Игорь посмотрел и испугался: Зоя вращала эталон в упорах, но стрелка стояла, не шелохнувшись. Скованный страхом, Игорь сейчас думал только о спасении.
- Это ты во всем виновата!
- Здрасте-подвиньтесь! - Зоя манерно поклонилась. - Тоже мне, беспомощный мальчик выискался!
- Проверять приборы - твоя обязанность! - Игорь был, как в бреду. Только одно он еще сознавал: Зоя - его спасение. С нее не вычтут, почему-то верил Игорь, отделается выговором. А ему Лучинин не простит!
- Ну как тебе не стыдно, Игорь! - возмущенно воскликнула Зоя. - Ведь ты же грамотный человек, Карцев, в университет собираешься поступать! Неужели трудно: раз в полчаса взять эталон и проверить прибор?.. Ты же знаешь - на мне теперь вся комсомольская работа. Вот сегодня в комитет вызывали, баню мне устроили за то, что шефскую работу в школе забросили. А я ведь не железная.
- Это меня не касается! - Игорь приободрился. - Зачем мне делать то, за что тебе деньги платят? Я - операционник, у меня второй разряд. За настройку станка отвечает наладчик, за приборы - контролер ОТК, а мое дело - рукоятки вертеть!
- Да как ты можешь такое говорить, Игорь! - изумленно произнесла Зоя. - Ведь все токари сами следят за приборами.
- А ты для чего? Чтобы туда-сюда подведенными глазками стрелять? - гремел Игорь. Так мог бы кричать Сивков - Игорь все же услышал в своем голосе чужую интонацию. Он чувствовал себя как пловец, изо всех сил старающийся вырваться из притяжения водоворота.
- Какой ты все-таки! - У Зои задрожала нижняя губа, она прихватила ее ровными белыми зубами. Глаза стали еще темнее, наполнившись слезами. Зоя махнула рукой и ушла.
Семен Лучинин не заставил себя долго ждать. Появившись на участке, остановился возле фрезерного станка, о чем-то спросил фрезеровщика дядю Сережу, удовлетворенно кивнул крупной, в завитушках черных волос головой, потом направился прямо к Игорю.
- Хоть половину сделал? - лишенным надежды голосом спросил он.
Безумно улыбаясь, Игорь ответил:
- Сделал! Вон сколько нахряпал: вагон и маленькую тележку. Одно в одно колечки - все брак!
Подняв брови, Лучинин пронзительно посмотрел на Игоря - и тот струсил уже по-настоящему.
- Так, - произнес мастер, изобразив на лице что-то вроде восхищения. - Ну, спасибо за приятный подарочек! От имени всего участка! Когда на цехкоме будут подводить итоги за месяц, там про твой крупный вклад обязательно вспомнят.
- Я не виноват, - как заведенный, проговорил Игорь.
- Кто же, интересно?
- Тот, кто должен проверять настройку приборов.
- Ну, знаешь! - давая себе волю, злобно крикнул мастер. - Брось ты свои отговорки. Не маленький! У тебя среднее образование, у тебя самостоятельный разряд. Нечего наводить тень на плетень!
Лучинин схватил эталон, резко крутнул на наклонной панели контрольного прибора. И тогда Игорь, следивший за мастером с болезненно-обостренным вниманием, вдруг подметил в лице Лучинина определенную перемену. Дрогнули и чуть сдвинулись вверх брови, обмякли гневно стиснутые губы.
- Завидная точность! - с иронической усмешкой сказал Лучинин. Надежда стремительно наполнила душу Игоря. Он понял: брак был исправим. Все его кольца получились "тугими", то есть с меньшим, чем требовалось, внутренним диаметром. Но это же легко поправить!
- Да что уж… - Игорь насупился, чтобы не выдать переполнившее его чувство облегчения. - Останусь на вечернюю смену, переделаю.
- Ну, голова! Прямо расцеловал бы тебя, если бы не был разгильдяем и бракоделом! В общем, валяй, исправляй свои ошибки, - разрешил мастер.
Разумеется, о случившемся моментально узнали все на участке. Пока Игорь подстраивал прибор и переналаживал станок, за его спиной собирались зрители.
