- Все мы первый раз боялись! А потом - ничего, вошли во вкус! Ты вот чего… Давай-ка мы посерьёзнее дело возьмём. Давно хочу запустить большую авторскую программу что-то вроде гостиной у прекрасной хозяйки… Приходят к ней люди, ведут интересные живые беседы… Темы бесед должны исходить от личности гостя. В Великогорске масса интересных людей, а мы как-то мало представляем их зрителям. Вот, думай. Мне представляется, что это часовая программа. Сначала может быть меньше, полчаса, минут сорок. А во вкус войдёшь, и - весь час!.. А, радость моя? Режиссёром я приставлю к тебе Серафиму. Тётка она злая, но толковая, и в паре с тобой работать готова.
Любу бросило в жар от предложения, она аж задохнулась, не зная, что сказать, но Кольчугина уже сорвалась с места и понеслась по каким-то новым своим делам, бросив на выходе из каморки видеотеки:
- Иди к Серафиме. Толкуйте!
Режиссёра Серафиму Самородову, женщину средних лет, тощую, как вобла, с глухим прокуренным голосом, Люба нашла у окошечка кассы. Та только что получила зарплату, ещё держала в руках расчётный листок и деньги. Сумма, видимо, ей не очень нравилась, поэтому она повертела её в руке и пробасила то ли себе, то ли Любе:
- Разве это счета? Это же нищета! Кто так говорил? Светлов или Олеша? А, может, Аверченко?
- Я не знаю, - сказала Люба.
- Вот и я не знаю, о какой сумме кто-то из них говорил. Про эти деньги, любой из них и говорить бы не стал. Ты ко мне? Зачем? - спросила она Любу.
- Кольчугина послала. Какую-то программу мы с вами должны делать…
- А я её хотела бы послать!.. Про какую программу она говорила?
- Про какую-то гостиную….
- Ага. Решила!? А то такая краля пропадает! Куришь? - предложила сигарету.
- Спасибо, не курю.
- Правильно! А я, видно, сдохну с папиросой во рту. Схватила однажды, чтобы похудеть, а теперь уже тоньше щепки, а всё не брошу. Ну, бог с ней, со мной. Пойдём говорить: кто ты, откуда, чего знаешь и умеешь? - И потащила Любу в конец коридора, где на одной из дверей висела самодельная табличка: "Режиссёры. Без бутылки не входить!" - Ко мне лучше входить с пачкой "Примы"… Шутка!
Комната была небольшая, где всего по одному: одно окно, один стол с телефоном, один телевизор, один шкаф и один угловой диван.
- Падай сюда, - показала Серафима на диван, - Рассказывай. - А сама осталась посреди комнаты, сложила руки на груди, глаза вперила в потолок.
- Я не знаю, чего мне рассказывать, - смутилась Люба, присев на край дивана. - Мне, вроде, и рассказывать пока нечего…
- Чистый лист с такой вывеской? Не верю! Должна быть биография, - не глядя на Любу, предположила Серафима.
- Самая простая. Родилась и училась в Прибалтике. Закончила училище постижёров в Риге, попала по распределению в Великогорск. Здесь работала в парикмахерской, вышла замуж. Муж погиб. Уехала в Москву, работала в Останкино по специальности. Оттуда Кольчугина пригласила сюда. Вот и всё.
- Не густо… Ну, а приметного что-нибудь в жизни было? Ну, вот кого бы мы могли первым пригласить на разговор из здешних знакомых? И так, чтобы это интересно было.
Кто, кроме мужа был ей интересен в последние годы, особенно здесь? Да никого, пожалуй… Разве, что Митрич поразил её однажды?…
- Он в деревне живёт, в Заречном районе. Сейчас наверно председателем колхоза работает… Аскольд Дмитриевич Настёхин… Говорит он интересно.
- О чём?
- Обо всём. О женщинах, например…
- Дон Жуан из Заречья? Интересно. Но это когда-нибудь потом. А то нас не поймут… Вот недавно у нас в театре появился актер. Их целая династия. Отец, сыновья, - все артисты. Правда, отец уже пережил старшего сына. Но работает до сих пор, и в кино ещё во всю снимается. Не представляю, как это возможно. Давай, начнём с него? Видеоряд прекрасный! И у отца, и у второго сына - тоже. А?
