- Нам нужно поговорить с Асей. Конфиденциально, - сказала Марина.
- Пожалуйста, - ответил Петя и остался сидеть на месте.
- Пойди, погуляй, - сказала Марина.
Петя послушно пошел к выходу.
- В газетном киоске продается словарь иностранных слов, - крикнула Марина ему вдогонку. - Культурки не хватает, - пожаловалась она. - Ну, что у тебя случилось?
Но тут зазвонил телефон.
- Подождите, - сказала Марина в трубку, - я принимаю заказ.
- Я вчера виделась с Павлом, - торопливо начала Ася.
- Вечером?
- Да, вечером. Он позвонил позавчера и сказал...
- В чем ты была? - с любопытством перебила Марина. - Сумочку не забыла? Хорошо тебе с сумочкой? Павел ее заметил?
- Очень хорошо с сумочкой, - ответила Ася, - спасибо. Ты прими заказ, а то я не могу говорить.
Марина приняла заказ.
- Значит, сумочка тебе идет? Я рада. Ну и что, в кино ходили, наверно?
- Собирались, но не пошли. Я хотела идти еще в пятницу, а он сказал, что в пятницу не может.
- А ты?
- А я согласилась пойти в субботу.
- А он?
- А он... - начала Ася и почувствовала: ей ни за что не рассказать Марине, что было вчера. - А он опоздал... - выдумала она.
- Да ну! - с нарастающим интересом сказала Марина. - А ты?
Тут зазвонили два телефона сразу.
- Подождите, я принимаю заказ, - ответила Марина в обе трубки. - А ты? - повторила она.
- Дома поговорим, - сказала Ася и пошла к выходу.
Марина снова взяла сразу обе трубки, но на лице изобразила удивление, что Ася прерывает разговор на таком волнующем месте.
Ася остановилась на улице. Около киосков с папиросами и конфетами, около лотков с журналами, мороженым и пирожками, около театральной кассы, справочного бюро и чистильщиков обуви толпился народ.
Она увидела Вадима, но не стала подходить к нему. Вадим был занят: вывешивал около вестибюля метро свежий номер "Комсомольского крокодила".
В толпе мелькали первые мальчишки без пальто и первые огородники с лопатами, завернутыми в мешковину.
Все было яркое, шумное, радостное. Все спешили. Только ей нечему было радоваться, некуда было спешить. Если бы вчера не случилось того, что случилось, она бы тоже все воскресенье скорее всего провела одна. Но тогда можно было бы ждать, что Павел приедет к вечеру или хотя бы позвонит по телефону. Теперь ждать было нечего.
Ася пошла к дому. Откуда-то доносился металлический звон, жидкий и частый. Вот так на туристской базе, где она была летом, созывали в столовую. Теперь звон стал реже и чуть гуще. Ася поняла: в церкви звонят.
Раньше она тоже слышала по воскресеньям церковный звон, но не обращала на него внимания. Теперь это было связано с Павлом. И она вдруг решила войти в церковь и посмотреть: что там делается внутри? А то ведь она про это только в книжках читала. Конечно, у них во дворе есть девочки, которые ходят в церковь, например на пасху куличи святят или просто так. Одни из любопытства, другие потому, что этого хотят родители. Она в церкви не была никогда. Ася представила себе, как отец, который до cих пор любит вспоминать комсомольские собрания своей юности, и "Синюю блузу", и мюдовские демонстрации, рассердился бы, если бы узнал, что она пошла в церковь. Но должна же она понять, чем это могло привлечь Павла! Конечно, они никогда, никогда больше не увидятся, она не станет встречаться с попом. Но она должна понять! Для себя, иначе она все время будет думать только об этом.
На ступенях церковной лестницы Ася помедлила. Вдруг она сразу за дверями встретит Степановну и та кинется на нее со своими липкими словами? Ася брезгливо передернулась. Но сзади шли люди, спешившие в церковь, и она вместе с ними вошла внутрь.
