* * *
…Они просили у Бога чуда. И оно свершилось. В горах темнота наступает мгновенно. Она их и спасла. Уже в темноте, в полной, кромешной тьме они сбились в кучку. Нашли убитого наповал разведчика. Подобрали двух раненых. И каким-то чудом выскользнули из засады.
Шли всю ночь. Полуживые, утром вышли к основным силам. Там, оказывается, вчера тоже был бой.
Духи остановили батальонную колонну классическим способом. Подбили из гранатомета передний БТР. Но "разгрызть" большую, хорошо вооруженную, с двумя зенитными установками на грузовиках колонну не смогли. И с темнотой ушли.
Уже в гарнизоне они узнали правду. Весь их поход был отвлекающим маневром.
А разведчиков спасли. Прилетели ребята на вертушках. Сели рядом с пещерами. И вытащили их оттуда.
* * *
Анатолий безуспешно пытался отчистить от бурых пятен крови раненого товарища свой бушлат. И мучительно вспоминал прошедшее. До этого дня он даже как-то не задумывался о том, что они делают здесь. Зачем они тут? Приказ есть приказ! Сказано - ехать в Афган! Они и приехали. Так Родине надо.
Теперь, после смерти Симоненко, он не мог уже отмахнуться от неприятных ненужных мыслей: "Что мы тут ищем? В этой чужой стране. Ведь они здесь живут какой-то своей непонятной нам жизнью. Зачем им коммунизм? Или социализм? Живут они в средневековье. А мы пытаемся тащить их за уши неизвестно куда. При этом они отчаянно сопротивляются. И наверное, они и правы по-своему. Кто мы в их глазах? Оккупанты? Враги! Так это черт знает что.
А что, если бы в нашу страну пришли они? И стали бы устанавливать свои порядки? Понравилось бы нам в Союзе это?
А как же интернациональный долг? Так, кажется, нас учили… И кому все это нужно? Вообще, какая-то путаница в голове. Мы чувствовали себя героями. Идем спасать товарищей. А на самом деле нас использовали как подсадных уток. В большой игре. Но это оказалась совсем не та игра. И лежит сейчас Витька - молодой, красивый парень - с разбитой головою в соседней палатке… И кто в этом виноват? Кто? Капитан? Майор?… Они тоже пешки. Так кто же этот бездушный, кто нас сюда пригнал? И убивает. Кто?"
* * *
Через пару дней в гарнизон пожаловало высокое начальство. Разбирать итоги операции. "Награждать провинившихся", "наказывать отличившихся". Глядя на свеженьких, чистеньких, в новом полевом обмундировании инспекторов, приехавших невесть откуда, может, даже из Москвы, он чувствовал к ним какую-то непонятную, невесть откуда взявшуюся враждебность, которую обычно чувствуют армейцы к штабным, никогда не нюхавшим пороха. И когда лощеный, пахнущий лосьоном большезвездный полковник, заметив в строю его покрытый на спине бурыми пятнами крови бушлат, стал по армейской привычке распекать его перед строем, не стесняясь в выражениях:
- Распустились тут, на покое! Ходите хрен знает в чем! Обросли грязью. Коростой!..
Тут лейтенант Казаков не выдержал и сорвался. Он почти не помнил, что кричал в лицо оторопевшему и испугавшемуся полковнику, хватая того за грудки. Что-то вроде того:
- Разжиревшие тыловые крысы! Вас там не было…
Ну и всякое такое прочее. До тех пор, пока его не оттащил Алексей Пономарев и не увели в палатку товарищи.
Сорвался парень. Наскандалил. Напишут теперь на него рапорт. А это не есть хорошо. Более того - хреново.
IX
Возвращается как-то Александр Дубравин из командировки к себе домой. Выскакивает из машины. И в подъезде через две ступеньки несется вверх по лестнице. А на площадке перед его дверью сидит какой-то молодой, но уже раздобревший, круглолицый, усатый аульный казах. Глянул на него Дубравин и ахнул:
- Амантай? Дружище? Это ты, что ли? Сверкнула из-под черных усов белозубая улыбка.