- Ой, я помню их! Муж меня даже знакомил когда-то со старшим…
Люба вспомнила. Они приехали тогда с Анатолием в Юрмалу. Гостиницу им нашли в Дуболтах. Бросив вещи в номере, Люба выбежала к морю одна, потому что муж спустился в ресторан на переговоры. День был ветреный, серый. Море катило на берег косые волны. На пляже - никого. Один только высокий пожилой старик стоял чуть выше обреза волн и смотрел не на море, а вдоль берега, откуда дует не сильный, но тугой ветер. Тогда ещё она отметила: какой красивый мужчина! А вечером в ресторане он оказался за соседним столиком. И она узнала его. Это же артист! Она видела его несколько раз в кино, и теперь, не отрывая от него глаз, вспоминала, в каких фильмах он запомнился ей.
- Ты кем-то увлеклась? - спросил Анатолий, проследив за её взглядом.
- Очень интересный мужчина, - прошептала ему Люба. - Я, кажется, видела его в кино.
- Вполне возможно. Это же Вацлав Дворжецкий. Вацлав Янович. Хочешь познакомлю?
- А ты его знаешь?
- Помогал кое-чем с машиной. Пойдём!
Они подошли к столику. Артист, поцеловав руку своей собеседнице, поднялся навстречу. Он оказался выше Анатолия и, пожалуй, даже прямее его.
- Извините пожалуйста нас, - сказал Анатолий спутнице Дворжецкого. - Вацлав Янович, вот супруга видела вас во многих фильмах и днём приметила у моря и мечтает с вами познакомиться. Вы позволите?
- Буду польщён, - улыбнулся, Дворжецкий, оценив Любу долгим взглядом не по старчески ясных крупных глаз. - Вацлав! - подал ей руку и довольно крепко пожал ладонь.
- Люба. Сокольникова. - Выговорила она чуть-чуть дрогнувшим от волнения голосом.
Артист поклонился ей, и со значением повернул голову к Анатолию, мол, хорош мужик, такую диву отхватил!
- Чем могу служить прекрасной даме? - спросил он, снова освещая взглядом её лицо.
Люба растерялась. Господи, чем же он может ей служить?
- Вацлав Янович, автограф дайте даме! - нашёлся Анатолий и снял с её плеча подаренную ей час назад белую кожаную сумочку.
- Даже так?.. С удовольствием! - Дворжецкий протянул руку к своей даме, та, как операционная сестра хирургу, вложила ему в ладонь массивную авторучку. "Любе Сокольниковой с пожеланием счастья, Вацлав Дворжецкий". И размашисто расписался. - Прошу к нам за стол, - предложил он.
- Спасибо! Не будем больше вам мешать! - ответил Анатолий и потянул Любу обратно.
- Ну, почему ты не согласился посидеть с ними? Ведь это так интересно, - прошептала Люба супругу, когда вернулись на место.
- А может им интереснее посидеть вдвоём? Это, кажется, его супруга… И им, наверно, тоже есть о чём поговорить… Как нам с тобой! - подчеркнул Анатолий.
Больше они не встречались. Но всякий раз, когда видела его в кино, вспоминала хорошенькую белую сумочку, которую так и не смогла больше носить из-за размашистого - от края до края - автографа артиста, пожелавшего ей счастья. Где оно, её счастье?
… - У меня даже где-то автограф его был на сумочке. Не знаю только где, - сообщила Люба Серафиме.
- Ну, видишь? Значит, пойдём по старым адресам! - заключила Серафима. Она позвонила в театр, узнала, что Дворжецкий сейчас на репетиции, которая вот-вот закончится, и подняла Любу с дивана. - Летим! А то его кто-нибудь перехватит у нас.
- А что мы ему сейчас скажем? - спросила Люба, поспешая за стремительной Серафимой.
- Скажем, что будем снимать с ним новую авторскую программу с его старой знакомой. Идёт такая заявка?
- Да он, наверно, давно уж забыл меня… Виделись только пару минут один раз…
- Обижаешь себя? Или скромность одолела? Сумочку-то, небось, где-нибудь в рамке держишь?
- Ой, даже не помню, где она у меня осталась.
