Анна Григорьевна (констатация). Глядят гады.
Толстой. Пусть, пусть посмотрят.
Софья Андреевна. Ну – тронули? За встречу?
Толстой. Не чокаясь. (Выпивает.)
Софья Андреевна и Анна Григорьевна пьют глотками.
Достоевский (глядя в чашку). Это что?
Толстой. Пей, Федор, не отравишься. Свое.
Достоевский выпивает, берет пирожок. Откусывает. Толстой запоздало крякает.
Толстой. День зря не потерян.
Софья Андреевна (уважительно). На апельсиновых корочках.
Анна Григорьевна (констатация). Глядят.
Достоевский. Крепко.
Толстой (публике – строго). Ну? Как чай пьют не видели?
Софья Андреевна. Тсс! Лева, будь корректен!.. войди в их положение…
Достоевский. Не было такого, не было!
Толстой. Чего не было-то?
Достоевский. Чтобы так было! Не было!
Толстой. Федор, ты ешь, ешь, закусывай.
Анна Григорьевна. Вообще-то, икорки бы не помешало для правдоподобия…
Софья Андреевна. С икрой бы зрелищно вышло…
Толстой. И так зрелищно.
Анна Григорьевна. Нет, без икры не так зрелищно.
Софья Андреевна. О чем, они думают, мы говорим?
Толстой. Как, Софьюшка? Ты спрашиваешь, о чем мы говорим, они думают?
Софья Андреевна. Да, о чем?
Толстой. Да кто ж их знает!
Анна Григорьевна. О крепостном праве.
Толстой. Крепостное право в шестьдесят первом году отменили…
Софья Андреевна. А сейчас какой?
Толстой. Гм… Восемьдесят первый, наверное… в смысле, восемьсот… нет?
Анна Григорьевна. Он умер в восемьдесят первом.
Софья Андреевна. Кто?
Анна Григорьевна. Мой муж. Он.
Достоевский. Я.
Софья Андреевна. Вы?
Достоевский. Двадцать восьмого января.
Пауза.
Анна Григорьевна. Значит, сейчас, пожалуй, восьмидесятый. Раз мы вместе все… Одна тысяча восемьсот…
Толстой. Семьдесят восьмой, пусть еще поживет.
Анна Григорьевна. Одна тысяча восемьсот семьдесят восьмой год… Славное было время.
Все глядят сочувственно на Достоевского.
Достоевский. В этот год скончался Некрасов.
Софья Андреевна. Все знает, все помнит…
Толстой. А знаете, Федор Михайлович где работает? Федор, можно скажу?
Достоевский. Не надо.
Анна Григорьевна. Ой, где?
Достоевский. Не говорите.
Толстой. От жены скрываешь.
Анна Григорьевна. Вы – художник? Я правильно угадала?
Достоевский. Нет.
Софья Андреевна. Вы очень похожи на лесника. На егеря.
Достоевский. Да, я лесник.
Толстой. Лесник? Хе-хе! Лесник… А еще правдолюбец!.. Лесник!.. Нет, нет, нельзя. Молчу.
Анна Григорьевна. Где, Федор Михайлович? Ну скажите, где?
Достоевский. Я, знаете, сочинитель… Я вас обманул, я не лесник, я сочинитель.
Толстой. Это мы знаем, Федор, какой ты сочинитель. Я ведь тоже не лыком шит.
Достоевский. Я пишу роман… исторический.
Толстой. Исторический?… Что-то новенькое.
Достоевский. Нет, нет, по-настоящему…
Анна Григорьевна. В лесу?
Достоевский. Нет, не в лесу. В другом месте. Это роман… как вам сказать… это роман о садовнике… Я каждый день пишу его, каждый день хотя бы несколько строк… Огромный сад. Или парк. В нем садовник живет. Он живет в крохотном таком домишке напротив южного входа… где хранят инвентарь… Спит вместе с метлами, лопатами и совками… Он ухаживает за… за клумбами. В этом саду очень много клумб. Сотни, наверное, клумб… Клумбы, клумбы и клумбы… Он ухаживает… Листья убирает, подметает дорожки… Незабудки там, анютины глазки… папоротник декоративный… А за оградой трамваи идут…
Софья Андреевна. Какая я пьяная!..
