Герои новой повести "Зеленый остров" калужского прозаика Вячеслава Бучарского - молодые рабочие, инженеры, студенты. Автор хорошо знает жизнь современного завода, быт рабочих и служащих, и, наверное, потому ему удается, ничего не упрощая и не сглаживая, рассказать, как в реальных противоречиях складываются и крепнут характеры его героев.
Героиня повести Зоя Дягилева, не желая поступаться высокими идеалами, идет на трудный, но безупречный в нравственном отношении выбор пути к счастью.
Зеленый остров
Светлой памяти матери посвящаю
1
На кухонную дверь, чтобы не дуло из коридора, Зоя набросила одеяло. Она осторожно доливала холодной воды в корыто, установленное на табуретках, и, закатав рукава матросской тельняшки, то и дело погружала в воду локоть.
- Вроде бы нормально, - сказала Зоя, убрав прядку-спираль под косынку. Изжеванные концы пестренькой детской косынки были затянуты узлом на затылке. - Мам, ты сама попробуй.
Крупная, в блеклом халате и фартуке, сшитом из млечно-розовых аптечных клеенок, Александра Васильевна помогала внучке расстегнуть пуговки на платье.
- Не вертись ты, веретено тверское! - ворчала она на Лену. Сняла с внучки платьице, усадила на приземистый, в деревянном корпусе холодильник, застеленный одеялом и клеенкой. Шагнув от внучки к дочери, потрогала воду в корыте.
- Ой, горячая! - Александра Васильевна бдительно заглянула в раскрасневшееся лицо Зои. - Подлей еще капельку.
Пятилетняя Лена, сидя на холодильнике, путалась в майке, стучала пятками по дверце и ни на минуту не умолкала.
- Бабуль, вот почему люди становятся старыми?.. Когда я вырасту большая, потом тоже буду старая? Нет, я сначала буду как мама, правда? А вот уж когда мои детки вырастут, то я буду как ты, правда, бабуленька?
Александра Васильевна качала головой с седыми, берестяной белизны волосами, коротко обрезанными и схваченными перламутровой гребенкой, улыбалась, выговаривала внучке:
- Ах ты, Ленка-коленка! Ну и чудила, ей-богу.
- Бабуля, что ты говоришь! Ведь нету же никакого бога, - девочка умненько округлила глаза и погрозила пальчиком.
- Конечно, конечно… Снимай скорей трусики. Сама, сама…
В двухкомнатной квартире, где жили Дягилевы, была ванная с газовой колонкой для нагревания воды. Однако в колонке прохудился змеевик. Глава семейства Ефим Петрович наладить водогрей не умел. До выхода на пенсию он много лет работал печатником в заводской типографии. А досуг посвящал ремонту часов - это было его страстью. Как ребенок радовался Ефим Петрович, если знакомые доверяли ему отремонтировать засиженные мухами ходики или старинные кабинетные часы с боем - и денег за ремонт не принимал категорически. Но проржавевшие трубы, неподатливые муфты, гремучий неуклюжий змеевик - во всем этом Ефим Петрович чувствовал себя бессильным. И сколько ни хлопотал, не мог он добиться, чтобы сантехник из жилотдела сделал ремонт. Поэтому взрослые ходили в баню, а Лену мать и бабушка купали в кухне - там было просторнее.
Нагая девочка стояла на холодильнике, прижав локотки к выпяченному животу, и мать с бабушкой не могли не залюбоваться ее упитанным сияющим телом, круглощекой мордашкой, веселыми, темными, как у матери, глазами. И если бы все они как-нибудь увидели себя в ту минуту со стороны, то, может быть, вспомнили Ленкину игрушку-матрешку, разобранную на румяноликие персоны вплоть до последней, самой маленькой, уже неделимой.
- А теперь ныряем! - Зоя, одетая в трико и тельняшку, сохранившуюся со студенческой поры, развела руки и шагнула к дочери. Лена скакнула со своего постамента, повисла на матери, обняв за шею, обхватив ножками талию, изо всех сил стискивала, а Зоя хохотала, стараясь освободиться.
