И ничего заслуживающего внимания со мной не происходит. Разве только то, что я становлюсь все прозрачнее; и не в фантастическом каком-либо смысле, а самым реальным образом; ну как превращается, допустим, шихта, состоящая преимущественно из песка, - в стекло.
Прозрачнее и проницаемее.
Вот сегодня сидел я, отдыхал в привокзальном сквере у памятника, а на дальний конец скамьи вскочила милая девочка лет трех (может быть, это была исчезнувшая Леночка), вскочила и прошла вдоль всей скамьи - через меня - и, ничего не заметив, соскочила с другого конца на землю. А я… Что ж я - даже не почувствовал боли, а только слабое тепло детского тела; ну и "угрелся", как выражалась Тося, и вздремнул.
И приснилось мне…
22
…И привиделось мне, словно я снова в Т. на Новом кладбище, но теперь весна, тепло. Продолговатый холмик на могиле Бутова покрыт полевыми цветами - главным образом ромашками, посаженными, должно быть, Варварой Борисовной (если она жива). А кругом зелено, так зелено! Никакого надмогильного камня или даже просто дощечки с надписью - нет; вероятно, не только оттого, что некому позаботиться (а Костя! - сын все-таки), а так и должно быть, тем лучше, так предназначено.
На могильном холмике среди цветов стоит Бутов. (Нет, не памятник ему, а он сам во плоти, или почти во плоти. Не знаю.) Во что он одет, я не вижу, как ни напрягаю зрение, сильно ослабевшее в последнее время. Но голова и лицо вырисовываются совершенно отчетливо. Лицо такое же молодое, как было в Глухове и под Маяками, как на той карточке, что висит или висела над моей кроватью, только до муки напряженное, но и с выражением надежды; рот сжат, но губы чуть-чуть шевелятся, словно может быть так, что сейчас "отверзятся уста", как говорит Священное Писание, и польются стихи; ведь если суждено ему воскреснуть, несмотря на неисполнение "условия", - то только поэтом, только в слове.
Кругом, в некотором отдалении, на зеленой лужайке, окружающей могилу, стоят Тося - с сияющими глазами, совершенно седая, профессор Р. - скелет, обтянутый пергаментной кожей, не тронутой тлением там, в вечной мерзлоте, - Варвара Борисовна, Ира, еще немногие, верившие в его талант, и среди них еле различимая прозрачная, призрачная фигура, в которой я с трудом узнаю себя.
А за черным крестом, шагах в тридцати от нас толпятся все они - Валовой, тот, в дубленке, с многочисленными своими братьями, Чернов и другие; множество других… Временами они пытаются приблизиться, но сразу же поднимается синий беспощадный смерч, как тогда в бараке, и отшвыривает их к деревянному забору кладбища.
А у Тоси в сияющих глазах, в помолодевшем лице, в напряженной склонившейся вперед фигуре, с руками, протянутыми к Бутову, - выражение такое, словно она последними силами тащит его из призрачности в жизнь, как тащила на шинели меня и многих других, совсем обескровленных, с поля боя; и я помог бы ей, помог бы и профессор Р., но где нам взять сил?
Профессор только говорит, шепелявит, шелестит почти беззвучно, но так, что - я чувствую это - Бутов слышит каждое слово. - Знаешь, дорогой мой мальчик, давай в последний раз сыграем, как некогда, в эту нашу игру в слова, ты ведь ее любил. Пожалуйста - сделаем это ради меня. Помнишь, в старых словарях "самотек" - это самодвижение, самотворная деятельность, творческая, творительная сила (значит, рождение ребенка и создание стиха, - не так ли?! недаром произошло слово "стихотворение"). Самотек, самодвижение - это ветер (тот самый ветер, синий смерч, что защищает нас сейчас), ветер - самотечение воздуха. Самотеком рождается из земли ручей, поднимаются соки растения по стеблю, вытекает из ствола хвойного дерева "самая чистая смола". Ты ведь читал словарь Даля, мы же с тобой говорили об этом - ты помнишь? Ты должен помнить! А потом это прекрасное слово превратилось в уничижительное, в "непримиримого врага" - это в словаре Ушакова; странно, конечно. Но ты, и разве ты один, мой мальчик - поверили в новое толкование (пусть и бессознательно)? И тогда иссякли ручьи, прекратилось самодвижение соков, исчезла творительная сила; именно тогда ты умер, мой мальчик. Умер в большей степени, чем я - там, в тундре. И ты воскреснешь, когда вернешься в своих стихах к этой бессознательной вечной творительной силе. Тогда из уст твоих польются слова, "как самая чистая смола".
И едва профессор Р. замолчал - выражение непосильного напряжения исчезло с твоего лица, дорогой Сашка, Александр Максимович Бутов; лицо просияло - как небо, когда ветер разгоняет тучи. И ты заговорил.
Я не могу повторить твоих стихов, скажу только, что с каждой строкой они звучали с новой силой. И ты шел с ними - движимый ими - по траве, по цветущим ромашкам, как бы склоняющимся перед тобой, а после, по твоему следу, поднимающим головку, шел к седой Тосе.
Значит, она все-таки вытащила тебя из лжи, пустоты, полуправды, небытия, как вытаскивала Тося нас из смертельного огня.
Так совершилось.
А все остальные, кто были на зеленой лужайке, охраняемые стремительным синим ветром - исчезли; исчез и профессор Р. - там, у себя, в ледяной тундре. А я стал совсем прозрачным и невидимым. У меня хватило только сил подняться, дойти до стола и записать последние строки - свидетельство о случившемся.
А сейчас, через секунду, когда свидетельство произнесено, меня не станет - я знаю это.
1981–1984 гг.