- Это все потому, что он обедать не ходил! - резюмировал Фролов. - Мало кашки съел утром, вот и ослаб…
- Нет, это Карцев так за качество борется. Вот сделает теперь лишний проход - зато какая чистота поверхности! - весело разглагольствовал Сивков. - Молодец, Карцев, так и жми дальше!
- Ну да! - простодушно возразил Белоногов. - С таким качеством он и полсотни в месяц не заработает.
Сивков возбужденно подхватил:
- Да на что ему деньги? Это вот у тебя, Вася, двое детей, их обуть-одеть ты должен. А Карцева отец с матерью оденут и накормят. Да еще на мороженое дадут.
Игорь терпел. Игорь молча работал. Он ждал одного: чтобы скорее стрелка часов одолела последнюю пятиминутку, чтобы засвистел гудок об окончании смены, потому что не было на свете такой силы, которая заставила бы этих остряков задержаться на участке после гудка.
И когда все это произошло, и "хор" разошелся, Игорь вздохнул свободно. Труднее сегодняшнего дня, кажется, не было. И день этот для него еще не закончился: как прикинул Игорь, часа три он должен был еще выстоять у станка, но никаких осложнений, кажется, уже не должно возникнуть. А поработать в малолюдном, притихшем вечернем цехе - это ничего!
Но опять кто-то остановился у него за спиной.
- Я могу помочь, если хочешь, - услышал Игорь спокойный голос. - Мне спешить некуда.
Игорь повернулся к Сергею Коршункову, новому токарю, сказал недоверчиво:
- Не надо, я сам, тут чепуха в общем-то, часа на два…
- Ну, а вдвоем мы за час сделаем. Вот я сейчас соседний станок настрою - и мы мигом раскидаем!
Соседний станок был закреплен за наставником Игоря Сазоновым, который в этот день был в отгуле. Коршунков перенес туда часть "запоротых" Игорем колец, быстро настроился на проточку внутреннего диаметра - и сверхурочная работа началась.
Чистенько снимали резцы недовыбранный металл с колец, завивали его в аккуратные спирали - хоть елку украшать! Однако, следя за резцом своего станка, Игорь не мог избавиться от чувства задолженности новичку. Почему так охотно вызвался Коршунков помочь? Из каких тайных побуждений?
…За два часа они исправили весь брак, убрали станки, переоделись и, чувствуя весомую усталость, вышли из цеха.
Дежуривший на проходной бледнолицый, маленького роста вахтер в форменной, с зеленым околышем фуражке оторвался от газеты и, придав лицу служебно-строгое выражение, заглянул в пропуска. Убедившись, что оба парня из дневной смены, он кивнул и опять уткнулся в газетный лист.
Когда вышли из проходной и вдохнули тепло душистого вечернего воздуха, увидели клубящуюся зелень сквера перед заводом, услышали свист ласточек в глубоком небе, Коршунков спросил:
- Разойдемся или погуляем?
- Конечно! Куда спешить-то! - ликуя, откликнулся Игорь. - Давай пошатаемся…
Между шоссе, уводившим за город, и протянувшейся километра на два заводской оградой насадили когда-то фруктовых деревьев, а кустами акации выгородили асфальтированную дорожку для пешеходов. В урочные часы по этой дорожке стекались к заводской проходной или растекались в поселки потоки рабочего люда; в погожие вечера здесь прогуливалась молодежь.
Начался разговор новых друзей со школьных воспоминаний. Так получилось потому, что в прогуливавшихся по аллее парочках Игорь и Коршунков узнавали кое-кого из бывших одноклассниц или одноклассников, хотя учились они в разное время: Коршунков получил аттестат зрелости на три года раньше Игоря. Потом заговорили о заводе, о своем цехе и токарном участке.
