И Ася, которая никогда не была в таком маленьком городке, слушала и удивлялась. Ей было интересно слушать. Может быть, потому интересно, что этот городок - родина Павла. Так и должно быть: его городок так же не похож на Москву, как Павел не похож на всех ее знакомых. Он и говорит совсем иначе: будто книгу читает, в которой описан соловьиный город среди лесов и лугов. Она расспрашивала его про реку, потому что любила плавать и грести. И Павел рассказывал, что тоже когда-то любил реку, и лодку, и греблю, но потом совсем разлюбил.
И еще она знала, что Павел часто даже в воскресенье занят до половины дня. Если приезжает, то только под вечер, и вид у него измученный, и говорит он потухшим голосом. О своем институте, о товарищах по институту он ничего не говорил. Иногда Ася думала: когда они познакомились, он просто похвалился, что учится, а теперь стесняется сказать, что похвалился. Правда, он один раз обмолвился про стипендию, другой раз про общежитие. А больше ничего про институт не говорил. Но Ася не спрашивала. Из гордости. И потому, что ей было все равно: он ей очень нравился. И, может, он где-нибудь в таком месте учится или работает, о котором не полагается много говорить.
Однажды она случайно встретила Павла в городе: приехала в центр покупать подарок матери к дню рождения. Павел был не один. С ним был бледный толстощекий парень с соломенно-желтыми волосами и таким же соломенно-желтым портфелем. Павел смутился, но сказал, как всегда, тихо и вежливо, только обращаясь к ней, как прежде, на "вы":
- Здравствуйте. Познакомьтесь, пожалуйста. Моя знакомая. Мой... - он помолчал, - мой однокашник.
- Добровольский Григорий, - сказал желтоволосый, сильно окая на каждом слоге своей длинной фамилии.
- Ася Конькова.
- Анастасия или Анна? - спросил Добровольский, слабо пожимая Асину руку мягкой белой рукой, с которой он снял перчатку, такую же желтую, как его портфель и его волосы.
Было неприятно, как внимательно оглядел этот человек Асю: ее берет, ее новое бобриковое пальто, которое она надела, хотя было еще холодно, ее старенькие ботики. Было странно, что он спросил про ее имя то же самое, что когда-то, в первый день знакомства, спросил Павел.
- Просто Ася, - ответила она.
- А мы путешествуем по магазинам, - объяснил Григорий. - Вытащил этого книжника и сидня. А ваш путь куда? Тоже за покупками? Тогда последуем вместе.
Асе показалось, что Добровольский заметил смущение Павла, обрадовался ему и теперь смотрит на них в упор приглядывающимися светлыми глазками.
Но в первом же магазине он про них забыл. Он протиснулся к прилавку, начал громко читать цены, обозначенные на этикетках, расспрашивать в одном отделе, когда ожидают польские долгоиграющие пластинки, в другом - когда поступит телевизор "Рубин-102", стал листать паспорта, разложенные на прилавках, прицениваться к проигрывателям и радиолам. Потом он вдруг увидел огромный радиокомбайн, воскликнул, уже не окая: "Колоссально!" - и ринулся к нему. "И недорого! А отделка какая! Орех!" И, сняв перчатку, Григорий нежно погладил белой рукой полированные стенки радиокомбайна. В другом магазине желтоволосый впился в настольные часы на мраморном цоколе - часы были похожи на маленький надгробный памятник, - стал допытываться у продавца, какой они марки, дается ли на них гарантия, на какой срок, а потом выразил желание послушать бой.
- Уйдем, - сердито предложил Павел.
- Неудобно, - ответила Ася, хотя Григорий, наверно, не заметил бы их ухода. Он примерял часы в золотом корпусе и сыпал вопросами: "Стрелки светятся?", "Корпус антимагнитный?", "Камней сколько?" Но Ася уходить не хотела: ее заинтересовал и встревожил странный знакомый Павла.
Все-таки он оторвался от часов.
- Ох, есть в Москве что купить, есть! - сказал он, когда они вышли из магазина. - Были бы только деньги... - И его светлые глазки даже потемнели от волнения.
