- Граф! - фыркнула Аграфена. - Посмотрел бы ты на этого графа! Толстый, лысый, рожа - кирпича просит. Ни дать ни взять боров закормленный. Настасьюшка-то как увидела его, так и из-за стола прочь. Вот папаша-то ее и осерчал. Ей бы сказать ему, что занемогла, мол, я или еще что такое. А она все как есть и высказала. Так тут уж такое началось! Вот ведь дела-то какие. Ну да заболталась я, а она, чай, ждет.
- Да, иди, конечно.
- Бегу, бегу! А ты, говорят, теперь за сына у Егора-то?
- Взял он меня к себе в семью.
- И это дело. Я их, Егора-то с Глафирой, давно знаю. Стоящие люди. Ну, будь здоров. Да не ходи за мной, побудь тут немного. А то, не ровен час, пойдут судачить по селу.
- Да, мне вообще надо побыть одному. Ступай с Богом. Скажи барышне, что непременно буду ждать ее…
А дома его встретил сам Егор.
- Ты откель это, сынок? От обедни, что ли? - хитро подмигнул он Дмитрию.
- Нет, тятя, уговорились мы погулять с барышней Мишульской, да не получилось сегодня.
- Не получилось, говоришь? - хмыкнул кузнец. - Вижу, что не получилось, эвон нос-то повесил. Только, может, и лучше, что не получилось. Пригожая она девица, барышня Мишульская, слов нет, больно пригожая! Да ведь, как говорится, не по себе дерево гнешь.
- Знаю, тятя. Все знаю. А только… тянет меня к ней, так тянет, что места себе не нахожу, часа теперь не могу не думать о ней. Вот не могу, и всё тут!
- Смотри, Митрий, дело твое. Но скажу я тебе: с огнем играешь.
- Что же мне делать-то, тятя?
- Не знаю, Митюша. Не знаю, что и сказать тебе. Ну да, Бог даст, все обойдется. А сейчас давай-ка выпьем по маленькой в честь праздника.
Глава пятая
Сумерки сгустились до полной темноты, когда Дмитрий Вышел из кузницы, где провел остаток дня, и, убедившись, что берег абсолютно пуст, быстро направился к заветной калитке. Здесь тоже было пустынно и тихо, и ничто не помешало ему забраться в прибрежные кусты и устроиться так, чтобы не спускать глаз со стен усадьбы. Впрочем, вскоре все окончательно потонуло в кромешной темноте и оставалось положиться только на слух.
Нервы Дмитрия были напряжены до крайности. Тьма неожиданно оказалась полной самых причудливых шорохов и звуков. Раза два ему показалось даже, что слышатся легкие шаги там, за стеной, на мраморных ступенях и чуть ли не бранные голоса у самой калитки. И только минуту спустя стало ясно, что это всего лишь шелест речных струй да тихий шепот листвы над головой.
А тьма становилась все гуще, все плотнее. Звезды, как кончики огненных копий, будто нацелились на спящую землю.
Сложное, двойственное чувство овладело Дмитрием. С одной стороны, это была радость ожидания, радость огромная, беспредельная, пронизывающая каждую клеточку его тела; с другой - тревога, даже страх перед тем неведомым, что должно произойти. Ведь одно дело - прогулки днем на лоне природы на виду у всех. И совсем иное - тайная встреча глухой ночью наедине.
Порой ему казалось, что было бы даже лучше, если бы она не пришла. Но тут же все существо его наполнялось невыносимой болью от одной мысли, что он не увидит ее снова.
А время шло. И все так же сияли звезды. И шумела вода в реке. И шуршали листья над головой.
Но что это, опять что-то похожее на шаги на лестнице? Нет, от всего этого можно с ума сойти. Ведь если это шаги… И вдруг совершенно отчетливо:
- Ку-ку.
Она!!! Дмитрий рванулся к калитке, припал лбом к холодной двери. И скорее почувствовал, чем увидел, что дверь распахнулась и на пороге предстала любимая.
- Митя, это ты?
- Настасьюшка…
- Боже, как хорошо, что ты пришел! Но где ты? Я совсем тебя не вижу. Иди ко мне.
