4. Заговор
(финал)
Финалы музыкальных циклов обычно пишутся в сонатной форме - когда есть несколько тем, непохожих друг на друга, как разные люди. Потом они общаются, смешиваются, постепенно перенимая друг у друга разные черты: первая тема становится похожа на вторую, вторая на первую, и так далее.
Гуров приметил ее еще до отплытия. "Надо же - белая ворона…"
Она и впрямь была белой - и платье у нее было белое, и копна солнечного пуха на голове, взбитая ветром в одуванчик. Она была тонкой, пугливой и казалась девочкой, хоть кожа на лице и выдавала возраст ("двадцать пять? двадцать семь? неужели больше?" - думал Гуров). Белая Ворона ("не ворона все-таки - ласточка, или чайка…") - Белая Чайка нервничала: приоткрыла рот и оглядывалась по сторонам, как потерявшийся ребенок.
Она была красива ломкой, прозрачной красотой, как мадонны со старых картин. Гуров даже развернулся, чтобы наблюдать за ней - но тут палуба вздрогнула. Все зашаталось, смешалось, опрокинулось; пространство залил смертный рев, и Гуров позабыл обо всех женщинах мира, стараясь только не упасть и увернуться, когда будут падать на него.
Исходя утробным воем, кряхтя и содрогаясь, позвякивая, поскрипывая и похрипывая, "Смерч Революции" отвалил от ялтинского мола…
* * *
"До Одессы два дня непрерывной качки, тряски, грохота, вони, сомнительной романтики - всего за… сколько я там заплатил за билет?", думал Гуров. Палуба пестрела бесчисленными авоськами-чемоданами, панамами и лысинами. Зашуршали газеты - и на свет явились куриные ноги. Гуров вспомнил о собственной курице, бережно завернутой в такую же, как у всех, газету, и поморщился…
Через пять минут он снова был на палубе. Сунув руки в карманы и заставляя себя удерживать равновесие, Гуров начал осмотр "Смерча".
Как всегда, его тянуло туда, куда нельзя. Усмехаясь и спрашивая себя - "когда перестанешь быть мальчишкой?" - он перелез через цепь, преграждающую вход в служебную зону. Ничего интересного там не было - но Гуров шел дальше, к носу и якорям. "Встречу матроса - притворюсь иностранцем…"
Вдруг - услышал из-под ног невидимое, глухое:
- Чччерт!
Голос шел откуда-то снизу. Гуров вздрогнул. Гудело море, скрипели и позвякивали снасти…
Недоумевая, Гуров сделал шаг к якорям - и снова услышал голос, не разобрав на этот раз слов.
Поняв вдруг, откуда звук, Гуров глянул в дыру, куда уходила якорная цепь - и там, в сумраке, увидел чье-то лицо.
Секунду они молчали, глядя друг на друга.
- Ты что тут делаешь? - спросил Гуров.
- Ничего, - ответило лицо.
- Эй. А ну вылезай, - сказал Гуров, помолчав.
- Не хочу.
- Вылезай, кому говорю.
- Не хочу. Не могу.
- "Не хочу" или "не могу"?
- Не хочу. И не могу. Ай!.. - лицо вдруг грюкнуло цепью, отъехало на полметра ниже и пожаловалось Гурову: - Скользко, чччерт!
- Так. А ну давай лапу! - Гуров протиснулся, сколько мог, в дыру, и вытянул руку вниз. - Видишь меня? Видишь руку? Давай… Давай!
- Не могу, - извиняющимся голосом сказало лицо, - не могу отпустить цепь, понимаете? Она скользкая, в мазуте, понимаете?
- Понимаем. Так… Попробуй подтянуться ко мне.
- Не выходит…
- Выходит! Плохо пробовал. Еще пробуй.
- Ско-ользко…
- Ты! Чудо-юдо корабельное. Подожди. Не шевелись, слышишь? - Гуров с трудом вылез из дыры, снял пиджак, скрутил его в жгут и влез обратно:
- Так. Смотри и слушай. Вот пиджак. Он крепкий. Я держу его сверху, ты хватаешься снизу, я тебя подтягиваю, ты помогаешь себе ногами. Понял? За рукава не вздумай хвататься. Понял или нет?