- Пустое занятие, - раздраженно и презрительно сказал Павел.
- Я же говорю, что ты книжник. Сегодня оно для нас пустое, а в скором времени будет не пустое. В старину говорили так: в двадцать лет ума нет - не будет; в тридцать жены нет - не будет; в сорок лет денег нет - не будет. По первому пункту мы с тобой, смею надеяться, меры приняли, по второму, - он снова скользнул глазками по Асе - от берета до ботиков, - примем всенепременно. Да и время к тому идет. А про третий... про третий я сейчас вам все объясню.
Но объяснить он не успел. Его привлекла еще одна витрина, и, когда Павел сердито сказал, что никуда больше заходить не будет, Григорий, рассеянно попрощавшись, устремился к двери комиссионного.
- Это твой товарищ? - удивленно спросила Ася.
- Знакомый, - неохотно ответил Павел.
- Мне показалось, вы учитесь вместе.
Павел промолчал. И она опять не обратила на это внимания. Мало ли почему у Павла может быть противный знакомый! Не хочет говорить - не надо.
...Все началось в прошлое воскресенье. Коньковы сидели на кухне за завтраком.
Ася, наверное, в пятый раз за утро сказала:
- Мы с Павлом...
Владимир Михайлович отодвинул тарелку:
- Я все слышу: Павел да Павел. А чем он занимается, твой Павел?
Мать поглядела на Асю. И Андрей, который раньше всех вышел из-за стола и мыл под краном свои кисти, тоже поглядел на Асю. Все трое смотрели на Асю. Ждали, что она ответит. И она поняла, что дома о Павле без нее говорили уже не один раз.
- Учится он, - сказала Ася. Это прозвучало не очень уверенно.
- Где?
Нужно было ответить: "Не знаю". Нужно было сказать: "Спрошу у него". Но Асе больше всего хотелось быть самостоятельной, и она ответила:
- Не интересовалась.
- Встречаешься с человеком, домой его не сегодня-завтра пригласишь, с родителями будешь знакомить - и давно бы пора, - а кто он, это тебя не интересует! Это на тебя похоже!
Совсем это не было на нее похоже. Ася сказала обиженно:
-А если я его спрошу, а он мне не ответит?
И тут за Асю вступилась мать.
- Ты тоже, отец, - сказала Анна Алексеевна, - когда на номерном заводе работал, не очень-то о себе распространялся.
- Секреты свои ваш Павел может не выкладывать, но что он за человек, такого секрета быть не может. Я мастер, ты домашняя хозяйка, Андрейка - учащийся, хотя и лодырь, Ася - сборщица на конвейере, соседская Марина в магазине работает, парень ее - лейтенант. А кто этот Павел... не знаю, как его фамилия? Или ты, может, фамилии тоже не знаешь?
- Знаю. Милованов его фамилия.
- А адресок у товарища Милованова, надо быть, "Почта, до востребования"?
- Я на него анкету не заполняла. Придет к нам, можешь сам заполнить.
Она бы ни за что не ответила так отцу, если бы он не угадал про адрес до востребования.
- Как с отцом говоришь? - крикнула Анна Алексеевна.
Андрей сразу потерял интерес к разговору и выскочил из кухни. У отца заходили желваки под щеками. Он взял газету, которую прочитал до завтрака, и стал изучать ее снова. Ася кинулась через площадку к Марине - выговориться. Воскресенье было испорчено. И всю неделю Владимир Михайлович воспитывал дочь молчанием.
Но теперь это не имело значения. Отец был прав. Раньше нужно было спросить у Павла, кто он и чем занимается. Вот она и спросила сегодня. Спросила - и возвращается теперь домой одна. Теперь-то она знает, кто Павел. Но ни за что не решится сказать дома про то, что узнала.
...А было так. Через несколько дней после ссоры с отцом позвонил Павел. Слышно было не очень хорошо, будто звонит он издалека.
- Я неожиданно свободен до конца недели. Когда мы могли бы повидаться?
