Фигура приподнимается над камнями. Оглядывается по сторонам. Подходит. Это замурзанный, дочерна загорелый человечек, завернутый по самую шею в шерстяное афганское одеяло так, что торчит одна голова в чалме. Черные, испуганные глаза шарят в темноте. Наконец останавливаются на командире:
- Салам!
- Салам!
Они отходят в сторону. Пошептаться. Казаков, как и вся группа, понимает. Это местная агентура. Принес сведения о моджахедах. Утром вернется разведгруппа в гарнизон. Доложится командир начальству. Так, мол, и так. Бандформирование численностью в сто или двести штыков зашло в кишлак.
А там начальство будет принимать решение.
Афганец уходит. Командир возвращается. Лицо его сурово. Над переносицей под шляпой застыли две морщины. Скулы твердо сжаты. От него поступает новая вводная. На перехват:
- Сегодня ночью в кишлак должны подвезти боеприпасы. На машине. Будем ждать их у поворота. Надо взять курьеров живьем.
Живьем так живьем. Всеми овладевает охотничий азарт. Желание отличиться. Группа немедленно спускается пониже к дороге. Укрывается за камнями. Ждут. Час. Два. Три.
Но напрасно они просидели почти до утра. Никто не появился. И когда солнечные лучи уже наполовину осветили противоположный, поросший чахлой травой склон ущелья, капитан Кораблев подает команду:
- Отходим!
Дорога на базу уже не кажется такой длинной. Но тут надо опасаться другого. Как бы самим не попасть духам на мушку. Или не напороться на засаду.
Казаков идет третьим. Ему видна только колышащаяся широченная спина радиста с мотающейся туда-сюда в такт шагам антенной полевой рации. Инстинктивно, опасаясь нападения сверху, они стараются идти по тропе, которая повыше. И озираются на строгие вершины. В горной войне кто выше сидит, тот царь и бог.
Но сегодня все без шума и пыли. Доходят.
Сверху, со склона, как на карте, показываются серые дувалы кишлака, редкие зеленые кроны деревьев вдоль арыков. Тонкий шпиль минарета мечети. А рядом палатки их гарнизона.
В утреннем воздухе раздается пронзительный призыв муллы. Он собирает правоверных на молитву.
* * *
В гарнизоне жизнь идет своим нерушимым порядком. Выходят на посты караулы. Мирно варится в котле каша с мясными консервами. Кипятится чай.
Бойцы хозвзвода сражаются с насекомыми. Выпаривают матрасы.
Они вернулись с войны. Живыми. Героями. В их гарнизоне заведен командирами строгий порядок. Вся группа полностью меняет одежду. Одевается в чистое. И в баньку. Гордость командования - полуземлянка-полупалатка - банька в центре, рядом со штабом. Горячая шайка воды радует, как улыбка любимой женщины. Вот оно - счастье. Смыть с себя серую афганскую пыль. И выйти, жмурясь, на солнышко, к свету.
Поели. И спать. На белых простынях, на пропаренных от насекомых матрасах. Наряды и работы - это забота молодых, необстрелянных.
Здесь тоже действует жизнью и войной заведенный когда-то порядок. В разведрейды не берут пацанов из учебки. Ждут обычно два-три месяца, пока ребятишки пообвыкнутся, пооботрутся в гарнизоне. Не ходят "на войну" и те, кто провинился, нарушил дисциплину, правила. И это самое худшее наказание для них. Иной терпит, терпит и пойдет жаловаться комбату:
- Товарищ майор, что я, хуже всех, что ли? Что меня ротный не берет на боевые?
Такая вот жизнь. Все воюют, как звери. Но если уж завалились спать, то никто не смеет будить до тех пор, пока сами не встанут. Не вылезут из палатки.
Могут и сапогом швырнуть в того, кто попытается нарушить покой и сон бойца!
Засады. Контрзасады. Захват караванов. Взаимодействие с вертушками. Высадки в неожиданных местах. Работа с местным населением. И так далее. И тому подобное.