- Я понимаю нашего мастера, - взволнованно делился Игорь. - Ему бы какую-нибудь позаметнее должность, он ведь гордый. А приходится мастером… Раз я плохой токарь, он дает мне самые невыгодные кольца. В общем, не доверяет мне и не уважает. Конечно, есть за что. Но разве я совсем не годный человек?.. Знаешь, мне лично кажется, что я просто не такой, как другие наши ребята. Они спокойные, а у меня в душе все время что-то бурлит. То чувствую себя, вот как сегодня, ничтожеством последним, то вдруг покажется - гений! Вообще-то я мог бы совершить что-нибудь значительное. Может, даже для всего народа!.. Только как скрутить мне самого себя, взять в руки?
О своих тревогах, надеждах, мечтах Игорь мог бы говорить, не прерываясь, часами. Но ведь и Сергею надо дать высказаться. Он умолк, втайне рассчитывая, что Коршунков ободрит его, оценит душевную сложность и утонченность нового друга.
- Я до армии тоже был наивным, - сказал Коршунков добродушно. - Даже собирался в институт физкультуры, на дневное отделение поступить, чтобы к красивой жизни прорваться. А теперь считаю, что жизнь везде одна и та же. Кто умеет жить, тот и живет. А кто не может - мечтами спасается. Нет, законно, жить всюду можно. Особенно на заводе. Тут всего можно добиться. Семка Лучинин правильно говорит: главное - чтобы тебя заметили.
- А ты ему доверяешь? - спросил Игорь.
- Когда-то вместе в волейбол играли. Законный был капитан! Потому мы всех и обдирали… Меня ведь к вам на участок Семка перетащил. Я не жалею. Мне у вас нравится: работы хватает и заработать можно, если не сачковать, конечно. Слушай, а что за фигура этот Сазонов?
- Мой наставник! - с легкой иронией отозвался Игорь. - Мастер его ко мне прикрепил, чтобы у меня производительность поднялась. Вообще-то Колька мужик смирный. Понимает, что из меня настоящего токаря не получится. Эх, мне бы не такую работу! Понимаешь, Серега, не могу я на одном месте! Ну что это: стоишь у станка, как бычок привязанный. А мне бы путешествовать, с интересными людьми встречаться, о смысле жизни спорить. У меня столько мыслей каждый день возникает, а поговорить с кем? Колька Сазонов отмалчивается. Лучинин вообще… высмеивает меня на пятиминутках.
Изредка поглядывая на своего нового друга, Игорь видел одно и то же: ободряющую улыбку на рельефном, правильно расчерченном лице Коршункова. Раскрепостившее Игоря чувство доверия было сладостно; в нетерпении высказаться он забывал следить за реакцией Коршункова - одно только присутствие друга согревало его и успокаивало.
- А почему все-таки Сазонов так здорово вкалывает? - продолжал выпытывать Коршунков. - Рацухи то и дело выдает… Наверное, на деньги жадный?
- Нет, Колька не очень… Это Васька Белоногов или Сивков - те действительно. А Сазонов не так уж и надрывается. Перекуривает и вообще не боится от станка отойти… Молчаливый он, это верно. Замкнутый какой-то. По-моему, он решил, что, кроме токарной работы, больше ничего не осилит - вот и остановился в развитии. Завод, цех, участок - больше ничего не знает. А мне этого мало. Я должен понять жизнь во всем масштабе - чтобы помочь людям жить возвышенно. Только меня никто не понимает. Лучинин да и Колька Сазонов твердят одно и то же: станок осваивай. А что там осваивать: мотор, шестеренки, валы. Это же все примитив, железки. Вот душа человеческая…
- Может, Сазонов в начальство метит? - прервал Игоря Коршунков.
- Нет, начальником у нас мечтает стать наладчик Сивков, - торопился рассказать Игорь. - А Сазонова звали мастером в соседний цех - отказался. Говорит, с начальства спрос большой. Кольке Сазонову самое главное - чтобы его не дергали. У станка ему самый раз, он сосредоточенность любит… Да, есть такой тип: спокойные работяги. Таких на заводе полно. Но есть ведь и другие. Карьеристы, например. А сколько у нас хамов! Есть даже настоящие уголовники: пьют, разбойничают по вечерам. Вот почему одни люди умеют жить по-человечески, а другие или хитростью насквозь пропитались, или злобой - как звери себя ведут? Я никак в этом не разберусь. Но я должен понять, это цель моей жизни!