Достоевский. Записки садовника…
Толстой. Сумасшедшего…
Анна Григорьевна. Почему сумасшедшего?
Толстой. Сумасшедшего садовника…
Достоевский. А за оградой трамваи идут… грохочут… Там недалече кольцо…
Анна Григорьевна. Недалече?
Достоевский. Кольцо. Трамвайное… А в ограде есть, знаете, щель… Там проход, пролаз, прутья отогнуты… Выбираешься когда из крапивы… особенно на закате… и видишь лица в прямоугольниках окон… живые… – трамвай идет!.. грохоча… И словно он светится весь изнутри этим небесным свечением, и словно увозит в город отсюда, в жилые массивы пурпур заката… вместе с отрешенностью неподвижных людей, сидящих у окон… вместе с надеждами их, радостями и болячками, и обидами на судьбу… А над корпусом трансформаторного завода он во всей красоте, закат, говорю, пурпурно-лиловый… а кирпичная стена давно обветшала… и труба покосилась… и застыло облако, похожее на жука скарабея… И вдруг ты чувствуешь резкий запах сирени и вспоминаешь зачем-то, как отец тебе сделал из репейника однажды мишку, медведя, когда ты лежал с двусторонней пневмонией в больнице, и что час назад прошел дождь… и трамвай, он тоже прошел уже, все… и только где-то далеко: звяк-звяк… железом бьют об железо… и запах сирени, и скарабей… А отсюда вот, из груди, поднимается, знаете, волна к горлу… и ты, остановив дыханье, боишься назвать это счастьем, потому что очень уж оно невпопад, нежданно и неизъяснимо… И ты понимаешь, что кто-то другой чувствовал так же и то же… неважно когда… и после тебя… неважно когда… так же и то же… кто-то будет другой, в ком ты оживешь… потому что глядишь своими-несвоими глазами на мир… и значит, ничего не проходит бесследно… никто не уходит совсем…
Пауза.
Толстой. Посмотрите-ка, как тот на Федора уставился… (Глядит в зал на кого-то.)
Софья Андреевна (туда же). Точно – глядит!
Анна Григорьевна. Что он так таращится-то, а? Федор Михалыч, зачем он так таращится-то… на вас?…
Толстой. А не верит глазам, думает, настоящий… Узнал!
Достоевский (небрежно взглянув, отвернулся). Профессор Желваков. И он здесь.
Толстой. Знакомый, что ли?
Достоевский. Плохой человек. Из-за него полкафедры разогнали. Плохой.
Софья Андреевна. А чего ему надо, если плохой? Чего он тут делает?…
Достоевский. С докладом каким-нибудь… Мир тесен…
Софья Андреевна. Ну ты, Желваков!..
Достоевский. Оставьте его… Он не заслуживает внимания вашего…
Софья Андреевна. Ты, козел, пшел прочь, хрен профессорский!..
Толстой. Тыц! Не сметь выходить за пределы жанра!
Анна Григорьевна. Ой.
Пауза.
Софья Андреевна (придя в себя). А ты не кричи… землепашец нашелся… На кого кричишь?… На меня?… Посмотри на Федора!.. Тоже мне, Лев!..
Толстой. Поговори, поговори… Давно "Войну и мир" не переписывала?
Достоевский. Зачем вы ссоритесь? Как вы можете так?
Софья Андреевна. Не обращайте внимания, Федор. Нормалек. У нас отношения.
Пауза.
Анна Григорьевна. Как хорошо… Как вы хорошо рассказывали, Федор Михайлович!..
Достоевский. А?
Анна Григорьевна. Я так рада, что познакомилась с вами… Знаете, если б вы там замыслили это… как там было?… на двадцать шесть дней… работу… роман… я бы пошла… правда, пошла… стенографисткой…
Достоевский. А вы умеете?
Анна Григорьевна. Нет. Но если б умела, пошла… К вам.
Достоевский (растроганно). Спасибо. Спасибо.
Пауза.
Софья Андреевна. Некрасов умер, вспомнили тоже. У меня сестра в школе работает. Одиннадцатый класс, выпускной… Литературу преподает… Отчего Пушкин умер, спросила. Отвечает голубчик: хворал Пушкин, болезнь у него была. У Пушкина. И все говорят: от смертельной болезни… А кто-то говорит, отравился… Яд ему дали… Пушкину. Одна только девочка на весь класс и сказала: на дуэли его убили. А кто убил?… убил-то кто? – Пущин.