- Ой, ну хватит, хватит. Ведь задушишь мамку, - говорила Зоя, делясь с матерью счастливым взглядом. И думала: "Ну кого нам еще нужно? Вот так бы и жить всегда вместе…" Эта мысль не совпадала с другой, более властной, о которой Зоя не могла забыть. Несовпадение ощущалось как холод, как напор коварного сквозняка из-под кухонной двери.
Скосив взгляд на дверь, убедившись, что закрыта она плотно, без щелей, Зоя посадила девочку в корыто и принялась намыливать розовую губку. Лена гоняла в воде пластмассовых куклят, плескала ладонями - бабушка строго прикрикнула на нее, чтобы не заливала пол по всей кухне.
Самым трудным было мытье головы. Зоя втирала шампунь в мокрые Ленкины волосы, следя, чтобы не попало в глаза, но все равно девочка пищала. Бабушка уговаривала ее потерпеть, мать нетерпеливо покрикивала - в кухне мешался звонкий гвалт.
Наконец все было кончено. Напрягая силы, Зоя подняла дочь над корытом, бабушка окупнула из кувшина. Снова вознесли Лену, покрытую крупными прозрачными каплями, на холодильник, и Зоя, укутав ее с головой в махровое полотенце, стала вытирать. Полотенце было просторным, весело-зеленым, как листва на майской березе. В разрыве этой листвы светилось румяное, мокроглазое блаженство.
Распарившаяся, с бисеринками пота на лбу и широкой переносице, Лена подняла руки, чтобы мать надела чистую майку. В этот момент дверь в кухню распахнулась, вошла с недовольным выражением на остром бледном лице Лариса, жена Зоиного брата Алексея.
Забыв прикрыть за собой дверь, она ринулась к холодильнику, досадливо откинув одеяло, вынула бутылку сливок.
- Да что же ты дверь-то не закрываешь! - в сердцах воскликнула Александра Васильевна. - Ребенок ведь голый стоит!
- Май на дворе, ничего не случится! - огрызнулась сноха. - Как будто ванной нет, обязательно в кухне… - Но уходя, Лариса старательно прикрыла за собой дверь.
Алексей женился и привел в дом чернявую плоскогрудую Ларису в ту пору, когда Зоя жила и училась в Ленинграде, в педагогическом. Лариса так и не подарила мужу ребенка, ссылаясь на тесноту жилища и жалкую инженерскую зарплату. Упрямый и честный Алешка из кожи лез, прорвался в аспирантуру, теперь уже кандидатскую диссертацию заканчивал, мечтая о ребенке.
- Опять, видно, шлея под хвост попала, - вздохнув, высказалась в адрес снохи Александра Васильевна. Зоя не ответила, взглядом показала на Лену.
- Ну, да, - опомнилась бабушка, - я и говорю: опять у тети Ларисы неприятности на работе.
- А почему неприятности? - подхватила девочка.
- А потому что перпендикуляр, - вспомнила Зоя универсальный и спасительный ответ.
- Почему пер-тин-дир… - Лена завязла в трудном слове и забыла про первый вопрос.
Завернутую в нежно-зеленое полотенце дочь Зоя внесла в комнату, где Ефим Петрович, сидя в кресле перед телевизором, слушал разговоры политических комментаторов за круглым столом. Невысокий, щупловатый, с серебряным чубчиком, он принял на руки укутанную в мягкий мох внучку.
- Дедуль, ска-а-азку! - избалованно потребовала Лена.
Для того он и нужен в доме, мужчина, чтобы принимать на руки вымытого, как бы вновь рожденного ребенка. Ефим Петрович в это верил, потому и не сердился на внучку, мешавшую следить за тем, что говорили с экрана. Бог с ними, с международниками! Разве можно сравнивать их высокоабстрактные формулы с тем, что хочет услышать разомлевший ребенок!
- Дедулечка, почему ты не рассказываешь сказку! - капризничала Лена.
Мысль Ефима Петровича резво побежала по тропинке в гору, туда, где цвели и зеленели сказочные деревья. В пути она ловко обогнула угрюмый выступ, утверждавший, что отца, а не деда должна радовать мать выкупанно-возрожденным ребенком.