В первом маленьком зале, отделенном от остальной части церкви стеной с дверями ("В вестибюле", - подумала Ася привычным словом, потому что не знала, как это называется), прямо на каменном полу сидели старухи и с ними мальчик лет двенадцати-тринадцати. Они просили милостыню.
Одна нога мальчика была тоньше другой и неподвижно вытянута. Лицо его показалось Асе знакомым. Когда она внимательно на него поглядела, мальчик закрылся руками.
Ася прошла через вторые двери внутрь церкви. Здесь после улицы было сумрачно. На стенах под иконами горели маленькие огоньки, заключенные в синие, красные, зеленые лампадки. Женщины с поджатыми губами, в черных платьях и черных платочках ходили по залу, поправляли свечи, переставляли какие-то подставки вроде пюпитров. У самого входа висел телефон и стоял прилавок (с таких прилавков в метро продают книги и журналы) с пачками тоненьких свечей, пестро раскрашенными фотографиями икон, подносами и большими копилками с надписями: "На содержание хора", "На ремонт храма", "На общую свечу".
За прилавком в углу стоял белый холодильник "ЗИЛ", и на гвозде висели конторские счеты.
"А холодильник тут к чему же?" - подумала Ася и решительно прошла в середину зала.
Здесь на большом пюпитре, покрытом кружевным полотенцем, наклонно лежала икона, а перед пюпитром и позади него стояли две огромные, почти в человеческий рост, свечи. Люди, которые входили в церковь, становились перед этой иконой на колени и кланялись. Некоторые при этом стукались лбом в пол, выложенный, как в плавательном бассейне, кафельными плитками. Потом они вставали и все подряд трижды целовали стекло, которым была покрыта икона. И этот угол стекла - с ужасом увидела Ася, когда подошла поближе, - стал мутным от прикосновения многих губ.
Женщины с кошелками и авоськами в руках, а одна почему-то с тортом, снимали пальто, клали их на пол около стен и усаживались на них, чего-то, видимо, ожидая. Очень хорошо одетый мужчина в очках с модной оправой стоял перед одной из икон прижимая к груди мохнатую шляпу, что-то шептал и часто крестился.
Еще Асе запомнилась дама в каракулевой шубе, несмотря на весну, в шапке-папахе, огромная, толстая, важная. Она быстро прошла по церкви, целуя все иконы подряд и громко чмокая, но при этом, видно, нарушила какое-то правило, потому что одна из женщин в черных платочках сделала ей замечание, а дама огрызнулась.
Откуда-то сбоку появился старый поп (видно, не тот, о котором говорила Степановна) со строгим лицом. Он был в длинной черной рясе, и, когда проходил по церкви, верующие останавливали его, он что-то им сурово говорил, а они целовали ему руку, которую он совал им, не глядя.
Слева, на возвышении, похожем на маленькую низкую сцену и огороженном блестящими медными перилами, собралось несколько женщин, также в темных платьях и платках, надвинутых на глаза. Среди них странно выглядели рослая полногрудая девушка в красном свитере и мальчишка вроде Андрея.
Вдруг ярко вспыхнула люстра под потолком. Из боковых дверей, прорезанных в перегородке, сплошь увешанной иконами, вышел молодой священник. Священник был очень румяный, с вьющейся бородой, с длинными, хорошо уложенными волосами, в светло-серой шуршащей накидке, которая была завязана на боках.
Ни с кем не здороваясь, никому-ничего не говоря, он повернулся спиною к людям, собравшимся в церкви, и стал что-то быстро шептать, поглядывая в маленькую книжечку, похожую на записную. У него на плечах лежала жесткая светло-серая, хорошо выглаженная полоса материи вроде широкого шарфа с вышитым на ней знаком, похожим на туза треф, только с еще одной, четвертой ножкой, - видно, изображение креста.
Священник ("А может, это дьякон? - подумала Ася. - Кто его знает!") открыл перед собой красивые резные двери, зашел внутрь за перегородку, прикрыл за собой двери и что-то наполовину сказал, наполовину спел приятным баритоном.