Расплылись круглые щеки, заблестели хитрые щелочки глаз. Ну настоящий Алдар-Косе. Только более добрый, чем в историях о хитром обманщике. Амантай Тамнин-баев - его старый армейский товарищ. Чистая, детская душа.
- Да как же ты тут оказался? Какими ветрами? - Дубравин искренне обрадовался. Они обнялись по-братски, хлопая друг друга по спинам.
- Ну, заходи ко мне. Проходи сюда! Это мой кабинет. Тут я работаю! Садись сюда. На диван.
Так хлопотал он вокруг своего бывшего бойца, попутно вспоминая свою армейскую, давно канувшую в Лету жизнь. Одно слово - нахлынуло.
Татьяны дома не было. Поехала к матери. Пришлось самому.
Поставил чай. Нарубил колбасы. Достал заветную бутылочку. Пригласил товарища к холостяцкому дастар-хану. Тут Амантай тоже достал аульные лакомства, что привез в подарок: курт, чужук, жая, корты - все яства тут же оприходованы и выставлены закускою на стол.
Присели. Александр произнес по такому случаю приличествующий тост:
- Давай, Амантай-бала, выпьем за наших друзей, за наш комендантский взвод, за нашу солдатскую юность, прошедшую в кирзачах. Лучшего времени я не помню!
Звякнули гранеными стаканами. Крякнули. И потекла по жилам благодать. Так, слово за слово, и разговорились о деле, которое привело Тамнинбаева в столицу. И дело это было не совсем обычное. Но обо всем по порядку.
В общем, вернулся Амантай из армии в родной Баканас. И пошел работать в совхоз. А совхоз "Рассвет" - хозяйство не простое, верблюдоводческое. В полупустынной степи там и здесь за десятки километров друг от друга раскинулись фермы. Верблюды в загоне, пара посеревших от непогоды и ветров юрт, мотоцикл, грузовая машина, отара овечек - вот все нехитрое хозяйство молодого табунщика. Но Амантаю нравилась его работа. Тем более что по приходу из армии он женился. Взял молодую кызымку из соседнего аула. Баба ему попалась крепкая, смуглая, грудастая. Электричества в степи на стойбище не было. Делать по вечерам нечего. И принялся Амантай без особых затей строгать детей. Так что к моменту их встречи у него было уже трое по лавкам. И все бы ничего. Если бы не одно "но".
Как-то темной ночью пропал у молодого табунщика косяк двугорбых верблюдов.
Потеря немалая. Аж восемь голов. Кинулись искать. Все его семейство, включавшее немалое количество родственников, уселось на лошадок и рассыпалось по степи. Верблюд не иголка. А полупустыня не стог сена. Нашлись следы. В загоне у соседа. Ну, естественно, побежали в милицию. Подали заявление. И все пошло своим чередом. Докатились до суда. Но советский суд самый гуманный и неподкупный в мире. В момент, когда дело шло к приговору, поднялся адвокат соседа. Достал из серой папочки фотографию. И показал ее всем со словами:
- Разве может человек, сфотографированный рядом с товарищем Кунаевым, быть преступником?
Этот неотразимый довод возымел неизгладимое впечатление на судью. Он стушевался. Проникся значимостью аргумента. И вынес свой вердикт:
- Не виновен!
После чего, сладко улыбаясь, обратился к подсудимому с такой речью:
- Абеке, надеюсь, вы довольны моим приговором?
Старый, замшелый барымтач, он же орденоносец, он же знатный верблюдовод республики, милостиво кивнул судье:
- Доволен!
И покинул зал заседаний.
Дубравин от души посмеялся над рассказанной ему историей. И спросил Тамнинбаева:
- Чем же я тебе могу помочь? Я же не судья. Не следователь. Не прокурор.
- Александр, ты же корреспондент центральной молодежной газеты! Слава о тебе дошла и до наших мест. Следователь, который вел это дело, молодой парень-казах, так и сказал: "Надежда только на русских. У нас в степи русские всегда стояли за справедливость. Найди этого корреспондента. Я знаю, он поможет". Вот я и поехал тебя искать.