Толстой. Пушкин Пущина любил, Пущин Пушкина убил.
Пауза.
Анна Григорьевна. Девятнадцатый век… это ж сколько же лет прошло… А как вчера… Почему вы пирожки не едите?
Толстой. Налито!.. Господа, выпьем за наше общее прошлое…
Берут чашки.
Не чокаясь!
Пьют.
Анна Григорьевна. А я бы переписала… Всех "Братьев" бы переписала "Карамазовых"… и "Идиота"… Если б надобность была… Всех!.. (Встречается глазами с Достоевским.) Да я бы и так переписала, без надобности…
Толстой. Вот как поступают настоящие жены!
Софья Андреевна. Какая я пьяная!..
Анна Григорьевна (Достоевскому). Вы не думайте, я вам откровенно скажу, откровенно… вы лучше Филимонова…
Толстой. Тебе хорошо, ты естественный, ты как настоящий, а я, как Дед Мороз с бородой… Дела хочется… настоящего!..
Софья Андреевна. Землю попаши.
Толстой. Черт! На даче грядки не вскопаны!
Софья Андреевна. Вот! Помидоры посей!
Толстой. Помидоры не сеют!
Достоевский (Анне Григорьевне). Посмотрите, пожалуйста, он там?
Анна Григорьевна. Профессор Желваков? (Смотрит.) Нет.
Достоевский. Если бы я знал, что он здесь, я бы остался на кладбище…
Анна Григорьевна. На каком кладбище?
Толстой. Дела хочется!.. Настоящего!..
Анна Григорьевна. На каком кладбище?
Толстой. Дайте мне дело… и я сделаю дело!
Анна Григорьевна. Федор Михайлович, а вы ведь хороший… Зачем вы на кладбище?… Вы мне нравитесь. Правда. Если бы все было бы как тогда… тогда бы я сделала вам это…
Пауза.
Достоевский. "Это" – что?
Анна Григорьевна. Предложение.
Пауза.
Толстой. Мы жили вместе столько лет… с ней!.. (Показывает на Софью Андреевну.)
И она ушла от меня к Филимонову!.. (Мстительно.) Но он ее тоже бросил!..
Софья Андреевна. Ну что ты несешь? что ты несешь?!. Кто кого бросил?… кто ушел?!. от кого?!. От тебя?… И это говоришь ты… Ты, который за каждой юбкой?!.
Достоевский. Не надо, зачем вы?
Анна Григорьевна. Обычная сцена, не обращайте внимания. "У них отношения".
Софья Андреевна. Он и с тобой трахался в костюмерной!..
Анна Григорьевна. Федор, это неправда. Все было не так. Мы все играли Островского… А он… он…
Толстой. Я всегда был против абортов!
Анна Григорьевна. Он не такой!..
Софья Андреевна. Он приполз ко мне на коленях… он вымаливал прощение… И я, дура, его простила!.. Почему?… почему бабы дуры такие?
Толстой. Женщинам не наливать. (Достоевскому.) Прошу.
Достоевский. Я, пожалуй, не буду. Я нервный.
Толстой. Ваше здоровье. (Пьет один.)
Пауза.
Софья Андреевна. Пей, пей один, алкоголик! Пей!
Пауза.
Толстой (заев пирожком). Я вам вот что скажу. Все беды нашего театра от того, что мы потеряли суфлера. Театр без суфлера уже не то. На сцене обязательно должна быть суфлерская будка! Здесь!.. Что такое суфлер? Суфлер – это внутренний голос сцены!.. Это совесть сцены, вдумайтесь в мои слова!.. Я знал одного ветерана, целая школа была… он рассказывал… целый культурный пласт!.. Никто не знал пьесу лучше суфлера. Суфлер читал ее целиком! От начала и до конца! Единственный в театре! Причем множество раз!..
Софья Андреевна. Анна, прости меня, я тебя не хотела обидеть.
Анна Григорьевна. Не первый раз, Софи. Все хорошо.