Потом он снова вышел из-за дверей и начал размахивать в разные стороны железной вазочкой на длинной цепочке. "Кадилом", - догадалась Ася. Собравшиеся в церкви кланялись и крестились, кадило позвякивало, а у прилавка с надписью "Соблюдайте благоговейную тишину" все время шуршали деньги: там стояла очередь за свечами.
Молодой священник снова ушел за перегородку, но оставил двери открытыми, и стало видно, что там внутри стоит еще один поп, постарше, с квадратным вышитым платком, пришпиленным к боку.
Поп, который был постарше, поднял над головой книгу в бархатном переплете и передал ее попу помоложе. Тот, стоя в открытых дверях, опустил и снова поднял книгу, а потом опять запел.
Женщины в платочках и полногрудая девушка в красном свитере и мальчик, похожий на Андрея, ответили ему. Оказалось, что это хор.
В это время в церковь торопливо вошел и стал протискиваться вперед мужчина в коротком пальто нараспашку, с неопределенно вежливой улыбкой на губах.
- Виноват, задержался, - тихо сказал он даме у прилавка, - концерт утренний, бисировать заставили.
Раскланиваясь, как в гостях, с людьми, которые пропускали его вперед, он прошел к хору и с ходу вступил в пение хорошо поставленным тенорам. Потом он вернулся обратно на середину церкви, к наклонному столику, на котором лежала толстая книга, и стал, заглядывая в нее, частить, сладко гнусавя. Потом они спели что-то дуэтом вместе с молодым попом, вступая попеременно, а когда замолчали, снова запел хор. Хор пел красиво и слаженно.. Его слова стали подхватывать те, кто был в зале. Это продолжалось очень долго.
Ася уловила обрывки непонятных фраз; "...яко мы оставляем...", "владыко человеколюбче...", "...сокровище благих и жизнеподателю...", "святый боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас..." И невидимый голос повторил много-много раз кряду: "Господи, помилуй, господи, помилуй, господи, помилуй..." И все, кто был в церкви, кроме Аси, опустились на колени, а многие женщины и вовсе встали вроде на четвереньки, склонив головы к самому полу. Ася стояла во весь рост, смотрела, сжав зубы, на тех, кто упал на колени, чувствовала, как у нее горит лицо и колотится сердце, и думала: "Вот, значит, что будет делать Павел. Он будет говорить непонятные слова не своим голосом, махать железной вазочкой на цепочке и заставлять людей вставать на колени. Как же ему не стыдно!"
Кто-то дернул ее за рукав. Она оглянулась. Сквозь толпу проходила женщина с начищенным подносом, к которому был приклеен плакатик: "На елей". На подносе лежали смятые рублевки, трехрублевки, пятерки и горка мелочи.
Женщина потрясла подносом перед Асиными глазами. Ася отрицательно покачала головой.
- Креститься не крестишься, на колени не встаешь, на храм не жертвуешь? - спросила та тихим шепотом. - Зачем пришла?..
А потом вместе со всеми подхватила слово, которое в этот момент затянул хор: "Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя..."
Ася стремительно пошла к выходу, но остановилась: увидела, что в правой части церкви перед такими же резными дверями, но поменьше появился тот старый поп со строгим лицом, одетый во все черное, который первым проходил по залу. Вокруг него собралось человек десять, и он начал им что-то говорить. "Проповедь!" - догадалась Ася и подошла поближе. И пока перед иконостасом в центре зала махали кадилом, пели и говорили непонятные слова, а за прилавком ссыпали в плетеную корзинку собранные деньги, старый поп в боковой части церкви говорил о внезапных болезнях и неожиданных несчастьях, о крушении поездов и землетрясениях и, строго воздевая руку, требовал, чтобы те, кто его слушает, ни в одном своем деле не загадывали далеко вперед, не строили планов, не обольщались надеждами, а смиренно просили по утрам у бога благополучия всего на один ближайший день.