- Да, сумбурный ты малый, - ласково произнес Коршунков. - Тебе законно на филфак надо поступить, чтобы разобраться, как жизнь циркулирует. А вот я буду на заводе работать. Тут все же попроще. Но в институт, может быть, тоже поступлю когда-нибудь - есть же у нас вечерний филиал политехнического. Токарь с инженерным дипломом, представляешь? Такие уже появляются кое-где, я в газетах читал. Теперь такое время, что рабочим громкий почет. Вот наш заводской герой Поликарпов. Простой кузнец, а сколько раз его по телевизору показывали! Нет, если по-умному действовать, можно и на заводе прилично устроиться.
Ни малейшим намеком Коршунков не подчеркивал ни своего старшинства, ни профессионального превосходства над Игорем. И благодарный Игорь был далек от того, чтобы пожалеть друга за ограниченность жизненных горизонтов. И хоть для себя такой судьбы он не хотел, но чувствовал восхищение Коршунковым, решившим связать жизнь с заводом.
- Серега, я о тебе очерк напишу! - воскликнул Игорь. - Большой очерк! Да, это решено. Ты только расскажи мне свою историю поподробнее. Вот ты четыре года назад закончил школу и поступил на завод… Слушай, а почему ты именно так решил?
В ответ он услышал рассказ о том, как десятиклассников привели на экскурсию в инструментальный цех и Коршунков встретил там соседа по подъезду, оказавшегося токарем-универсалом. И вот, значит, понравилась Коршункову его работа…
- Только ты с очерками погоди, - беспокойно сказал Коршунков. - Пусть в инструментальном малость забудут про меня. А то они взбесятся, если прочтут обо мне в газете… Поработаю немного у вас, покажу себя - тогда уж можно…
Игорь подумал, что Коршунков отказывается от славы из скромности и с удовольствием прибавил к образу своего героя еще одну положительную черту. Ему уже зримо представлялось, как школьники пришли на экскурсию по заводу. Мальчишки высматривают, что бы такое слямзить, девчонки хихикают над комбинезонами женщин из термички - и только один скромный симпатичный паренек смотрит на все серыми изумленными глазами…
- Кстати, а почему ты из инструментального к нам перешел? - поинтересовался Игорь.
- С мастером не состыковался, - негромко ответил Коршунков. - До армии-то все хорошо было. Учитель мой еще работал, в обиду не давал. Ну, а после дембиля в цех вернулся - ясное дело, заработать хотелось. А Федорыча моего уже нет, на пенсии. И мастер новый, Соломатинов. Такой хмырь. У нас же там стариков было много. По двадцать, по тридцать лет стажа. Вот он перед ними стелился. Мне же - всякую чернуху. А я и не очень мечтал в виртуозы выбиваться - профиля хитрые выводить да микроны ловить. Я люблю работу спорную, темповую. Вот и решил к Лучинину перевестись. У вас хорошо: настроился - и давай, жми на всю железку!
- А в конце смены придет Дягилева и скажет: все кольца брак, - с улыбкой продолжил Игорь.
- Ну, уж это от тебя самого зависит. Смотреть надо… Что она за человек, эта Дягилева? Говорят, в институте училась?
- Да училась… пока не влюбилась. С третьего курса ушла. Из педагогического.
- Ну и почему?
- Сказал же: влюбилась. И, значит, это самое, забеременела, короче говоря.
- Ну, понятно, - со вздохом проговорил Коршунков. - И теперь, говорят, не теряется, да? С Лучининым вроде бы у них что-то вязалось?
Игорь уже любил своего друга и поэтому готов был, для удовольствия Коршункова, рассказать про Зою все, что знал понаслышке. И начать собрался как раз со слухов о ее встречах с мастером. Но тут Игорю очень живо представились оба лица: Лучинина и Дягилевой. Лицо мастера было красиво-крепким, смуглым, самодовольным. А лицо Зои представилось усталым, застывшим в недоумении и обиде. Это было то самое выражение, с каким она смотрела на Игоря, когда выявился брак и он стал кричать. Но ведь, по правде говоря, виноват-то был он сам. А валил на Зою, потому что спасал свою шкуру.