…Дворжецкого они нашли в его крохотной - на два столика - гримёрной. Дверь была открыта, и они увидели, как он, морщась, отклеивал кудлатую накладную бородёнку. Артист тоже заметил их в зеркале, наскоро вытер лицо салфеткой и встал навстречу. Был он в длиной белой рубахе, подпоясанной верёвкой.
- Эзоп приветствует прекрасных дам! - с улыбкой поклонился он гостьям. - Чем раб обязан счастьем видеть вас, посланниц неба?
- Мы - посланницы не неба, а "Волны", есть такая телестудия, - пророкотала прокуренным голосом Серафима. - Вот у новой нашей ведущей, - показала она на Любу, - появилась идея пригласить нового актера Великогорской драмы в новую программу. Как вы на это смотрите?
- Хорошо смотрю, как на всё новое. Только мы, по-моему, старые знакомые с новой ведущей? Вы, насколько мне не изменяет память, Любовь… Соколова?
- Сокольникова…
- Простите.
Глава 28
- Люба, тебя к телефону! - услышала она голос Серафимы из-за стекла, отделяющего студию от режиссёрского пульта.
- Спроси, кто там? Мне не охота отрываться от записи, - ответила Люба, занятая разбором правки в тексте ведущей.
- Спрашивала. Говорит: "старший сын". Сколько их у тебя накопилось?
- Скажи, некогда мне, мы же передачу пишем…
- Говорила. Отвечает: "Вопрос жизни и смерти". Не дай умереть человеку. Беги скорей.
Чертыхнувшись, Люба, не ожидая ничего хорошего, поднялась к пульту. Который уже раз он названивает ей по телефону с предложениями "посмотреть с ним любопытное кино". Отшивала. А теперь - "вопрос жизни или смерти". С Альбиной Фёдоровной что-то или с Васяткой?
- Слушаю, - сказала она сдержанно в трубку.
- Ты, мать, совсем, как не родная… Я на проходной стою. Выйди, хоть посмотреть на тебя не в ящике. А то ты всё по артистам шастаешь…
- Говори, что у вас случилось. Мне некогда, - оборвала его Люба.
- Деловая стала… Меня тоже не с помойки принесли… Кстати, не хочешь пригласить в свою "гостиную"? Как-никак - один из первых успешных кооператоров в городе, - вальяжно продолжал Игорь.
- Как-нибудь в другой раз. Говори, что случилось? Или до свидания! У меня студия стоит.
- У меня тоже давно стоит! - сказал он шёпотом.
Люба бросила трубку.
- Пасюк несчастный! Если ещё позвонит, пошли его куда-нибудь или скажи: нет меня. И давай записывать дальше.
- Только ты успокойся сначала, а то пятнами пошла. Кто он тебе? Какой ещё сын? Сколько ему?
- Старше меня на год или на два. Старший сын Анатолия. Пасынок. Хам, каких мало.
- Не заметила. Наоборот: "Будьте любезны Любовь Андреевну…", - попыталась воспроизвести его голос Серафима. - Такой вежливый… Чем он тебя так возбудил?
- Долго объяснять… И противно. Ну, чего, пишем дальше или идём по чашке кофе? - нетерпеливо спросила Люба.
- Пойдём. А то ты вздёрнутая сейчас. Потом допишем, - согласилась Серафима.
Они пробежали через двор в столовую областной студии, и Люба остановилась в дверях просторного зала.
- Я - к себе! - сказала она тихо. - Вон он у стойки буфета со Сметаниным. Не хочу с ним встречаться. - И повернула обратно.
Серафима достала неизбывную "Приму", вставила сигарету в длинный тонкий мундштук, и какой-то особо вальяжной походкой понесла своё тощее тело к буфету.
- Огоньку, молодые люди, не найдётся? - обратилась она к Сметанину, окидывая взглядом стоящего рядом Игоря.
Георгий щёлкнул зажигалкой и, учуяв забористый запах "Примы", спросил:
- А днём у нас тут разве курят?
- У вас - не знаю, а у нас - бывает, - ответила Серафима с подчёркнуто независимым видом, какой случается у женщин, когда они хотят "показаться" мужчинам.
- Бывает, бывает у вас… Слушай, а очень прилично вытащили вы старика Дворжецкого. Мои лоханулись почему-то.
- Мы крепче лоханулись: сына внуком назвали… Хорошо, старик с юмором…
- И это тоже - блеск, как у вас получилось. Эта ваша новая ведущая… Вы где её отрыли?