Он привел пословицы: "Без бога не до порога", "Человек предполагает, а бог располагает", - потом рассказал случай с инженером, который написал жене, что приезжает с курорта в воскресенье, но не добавил "если богу будет угодно".
- И пришлось супруге увидеть мужа не здоровым на вокзале, а мертвым во гробе... А все потому, что человек этот в своей гордыне вообразил, что сам себе хозяин.
"Ну что он такое говорит! - так и хотелось крикнуть Асе. - Зачем он пугает тех, кто его слушает? И неужели кого-нибудь можно этим напугать? И почему нужно верить в бога, такого дотошного, мелочного и мстительного, что он убивает человека, не согласовавшего с ним срок приезда домой? Ну как вы можете все это слушать всерьез?.."
Но люди слушали попа. И женщины всхлипывали. Одна даже громко заплакала, запричитала. А голос попа, то строгий, то вкрадчивый, все шелестел и шелестел, пугая людей пословицами, житейскими случаями, евангельскими притчами. И все слова о смертях и о скорбях, о муках и болезнях вели к одному - к упрекам тем, кто посещает церковь от случая к случаю, а надо бы бывать в ней каждый день или хотя бы по воскресеньям...
И пока в одной части зала продолжали петь, креститься, вставать и снова бухаться на колени, а в другой слушать проповедь, Ася стояла у стены с высоко поднятой головой, чувствуя, что у нее на глазах появляются слезы стыда и гнева.
Значит, Павел будет не только махать кадилом и петь непонятные слова, он будет пугать людей бедами, смертями и несчастьями, чтобы заставить их ходить в церковь!
Ну нет, этого она ему не позволит!
Она здесь какой-нибудь час, а сколько раз уже вокруг нее спели и сказали, что люди должны вести тихое и безмолвное житие, пребывать в страхе и трепете! Бояться, бояться, бояться...
Хватит с нее! Этого она не желает больше слушать!
Ася пошла к выходу. За прилавком, над которым висел телефон, пересчитывала деньги дама в черной шляпке, с лицом старой жабы. Денег было много.
Зазвонил телефон. Дама за прилавком взяла трубку.
- Храм слушает, - ответила дама. - Нет, батюшка ждать не станет. Что значит нет машины? Хотите, чтобы приехал причащать, найдете машину" - властно сказала она. - У меня все. - Она положила трубку.
В первом маленьком зале на полу по-прежнему сидели старухи и среди них мальчик с парализованной ногой. Когда ему подавали милостыню, он кланялся и говорил:
- Дай вам бог! - и целовал монетку.
И Ася вдруг его узнала. Когда она в последний раз была в школьном пионерском лагере - ездила уже вожатой, - этот мальчик тоже был в лагере в отряде малышей.
- Что ты здесь делаешь? - спросила Ася, наклонившись к нему. - Почему ты просишь милостыню? Что с тобой?
Мальчик ничего не ответил. Нищенки зашипели на Асю и, плотно сдвинувшись, заслонили от нее мальчика.
- Пойдем со мной на улицу, - сказала Ася. - Там ты мне все объяснишь. - Она потянулась было к мальчику, чтобы взять его за руку и увести с собой, но он весь сжался.
- Тебе-то что?- сказал он и забился в угол.- Хочу и сижу.
На беду Ася никак не могла вспомнить, как его зовут.
- Что тут происходит? - спросил человек в длинной одежде вроде ночной рубахи, только из плотного материала. Из-под одежды внизу виднелись ботинки на толстой подошве, а сверху, у шеи, - грязноватая зефировая сорочка с вязаным галстуком.
Во время службы этот человек помогал попу, потом пел с хором, потом что-то говорил даме за прилавком, пересчитывая вместе с ней деньги.
- Что у вас делает этот мальчик? - спросила Ася. - Он школьник, нельзя ему тут сидеть, не может он быть нищим, - быстро и горячо сказала она. - Я хочу увести его отсюда к нему домой.