Он шагнул ей навстречу и в тот же миг почувствовал, как ее дыханье ожгло его лицо, горячие руки легли на плечи, губы ощутили трепетное прикосновение ее губ. На миг ему показалось, что он летит в бездонную пропасть.
- Настенька, я…
- Нет-нет, ничего не говори. Я все вижу, все чувствую…
Небо на востоке заметно побледнело, и предутренней прохладой повеяло с реки, когда они вернулись к калитке и Анастасия в последний раз прильнула к его груди:
- Как же коротки эти летние ночи. Только-только встретились, и вот…
- Так ты уже уходишь? - вздохнул Дмитрий.
- Надо, Митюша, что поделаешь. Скоро начнет светать, а тогда, сам понимаешь…
- Как не понять. Только когда мы теперь увидимся?
- Трудно сказать… А впрочем, послушай-ка, завтрашний день ведь еще праздничный?
- Да, в престольный праздник у нас три дня гуляют.
- И ты, значит, будешь весь день свободен?
- С утра до вечера.
- Тогда я, кажется, придумала. Тут неподалеку живет моя тетка, славная, добрая старушка. Я не раз гостила у нее. Кстати, вчера она была у нас и опять приглашала меня с Аграфеной к себе.
- А это далеко?
- Верстах в шести, если по дороге. У нее там свой домик, ну и все прочее… Так вот, приходи туда.
- В дом твоей тетки?
- Зачем в дом. Встретимся где-нибудь поодаль. К тетке я только на минутку заскочу. Оставлю ее с Аграфеной. Они могут часами судачить. А я - к тебе.
- Где же мне ждать тебя? И вообще, как туда добраться?
- Ну, это проще простого. Дойдешь по дороге до первого перекрестка и свернешь к реке. Там, по-над берегом, и увидишь эту усадебку. А от нее подашься сразу вправо, обогнешь небольшой осинничек, поросший хмелем, и увидишь плакучую иву.
- Сразу за осинником?
- Да, ее нельзя не заметить. Огромная такая! Стоит одна-одинешенька. И ветви сплошным шатром чуть не до земли. Ни дать ни взять - клушка с цыплятами! Вот под этой ивой и будешь меня ждать. Согласен?
- Ты еще спрашиваешь! Да я… - он попытался ее обнять. Анастасия мягко, но решительно отвела его руки в стороны:
- Нет-нет! Так мы никогда не расстанемся. До завтра, Митюша.
- До завтра… А этот граф уехал от вас?
- Уехал, чтоб ему голову сломить! Да, право, незачем и говорить об этом ничтожестве. Он того не стоит.
- Аграфена сказывала…
- Аграфена тоже горазда иной раз лишнего сболтнуть. Ну да Бог с ними со всеми! Главное, что мы снова будем завтра вместе.
- А если как вчера… - робко напомнил Дмитрий.
- Никаких если! Вот тебе моя порука, - она закрыла ему рот быстрым поцелуем и стремительно, как тень, скрылась в проеме стены.
Глава шестая
Солнце едва успело подсушить росу на траве, когда Дмитрий, дойдя до названного Анастасией перекрестка, свернул с дороги и, спустившись к реке, увидел небольшой господский домик, обнесенный живой изгородью из шиповника и барбариса.
Кругом не было ни души. Из домика не доносилось ни звука. Лишь в густых зарослях осинника, действительно увешанного космами цветущего хмеля, стрекотала стайка сорок да время от времени раздавался всплеск воды в реке, где играла непуганая рыба.
"Теперь надо пройти чуть вправо", - вспомнил Дмитрий.
Он сошел на бечевник, обогнул осинник и сразу увидел большую красавицу иву, о которой говорила Анастасия. Она высилась на небольшом береговом уступе и в самом деле напоминала курицу-наседку, приспустившую на землю свои ветви-крылья.