- Кольчугина из Москвы привезла. А что, верно хороша? - спросила Серафима, пустив кольцо дыма между мужчинами. - Между прочим, она почти местная…
- Да я же говорил тебе. Это бывшая батина жена. Мачеха моя! - вздёрнулся Игорь.
- А чего ты ко мне её не привёл?
- Да она смоталась из деревни. Я не знал - куда. Видишь, в Москве объявилась… А вы, простите, с ней работаете? Это к вам я звонил? - спросил он Серафиму, уворачиваясь от дыма её сигареты.
- Не помню, а что?
- Да вот только что, минут пять назад…
- У нас много звонков. А что вы хотели?
- Много чего. Хотел домой пригласить, в деревню к отцу съездить… На могилку, как говорят…
- Скажу, если увижу… Телефончик свой оставьте…
- Да она знает.
- А вдруг забыла? Память-то наша - девичья, - смягчая голос, начала кокетничать Серафима.
- Э, вон за тот столик давайте, - сказал Георгий. - Кофе сейчас девчонки принесут. А вы коллегу свою не позовёте? Поговорили бы…
- Коллега передачу пишет. А что ей передать? И от которого из вас? - спросила Серафима, лавируя к свободному столику.
- Чего пасынок хочет - не знаю. А я мог бы пригласить вас парой к себе. Всё-таки у нас больше возможностей… И перспектива… Кто знает, чего там с частными студиями будет дальше?
- Не каркай, Жора на счёт частных, - сказал Игорь и протянул Серафиме визитку.
- Во как! Кооператив "Око", председатель Игорь Анатольевич Сокольников! - вслух прочитала Серафима. - И над чем или кем бдит ваше "Око"?
- Держим видеосалон. Собираем и реализуем персональные компьютеры, - сообщил Игорь.
- Серьёзно! Передам мачехе. Пусть восхитится.
Серафима нашла Любу там же в студии, подсела рядом, опахнув её смесью запахов кофе и крепкого табака, отобрала текст, отложила его в сторону.
- А пасынок-то у тебя кооператив держит, - подсунула Любе визитку. - Видеосалон… Компьютеры… Попроси нам один, а то ведь Надежда не разорится.
- Проси сама.
- Он говорит, что хотел бы пригласить тебя съездить на могилку… Это в Заречье, где твой этот… Донжуан живёт? А что, слушай… Давай махнём туда! Весна, в полном разгаре страда деревенская. Актуально! Через пару недель, а? Сдадим эти программы и на недельку подышать свежестью!.. Скажи Надежде. Думаю, ей это в жилу…
- Ей - может быть. А Митричу? Ты представляешь, что такое весенний сев?
- Да уж как-нибудь!.. Пасынка твоего прихватим… Отдохнём…
- Без меня, ладно?! - оборвала Люба. - Или без него. Мне он и на дух не нужен, а ты, извини, не в его вкусе.
- Завелась… Остынь! Давай допишем, чего там у тебя?… И скажи всё-таки Надежде про колхоз, пусть ставит в программу…
Дни пролетели в бурных спорах с Серафимой в монтажной, в её ругани с операторами и звукорежиссёром, в счастливом душевном трепете от результата всей этой творческой кутерьмы. Так, наверно, земля встречает весеннюю ломку и чувствует себя после первой майской грозы, когда серость послезимья вдруг превращается в туман бледной зелени быстро набирающей соки и цвет полновластной весны.
Машина шла неровно, то разгоняясь, то тормозя на весенних вздутиях дороги. Группу мотало по железному кузову студийной "буханки". Оператор изо всех сил прижимал к себе кофр видеокамеры, Серафима с Любой держали его с двух сторон, чтобы не перебросило на противоположную жёсткую лавку.
- Мамочки родные! Говорила тебе: давай зарядим твоего кооператора подкинуть нас на его машине, - ворчала Серафима. - Ну, Кольчуга железная! "Военная санитарка"! Как на таком рыдване раненых солдатиков возят?!
Люба сносила ухабы молча, хотя ей тоже порядком уже набило бока. Но не пасынка же было просить везти их в командировку, как того хотела Серафима.