- А вы попортите его…
- Ничего, у меня новый есть, точно такой же. Так! По команде "три" хватаешь пиджак… Ногами упираешься в стенки, понял? Ну - раз… два… Три!
После нескольких минут пыхтенья, грюканья цепи, криков Гурова и спасаемого - "держись!", "ай!", "мамочки!", "ноги!.." и т. п. - из дыры выпали Гуров и перепачканное существо с длинной белой косой.
- Вот те раз! Я думал, ты мальчик, - удивлялся Гуров, глядя на косу.
- А я и так почти мальчик. Я только с мальчиками и играю, понимаете?
- Пока нет, - признался Гуров. - Ты чего туда полез… ла?
- А мне интересно было, куда там цепь идет… и еще я хотела на море посмотреть. Сверху, понимаете?
- Нет. А здесь что, не сверху? Моря не видно?
- Ну нет, нет, я хотела из той дырки, понимаете? Вниз головой, чтобы сверху, как с потолка… Или как с неба. Висю, а там море…
Существо храбрилось, но дрожало, и руки его никак не хотели отпускать пиджак Гурова. Оно было так густо обмазано мазутом, что Гуров не сразу понял, почему из черной головы растет белая коса.
- Так, - сказал Гуров. - Негритоска ты. Как тебя отмывать теперь? Где мама, папа?
- Мама тут где-то, я ее посадила на корабль…
- Как посадила?
- Ну так. Она у меня знаете как боится! Так я ее уговаривала всю дорогу, успокаивала, а потом…
- Так. А папа?
Но девочка скривилась и сказала:
- А вы же не моряк, да, не моряк? А вы кто? Как вы сюда залезли?
- Я? Я человек. Ты лучше…
- Да? Так я теперь вас так и буду звать: дядя Человек. Идет?
- Вот ты какая!.. А тебя как звать прикажешь?
- Вообще-то меня Ксюша зовут… Но мне не нравится Ксюша, мне нравится больше Александра, такое серьезное! Зовите меня Александрой, а?
- Ну, Александру еще заслужить надо. Александры не лазят по всяким мазутным дырам, а сидят и учат Пушкина. Александр Сергеича. Наизусть…
- А я знаю Пушкина! Александр Сергеича! Много знаю! Прочитать? - и пятнистое существо, тряхнув косой, вскочило и выпятило грудь.
Озадаченный Гуров ожидал услышать "У Лукоморья дуб зеленый", но существо вдруг завело:
Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении Чумы…
Гуров сидел на палубе, вцепившись почему-то в свой пиджак, и во все глаза смотрел на чумазую фигурку, сотрясающую тоненькой рукой в такт стихам.
* * *
Они шли за руку: Гуров вел Ксюшу-Александру к старпому, чтобы узнать, где ее можно отмыть.
- А вы меня правда не выдадите маме?
"А что, думаешь, я должен молчать о твоих подвигах?", хотел спросить Гуров, но вдруг ответил:
- Правда, правда…
- Уррррраааа, - завопила Ксюша-Александра. И осеклась.
К ним подходила Белая Чайка. Ее лицо и улыбалось, и плакало, и недоумевало:
- Ксюшка! Где же ты… Боже! Что это? В каком ты виде? Что… что это значит? - обратилась она к Гурову, хватая Ксюшу за грязные плечи.
- Ма, не трогай, я тебя всю напачкаю, - верещала Ксюшка, а Гуров пытался сообразить, что сказать.
- Здравствуйте. Произошла, знаете ли, странная история. Там, на носу, всякие снасти, все в мазуте, и вот… Корабль дернулся, и…
- И на меня опрокинулась бочка с мазутом! Вот такая вся! представляешь, ма?
- Да не перебивай ты! Какая бочка? Просто она упала на… на цепь. Грязную. А я помогал ей…
- На цепь? Какую цепь? Кто упал? - Чайка смотрела на Гурова своими большими глазами.