Но, как говорится, война войной, а обед по распорядку. Лейтенант Казаков тихо встает с лежанки. Он сегодня собрался на базар. За кроссовками. Сапоги, ботинки, берцы - это хорошо. Но лучше обуви для войны в горах, чем кроссовки, - нет. Легкие, мягкие, удобные. Да и если на мину ненароком наступишь, то в сапоге всю ступню оторвет, а в кроссовках только пальцы. Сам-то он не пробовал. Но ребята говорят…
На пару с Лехой они вылезают на улицу. В прошлый свой поход договорились с местным торговцем Файзуллой, что придут за товаром. Деньжата уже есть. Собственно говоря, это не деньги. Это чеки. Двести двадцать таких чеков получает офицер. Они свободно обмениваются на афгани. Так что можно позволить себе купить не только кроссовки, но и портативный магнитофон, приемник, джинсы.
По дороге к рынку на пыльной улице встречаются афганцы в просторной одежке. Торговцы и прохожие. Здороваются. Улыбаются:
- Шурави! Шурави!
"Хрен здесь что поймешь! - думает Казаков, шагая вдоль глухих заборов. - Сейчас он улыбается, а ночью возьмет автомат, припрятанный за дувалом, и станет духом".
- Восток - дело тонкое, Петруха, - бормочет он про себя.
- Ты чего шепчешь? - спрашивает его Алексей, поправляя ремень автомата.
- Да так! - уклончиво отвечает Анатолий. - Кино вспомнил.
- А, ты про этот фильм, который наши крутят во всех кишлаках? Наше непобедимое идеологическое оружие… "Белое солнце…"
Анатолию неприятен его тон. И вообще, в последнее время Алексей стал каким-то циничным. Даром что отец генерал. Иногда такое скажет и про партию, и про Политбюро, что уши вянут. А ведь они чекисты. Ну да ладно. Он сам себе ответчик.
Лавочка у Файзуллы убогая. Никакая, то ли полудоделанная, то ли полуразрушенная. Сам хозяин - широкобородый афганец в кепке-блином (как Ахмадшах Масуд) - широко улыбается белыми крепкими зубами. Лавка хоть и раздолбанная, но товару много. Товар хороший.
Выбирают кроссовки они долго. Наконец останавливаются на сине-белых китайских. Дешево и сердито! Класс! Анатолию даже не хочется их снимать.
Алексей в своей стихии. Долго торгуется с Файзуллой, выкидывая пальцы по очереди. И нарочито грозясь уйти без товара. Наконец все улаживается. Счастливый громадный Файзулла получает деньги. Приглашает выпить чайку. Знают. Не отравит. Они ему выгодны. Придут еще. Купят. Шурави - они добрые.
Чай афганский. В него намешано и масло, и молоко, и черт знает что еще. Пьют, сидя на улице за столиком.
Мимо магазина снуют грязные ребятишки. Проходят "разодетые" черноволосые женщины с точеными фигурами.
- А я думал, в Афганистане все женщины ходят в чадре, под паранджой, - говорит хозяину Алексей. - А здесь не так?
- Здэсь турмэны живут! - объясняет нестыковку Файзулла. - У них женщины с открытым лицом.
- Ну да! Оно и видно, - замечает, озираясь, Казаков. - Да и те, которые в возрасте, тоже особо под паранджу не прячутся.
В отличие от Алексея ему тут неуютно. И он то и дело поглядывает на часы.
Мир-то мир, но после пяти часов вечера за пределы городка выходить и выезжать запрещается. На ночь ставятся усиленные наряды. Расположение охраняется постами. Роте придано три танка. Инженерно-саперное отделение. Связисты. Все чин-чинарем. На случай обстрела землянки, блиндажи, окопы в полный рост.
- Ну, пора! - наконец заканчивает тары-бары Пономарев. Все прощаются. И они обратным порядком идут в городок.
- Слушай, Алексей, - по дороге заводит важный разговор Анатолий. - Для чего мы здесь сидим?
- Как для чего?
- Ну да! Мы не военные. Мы из комитета. Почти месяц отираемся здесь после курсов. Зачем-то ходим на операции. Это ведь не наше дело.
- А, ты об этом! А я подумал вообще… - говорит Леха. - Мне кажется, что мы здесь просто обтираемся. Вживаемся в обстановку.
- Зачем?
- А вот зачем - это начальство знает. И мне кажется, ни Кораблев, ни его непосредственный шеф об этом ни-ни.
- Обтираемся. А что, мы чем-то отличаемся?
- Ха-ха-ха! - Леха засмеялся, откидывая назад рыжую голову и показывая крепкую верхнюю челюсть. - У нас ведь, советских, как? Как обнаружить в армии самого большого начальника среди бойцов? Да очень просто! На самом большом начальнике самая новенькая униформа. Вот так и мы. Готовят нас к чему-то. Группу. И хотят, чтобы ничем не отличались от обычных армейцев.
Действительно, история их появления в дальнем гарнизоне была самой обычной. Будто не разведчиков, не спецназ КГБ собрали сюда, а провели рядовую замену личного состава войсковой части. Все как у добрых людей. Самолет военно-транспортной авиации. Несколько групп, переброшенных в Кабул. Там центральный пересыльный пункт.
Их встретил белобрысый плотный, как гриб боровичок, боевой усатый прапорщик. Представился старшему майору Прошину и добавил:
- Я за вами. Вот и все церемонии. Опять самолетом в штаб дивизии.
А оттуда машиною с колонной отправили в гарнизон.
Стали они со своими разведчиками обживаться, приглядываться, притираться. Ходили по местным горам вместе со всеми. И ждали чего-то.
* * *
Тот день начался так же буднично, как и все предыдущие. С утра задул откуда-то из-за гор, из пустыни такой дикий, озлобленный ветер, что даже ресницы не защищенных от песка глаз развевались на таком ветру. Потом неожиданно наползли тучи, и пошел дождь. Пополам с колючим песком.
Они забились по блиндажам и землянкам. Сидели, мололи разную чепуху, чтобы убить время. Неожиданно по гарнизону пошел шорох. Кого-то вызвали к комбату в палатку. Приехало высокое начальство из большезвездочных. Что-то словно неуловимо изменилось в воздухе. Засобирались, забегали командиры. Стали поднимать даже "спящих красавцев" - стариков.
Тут-то разведчики тоже сообразили, что готовится что-то серьезное.
Наконец их командира вызвали к начальству. Вернулся он не скоро. Доложил обстановку.
- Сейчас вместе с батальонной колонной выдвигаемся вот сюда и сюда, - показал на карте горный кишлак. - По ущелью. На зачистку. Пока все работают в кишлаке, мы проходим его насквозь. И углубляемся в горы. С нами будет проводник…
- Местный Чингачгук, - попытался пошутить Леха. Но на него так глянули, что он осекся.
- С нами будет проводник, - повторил капитан Кораблев. - Он доведет нас до пещер. Там, по агентурным данным, духи держат наших захваченных разведчиков. Надо их отбить. Или хотя бы забрать их тела. Вопросы есть?
- Каких разведчиков? - не удержался Семыкин. - Наши вроде все целы…
- Не ротных! Не батальонных, не полковых, - усмехнулся в усы Кораблев. - Это глубокая разведка…
Никто больше не стал задавать лишних вопросов. К чему? Меньше знаешь - крепче спишь.
Вышли колонной. Как положено. С бронетехникой впереди и позади. Разведчики шли в глубине на грузовике. Следом за ними на платформе тряслась зенитная четырехствольная установка ЗПУ-23. Мощнейшее оружие для горной войны. Шестьсот выстрелов в минуту. Шквал огня по склону сметает все.
Час-два пересекали пустынную местность. Смотрели, как степные вихри поднимали пыль и песок столбом. И она крутящейся ниткой тянулась за смерчем в небо к солнцу. Пересекли пару высохших речек. И постепенно втянулись в холмы. Прошли мимо какого-то, ну ни на что не похожего места. Этакая чудесная китайская миниатюра. Посреди серо-желтой пустыни разноцветные холмы. Между ними посередине синее озерко. А вокруг него зеленый ковер из трав. Анатолий сначала даже не поверил своим глазам. Подумал: "Мираж". Но его сосед боец спецназа Семыгин кивнул:
- Вот бы искупаться! Мы как-то раз были там. Караулили караван.
Но и эта акварель промелькнула галлюцинацией. Колонна въезжала в серое, кое-где поросшее деревьями ущелье. Горячее дыхание полупустыни закончилось. Дорога, вернее, то, что называется здесь дорогой, потянулась вверх. Непрерывная дикая тряска заставила всех покрепче вцепиться в сиденья и поручни. Держаться.
Лейтенант Казаков почему-то вспомнил, как неделю назад к ним в гарнизон приезжал поэт. Автор грустной, щемящей песни "Тополя". Как они ему спевали у костра, нарушив по такому случаю светомаскировку. Как спорили о том, что такое хорошая песня…
Мысли о приятном прервала команда:
- Спешиться!
Соскочили с машин. С брони. Размялись.
Где-то впереди был кишлак, в котором уже начиналась операция прикрытия.
Сегодня порядок ее был такой же, как и обычно. От колонны отделились представители местной афганской службы безопасности (ХАД), а также ребята из царандоя (милиция). И двинулись на уазиках к селу, которое представляет собой этакую глиняно-каменную крепость. Анатолию и разведчикам видно отсюда, из головы колонны, как они подъезжают к крайним дувалам. Останавливаются. Видимо, вызывают на переговоры старейшин-аксакалов.
Точно. Выходят несколько белобородых в халатах и чалмах. О чем-то долго толкуют с серыми фигурами представителей центральной власти. Впрочем, все и так знают о чем. Тема простая. Вчера зашла в кишлак группа моджахедов - борцов за веру. По-нашему, по-простому, душманов или духов. Царандоевцы предлагают выставить их из села. Если бандиты не местные, тогда так и будет. Ну а если они свои, доморощенные, то договориться не удастся. Царандой вместе с нашими начнет зачистку.
Точно. Не договорились. Колонна двинулась вперед. Все смешиваются. Разведчики отдельной группой следом за царандоем заходят в кишлак. Останавливаются. Ждут кого-то.
А в это время афганцы уже шарят по дворам. Устанавливают личности. Требуют документы.
Где-то впереди раздается одиночный выстрел. Наткнулись на засаду? Или просто сорвались? Кто его знает!
К капитану Кораблеву подходит плотный, приземистый афганец в форме местной милиции с автоматом на плече. Обмениваются паролем. Это тот самый проводник.
Тронулись. И разведчики, вытянувшись цепочкой, быстрым шагом мимо бесконечных дувалов и плотно закрытых дверей двинулись к окраине кишлака. Пройдя его почти насквозь, юркнули вслед за проводником в ворота обнесенного высоченным глиняным забором дома.
Здесь они должны переждать время.
Разместились. Кто в доме. Кто во дворе. Старались не шуметь. Оглядывались.
Дом по афганским меркам большой - два побеленных этажа.
И, судя по всему, зажиточный. На побеленной стене накатаны валиком синие цветочки. Окна тоже разрисованы. В центре дома в крыше дыра. Это чтобы дым выходил от очага, расположенного на глиняном полу. Вокруг него такие же глиняные лавочки. На них одеяла-лежанки для сна. Мебели в нашем понимании никакой.
Хозяйка не показывается. Хозяин, тощий, как стебелек, прокопченный афганец неопределенного возраста, возится у очага, подкладывает кизяки и дико поглядывает блестящим глазом на забредших к нему в дом шурави.
Полно чумазых детишек.
Н-да! Чем живут люди - непонятно. Но как-то живут.
Напротив сидящего на корточках в уголке Казакова остановилась маленькая черненькая девчушка с кудряшками. И уставилась бусинками-глазенками на лейтенанта. Протянула тоненькую ручку. И что-то лопочет по-своему.
- Ну что, влюбилась в тебя? - подначивает друга Леха. - Может, женишься, когда подрастет!
Разведчики по-доброму смеются.
- Здесь это скоро, - замечает Витька Палахов, поправляя разгрузку, - не заметишь, как ей восемь лет исполнится. И уже можно замуж отдавать.
- Да ладно вам! - отмахивается смущенный лейтенант. - Тоже мне шуточки…
- А что, готовь калым, - продолжает подначивать друга Алексей.
Анатолий достает из нагрудного кармана шоколадку "Аленка" в яркой обертке и протягивает девчонке.
Видно, что той хочется взять ее. И страшно. Уставилась глазенками. А на лице хитрая улыбочка. И потихонечку-потихонечку тянет пальчики. А потом - хвать! И бегом в комнату к матери.
Общий хохот заставляет обернуться от очага капитана и плотного царандоевца, которые в это время что-то тихо обсуждают, склонившись в уголке над картой.
* * *
…Где-то далеко внизу остался кишлак. А около него батальонная колонна.
Разведчики, пожимаясь и оглядываясь, продвигаются по тропе к указанной точке. Передовым дозором идут метров сто впереди Палахов и Семыгин. Остальные, стараясь не отставать и не шуметь, движутся следом. Тишина такая, что слышно, как хрустят под ногами камешки. До места, до пещер, где духи держат наших, осталось всего ничего.
Анатолий полез в нагрудный кармашек за конфеткой. И заметил, что уронил на тропу тряпичную маленькую куколку, которую перед уходом из афганского дома-убежища сунула ему в руку пятилетняя хозяйка. Он наклонился, чтобы ее поднять. И услышал звук: "Тью! Тью!" Пули вгрызлись в камень прямо перед его носом. И, срикошетив, с жужжанием и гулом унеслись в синее небо…
Он упал, как учили, за ближайший камень. Где-то наверху слышны хлопки выстрелов, а здесь "злые осы" впиваются в гранит и рикошетят от дороги. Огонь плотный и прицельный. Не дает подняться. Не дает перебежать.
"Где остальные? Кто жив? Кто погиб? Как духи узнали?" - мысли обрывчатые. Короткие. Все как-то непонятно. Даже не страшно. Видно, до конца не осознаваемо. Что вот она, смерть, пришла за ним.
"Как они могут хотеть убить меня? Я ведь хороший человек. Да и все мы хорошие люди. Зачем они стреляют в нас? Это какая-то ошибка. Недоразумение. Бред. А может, все дело в том, что мы не такие. На них непохожие. Что мы чужие. Ну разве это повод нас убивать?"
Но духи, не давая подняться, планомерно и методично обстреливают их группу. Позади него кто-то вскрикивает. А потом стонет.
Выстрелы прекратились. Пересиливая страх, он поднял голову над камнем, чтобы оглядеться. И увиденное на всю жизнь запечатлелось в памяти. От камня к камню перебегают, приближаются бородатые люди в чалмах. Спускаясь с окружающих склонов сюда, к тропе, они неумолимо сжимают кольцо. И все это как во сне. Когда ты чувствуешь, что вот какая-то неведомая сила опускается. И душит, душит тебя. И ты размахиваешься. Бьешь, бьешь изо всех сил! А удар, который должен разметать, сокрушать врага, падает в пустоту. И ничего нельзя сделать. Ничего!
Первая растерянность прошла. Он заметил, как рядом из-за соседнего камня огрызнулся очередью чей-то автомат. Сам поднял ствол. И, почти не целясь, выпустил очередь по спускающимся фигуркам. Казалось, и сделал-то всего два выстрела. Очнулся от щелчка. Магазин уже пуст! Он перевернул сдвоенный, скрепленный изолентой рожок. И еще раз выглянул вверх.
Нестерпимо разболелся живот. "Как не вовремя!" - машинально подумал лейтенант, ловя на мушку чуть поднявшегося, чтобы перебежать, моджахеда в накидке и широченных штанах…