- Завтра, - предложила Ася. - В кино рядом с вокзалом идет "Главная улица". Говорят, хорошая картина. А я пропустила. Пойдем?
Павел помолчал.
- Может, в другое кино сходим?
- Но я хочу "Главную улицу" посмотреть.
-Тогда лучше в субботу, - сказал Павел.
...Сегодня суббота. Они встретились в вестибюле метро. В этот субботний час все вестибюли московского метро заполнены шумными компаниями, которые ждут опоздавших, и одиночками, нервно вопрошающими друг друга: "Простите, сколько на ваших?" На руках у родителей торжественно проплывают в толпе малыши, влекомые в гости. Мелькают проигрыватели, гитары, коробки с тортами, первые букеты. Мальчишки завороженно замирают около мастера, который налаживает автомат с газированной водой, потрясенные загадочной сложностью сверкающих внутренностей машины. Продавец лотерейных билетов, раскрутив прозрачный барабанчик, настаивает: "Граждане, не проходите мимо своего счастья. Спешите выиграть "Волгу"! Спешите выиграть дом в деталях!" Торопятся озабоченные пассажиры дальних поездов с тяжелыми чемоданами. Молодые люди говорят в пространство: "Странно, опаздывает", - хотя еще ни одна девушка в этот час свиданий никогда не приходила вовремя.
Ася тоже опоздала. Совсем немного, минут на пять. Она сразу увидела в толпе Павла. Он высматривал ее, беспокойно крутил головой и что-то прятал за спину. Цветы, наверно.
- Привет! - сказала Ася. - Какие новости?
- Какие у меня могут быть новости?.. Вот несколько вечеров был посвободнее, а увиделись только сегодня, - сказал Павел жалобным голосом. - А завтра опять занят. И так всю неделю. Какая ты сегодня нарядная!
- А вчера ты тоже был занят?
- Вчера? Нет. Вчера я как раз совсем не был занят.
- А почему не захотел пойти в кино?
- В кино? В кино я не мог.
- Не мог? - удивилась Ася. - Что-то это у вас, товарищ Милованов, плохо стыкуется.
- Что? - не понял Павел.
- Мастер у нас так говорит, когда мы на сборке чего-нибудь напорем, а потом оправдываемся. Занят не был, меня видеть хотел, в кино со мною идти не мог - странно.
- Занят я действительно не был, но в кино идти не мог. Особенно рядом с вокзалом.
Этот ответ вдруг встревожил Асю. "Очень просто, - подумала она, - я его ревную. Да, ревную. А что? И буду ревновать". У нее захолодело в груди, как в тот день, когда она в первый раз решилась спуститься с горы на лыжах. И она тем же упрямым голосом, которым надерзила отцу, сказала:
- Со мной вчера не мог идти в кино? Не мог? Значит, боялся кого-нибудь встретить? Да? Что ж ты молчишь? - и сразу поняла: угадала!
Павел ответил неуверенно:
- Действительно, есть люди, которых мне было бы нежелательно встретить там... Только ты тут ни при чем.
Но Ася уже не слушала.
- Не хочешь, чтобы тебя увидела со мной какая-нибудь студентка из твоего института? Да?
- Какая студентка? - беспомощно сказал Павел. - Ну что ты такое говоришь?.. Там, где я учусь, нет никаких студенток.
- А я не знаю, где ты учишься. И вообще про тебя ничего не знаю. Ничего.
- Ты ничего про меня не знаешь? - горько сказал Павел.
- А что я про тебя знаю? Встречаюсь с тобой, не сегодня-завтра приглашу домой, с родителями буду знакомить. А кто ты, этого не знаю. И адрес у тебя тоже: "Почта, до востребования".
Все обидное, что сказал отец про Павла, казалось ей теперь справедливым. Остановиться было невозможно, как невозможно остановить на спуске разбежавшиеся лыжи. И так же страшно от холода в груди и... радостно. И чем круче спуск, чем холоднее в груди, тем радостнее. Она сказала, что хочет знать про него все, значит объяснила ему, что это для нее очень серьезно. Павел должен понять ее именно так. Понять и обрадоваться. И начнется у них теперь уже совсем взрослая полоса.