Ефим Петрович попросил Зою убавить громкость телевизора и украшенным, напевным голоском стал рассказывать - может быть, в сотый раз про то, как купец собирался на ярмарку и запоминал наказы трех своих дочерей. Лена оцепенела, завороженным взглядом зацепилась за трещинку в потолке.
Зоя переодевалась, хоронясь за открытой створкой шкафа.
- Мам, а разве у тети Ларисы есть хвост? - спросила Лена.
- Какой еще хвост! Дедушка рассказывает, а ты не слушаешь, - сердито ответила Зоя, шурша одеждой.
- А почему тогда бабушка говорила, что тете Ларисе шлея под хвост попала?
Ефим Петрович не сдержался, захохотал. Зоя с удивленным лицом высунулась из-за створки. Старательно тая неприязнь к жене брата, она боялась, чтобы это чувство не передалось дочери.
- У людей не бывает хвостов! - внушительно произнесла Зоя.
- Это правда, Леночка, - поддержал Ефим Петрович. - То поговорка просто. Вот когда кто-нибудь без причины сердится, то говорят, что шлея ему это самое…
- А почему тетя Лариса всегда сердится?
- Ну почему всегда! - возразил дед. - Получат они с дядей Лешей отдельную квартиру, родят маленького мальчика или девочку - и тетя Лариса станет такой же доброй, как твоя мама. Кто, по-твоему, у них первым родится: мальчик или девочка?
- Лучше девочка, - авторитетно сказала Лена. - Мальчишки - грубятина!
* * *
Одетые не по-летнему четыре старухи сидели на лавочке возле калитки. Самая древняя из них грелась в плюшевом, черном, словно обуглившееся дерево, полупальто. И дома на этой глубинной улочке большей частью были ветхими, одноэтажными. Из раскрытых окошек слышалось одно и то же: шум стадиона и захлебывающаяся, с грузинским акцентом скороговорка комментатора. Нередко из распахнутых створок обдавал густой волной запах борща. Потрескавшийся асфальт жался к дощатым заборам и стенам домов в шелушащейся краске.
Уже не громыхали по улице смрадные грузовики, деловая жизнь под вечер затихала. Прохожие заметно сбавили шаг, потому что закрылись магазины. Но народу было еще много, и старушкам у калитки с кованой задвижкой хватало впечатлений. Они всматривались в Зою Дягилеву, пока та приближалась, проходила мимо, поскребывая асфальт высокими каблучками, удалялась. Ее зеленая юбка, коричневая гипюровая блузка, бусы из некрупного янтаря - все было обычным, примелькавшимся. Старушки молча дожидались следующего прохожего, только одна - в обугленном панцире - позавидовав теплому свечению лица Зои, сказала негромко:
- Спеши, спеши, милка, покуда молодая!..
В двух будках телефоны-автоматы оказались испорченными, Зоя дозвонилась до подруги только из третьей. Узнав Зоин голос, Светлана сразу же привычно затараторила. Рассказала, что у нее приболела Оксанка, а супруг решил порыбачить на Зеленом острове. А ей, Светлане, значит, приходится скучать перед телевизором. И вообще, видно, Дягилева загордилась, если стала забывать свою самую верную подругу. Зоя ответила, что гордиться пока нечем, а то, что ее Виталий уехал - так это очень кстати.
Колеблемые слабым ветерком, натекали из-за заборов ароматы цветения. Во дворах белоснежно распушились яблони, в палисадниках полыхала сирень. Но Зое не приходило на ум замедлить шаг и глубоким вздохом вобрать торжествующий дух мая. Торопилась к Светлане, надеясь выговориться, освободиться от своей неприятной взволнованности.
Скоро Зоя вошла в переулок, где в тишину садов и деревянных жилищ, помнивших купеческие времена, вторгся современный панельный лайнер - с геометрическим кустарником телеантенн на крыше, разноцветьем белья на балконах, магазином "Овощи" на первом этаже и баррикадами из ящиков во дворе.