- Ну и как искал?
- Приехал в Алма-Ату. Пошел в Дом печати. Знающие люди подсказали твой телефон. Звонили. Но так и не дозвонились. Тогда сказали - иди сам в корреспондентский пункт. Жди его там. Может, придет. Вот я и сидел, ждал. Уже третий день…
* * *
…Пылит по песчаным дорогам Баканаса белая, покрытая седой пылью корреспондентская "Волга" с блатным цэковским номером "0008АТА". Вторую неделю сводит корреспондент без права на убийство Дубравин концы с концами в этом непростом, запутанном деле. Собирает в кучу свои козыри. Подтверждает их. Встречается с людьми - участниками драматической истории, в которой переплелись древние обычаи и законы страны "развитого", а на самом деле "недоразвитого" социализма.
Первым делом он, конечно, ломанулся в суд. Чтобы удостовериться в правдивости истории с фото. Узнав об этом, судья куда-то срочно исчез. И симпатичный секретарь никак не могла объяснить, когда он вообще появится на работе. Тогда он взял адреса народных заседателей, участвовавших в том историческом процессе, и помчался на завод, где они трудились. Дождался обеденного перерыва. И поговорил с миловидной полной русской женщиной. Она, особо не нервничая, подтвердила рассказ Тамнинбаева:
- Да, действительно факт имел место. Показывали в качестве довода защиты фотографию, где Кутнанкулов снят с Кунаевым и Аухадиевым.
Он записал ее показания в блокнот. И спросил:
- Подпишете? А то судья спрятался от меня.
В отличие от судьи она не испугалась. Улыбнулась лукаво:
- А почему бы и нет?
Так в папочку лег первый фактик.
Потом была встреча со следователем. Старший лейтенант Сержан Казакпаев, который вел это дело, тоже был настроен решительно. На борьбу. Высокий, худой, костлявый, с жестким ежиком черных волос и щеточкой таких же усиков на длинном лице, сверкая желтыми кривыми зубами, он говорит строго, хмуря брови и поглядывая исподлобья:
- Где закон? Нет закона! Этот Кутнанкулов - настоящий разбойник. Все его боятся. Постоянно ворует верблюдов и овец у соседей. Вот у меня сколько на него дел, - и он, подойдя к шкафу, достает с полки целый том аккуратно подшитых и переплетенных папочек. - Смотрите. - И выкладывает перед Дубравиным всю историю. - И никто его посадить не может…
"Правдолюбец!" - мысленно определяет для себя статус следователя Дубравин.
Он видит, что Казакпаев относится к разряду тех людей, которые еще верят в закон, справедливость, пытаются жить по закону, внедрять его в практику. Такие люди уже давно стали редкостью. К ним, в частности, относится отец его друга или бывшего друга Амантая Турекулова. И когда они убежденно и уверенно говорят о том, как надо жить и работать, хочется остановить их и сказать: "Милый, оглянись вокруг! Посмотри, что творится!" Но с другой стороны, они симпатичны Дубравину. Потому что и в нем самом тоже живет эта жажда правды и справедливости.
А следователь все рассказывает о своей беде:
- Я поехал его арестовать. Кутнанкулова. Тут меня вызывает первый секретарь райкома партии. И говорит: "Знатного человека мы тебе, лейтенант, арестовать не позволим! Уезжай отсюда, а то сейчас позвоню областному прокурору. И тебя с работы уберут". Я не испугался, но понял: дело не дадут довести. Не стал его арестовывать. Все-таки орденоносец. Передали дело в суд. А там сам знаешь, что произошло.
Он замолк и нахмурился. Этот большой, обиженный ребенок.
Но еще большие открытия ждали корреспондента впереди, когда он взялся изучать старые уголовные дела, открытые на Кутнанкулова. Картина была неприглядная. Оказалось, что знатный верблюдовод, орденоносец не только барымтач-угонщик скота, но и… убийца. Убийца собственной матери. Зарубил ворчливую, вредную старуху топором.