- Ну, какая-то цепь, не знаю, есть там… в мазуте вся…
- Как Ксюшка туда попала? Ты… ты залезла, куда нельзя, да? - Чайка присела и испытывающе смотрела на Ксюшку.
- А чего мне везде нельзя? всем можно, а мне нельзя? раз я девочка, так все нельзя?! - завела Ксюшка. Чайка перевела взгляд на Гурова, и тот вдруг беспомощно улыбнулся:
- Не получается у нас слаженно врать. Не спелись еще.
- Да нет, просто маме вообще не получается врать. Даже когда я одна вру, - вдруг заявила Ксюша.
Чайка сидела на корточках и смотрела на Гурова. Пришлось рассказать все, как было.
К концу рассказа она прижимала Ксюшку к себе и тихо говорила:
- Наказание мое… Я так и знала…
- Так, ма, не реветь! это что такое? Тебе сколько лет, скажи пожалуйста? - внушительно говорила Ксюшка, и Чайка по-детски терла глаза кулаками, мгновенно размазав себе черные круги:
- Не буду, не буду… Боже… Я не знаю, как вас благодарить… Не знаю, что в таких случаях говорят. Как сказать, чтобы вы почувствовали…
Внезапно она встала и крепко обняла его. Обняв - отпрыгнула и глянула снизу вверх:
- Простите… Нас с Ксюшкой.
Гуров окончательно покраснел, пробормотал что-то и отвел взгляд.
Порыв Чайки обжег его, и он ощущал внутри влажную теплую точку, набухшую, как губка.
Наконец он сказал:
- А… Давайте тогда знакомиться. Раз такое… такие дела. С Ксюшей я уже знаком. А как вас зовут?
- Аня. То есть - Аня Сергеевна… Анна Сергеевна! - поправилась Чайка, вспыхнув улыбкой.
…Когда Гуров вел Ксюшу от старпома в каюту, где их ждала Аня Сергеевна, Ксюша вдруг остановилась.
- Ты чего?
- Вам мама нравится?
Она испытывающе смотрела на Гурова. Влажная точка охнула холодком…
- Мне? Чего ты такие странные вопросы задаешь? У тебя замечательная мама…
- Я не в том смысле.
- А в каком?
- Сами знаете. Ну не делайте вид! Я ведь все вижу… Нравится, да? Ну так и действуйте!
- Э, а ты чего это такие советы раздаешь, а? - опомнился Гуров.
- Того. Женитесь, говорю. А я вас буду папой звать, и на ты… Хотите?
Через минуту дверь Чайкиной каюты открылась, и в нее влетело чумазое существо, дикое и счастливое:
- Ма! Товарищ старпом сказал, что мыться негде, и мы будем так и ехать грязными! до самого конца! Уррраааа!..
* * *
…Мылись с грехом пополам в рукомойнике, возмутив общественность, лихо посланную Гуровым к черту. Ксюшка с распущенной косой и полуотмытым личиком вдруг сделалась ангельски хороша - точно как мама. Волосы, правда, отмыть не удалось, и Ксюшка так и осталась полубрюнеткой-полублондинкой.
Гуров и Аня Сергеевна все время были вместе, стесняясь друг друга, как школьники. Теплый ветер кружил головы, и теплый ком подкатывал к горлу; Ксюшка норовила оставить их вместе, но мама не пускала - и та висла на Гурове, как обезьяныш, вынуждая Чайку вдвойне стесняться и извиняться за нее.
Когда Чайка отлучилась по своим делам, Ксюшка подошла к Гурову, насупленная и решительная.
- Чего тебе, Белый Бим, Черное Ухо?
- Ничего. Почему вы такой?..
- Какой?
- Такой… сами знаете какой.
- Ксюш, - Гуров взял ее за плечи и привлек к себе, - ну нельзя же так - сразу. Бац - и готово. Это только в сказках…
- Причем тут в сказках!.. Мама и сама за кого хочешь постесняется. Видите, она какая?
- Понимаешь, Ксюш… - Гуров хотел сказать что-то взрослое, внушительное, но неожиданно ткнулся ей в мазутную макушку. - …Ну потерпи еще немного. Ладно?
