да ничего. Привез вот рыбки, лосося. Поймал вчера у моста.
Я поспешил к столу - достать рыбу из бумажного пакета.
- И, кроме того, из запасов Дженни банку малинового варенья. Правда, оно никогда не отличалось у нее особым вкусом.
Мы рассмеялись.
Клиффорд схватил полотенце и мыло и вышел из комнаты в ванную напротив. Мне было слышно, как он плескался. Через несколько минут он вернулся, вытирая на ходу шею. Очки он снял. Без очков глаза его начинали щуриться, и он выглядел совсем иным.
- Боже! - вырвалось у него. - Никогда бы не подумал, что найду тебя здесь!
Клиффорд надел очки, натянул через голову галстук, поправил его, накинул куртку. Потом подошел к буфету, вынул вазу, вытащил из нее деньги и снова поставил в буфет.
- Пошли, малыш! Тебе нужно срочно перекусить, пока ты еще совсем не падаешь с ног от голода.
Мы сошли вниз. Клиффорд постучал к хозяйке и попросил у нее разрешения поставить в подвал мою машину. Получив согласие, мы спустились во двор черным ходом, убрали велосипед и по главной дорожке пошли к воротам.
Низко над городом плыл багряно-оранжевый диск солнца, под ногами шуршали листья, впереди по тротуару тихой тенистой улицы скользили длинные четкие тени.
- Ну, как тебе тут нравится, Клиффорд?
- Ты имеешь в виду Ванкувер или работу?
- Все. И Ванкувер… и работу… и жизнь здесь… Ты сам понимаешь, о чем я спрашиваю.