- Ты приезжаешь и уезжаешь. Ты целуешь меня и говоришь, что это было бы ужасно, если бы мы не встретились. А больше я про тебя ничего не знаю.
Он почти крикнул:
- Ты мне не веришь?
- Нет, это ты мне не веришь. Почему ты никогда ничего не рассказываешь о своем институте? Я знаю, что ты живешь в общежитии. А может, ты не учишься, а работаешь? Тогда почему не говоришь где? Почему? Почему не знакомишь меня со своими товарищами? Почему?
- Что с тобой? - испугался Павел.
- Я тебя ревную, - призналась Ася. Голос ее зазвенел, а кто-то внутри восторженно сказал ей на ухо: "Как интересно, Рыжик!"
- Аня, послушай, ревность - недоброе чувство, и я, право же, не даю никаких поводов. Я...
- Я не Аня. Меня, зовут Асей. Запомни и не читай мне, пожалуйста, проповедей.
Павел побелел.
- Значит, ты... - начал он и сам себя оборвал: - В кино опоздаем. Пойдем!
До начала сеанса оставалось, минут десять. Они прошли несколько шагов. Ася резко остановилась, даже ногой топнула.
- Мы никуда не пойдем, - сказала она, - пока ты не скажешь, кто ты такой, что ты делаешь, где учишься.
- Ты этого требуешь?
- Я ничего не требую. Я спрашиваю. Но если ты не ответишь, я уйду.
- Хорошо, я скажу. - Павел глотнул воздух, покрутил головой, будто ему мешал воротник, и сказал: - Я учусь в духовной семинарии.
Все-таки он уже успел хорошо понять Асин характер. Неожиданная шутка помогла. Ася рассмеялась. Громко, беззаботно, весело.
- Это ты потому, что я сказала: "Не читай проповедей", - да? Ладно, не можешь говорить - и не надо. А сейчас бегом, засекреченный товарищ Милованов. В самом деле опоздаем. А я вчера целый час после работы простояла в очереди за этими билетами.
- Нет, постой. Требовала, так теперь слушай. Я тебе правду сказал. Я действительно учусь в духовной семинарии.
...Пропали билеты на "Главную улицу"! А говорят, хорошая картина. Но какое уж тут кино! Они ходят от угла к углу. Павел, с трудом выталкивая слова, объясняет, что он учится в семинарии, что помещается эта семинария за городом, в лавре, что общежитие у них там же, хорошее общежитие, что он ей прежде об этом не сказал, потому что не знал, как сказать, а видится с ней редко потому, что в Москву семинаристов почти не пускают. Каждый раз нужно просить разрешение. Вот только сейчас, перед экзаменами, стало полегче. Да, самое главное, из-за чего она рассердилась: в кино с ней вчера не мог пойти - в пятницу не полагается, и если инспектор узнает - есть у них в семинарии такое начальство (а кино рядом с вокзалом, его легко могут увидеть и донести инспектору), - в следующий раз в город вовсе не пустят.
Когда был с ней в цирке, знал, что этого ему нельзя, но не смог пройти мимо: так она ему сразу понравилась.
Это не самое главное, но все-таки Ася спрашивает:
- А почему именно в пятницу в кино нельзя?
- Пятница и среда - пост, - объясняет Павел, - в эти дни надо избегать светских развлечений. Хочешь, я могу объяснить подробнее. В постах заключен большой нравственный смысл...
Но Асю сейчас не интересует смысл, который заключен в постах, ее интересует совсем другое:
- Кем же ты будешь, когда выучишься?
- Если закончу курс семинарии успешно, буду рукоположен в священники. Священный сан приму с назначением на приход.
Ася пропускает мимо ушей непонятное "рукоположен" и спрашивает с ужасом:
- Ты будешь попом?
- У вас говорят - попом, у нас - священником. Еще можно сказать - иереем.
"У вас" и "у нас" сказал - будто черту провел.