Эта простая и отчетливая мысль поразила Игоря. Разом навалилось гнетущее чувство вины.
Коршунков, ожидавший подробностей, спокойно шагал рядом. Взглянул на Игоря раз, другой.
- Слушай, Сереж, ведь я зря на нее накричал, правда? - спросил Игорь.
- Это когда брак выплыл?
- Ну да. Вот же скотина. Она-то при чем, я сам должен был прибор проверять.
- Не расстраивайся! - утешил Коршунков. - Они тоже хороши, эти контролеры. Им лишь бы к чему-нибудь придраться, прижать рабочего человека. У нас в инструментальном в ОТК такая сидит мегера - не дай бог. Так что выбрось из головы. И вообще - контролер должна в течение смены проверять приборы, иначе чем же ей еще заниматься?
- Ты так думаешь? - болезненно щурясь, спросил Игорь.
- Ну конечно.
4
Труборезка, то есть заготовка колец из труб, была монотонной и потому для Игоря самой тягостной операцией. Пока резец на малой подаче прогрызет в трубе канавку и отвалится очередное кольцо, он глазел по сторонам.
Лучинин и Зоя Дягилева сидели друг против друга за "капитанским" столом и о чем-то раздраженно спорили. Должно быть, Зоя так и не сумела убедить мастера. Резко поднялась из-за стола и направилась к станкам. А Лучинин с самодовольной улыбкой посмотрел ей вслед и продолжал прерванное из-за спора занятие: что-то подсчитывал на карманном микрокалькуляторе. Мастер очень гордился этой японской вещицей и, как давно заметил Игорь, ничто другое не доставляло Лучинину такого удовольствия, как забавы с вычислительным приборчиком величиной с записную книжку.
Если Зоя появлялась на участке с растерянным лицом - значит, по комсомольским делам. Комсоргом цеха был технолог Федя Верещагин, но уже больше месяца он находился в командировке на далеком острове Куба, а обязанности секретаря комсомольского бюро были возложены на контролера ОТК Дягилеву.
Со страдальческим выражением Зоя теперь старалась убедить в чем-то Николая Сазонова. Но это не простое дело - повлиять на токаря-аса, уж характер своего наставника Игорь знал хорошо. О нем на участке говорили: "На Сазонова где сядешь, там и слезешь!" Работал Николай отлично. И соображал будь здоров: на Доске лучших рационализаторов красовалась его фотография. Но стоило попросить о каком-то общественном деле - и беспартийный Сазонов наотрез отказывался. Вот и теперь в ответ на просьбу Зои он упрямо помотал головой и глянул по сторонам, как бы призывая окружающих в свидетели: вот, мол, меня просят, а я не хочу, потому что человек я скромный и выставляться не желаю. Побледневшая от досады Зоя направилась к другому передовику участка - Славе Кондратьеву.
Вместе со слесарями-ремонтниками Кондратьев перебирал коробку скоростей своего станка. Блок маслянисто блестевших шестерен лежал на полу, и мужики, сидя вокруг блока на корточках, о чем-то совещались. Когда подошла Зоя, вежливый Кондратьев сразу же поднялся и внимательно выслушал члена комсомольского бюро. А потом, улыбнувшись виновато, развел руками.
Игорь уже и про станок свой забыл - шпиндель вращался вхолостую - захотелось узнать, чего это добивается от токарей Дягилева.
Мишу Лунькова он считал самым общительным и веселым человеком на участке. Сколько отличных песен знал Миша! Он был любителем дальних походов, каждый отпуск проводил либо в Заполярье, либо в Забайкалье и там продирался сквозь нехоженую тайгу или сплавлялся по горным рекам.
Но и Луньков отказал Зое. Игорь не вытерпел, остановил станок и метнулся к Мише.
- Куда это она вас уговаривала? - спросил он.
Луньков сжал узлом губы, огорченно посмотрел на удалявшуюся с участка Дягилеву, потом ответил: