Блокада. Запах смерти - Алексей Сухаренко 11 стр.


– Ну, раз он тебе так мил, может, и пойдешь к нему? – подозрительно прищурился Дед.

– Куда я, Людвиг, от вас с Федулей уйду? Я с вами до конца жизни повязана, – резко покачала головой женщина.

– Тогда, Зинка, чтобы я от тебя больше таких гнилых базаров не слышал, – подвел итог короткой дискуссии Дед. – Скажу, так сама узел аркашки на шее Цыгана затянешь. А откажешься, – в глазах его сверкнули пугающие огоньки, – тебе самой накинем.

– Ой, и зачем я, дура, влезла! – Не на шутку испуганная интонацией сказанного, Зинка налила себе стопку водки и одним глотком опрокинула.

После того как воры уснули, женщина тихонько открыла дверь хаты и торопливо пошла в сторону поселкового сельсовета, где круглосуточно работал переговорный телефонный пункт. У нее был записан домашний телефон Чеснока, который проживал вместе с дедом и бабушкой в коммунальной квартире. "Только бы работала связь…" – переживала женщина, которой Ванька Зарецкий сильно запал в душу еще с первой встречи.

На переговорном пункте никого не было. Заспанная телефонистка с недовольным видом спросила номер абонента. Зинаида вдруг, к своему ужасу, поняла, что, кроме погоняла Чеснок, не знает ни имени, ни фамилии парня. Как же ей его подозвать, если подойдет не он?

– Говорите, – раздался противный голос телефонистки.

– Вам кого нужно? – услышала Зинаида голос пожилой женщины, видимо, соседки Чеснока.

– Мне бы поговорить с парнем, который у вас проживает…

– С каким еще парнем? – Голос на том конце провода стал раздраженным.

– Ну, с этим, как его… Чес… с Чесноковым, – сообразила женщина.

– Вадик уже спит. А вы кто? – поинтересовалась собеседница.

– Разбудите его, пожалуйста, я с его работы, – соврала Зинаида.

– Знаем, какая ты работница… Дня им не хватает на шашни… – недовольно пробурчала соседка.

– Алле! – раздался наконец заспанный голос Чеснока.

– Привет, Чеснок, это Зина. Ванька у тебя?! – выпалила женщина.

Возникла пауза.

– Короче, передай Ваньке, что вам всем нельзя жить дома. Сход постановил примерить на вас костюмы, – специально на фене заговорила Зинаида, опасаясь быть услышанной телефонисткой.

– Какие костюмы? – не понял Чеснок, который еще не сидел.

– Ты передай Ваньке дословно, он тебе переведет, – резко ответила Зинка и положила трубку.

Ничего не понимающий Чеснок вернулся в комнату и стал будить Цыгана, который уже второй день ночевал у него.

– Сход решил одеть нас в костюмы? – переспросил Зарецкий.

– Да нет, примерить только, – с немым вопросом в глазах поправил его Чеснок. – Что это значит, Вань?

– Эх, пацан… Костюм, значит, гроб, вот и делай вывод, – спокойно произнес Ванька. – Завтра утром идем за Шкетом и ищем новую хату, а сейчас – спать.

Цыган демонстративно повернулся на бок, давая понять Чесноку, что ничего сверхважного не происходит. Парень лег тоже, но долго не мог уснуть и даже несколько раз вставал к окну, осматривал двор, ища посторонних. А утром, не мешкая, молодые люди отправились к Шкету.

Народу на улице было немного. Те, кто жил далеко от места работы, вынуждены были ночевать прямо на рабочем месте, так как городской транспорт ходил с перебоями, а опоздание могло кончиться как минимум увольнением. Потерять же работу в такое время равносильно тому, чтобы обречь себя и членов своей семьи на голодную смерть. После выхода германских войск к Неве и взятия Шлиссельбурга на Ладожском озере кольцо вокруг Ленинграда сомкнулось. Город оказался полностью отрезанным от остального мира. Население знало о начавшейся блокаде и все свои мысли и силы направляло только на выживание.