- Блаженны нищие, плачущие, кроткие, - ответил человек в одежде, похожей на ночную рубаху. - А вы, барышня, ступайте-ка, у нас здесь свои порядки.
- Отстань от меня! - крикнул мальчик. - Что она ко мне привязалась? - Его худая спина затряслась от плача.
- А вот мы сейчас батюшку позовем, - сказали старухи, - он тебе покажет, как в храме непорядок устраивать.
Ася растерянно вышла на улицу.
Она ведь хотела сделать как лучше. Но на паперти (Ася вдруг вспомнила, как называются ступеньки церкви) она остановилась. Уйти, оставив тут мальчика, который вместе с ней был в пионерском лагере, вместе с ней выходил по утрам на линейку, вместе с ней в день открытия лагеря сидел у пионерского костра? Но как снова войти внутрь? Что сказать мальчику? Как увести его оттуда?
Ася постояла на паперти в нерешительности. Нет, так сразу она ничего для мальчика сделать не сможет. Нужно с кем-нибудь посоветоваться. Ну, например, с Вадимом.
Ася быстро сбежала вниз. по ступеням и, не оглядываясь, пошла к воротам своей стремительной походкой и вдруг прямо перед собой увидела лицо Геннадия с высоко поднятыми изумленными бровями и приоткрытым ртом. Он словно бы хотел ее окликнуть, но на полуслове остановился.
Геннадий сидел в будочке чистильщика сапог прямо против ворот церкви и, пока чистильщик наводил блеск на его парадные туфли, объяснял ему принцип, на котором основана солнечная батарея спутника. И в это время он увидел, как из церкви выходит Ася.
Может, ему померещилось? Нет, не померещилось. Он хотел было крикнуть Асе: "Привет, Рыжик! Как помолилась?" - но промолчал, сам удивляясь своей выдержке. Вот, значит, почему она сказала, что будет занята утром! В церкви была! Геннадий присвистнул. Это открытие было посерьезнее, чем историк Вадим, от которого - Генка в этом был уверен - он Асю все равно, рано или поздно, уведет. А эту неожиданность надо было, обдумать по-настоящему.
- Вот, в общих чертах все, - сказал он чистильщику, прерывая на середине свои объяснения об устройстве солнечной батареи и расплачиваясь.
Он хотел было догнать Асю, но раздумал. Вечером они все равно увидятся, а сейчас он еще не готов к серьезному разговору. Подумать только, такой девчонке задурили голову, в церковь ее затянули!
Чего доброго, вечером, вместо того чтобы повести ее на улицу Горького есть мороженое и пить воду с сиропом или просто погулять с ней по городу и постараться при этом спросить: "Как ты ко мне в данный момент, Рыжик, относишься?" - придется ей объяснять, что бога нет.
Уж он-то, Геннадий, работающий в области телевидения и электронной техники, может чем угодно поручиться, что все божественное - полнейшая ерунда и что, с точки зрения физики, для бога просто не остается в природе места. Во всяком случае, это такая чепуха, на которую и десяти минут жаль, а не то что целого воскресного утра, которое так хорошо можно было провести вместе и которое теперь безвозвратно потеряно у него на шатание по улицам, а у нее - на какие-то дурацкие процедуры в церкви.
"В музей сходить и то лучше было бы", - подумал Геннадий, который терпеть не мог музеев. Но он подозревал, что Вадим, наверное, таскает Асю по музеям: с него станется. Правда, у Вадима еще первая категория по шахматам, но ведь не шахматами же он в конце концов Асю заинтересовал. "А впрочем, чего гадать? Вечером увидимся, там и поговорим", - решил Геннадий.
Он не любил ломать себе голову над непонятным за исключением того, что могло быть выражено в виде радиосхемы. Занимаясь сложными схемами, он забывал про все. Только про Асю не забывал. Чем решительней она отвечала ему по телефону, что занята, чем небрежнее говорила с ним, тем больше он о ней думал. Геннадий злился на себя, но ничего не мог с собой поделать.