Дмитрий обошел ее со всех сторон и, выбрав площадку поровнее, прилег в густую, мягкую траву. В небе над ним плыли причудливые громады облаков, прямо под ухом трещали невидимые в траве кузнечики, а услужливая память снова и снова возвращала к тому, что было прошлой ночью, и грудь сжималась от радости и боли. Да, и боли, потому что он не мог не сознавать, что все это может привести к большой беде, сколько бы Анастасия ни старалась убедить его в обратном. Однако чувства не всегда подвластны доводам рассудка, и все существо его жаждало только одного - снова увидеть свою ненаглядную, услышать ее голос, взглянуть в ее глаза, ощутить запах ее тела, поэтому единственное, что тревожило его теперь, это боязнь, что ей снова не удастся уйти из дома.
Вот почему с таким тщанием ловил он каждый звук, доносившийся со стороны дороги, в надежде услышать стук лошадиных копыт или шум приближающегося экипажа. Но в знойном воздухе будто застыла гнетущая тишина. А после ночи, проведенной фактически без сна, Дмитрия все больше одолевала дремота, глаза его слипались, в затуманенном сознании теснились какие-то неясные образы, картины, лица. Он старался отогнать их как мог. Но вот уже и ветви ивы слились в кузнечный горн, и снопы искр посыпались из-под молотка Егора, и сам кузнец поднялся во весь рост, что-то бурча себе под нос.
Дмитрий хотел уже спросить своего названого отца, чем он недоволен. Но тот вдруг крикнул чужим, незнакомым голосом:
- Тпру-у! Приехали…
И сразу сон долой! Так это же экипаж Анастасии подкатил к домику, это ее кучер осадил лошадь! А он, Дмитрий, чуть не проспал все на свете. Вот была бы история!
Он мигом вскочил с земли. Но заросли хмеля не позволяли видеть, кто сошел с экипажа. Не слышно было и голосов возле домика. Приходилось снова только ждать. Однако оставаться тут, под сенью ивы, Дмитрий уже не мог. Он сбежал к реке, на бечевник, и - о радость! - сразу увидел идущую по берегу Анастасию.
- Настасьюшка! - он бросился ей навстречу, готовый тут же заключить в свои объятья. Но она лишь шаловливо погрозила ему пальчиком:
- Постой, постой, Митя! Лучше возьми вот эту корзиночку и пойдем подальше от людских глаз.
- А что в ней, в корзине? И зачем она?
- Как зачем? Ты же наверняка еще не завтракал сегодня. И мне было не до этого. Вот сейчас и закусим здесь на свежем воздухе.
Они быстро укрылись под сенью ивы, и Анастасия принялась колдовать над разостланной ею скатеркой.
- Это вот холодная телятина, в этом горшочке топленые сливки, а это вместо чая, - она подала ему небольшую плоскую фляжку, в которой булькало что-то явно покрепче названного ею напитка.
Все это было, конечно, более чем кстати: Дмитрий, уходя из дома, действительно даже забыл о завтраке. Но сейчас он видел перед собой лишь глаза и губы Анастасии, с которых не сходила сводящая его с ума улыбка. А та, казалось, только и думала, как получше накормить Дмитрия, подкладывая ему все новые и новые кусочки различных деликатесов, которым не видно было конца.
Так они сидели друг против друга, нежась в лучах полуденного солнца и обмениваясь не столько словами, сколько взглядами, которые были красноречивее всяких слов. Дмитрий был одет ради праздника в новую сатиновую рубаху, на Анастасии была легкая сильно открытая блузка с крупными перламутровыми пуговицами и шелковая плиссированная юбочка, из-под которой нет-нет да и показывались изящные ножки, от одного вида которых у Дмитрия перехватывало дыхание.
Место они выбрали безлюдное, надежно скрытое от посторонних глаз, и казалось, ничто не может нарушить их затянувшегося пикника.
Так по крайней мере думалось Дмитрию. Но вдруг все вокруг как-то сразу потемнело. С реки потянуло резким ветерком. А где-то вдали глухо пророкотал гром.
- Ой, Митя, - вскочила Анастасия, - смотри, что делается!
Он поднял глаза вверх и увидел, что огромная черная туча обложила полнеба и стремительно приближалась к ним, словно сминая и проглатывая оставшуюся часть голубого небосклона.
- Да, сейчас польет! - подосадовал Дмитрий.
- Что же делать?