Семье Шкета принадлежало в коммунальной квартире две комнаты. Точнее, полторы, как любил выражаться сам Шкет. В большой, служившей комнатой для встречи гостей, жила его больная мать с двумя другими детьми, погодками, – трехлетней Аришей и четырехлетним Мишей. Шкет же размещался в каком-то непонятном закутке не более семи метров без окна, который ранее служил кладовкой.

Семья завтракала. Благодаря приворованным ранее из овощехранилища запасам, дети пили какао и ели по два куска черного хлеба с топленым маслом и небольшим мазком паштета с костным жиром. Мать Шкета, больная туберкулезом, с огромными синими кругами под глазами, захлопотала, предлагая гостям какао и бутерброды. Цыган поблагодарил и отказался, соврав, что уже позавтракал. Чеснок, с меньшим артистическим искусством, промямлил то же. Дети моментально поглотили нехитрую трапезу и теперь с любопытством разглядывали гостей.

– Сын говорил, что после пожара на складах вас переведут на другое место, – начала беседу мать Шкета.

– Да, только пока неизвестно куда, – охотно ответил Чеснок.

– Жаль, хорошее место было, – вздохнула больная женщина.

– Ничего, думаю, и в другом месте продпаек не хуже будет, – попытался поддержать ее Цыган.

– Мам, а еще хлебушка можно с маслицем? – раздался голос младшего мальчика.

– Пойдемте ко мне, – предложил Шкет, увидев условный жест Цыгана.

В комнатушке Шкета кроме дивана, письменного стола и стула мебели не было, трое мужчин с трудом здесь разместились. Услышав о приговоре, Шкет, как ни странно, не расстроился. Только вздохнул:

– Жаль, не удостоверились, подох ли Федуля.

– Вот посему я так думаю, парни, что нам нужно съезжать в безопасное место, – подытожил сказанное Цыган.

– Да чего там, все равно отыщут, – возразил Шкет. – Надо просто подготовиться как следует.

– Может, и правда, – осторожно поддержал его Чеснок. – Шпалеры бы достать… А то, может, первыми завалить их кодлу?

Цыган с удивлением посмотрел на своих молодых подельников. Его порадовало, что у них такой боевой настрой.

– Что ж, пара стволов нам не помешают, только они должны быть припрятаны до поры до времени, – высказал свое мнение Иван. – Если таскать шпалер в кармане, заметут как немецких шпионов. Под вышак попадем.

– А где сейчас можно тихий причал найти? – поинтересовался Шкет.

– Безопасно там, где нас искать не будут. На окраине города рядом с линией фронта, – высказал свою мысль Иван. – Думаю, Волкова деревня подойдет.

– Ты что, Вань, там же Дедова харчевня неподалеку!

– И хорошо, – заулыбался Цыган. – Их ночной маршрут на склад и обратно в малину, а мы там домик присмотрим среди брошенного жилья. Опять же к складу поближе. Вам же родню хавкой нужно обеспечить, не забыли?

– А чо, толково, – поддержал Цыгана Чеснок. – И если подумаем валить их, так там сподручней.

– А у меня шпалер есть. – Шкет нагнулся и вытащил из-под кровати промасленную тряпицу, в которой оказался наган с полным барабаном.

Поскольку Шкет занимался по поручению Деда изготовлением фальшивых ксив, у него оставались еще бланки нескольких паспортов и удостоверений, в том числе и с настоящими печатями, которые передал им Кубышка для оформления на Бадаевские склады. Поэтому, когда троица вышла из дома, у каждого в кармане были новые документы, по которым они значились работниками механического цеха Холодильника № 6. Причем Цыган обладал еще и пропуском для прохода и проезда по городу в ночное время как начальник данного цеха.

Бронислав Петрович Христофоров переживал не самые лучшие времена своей жизни. После злополучной кражи у него на нервной почве пропал голос, и его место ведущего солиста моментально было занято другим дарованием. Находясь на больничном, он ничего, кроме продуктовых карточек, как и другие жители города, не получал. Не меньше оскудевшего продовольственного рациона удручало его и отсутствие в гардеробе необходимых вещей, без которых он не мог себе позволить даже выйти на улицу. Единственный костюм, в котором он в тот день вышел из дома, быстро пообносился, а ему на смену ничего не было.