- Ну да, потерпи. Я уже знаете сколько терплю? - У Ксюшки был такой вид, будто она и впрямь терпит десять тысяч лет. Вдруг обняв Гурова, она скоренько сунула голову ему на плечо. - Вот… Давай я тебе помогу. Давай я устрою. А?
- Что ты устроишь? - спросил Гуров.
- Устрою, что надо. Все устрою. Давай? Давай заговор?
- Заговор? Против кого?
- Против… да ты все понимаешь! Ну зачем объяснять? - гундосила Ксюшка Гурову в плечо.
- Ты права. Понимаю. Ну что ж, заговорщица, - Гуров отодвинул от себя Ксюшку и глянул ей в прозрачные, как у мамы, глаза, - смотри только…
Гуров не договорил - в каюту вошла Чайка.
- Ксюш, ну что ты липнешь к Денису Анатольевичу? Простите ее…
Ксюша демонстративно обняла Гурова, вскочила и ткнулась маме в живот.
* * *
Гуров так и не знал, чего надумал деятельный Ксюшкин ум. Близилась вторая ночь путешествия, и за ней - Одесса, расставание, необходимость выдумывать предлоги и поводы…
Попрощавшись с Ксюшей и Чайкой у их каюты, Гуров вдруг шатнулся: Ксюшка дернула его.
- Подождите! А вы каюту нашу видели? Видели? Не видели! Идем, покажу!..
- Ксюш! Ну что ты творишь? Зачем Денису Анатольевичу наша каюта? У него точно такая же, - смеялась Чайка, виновато заглядывая Гурову в лицо.
- Нет, не такая же! Идем, я свои шпунтики покажу, свое хозяйство…
- Ксюш!
Но Гуров вошел, верней, втащился за Ксюшей, как заарканенный бизон. Она дотянула его до кровати, и он покорно дал усадить себя на потертый плед.
С Ксюшиных шпунтиков, которыми она орудовала, как заправский мальчишка, перешли на ее любимые книги, потом на мамины; Аня Сергеевна оказалась страстной стихолюбкой, везла с собой не менее семи кило разнообразной поэзии, и у них с Гуровым наконец нащупалась общая тема.
…Как это всегда бывает, прощание оттягивалось, и Гуров десять раз уж повторил: "Ну, я пойду… А вот еще: вы знаете…", и Чайка столько же раз повторила: "Мы вас замучили, наверно… Скажите, а…" Ксюшка вертелась тут же со своими шпунтиками, незаметно отходя куда-то на задний план. Чайка, впрочем, все время окликала ее, и та отзывалась, не вызывая подозрений. Наконец они услышали:
- Мам, я по делам и назад.
- Только не лезь, пожалуйста, в разные трубы. Я прошу тебя! - крикнула Чайка, покраснела, улыбнулась - и распахнула глаза на Гурова. Тот как раз объяснял ей, почему бальмонтовские переводы Шелли не годятся, и почему "Маршак, Маршак и только Маршак"…
Через минуту Гуров и Аня вздрогнули от стука:
- Ма, открой! Чего закрылись?
- Мы не закрывались, Ксюш. Наверное, захлопнулась… Сейчас, подожди… - Чайка виновато улыбнулась Гурову и попыталась открыть дверь. Ручка не поворачивалась.
- Сейчас, сейчас, подожди… Тут что-то заклинило… Денис Анатольевич!
Гуров подошел к двери, подергал, поглядел в скважину, встал на колени, сунул нос к ручке, понюхал ее, думая - "вот какие у тебя шпунтики, Ксюша-Александра…"
Над дверью колдовали минут десять. Как назло, коробка со шпунтиками оказалась по ту сторону. Три раза Ксюшка бегала "к дежурному", "к старпому", "к капитану", три раза возвращалась и заявляла, что "все спят" и "никто не хочет помогать". Гуров слышал хитринку в ее голосе, но Чайка волновалась:
- Ксюш! Ну что ж такое? Где ж тебе спать? Пойди еще туда, попросись на ночь к экипажу. Слышишь? Ты слышишь меня? К бортам не подходи! К краю не подходи! И в трубы не лезь! Не лезь никуда, слышишь? - кричала она вдогонку затихающему топоту.