Толстой. Сначала убрали суфлера… Потом отменили драматургию… Посмотрите в окно. Что мы видим? Одно запустенье!.. Деградация!.. Низость!.. Распад! Мы все похоронили культуру!
Достоевский. Я не хоронил культуру! Я вообще… не люблю похороны.
Толстой. Да, Федор, да! И я тоже – разлюбил лицедействовать!.. Я разлюбил сцену! И эту – тоже. Мне не нравятся мои последние роли! И эта роль не моя! Я не Лев! Я даже не Николаевич! Я не Толстой!
Софья Андреевна. Труха, труха, труха!
Толстой. Подскажи! Гд е выход? Мне необходима подсказка!
Анна Григорьевна. А где здесь окно? В какое окно я должна посмотреть?
Софья Андреевна. Стекло и труха! Стекло и труха!
Достоевский. Кто, кто, кто вам сказал, что они отравились?… Кто???
Пауза. Все глядят на Достоевского.
Почему вы решили, что они обязательно отравились?… Я вас спрашиваю!.. Почему вы даже не допускаете мысли, что пирожки могли им понравиться? Почему если негры, незнакомые негры, говорят о наших пирожках, так обязательно их ругают?… Кто вам сказал, что они ругают?… Может, делятся друг с другом радостью?… Может, вкусные, отличные пирожки!..
Толстой. Дон’т андерстенд.
Софья Андреевна (негромко). Лева, ты выходил – я рассказывала, как ехала в автобусе с двумя неграми…
Толстой. С двумя неграми?… Когда?
Софья Андреевна. Какая тебе разница, когда?… Просто они говорили о пирожках!
Достоевский (в зал). Просто надо уважать самих себя!.. Вот я о чем! О самоуважении!..
Софья Андреевна (тихо). Это ты, Анна, сказала, что они отравились…
Анна Григорьевна (любовь к истине). Федор, но ведь наши пирожки в самом деле не всегда хороши. Мы все это знаем.
Достоевский. Я устал от мазохистских анекдотов!.. Я устал от постоянного самоедства!.. Так нельзя!.. Надо быть выше собственных вкусов!..
Толстой. О вкусах не спорят!
Анна Григорьевна. Однако, Федор, ты когда-нибудь пробовал сосиски в тесте?…
Достоевский. Да при чем тут сосиски в тесте? Я что, о пирожках или о сосисках в тесте?!. Я о подходе!.. Какая труха? Какое стекло?… (Идет в направлении зала.)
Анна Григорьевна. Осторожно!
Звон разбитого стекла.
Там… (Испуганно.) Там ведь… Желваков…
Достоевского нет.
Ушел…
Софья Андреевна, Анна Григорьевна и Толстой глядят в зал.
Толстой (ошарашенно). Как это он?… Куда это он?… Без мотивации? (Пауза.) В народ?… В элиту?… На кладбище?…
Софья Андреевна. А говорили пуленепробиваемое…
Анна Григорьевна. Точку нашел критическую… Тюк – и разбилось!
Софья Андреевна. Какая странная история…
Анна Григорьевна. А как же… мы?
Толстой. Тише, тише… Нас слышат…
Сочинения Рудакова
по 72 слова каждое
Седьмая цифра
Счастливые… Она, конечно, их не съедала, как того требует строгий закон, но выявляла всегда, – каждый трамвайный билетик обязательно проходил экспертизу. Делала это машинально, не задумываясь: прежде чем положить билет в сумочку, складывала первые три цифры и три вторые. А что? Иногда сходилось. Убирала и забывала о счастье… В октябре ввели семизначную нумерацию. Внутри что-то сломалось. Лопухов сам ушел. Подсела на сериал. Купила ортопедические стельки. Почему надо за все платить? Стала зайцем. Зайчихой.
Во!
– Ковыляю лесом, никого не трогаю. Вдруг: "Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, я от зайца ушел, от волка ушел, а от тебя, медведь, и подавно уйду!"
И в кусты укатилось.
Во, думаю.
– Отчего деревянная? Так живую старик отрубил…
Я к нему: скрып, скрып. Вижу, лапа моя в горшке варится, шерстка разбросана – знать, щипала старуха. Спряталась на печи, думает, не замечу, а старик под корыто залез.
Съел я их.
Во, думаю.