Знакомые быстро заметили перемену: из человека заносчивого, но веселого и жизнелюбивого Христофоров стал превращаться в несговорчивого, капризного, а временами и злобного бирюка.

После рассказа Марии о том, что в Волковой деревне она видела парня в его костюме, Бронислав Петрович воспрянул духом и с нетерпением дожидался, когда органы НКВД закончат расследование. Несколько дней назад ему вернули изъятые при обыске в Волковой деревне вещи, но, к его сожалению, кроме помятых и испачканных костюмов и рубашек, больше ничего не выдали.

В тот же день пообносившийся артист взял один из своих костюмов и кожаные туфли и понес на толкучку на Сытном рынке. Одежду он смог обменять на три килограмма пшеничной муки, две банки свиных консервов, десять пачек папирос "Красная Звезда" и килограмм яичного порошка. С обувью дело обстояло хуже: ботинки были слишком претенциозны и малопрактичны в связи с предстоящими холодами. Однако под вечер на рынок зашел мужчина с забинтованной головой и с ходу предложил за них три бутылки "Московской". Продуктов при нем не было, но спиртное сейчас в городе имело спрос не меньший, и Христофоров согласился на обмен.

Плотно поужинав и хорошенько выпив, он вспомнил про свою старую любовницу и, позвонив ей по чудом уцелевшей телефонной связи, пригласил в гости. Через полчаса раздался звонок в дверь, и мужчина пошел открывать. К его небольшому разочарованию, Мария пришла с ребенком, которого не смогла оставить дома.

– Ну, здравствуй, Катенька, – поздоровался со своей дочерью Христофоров.

– Здравствуйте, дядя Броня, – улыбнулась девочка, знавшая его как человека, часто бывавшего у них в гостях.

– Пока шли, несколько раз тревогу объявляли, хорошо что рядом, – смущенно радовалась встрече с любовником Мария. – И дочь не с кем оставить: старики пошли карточки отоваривать, а другие члены семьи по делам в городе.

– Дома только котя, – поддакнула матери Катя.

– Котя? – не понял Бронислав Петрович.

– Кошка, ты ее видел, – напомнила Мария.

– Ее еще не съели? – удивился певец. – Сейчас на улицах уже давно ни кошек, ни собак, ни голубей.

– Так она дикая, ни к кому, кроме нас, не подходит, – пояснила женщина.

– Хорошо вам: будет трудно, всегда под боком кусок мяса бегает, – цинично пошутил Христофоров.

Чтобы пообщаться наедине, взрослые дали ребенку альбом для рисования и цветные карандаши и, оставив девочку в комнате, перешли на кухню. Там осталась грязная посуда и недопитая бутылка водки.

– Гости были? – кивнула Мария на бутылку.

Христофоров рассказал о результатах своего незамысловатого товарного обмена и предложил ей рюмку. Мария, ничего не ответив, принялась мыть посуду. В глубине души она ожидала от Бронислава чего-то большего, чем предложения выпить водки. Несмотря на его нынешнее незавидное материальное положение, женщина надеялась, что отец ее дочери захочет, чтобы она переехала жить к нему.

– Как у вас с продуктами? – выпив очередную рюмку, поинтересовался Христофоров. – Катя не голодает?

Марии стало невероятно приятно от проявленной им заботы о ребенке.

– Да пока, слава Богу, держимся, хотя досыта давно не ели.

– Это хорошо, – равнодушно произнес Христофоров. – А я сегодня впервые за последнюю неделю наелся.

– Ты для чего меня позвал? – не выдержав, поинтересовалась Мария, закончив с уборкой на кухне.

– Я думал, ты одна придешь, – как-то неопределенно ответил Христофоров.

– Я же сказала: не с кем было дочь оставить.

– Ой, ей, наверное, спать уже пора… – решил проявить отцовскую заботу Бронислав Петрович, понимая, что для той цели, с которой он вызывал Марию, ситуация не вполне подходящая.