Корреспондент не поверил своим глазам, когда увидел фото изрубленных морщинистых рук, которыми мать пыталась, видимо, защититься от любимого сына. А потом он прочитал его показания, где Кутнанкулов говорил: "Она сама себя зарубила. Схватила топор и принялась бить себя по голове".
Это был сюжет покруче, чем у Достоевского…
Но главное - герой-верблюдовод снова на свободе. А дело о "самоубийстве" непостижимым образом исчезло из суда. Пропало. Испарилось. Растворилось в воздухе.
Кто-то после этого проявил заботу о знатном верблюдоводе. Ему сменили документы. Изменили в них год рождения. Одну букву в фамилии. И он стал… совсем другим человеком.
Дубравин долго не мог понять причину такой непотопляемости и изворотливости "знатного" человека. Ведь за него горой, единым фронтом стояли райком партии, областная власть, сильные мира сего. Своим советским менталитетом он никак не мог понять, что связывает этого полудикого сына степей, словно вышедшего из феодально-родового прошлого, и современных, лощеных, гладких, закончивших университеты "бабаев". Какие у них такие общие интересы?
И вот в это осиное гнездо он, Дубравин, и лезет. Другой бы, узнав такое, плюнул бы на все. Да и ушел в сторону. Но он был молод. На него смотрел с надеждой его бывший солдат и этот парень, обиженный следователь. А еще миллионы таких же.
В советской журналистике высшего эшелона существовали некие этические правила, которые должны были неукоснительно соблюдаться всеми. Одно из таких правил гласило: если хочешь критиковать кого-то, то ты обязан лично встретиться с этим антигероем. Поговорить с ним. Посмотреть ему в глаза. Дубравин знал, что некоторые его сотоварищи избегали таких встреч, но в данной истории факты были убийственными. И отступать от правила - значит поставить под сомнение всю проделанную работу.
И вот уже, переваливаясь на рессорах, съезжает с асфальтированной дороги на полевую белая "Волга" с водителем и корреспондентом. Ворчит Сашка Демурин:
- Ну все. Пропали рессоры. На такой дороге точно чикнутся…
- Ладно, хватит тебе бурчать! Доедем как-нибудь.
Кругом степь. Даже не степь. Полупустыня. Серая, заросшая верблюжьей колючкой. Этакие редкие кустики на сером песке барханов.
- Еще немного! - подбадривает водителя Дубравин.
- Вот сейчас солнце скроется. И мы заблудимся. И будем ночевать здесь, - огрызается Демурин. - Черт нас понес на ночь глядя.
Дубравин помалкивает. Амантай сказал ему, что его стойбище сейчас располагается недалеко от шоссе. Километров пять. Ну а что Сашка бурчит, так это ничего. Это так. Пустяки. На самом деле Демурину тоже нравится мотаться по республике. И чувствовать свою сопричастность с большим интересным делом. Это лучше, чем возить цэковских чванливых пузанов и их толстых теток.
Дорога вьется среди песчаных холмов. Потом вырывается на простор, вдоль и поперек испещренный следами разнообразных животных. Еще пара поворотов. И на горизонте, там, где заходящее красное солнце уже коснулось краем земли, показывается полевой стан. Две такие же серые, как сама степь, пропыленные, подбитые всеми ветрами юрты. Словно из-под земли рядом с "Волгой" вырастает их хозяин - Амантай Тамнимбаев.
- Салам алейкум! - смеется он, сверкая белыми зубами на коричневом лице. - Вышел вас встречать. Боялся, что заблудитесь. Или застрянете в песке!
Хлопает закрываемая дверца. И "Волга", оставляя позади себя гигантское пыльное облако, устремляется к стойбищу.
Корреспондент должен подкатить с шиком.
Еще пара-тройка километров. И их машина останавливается у сделанного из всякого "лесного отхода" загона, над которым гордо торчат мохнатые головы и тощие обвисшие горбы кораблей пустыни. Верблюды теснятся в стаде, искоса разглядывая прибывших. "Волга" для них - диковинка.