Они остановились на углу. Ася смотрит на Павла, словно видит его в первый раз. Павел, с которым она познакомилась в цирке, ходила по Москве, целовалась в подъезде, Павел, с которым они недавно оба радостно вскрикнули - увидели в ночном небе катящийся шарик спутника, Павел, который сказал ей, что он ее любит, и с которым они вместе решили, что все у них очень серьезно, Павел, которого она сегодня собиралась пригласить домой и познакомить с родителями, - будет попом!
...Вблизи Ася видела попа один раз в жизни, во время короткого путешествия по Оке на пароходе.
В каюте первого класса ехал нестарый поп с женой и двумя ребятишками. Поначалу он не показывался, наверное стеснялся. Было только слышно, как он бубнящим голосом все выговаривает и выговаривает что-то своему семейству. На второй день он вышел на палубу. На нем был светлый габардиновый плащ с рукавами реглан поверх такого длинного белого - как это называется?.. Поверх рясы.
Поп сел в плетеное кресло на носу. В руках у него была толстая старая книга, заложенная пачкой свежих газет, а на боку висела узкопленочная кинокамера в кожаном футляре. Он немного поглядел в книгу, закрыл ее, прочитал газеты, потом поднес к глазам киноаппарат и начал снимать окские пейзажи. И почему-то достаточно было глянуть на эту рясу, неприлично выглядывающую из-под дорогого плаща, на этот новенький и тоже дорогой киноаппарат, на молодое сытое лицо под велюровой шляпой, чтобы подумалось, что этот человек с бородой, длинными волосами и в юбке не верит ни в бога, ни в черта, и чтобы стало жаль его детей, которые с утра играли вместе с другими на палубе, а как только поп вышел, сразу забились в каюту.
Значит, и Павел будет таким? Будет ходить в рясе, отводить глаза в сторону? И его собственные дети будут его стыдиться? Быть этого не может! Но Ася спрашивает о другом:
- Значит, в кино у вас нельзя? А меня провожать можно? Ну, и вообще за девушками ухаживать?
Ася тоже вслед за Павлом говорит: "У вас", - второй раз проводит черту, которая отделяет их друг от друга.
Теперь удивляется Павел:
- Какая у тебя в голове путаница! Простых вещей не знаешь! Разве я в монашество собираюсь? Нет, я пострига принимать не намерен. Мне и за девушкой ухаживать можно, с серьезными намерениями, разумеется. А когда кончу курс, обязательно нужно жениться. А я уже скоро кончу.
Ася делает вид, что не слышит его слов о женитьбе.
- Спасибо, хоть не в монахи пошел! - И тут же снова удивляется: - А разве сейчас есть монахи?
- Конечно, - отвечает Павел. - Вот и рядом с нами в лавре живут иноки.
- Кто, кто?
- Иноки. Люди, восприявшие решение уйти от мирcкой жизни в монастырь.
- И молодые есть?
- Есть и молодые. Есть послушники. Это те, которые только готовятся к постригу. А есть и настоящие монахи. Вот и наш один воспитанник на третьей неделе великого поста пострижение принял - ангельский чин и житие. Звали Петром, теперь он Мартиниан. Был когда-то такой настоятель в обители.
- А это зачем?
- Ищет иноческого подвига в отречении от благ мирских, - отвечает Павел.
Непонятные слова звучат гладко, заученно.
- А я - совсем другое дело. Со временем, может, в академию духовную пойду. Кандидатом богословия стану. Но это планы на будущее. А пока буду священником, попом, как ты говоришь. Получу приход.
- Постой, - снова перебивает Ася. - Вот ты говорил, когда кончишь, женишься. Ну, а твоя жена... Она... она, ну, словом, как она будет называться? Попадья?
- Попадья, - кивает Павел. - Только, видишь ли, это название невежливое, заглазное. А вежливое название будет... - он запинается и тихо говорит: - Матушка.
Ася не выдерживает.
- Матушка? - вскрикивает она и заливается на весь переулок так, что на них оборачиваются прохожие. - Матушка!.. Ну, знаешь...