– Мама, я есть хочу. – В дверях кухни показалась пятилетняя Катя.

– Ой, а у меня и ничего нет, – сделался немного расстроенным хозяин, – мука одна только.

– Ничего, мы уже уходим, – засобиралась женщина.

После ухода гостей Христофоров почувствовал облегчение. Он опять был один. Сам себе хозяин. И продукты не нужно было ни с кем делить. На этих запасах он мог с неделю просуществовать без всяких проблем. Одну бутылку водки можно обменять на съестное, причем на что-нибудь вкусненькое. Например, на сыр или колбасу. Со столь приятными мыслями мужчина погрузился в дрему. А проснулся от громкого стука в дверь. Почтальон попросил его расписаться в графе о получении корреспонденции и протянул бланк райвоенкомовской повестки. Сон соскочил, как рукой снятый, на лбу Христофорова выступил пот.

"Неужели театр снял с меня бронь? Неужели призовут на фронт?" – закрутились в голове артиста страшные мысли.

Афанасий Игнатьевич Сосков был доволен тем, как прошел его доклад в городском комитете партии. В результате авианалета и пожара выгорело семьдесят процентов складских площадей, уничтожены все склады с продовольствием. Второй секретарь горкома, ознакомившись со списком пропавшего, обматерил фашистов и опоздавших пожарных, своевременное прибытие которых могло значительно уменьшить ущерб, причиненный городу. По окончании совещания городской комитет партии постановил провести комплексную проверку как причин пожара, так и действий лиц, ответственных за противовоздушную оборону данного объекта, а также команд, принявших участие в тушении пожара на складах, по результатам которой привлечь к ответственности всех виновных лиц.

Единственным, что обеспокоило Кубышку, было дополнение, которое попросил внести один из присутствовавших, – о необходимости проведении ревизии оставшегося имущества и бухгалтерской проверки складских документов. Хотя чего переживать? Все поддельные документы, находившиеся в бухгалтерии, благополучно сгорели вместе с кабинетом, и особой угрозы с этой стороны Сосков не предвидел. Больше предстоящей проверки его беспокоило поведение Деда с его бандой – те все больше и больше ворованных продуктов стали выменивать на рынке на золото и дорогой антиквариат, рискуя быть задержанными милицией и провалить удачно осуществленный им план. Прибавилась еще и проблема, которую создал Цыган, сорвав попытку убрать двух молодых урок. Теперь он вместе с ними мог доставить всем серьезные неприятности. Правда, Нецецкий заверил, что долго докучать троица не будет, а Дед свои обещания всегда выполнял.

Приехав на место пожара, Сосков направился к административному зданию, уцелевшая половина которого была вполне пригодна для работы. Именно там и собрался временный штаб горкомовской комплексной комиссии. В помещении бывшей диспетчерской Афанасия Игнатьевича ждали члены комиссии, которых в рабочем порядке представил ему давний приятель по работе в продотделе исполкома Семен Иванович Брюжалов, который и был председателем комиссии. Последним он представил работников ОБХСС, лицо одного из которых, капитана Петракова, сразу не глянулось Афанасию Игнатьевичу. Только спустя час, перепоручив членов комиссий своим подчиненным, он, к своему ужасу, вспомнил: о капитане Петракове ему докладывал человек, поставленный им на охрану продуктового хранилища в Волковой деревне. Неужели это простое совпадение? Да нет, таких совпадений не бывает. Так что, может, под него уже начали копать. Неужели его подозревают? От мрачных мыслей Кубышку отвлек давний приятель, который зашел в его временный кабинет, бывший архивом.

– Как твои дела, Игнатьич? – дружески спросил председатель комиссии. – Страшно? Вон сколько народу прибыло по твою душу.

– Каждый хочет свой тыл прикрыть, – спокойно ответил Сосков.

– Но виноватые должны быть, – возразил приятель.

– Пожар ведь не из-за короткого замыкания возник?

– Ну да, тебе нечего переживать, за немецкие бомбы ты не ответчик, – усмехнулся Брюжалов.

– Все равно неспокойно как-то, – признался Сосков.