- Что делать? - он с минуту подумал. - А вот что. Видишь вон те стога? Бежим к ним.
- Но что толку…
- Там увидим. Обычно косари под одним из стогов всегда делают что-то вроде норушки. В ней и укроемся.
- А если никакой норушки не будет?
- Должна быть. Бежим, бежим!
Они вихрем помчались по лугу, подбежали к одному стогу, второму, третьему, и когда Дмитрий потерял уже всякую надежду найти то, на что рассчитывал, а сверху посыпались первые капли дождя, в четвертом, самом большом, стоге ясно обозначился узкий, полузаваленный сеном лаз, идущий далеко в глубь стога.
Он быстро обеими руками расчистил его от обвалившегося сена и, не раздумывая, нырнул в открывшуюся темноту.
Норушка оказалась вместительной. В ней можно было даже сидеть, прижав голову к коленям. Но лучше было, конечно, прилечь на мягкое, душистое сено.
- Вот это да! - удовлетворенно хмыкнул Дмитрий и начал выбираться наружу. Но в узком просвете лаза показалась уже голова Анастасии:
- Ну, как там?
- Как в сказке! Лучше не придумаешь. Лезь сюда, Настасьюшка.
Она опустилась на колени, нерешительно протянула руки вперед, но он быстро обхватил ее талию и помог протиснуться в узкий лаз. И в тот же миг снаружи раздался такой грохот, будто раскололось само небо, и сплошная стена дождя отделила их от всего мира.
- Страсти какие! А тут действительно неплохо, - промолвила Анастасия, поудобнее устраиваясь на мягком сене. - Представляю, что было бы с нами на воле. А ты чего согнулся там в углу? Двигайся ко мне поближе - места хватит, - она взяла его за руку и потянула к себе.
- Настасьюшка! - он приобнял ее за плечи и прижался губами к пышным волосам. Но тут же снова приподнялся. - А тебе не жестко? Сейчас я подстелю тут немножко, - он сорвал с себя рубаху и попытался подсунуть ее под спину Анастасии. Но та лишь рассмеялась счастливым звонким смехом:
- Что ты! Здесь мягче, чем на пуховой перине. А уж коль ты все-таки снял рубашку, положи ее мне под голову, чтобы сена в волосы не набралось. Вот так… А теперь ляг ко мне поближе. Слышишь, как там льет? От одного этого у меня мурашки бегут по спине. Погрей меня, Митюша.
Он лег с ней рядом, легонько приник к ее бочку:
- Будь покойна, здесь нам никакой ливень не страшен.
- Особенно с тобой, - прошептала Анастасия. - А какой ты, оказывается, горячий, Митюша, - она провела рукой по его голой груди, плечам, обхватила его шею и вдруг прижалась к нему всем телом.
- Желанный ты мой! Любовь моя! Ох, Митюшенька… - голос ее прервался, по телу прошла волна страстной неги.
Дмитрий также почувствовал, что все в нем напряглось в каком-то страстном порыве, выплеснулось за грань того, что было в его власти. Он почти бессознательно прилег ей на грудь, начал целовать глаза, шею, плечи, ласкать спину, живот, бедра. А она все теснее прижималась к нему, шепча какие-то теплые слова и мелко вздрагивая в ответ на его ласки.
Тогда он принялся целовать ее в губы, нее жарче, пса напористее. Она отвечала ему тем же, и теперь уже сама старалась прижать его к себе. Дыхание ее стало частым, прерывистым, глаза почти закрылись в сладкой истоме. И вдруг тихий стон вырвался у нее из груди.
Он словно очнулся:
- Что с тобой, Настюша?
- Пуговки, Митя… Пуговки на блузке… Больно от них мне. И тебе, наверное…
Теперь и он почувствовал, как что-то жесткое, неудобное впивается в тело.
- Сейчас, сейчас! - он приподнялся над ней, нащупал злосчастные пуговицы, расстегнул одну, другую, попробовал сдвинуть их в сторону.
- Нет, - замотала головой Анастасия. - Так не получится. Сними совсем… Блузку сними!