Когда все смолкло, Гуров вздохнул - и бросился в схватку с тишиной:
- Что ж, видно, судьба… А ведь мы не договорили о "Четках". Такие разговоры, видно, непозволительно обрывать вдруг. Что вы слышите в "Бессоннице"?
* * *
В полседьмого утра раздался скрежет в двери. Приоткрывшись на полсантиметра, она пропустила в комнату вначале острый взгляд, а затем - с грохотом распахнулась…
Разбуженные Гуров и Аня подпрыгнули. На них несся визжащий ураган, и за ним - утренние ветерки, взъерошившие книги и одежду; ураган врезался прямо в Гурова и Аню, прыгнув на кровать к ним, - и принялся бодать их, бесцеремонно стягивая с них одеяло, пачкая их своей мазутной макушкой и отчаянно визжа:
- Мама! Мама! Папа!.. правда? Правда?!..
Примечания
1
Юлиуш Словацкий, Адам Мицкевич, Зыгмунт Красинський - польские поэты, входящие в традиционный школьный список литературы.
2
Август II Сильный (1670–1733) - курфюрст Саксонии, король польский и великий князь литовский.
3
Катедра - Кафедральный собор. Такие соборы строились с высокими башнями-колокольнями.
4
Польское слово "слон" совпадает с корнем слова "слонещнык" (подсолнух).
5
Названия улиц по-русски - Длинная и Святокрестовская.
6
Имеется в виду "аншлюс" (присоединение) Австрии к нацистской Германии, фактически - оккупация Австрии Германией 11–12 марта 1938 г. Эта оккупация позиционировалась гитлеровской пропагандой как "воссоединение всех немцев в едином рейхе".
7
Ягеллоны - королевская династия литовского происхождения, правившая Польшей в 1386–1572 г.г. Подсолнух немножко напутал: "Речь Посполитая" - государство с выборным королем - возникло в 1569 г. Вероятно, путаница возникла оттого, что пафосные фразы о Ягеллонах и Речи Посполитой смешались в голове Подсолнуха в единый образ "золотого века Польши".
8
Восточные Кресы - польское название территорий, лежащих к востоку от польской границы (Белоруссии и Украины) и отошедших к СССР. Однако большая часть территорий, утерянных Польшей, принадлежало тогда Германии. Разумеется, Гитлер никак не был заинтересован в возвращении этих территорий Польше, как и в присоединении к ней советских Восточных Кресов.
9
Вероятно, Подсолнух набрел на старую охотничью землянку.
10
Имеются в виду разделы Польши между Россией, Пруссией и Австро-Венгрией (1772, 1793, 1795).
11
Французские глаголы: я строю, я люблю, я играю.
12
Миколай - праздник святого Николая. В католических странах отмечается 6 декабря. Именно с этим праздником связана традиция дарить подарки, впоследствии перешедшая на Рождество и Новый Год.
13
В европейских школах существует старинная традиция отмечать Рождество карнавалом и балом.
14
Генрих Сенкевич (1846–1916) - автор исторических романов, признанный классик польской литературы.
15
26 марта 1939 года в ответ на меморандум Гитлера с требованием отдать Германии "балтийский коридор" - побережье Балтики между Восточной и Западной Пруссией (с "вольным городом" Гданьском) - был объявлен официальный отказ Польши. Этот отказ послужил одной из формальных причин Второй мировой войны.
16
Подсолнух называет пленом немецкую оккупацию.
17
Юзеф Пилсудский (1867–1935) - маршал Польши, первый глава возрождённого польского государства; Игнацы Мосцицкий (1867–1946) - президент Польши (1926–1939). Проводили политику "санации", в которую входило выселение евреев, украинцев и белорусов в концентрационные лагеря.
18
Битва на Бзуре (9 сентября 1939 г. - 22 сентября 1939 г.), итог которой привел к полном поражению Польши.
19
Евреев, живущих на оккупированной территории, обязали носить знаки отличия - желтые треугольники или звезды Давида.
20
Страусиные перья на шляпе.