Круглолицая, с рыжеватыми кудряшками, кургузенькая Светлана предстала перед Зоей в отливавшем серебром длиннополом халате. "Носик-знак вопросик" - так дразнили в школе Светлану за острый, как у ежика, нос. Она чмокнула Зою в щеку. Приобняв полнеющую подружку, Зоя пошлепала ее по мягкой спине.
Виталия Прохорова, мужа Светланы, Зоя уважала, но побаивалась. Плотный, тоже невысокого роста, рано полысевший, он работал главным геологом в тресте строительных материалов. В отсутствие Виталия Зоя чувствовала себя у Прохоровых куда свободнее.
- Что с Оксаной? - тревожно спросила Зоя.
- Да мороженого объелась, дуреха! У нее же гланды ни к черту. Спит вон в маленькой комнате…
Светлана повела гостью в бо́льшую из двух комнату, где в одном углу стоял письменный стол Виталия, а в другом разноцветно мельтешил экран телевизора. Ковры на стене и полу, стеллаж с книгами, репродукция с картины Айвазовского в позолоченной раме.
Светлана прошла к телевизору и выдернула вилку из розетки.
- Так хотелось цветной, - пожаловалась она. - А теперь ругаю себя: столько денег угрохала, а смотреть нечего. То футбол, то хоккей… Что так поздно? Ленка не отпускала?
- Ну да, Ленка! - Зоя села за стол. - Дочка у меня некапризная, с дедом и бабушкой ладит. На вечере я была - можешь себе представить? "Надежда" называется, во Дворце культуры энергетиков.
- Это для тех, кому за тридцать? - Светлана села напротив.
- Да вот, пошла сдуру, - призналась Зоя. Вскинув острый подбородок и блеснув очками, Светлана рассмеялась.
- Нам с тобой, слава богу, еще далеко до тридцати!
Зоя невесело помотала головой.
- От двадцати еще дальше… Там таких, как мы, - пропасть! А этих самых, которые наша надежда - на пальцах можно сосчитать. И мужички-то - горе. Ко мне приклеился один… безухий. Там же в почту играют, у всех номера, записочки разносят. А у него одного уха нет - отрезали, что ли. Или откусили… - Зоя возбужденно усмехнулась. - В общем, я не знаю. Может, он неплохой человек, записку мне написал - вежливо, культурно. Танцевать пригласил. А мне уж так тягостно! Чувствую себя будто у японцев на обеде. Подают непонятное варево, надо есть - неприлично отказываться, а в тебя не лезет. Вот и там. Приглашают, танцевать надо, коли пришла, а мне совершенно не хочется! Я и сбежала… Вот как быть, Свет? Двадцать семь скоро, надо же судьбу решать, - Зоя печальным взглядом окинула стены комнаты, дверь, за которой спала Оксана, стол Виталия. - Хочется, чтобы был дом, семья.
Светлана сочувствующе покивала.
- Ну, а с Юрием Захаровичем у тебя как? Со Свиридовым? Ничего не выходит?
- Закурить и мне, что ли… - Зоя извлекла из пачки длинную и круглую, как шариковая ручка, сигарету, понюхала - ноздри настороженно дрогнули. Запах сигареты был и приятен и отталкивающе чужд. Поколебавшись, все же чиркнула спичкой о боковину коробка. И скоро с неодолимым отвращением отложила сигарету: дым не имел, вопреки бытующему мнению, никакого медового привкуса, был только горек.
- Не получается, - виновато призналась Зоя. - В студенческой общаге жила, там девчата коптили, как паровозы. А я попробовала раз-другой - никак не могу!
- Пустяки! - Светлана махнула кистью, сверкнувшей кольцами. - Это от скуки все. Витальке что, только и знает по командировкам разъезжать. А я, как дура, дома…
- Говорят, женщинам вредно, - Зоя потушила сигарету и бросила в пепельницу длинный окурок.
- Женщинам все вредно, - вздохнув, бесстрастным тоном проговорила Светлана. - Помнишь хохму про вишневый сок?
- Помню, - Зоя засмеялась. - Чтобы не забеременеть, значит, это самое…
- Вот-вот, - оживилась Светлана. - Моему Прохорову этот анекдот очень нравится. Другой раз приласкаешься, а он вздыхает: "Знаешь, киса, устал я на службе. Может, вишневым соком обойдешься?"
Припав грудью к краю стола, Зоя хохотала от души.
- Ты жалей Виталия! - сказала она, вытирая платком уголки глаз. - У тебя муж не праздный, столько на себе тащит. В тридцать два - уже главный геолог!
- Докторскую задумал писать, - похвалилась Светлана. Поднявшись из-за стола и распахнув халат, повернулась боком к Зое, чтобы та могла оценить, как поднимает бюстгальтер ее не слишком богатую грудь.
- Вот, недавно мне привез!
- Наш? - заинтересовалась Зоя.
- Ну да, наш… Гэдээровский.
- В Москве, наверное?
- Ага. Он там две недели на семинаре по сейсморазведке торчал.
- Хорошая вещь, - похвалила Зоя. - У нас такой не достанешь… Нет, твой Виталий настоящий семьянин. Мужики обычно стесняются покупать женам белье… Родила бы ты ему сына за это!
- Ой, Зойка, да ну тебя! - покраснев, с досадой отмахнулась Светлана. - Он то и дело в поездках. Да еще докторскую задумал. Это значит, мне малого нянчить? Да я с Оксанкой вся измучилась, пока до школы дорастила. Такая злюка, такая капризная дрянь!.. Отца признает, а меня ни в грош! Я с ней все нервы истрепала, честное слово.
Перехватив внимательный взгляд Зои, Светлана призналась:
- Виталька мне пару привез. Я бы продала один, да ведь тебе будет мал.
Зоя, смущенно опустив взгляд, сказала?
- Уж наделил господь…
- Нет, она еще недовольна! - воскликнула Светлана. - Между прочим, знаешь, что мне Свиридов про тебя сказал? Он говорит: "У этой женщины высокая кровь!"
Свежие крупные губы Зои потянулись в усмешке.
- Врет твой Свиридов, как сивый мерин!
Высокий, с просторными залысинами и умно-насмешливыми глазами, Свиридов был заведующим сектором в заводском ОКБ, где Светлана работала конструктором. Некогда Юрий Захарович состоял в браке, но, как сообщил он Зое, с женой не сошлись характерами. Уже несколько лет Свиридов жил одиноко и был помешан на книгах. Во всех книжных магазинах имел связи, а собранной им библиотеке, как утверждала Светлана, просто цены нет.
- Ну, чем он тебе не нравится? - недоумевала Светлана. - Между прочим, мне проходу не дает. Только и твердит: "Ах, Рафаэль!.. Ах, Боттичелли!.. Ах, какая у вас божественная подруга!" Выспрашивает про тебя, умоляет в гости зайти. "Ну хоть на часок загляните! - повторяет мне каждый день. - Потреплемся, книги посмотрите".
- Люблю я тебя, Прохорова, честное слово! - подняв на подругу глаза, заговорила Зоя. - Ты ведь умница! Я серьезно, Свет, честное слово! Вот объясни мне, пожалуйста, почему все бабы - я ведь многих таких знаю - живут, как им хочется. Любят кого попало, сходятся, расходятся, детей бросают - и на все им наплевать. Я же не могу, Боюсь переступить какую-то черту, будто пропасть там, за этой самой чертой…
- Ой, Зойка, брось ты ковыряться в себе! Мне лично кажется, что у Свиридова серьезные намерения. - Светлана смотрела на подругу с тем самым выражением - скосившийся взгляд, выпяченная нижняя губа, - какое Зоя замечала у Светланы, когда заставала ее на работе в КБ за решением сложной конструкторской задачи. И в душе Зои шевельнулась подозрительность: уж не выполняет ли и сейчас Прохорова задание своего начальника?
Она взяла было из пепельницы длинный окурок, поднесла к губам и тут же невольно передернулась от противного запаха.
- У твоего Свиридова сын растет. А ему хоть бы хны.
- Ну и что же, что сын, - встрепенулась Прохорова. - Он с матерью в другом городе, жена Свиридова там замуж вышла. Вот видишь, с ребенком, а выскочила!
- У меня так не получится, - горестно признала Зоя. - Нет… И пусть твой Свиридов не надеется!