– Как было здорово при Андрее Кузьмиче Павлухове, – вспомнил покойного начсклада Брюжалов. – Как будто и войны нет, любой каприз выполнял.

– А при мне до пожара разве хуже было? – обиделся Сосков.

– Потому тебя и поставили на это место, чтобы о своих благодетелях не забывал, – сухо произнес работник исполкома.

– Сень, не темни, если есть, что сказать, говори!

– Да что тебе сказать, погорельцу? – ухмыльнулся Семен Иванович. – Наши старшие товарищи считают, что во время пожара не могло случиться так, чтобы часть продовольствия не была эвакуирована.

– Ты серьезно? – не на шутку испугался Афанасий Игнатьевич.

– А поскольку ты в отчете горкому партии доложил, что организовать своевременную эвакуацию продовольствия не удалось по причине отсутствия на территории склада исправного автотранспорта и попадания бомбы в гараж предприятия, – руководитель проверки внимательно всмотрелся в лицо собеседника, – люди, тебя знающие, которых и ты знаешь, решили, что в столь тяжелое время нам всем нужна взаимная поддержка. Понимаешь, о чем толкую? Я имею в виду, что к тем запасам провианта, которые ты смог создать в процессе нахождения на должности, нужно допустить твое руководство и других значимых лиц, круг которых тебе известен, – предельно ясно выразил наконец свою мысль Брюжалов.

– А если я сказал правду, и никаких продуктов я на сторону не уволок? – спросил Сосков, предполагая провокацию или блеф чиновников.

– Тогда тебе и бояться нечего, – недовольно обронил Семен Иванович. – Но если комиссия что-нибудь нароет, учти: поддержки не будет. Думаешь, меня просто так назначили ее председателем? Или я сворачиваю проверку по-быстрому, или ищем до последнего. А последним можешь оказаться ты.

– Но ведь пара коробок продуктов для личного употребления не устроят там? – Кубышка кивнул наверх.

– Ты должен мне написать, что и сколько. Я передам туда. А там решат. – Брюжалов явно был недоволен несговорчивостью Соскова. – Только если список не впечатлит, решат, что ты надуваешь своих, и будет еще хуже.

– Мне нужно время, чтобы составить опись, – сдался Афанасий Игнатьевич. – Но, боюсь, то, что я приберег себе на трудные времена, не впечатлит.

– Главное, чтобы этот запас соответствовал твоему уму и практичности, которую достаточно высоко оценивает наше руководство, – дал последний совет руководитель проверки. – А времени тебе даю ровно сутки.

После ухода Брюжалова Кубышка попытался проанализировать ситуацию, но, как ни прикидывал различные варианты дальнейших действий, по-любому риск был огромным.

Сохранившихся после пожара учетных документов Петракову было явно недостаточно, чтобы составить мнение даже по поводу правильности ведения складской учетной политики, не говоря уж о возможных злоупотреблениях или воровстве. Главный бухгалтер, пожилая еврейка трудно определяемого возраста, на все его запросы отвечала одинаково спокойно: "Уничтожено фашистскими бомбами". При этом ее уверенность и спокойствие могильной плиты для опытного Петракова объяснялись исключительно отсутствием документов.

– Скажите, Исраэла Соломоновна, а кроме основных складов, ваше предприятие имеет какие-нибудь филиалы или резервные хранилища? – поинтересовался капитан милиции, хорошо помня о хранилище в Волковой деревне.

– Товарищ капитан, вам же, работнику ОБХСС, не хуже меня известно, что раз на нашем балансе не значится никакого другого имущества, значит, и филиалу неоткуда взяться, – немного уклончиво ответила опытный бухгалтер.

– А к овощехранилищу в Волковой деревне Бадаевские склады имеют какое-либо отношение? – более конкретно задал вопрос Петраков.

– У нас на балансе нет никакого овощехранилища в Волковой деревне, – более чем уверенно заявила бухгалтер.

– Тогда мне нужно переговорить с Афанасием Игнатьевичем, – обрадовался работник милиции, чувствуя, что нащупал какую-то ниточку.

Назад Дальше