- А давайте остановимся, - попросил и оператор, которому надоела болтанка между двумя дамами. - Отдохнем малость. Я подсниму чего-нибудь…
- Голуба, далеко ещё ехать? - спросила Серафима.
- Не помню, и не знаю, здесь же ничего не видно.
- На упрямых не только воду возят, их ещё и по бокам колотят, - ворчала Серафима. - А беспамятных и по кумполу бьют…
- Надо было позже ехать, когда дороги просохнут. Кто тебя торопил-то? - спросила Люба.
- Жизнь, голуба! Она уходит! Стой! - Серафима стукнула кулаком в переборку между кузовом и кабиной шофёра. - Растрясло. Мальчики - налево, девочки - направо!
Шофёр ещё прокатил "буханку" сколько-то метров, потом резко вильнул и остановился, и команда вывалилась из железного кузова прямо в молодую рощу, вплотную подступившую к дороге. Это были берёзы вперемежку с ивняком, давно уже выкинувшим пушистые барашки почек, тронутых желтизной пыльцы. Люба с Серафимой пошли тропкой вглубь рощи, парни устроились за кузовом "буханки". Стояла оглушительная тишина, сквозь которую пробивалось нетерпеливое тренькание какой-то птицы, и время от времени слышался слабый отзыв другой пичуги.
- Кто из них кто? - спросила Серафима, вглядываясь в неподвижные верхушки берёз, уже выстреливших из черных почек первые лапки зелени. - Слабо попискивает самочка, а этому не терпится. Или наоборот?
- Не знаю. Обычно у самочки голос тоньше. Значит, она где-то там… Скоро подлетит поближе…
- Подлетит, куда денется?.. Все мы подлетаем, кроме некоторых, - намекнула Серафима. - Чего ты не хотела, чтобы пасынок нас подвёз?
- А ты чего разохотилась? - спросила Люба.
- Весна! Тебе - хорошо. Захочешь - на раз замуж выйдешь. А мне, при моей фактуре?…
- Да брось ты унижать себя. Брось курить - и расцветёшь! Таких ли ещё берут замуж? - сказала Люба и осеклась, поймав себя на бестактности.
- Ладно, проехали! И двигаем дальше, - потянула Серафима Любу к машине, сделав вид, что не заметила оговорку коллеги на счет "таких ли ещё…"
Оказалось, что от рощи до колхоза "Ударник", куда держала путь съёмочная бригада, надо только обогнуть поле, по которому, стреляя кольцами дыма, мотался трактор с сеялкой, да переехать мост через реку, ещё не вошедшую в берега.
- Дальше куда? - откинув форточку в кузов, спросил шофёр.
- Ищи в селе серую двухэтажку, или дальше, на выезде есть аллея и большой деревянный дом, - сказала Люба, чувствуя, как начинает учащаться буханье сердца.
Так и не поняв, куда ехать, шофёр дернул "буханку" и погнал вперёд, мотая её в надежде вырваться из глубокой грязной колеи.
- И тут твой Сокольников был председателем? - спросил оператор, едва удерживая подпрыгивающий кофр с камерой.
- Нормальная была дорога! Не асфальт, конечно… Тракторами разбили…
Машина остановилась на площадке перед двухэтажным домом из силикатного кирпича. Широкая дверь в него была распахнута, обнажая лестницу на второй этаж. По одну сторону входа невысокая бочка с водой. По другую - длинная тонкая скоба с горкой грязи под ней - скребок для сапог.
- Приехали! - выглянув из машины, протянула Серафима. - А мы, дураки, без резиновых сапог… Кто бы знал?
- Не догадалась, - ответила Люба. - Но говорила же, что надо позже ехать. Найдём чего-нибудь здесь.
- Давайте уж перенесу вас в дом, - предложил шофёр. - Я-то знал, куда едем… - Он подхватил упавшую к нему в руки Серафиму, занёс на крыльцо, потом как же перетащил оператора и Любу.
- Это что у нас за оказия? - появился на лестнице "мужичёк с ноготок" в высоких резиновых сапогах, в расстегнутой фуфайке, без шапки и… в галстуке.
- Митрич, милый, здравствуй! - прощебетала Люба и побежала к нему по лестнице.
- Никак Любовь Андреевна?! Господи, кто бы знал? - распахнул он руки. - Какими судьбами? Каким ветром?