Он расстегнул оставшиеся пуговицы, осторожно стянул с нее блузку и так и замер, потрясенный тем, что увидел в полумраке тесной норушки. Под блузкой оказалась лишь тонюсенькая шелковая сорочка и кружевной лифчик, а под ними… Под ними отчетливо проступили тугие, упруго-округлые холмики грудей с темными, будто подсиненными, упрямо упершимися в ткань сосками и узкая разделяющая их ложбинка с крохотной родинкой у основания шеи.
Анастасия была чудо как хороша. Нет, не просто хороша, она была самим совершенством, созданным Богом на земле. Такое Дмитрий не мечтал увидеть даже в самых тайных, самых сокровенных желаниях своей души. На миг он словно оцепенел от всего увиденного. Но та же властная сила, не подчиняющаяся ни воле, ни рассудку, но, очевидно, также данная человеку Богом, подтолкнула его стянуть с Анастасии и сорочку, и тесный лифчик, после чего он стал покрывать поцелуями и божественные холмики, и соблазнительную ложбинку между ними, и мягкий, податливый животик. А она, словно забывшись в сладкой истоме, лишь тихонько постанывала, судорожно теребя обеими руками его вихры…
Теперь между ними осталась одна-единственная преграда: его грубые пестрядинные штаны и ее шелковая плиссированная юбочка. Но пала бы, наверное, и эта преграда, если бы Дмитрий не заметил вдруг, что вход в их норушку неожиданно вспыхнул каким-то ярким, огненно-красным светом. Что там такое?!
Он чуточку отстранился от прижавшейся к нему Анастасии:
- Настенька, подожди немножко, я выгляну, что там случилось.
- А что такое?
- Не знаю, но, кажется, что-то неладно.
- Ой, в самом деле! Что бы это могло быть?
Юноша выбрался наружу и вмиг похолодел от ужаса: в стог, что стоял рядом, должно быть, ударила молния, и теперь он пылал, как гигантская свеча, рассыпая во все стороны снопы искр.
Дождь, оказывается, давно прошел. Черная туча стремительно уходила за реку. В воздухе не было ни ветерка. Но стоило ему подуть в их сторону, как пламя перекинулось бы и на стог, в котором они укрылись.
- Настя! Настюшка! - крикнул он. - Выбирайся скорее наружу. И всю одежонку прихвати. Тут, оказывается, такое…
Анастасия не заставила себя ждать. Боже, до чего она была прекрасна испуганная, растерянная, полураздетая в свете гигантского факела пожара. Дмитрий готов был упасть на колени и молиться на нее как на неземное божество. Но она уже взяла себя в руки:
- Да, вовремя ты спохватился, Митя. Бог миловал нас. Вот твоя рубашка. И не смотри на меня, пока я приоденусь. Вот так… А теперь - бежим! Бежим, бежим, а то, не ровен час, нагрянут сюда косари, попробуй докажи им, что мы тут ни при чем.
Она первая припустилась по мокрому лугу и остановилась лишь под знакомой ивой.
- Вот теперь окончательно приведем себя в порядок. Как я, не очень похожа на бабу-ягу? - усмехнулась она, поправляя рассыпавшиеся волосы.
- Что ты, Настасьюшка! Да ты…
- Знаю, знаю, опять будешь комплименты сыпать. Но я серьезно спрашиваю. Мне ведь на люди идти. И вот еще что. Я обещала прошлый раз сказать тебе одну вещь. Так вот, слушай. Или нет, скажу в следующий раз. А сейчас мне пора, Митя. А то еще искать начнут. Здесь мы и расстанемся.
- Но как и где я снова увижу тебя?
- Жди Аграфену, она даст знать. Ну, всего тебе! - она крепко поцеловала его в губы и привычной порхающей походкой пошла к домику тетки.
Дмитрий снова остался один, машинально подобрал с земли оставшуюся после их завтрака корзинку, собрал и закопал в землю бесчисленные размокшие от дождя пакетики и обертки, посидел, подумал, бросил последний взгляд на омытый грозой луг, где догорал уже и второй стог, тот, что на несколько часов приютил их с Анастасией. И только услышав шум удаляющегося экипажа, побрел потихоньку в сторону дороги. На душе у него было почему-то грустно.