- Можно вас на минутку? Не скажете, не было рразговора с мужем, когда он был прредседателем, о его затррратах на соорружение этого комплекса?
- Не помню такого разговора. А что вас интересует? - спросила Люба.
- Я имею ввиду его личные трраты на стрройительство, - уточнил адвокат.
- Ну, не помнит человек, чего пристал? - вступился за Любу Игорь.
- Уважаемый доверритель! Я знаю, зачем докучаю баррышне! - вскипел Лазарь. - Мне пока не хватает документов, и я интерресуюсь! Имею прраво.
- Пока я тебе доверяю, - уточнил Игорь и перевёл разговор: - Там тётка баню вам пошла топить. А после баньки кино не посмотрим? Я тут привёз кой-чего…
- Любовь Андрревна, Игоррь Анатольевич хочет показать вам сплошной рразвррат!
- Лазарь! Ты заткнёшься? Или сегодня же вылетишь, - гаркнул Игорь на поднявшегося из кресла адвоката.
- Соверршенный развррат, запррещённый советским законом к показу и лицезррению! - выкрикнул Лазарь и снова упал в кресло, уронив за него телогрейку.
- Люб, он перегрелся вчера в бане. Нормальное кино! Всё по жизни!.. Просто молодость берёт своё. Старперов типа Лазаря это бесит. У них всё в прошлом. Но у нас-то всё впереди, а Люб? Лазаря уже автобус ждёт. А мы после баньки… А?
- А тебя он не ждёт? - спросила Люба.
- Кто?
- Автобус. Позвать Стёпу Дурандина, чтобы проводил? Помнишь такого? Зимой тебя домой отвозил…
- Да ладно! Стёпу… Где он, кстати? Спросить кой-чего… Как батя с тобой жил? Хай лайф обламываешь всю дорогу…
Глава 31
Митрич пришёл чистенький, свежий, в новом костюме и рубашке апаш с отложным воротом. Рубашка, видать, едва ли не послевоенных времён, но хорошо подкрахмалена, чуть поблескивала от солнца и делала мужичка прямо пионером, только что откусившим совсем зелёное ещё яблоко. Серафима позвала Геннадия посоветоваться, где снимать беседу. Не в спальне же, а гостиная занята. Геннадий сразу предложил крыльцо: и фон прекрасный, и солнце уже подсвечивает не ярко. Посадили Митрича на одну лавку, Любу - на другую, чтобы не смотрелись они рядом. За Митричем виден был хороший задний план часть дымящей бани и угол рубленого сарая, за которым темнела роща, подчёркивая не утраченную ещё свежесть построек.
- Красивое у вас село, Аскольд Дмитриевич! - начала разговор Люба. - Кто-то очень умело его начинал. А давно ли это было? Сколько селу лет? - И ласково улыбнулась, чтобы подбодрить сжавшегося всем нутром Митрича.
- Оно, считайте, ровесником Ленинграда будет. Значит уж далеко за двести лет ему. А первой усадьба строилась. И тоже каменная была. Не устояла, правда, в разные годы. Пожар случался в восемнадцатом году, да разбирали потом по кирпичику на всякие нужды. А красивая была усадьба! Я её на одной картине видел в музее. Сказка! По этой картине и строили новую. Кирпича нам, конечно, не отрядили столько. Уж на что Сокольников Анатолий Сафроныч ходовой мужчина был, это который… Ну, муж ваш, Любовь Андреевна… Это он вздумал обратно отстроить усадьбу… Так и пришлось рубить из дерева - его у нас вон сколько за рекой. Картину нам сюда, конечно, не выдали, а размеры снять архитектору для чертежа разрешили. Вот и получилось. Не всё, правда. Пруд ещё был большой. С островом любви, как у Нарышкиных. А наш-то Нарошкиным звался. Но тоже большой человек был. Последний-то Нарошкин с князем Феликсом Юсуповым водился. В Питере жил. Говорили даже, что причастен был к смерти Распутина Григория, но достоверных данных на этот счёт у меня нет. Но похоже, дружили они крепко, и по пращурам ихним их так и звали - Юшка и Нарошка. Из татар они были все, что Юсуповы, что Нарышкины, что наш - Нарошкин. Ну, и военные, конечно, потомственные. Лейб-гвардейцы.
- А кроме усадьбы, что ещё сохранялось в Нарошкине? - спросила Люба.
- И в Нарошкине, и об Нарошкиных сохранялась память о школе, которую они держали для крестьянских детей. Ну, и храм, конечно, на том конце села высился. "Покрова Божьей Матери" звался. Но к самому селу не примыкал, поэтому село и не зовется Покровским. Разобрали тоже в тридцатые годы. Одно кладбище осталось… Вот тоже интересное дело. Земли у нас сплошь подзол, а кладбище, как нарошно, одна глина, причём, мокрая. Пласт её прямо к реке выходит. Раньше её там много брали для гудков, которые тут делали и возили на ярмарки. Почему их "нарошками" звали, общего мнения нет. Одни говорят, что по селу так звались гудки, другие по месту глины, дескать, как нарошно не песок, а глина под кладбищем, а некоторые и по назначению: это мол, не чистый голос селезня у гудка, а нарошный такой… И потом ещё эту глину мочить не надо. Помнёшь, и она даже капельки сама даёт. Целый промысел был на "нарошках". Потом всё погасло. Мол, хлеб надо выращивать, а не гудки ляпать. Так, бабки некоторые остались и теперь ляпают, только уж не гудки, а свистули разные.
- И можно их у кого-то посмотреть?
- А Зарина проводит, если надо… И в школе ещё на уроках труда девчонки иногда пробуют лепить…
- Кто-то учит их этому?
- Учительница молодая, второй год работает. Училась где-то у мастера. Она и посуду умеет вертеть на круге… Всё просит круг гончарный ей сделать. Никто чего-то не берётся из мужиков.
- Ой! Я достану. У меня знакомые мастера есть, - пообещала Серафима. - Можно даже с электрическим приводом…
- Спасибо скажем и за простой.
Солнце ушло уже совсем в сторону, по лицу Митрича, итак не гладкому, легли тени, и Геннадий выключил камеру.
- Надо или свет ставить, или оставлять разговор на завтра, - сказал он.
В дверь, выходящую из дома на крыльцо, осторожно постучали. Митрич первым дотянулся до неё, приоткрыл. Там показался адвокат с журналом в руках.
- Тысячу извинений. Не помешаю вашему занятию, если уведу Аскольда Дмитррриевича на маленький ррразговорррчик?
- Валяйте, мы на сегодня закончили, - согласилась Серафима.
- А к бабке за "нарошками" не пойдём разве? - спросил Митрич, завидев в руках Лазаря журнал с протоколами заседаний правления колхоза.
- Завтра Зарина нас проводит, - сказала Люба.
- А чего это Зарина завтра, если я могу сейчас отвести, - выговорил Митрич и как-то неловко стал отгораживаться от Лазаря Серафимой. Видно, почувствовал что-то за его "маленьким разговорчиком".
- Не люблю я съёмок со светом. Завтра и к бабкам, и к учительнице. Так что Аскольд Дмитриевич свободен на сегодня. Спасибо! - сказала Серафима, не поняв его опасения перед Лазарем.
Адвокат вышел на крыльцо, картинно подхватил Митрича под руку, но повёл не в дом, а на улицу, в сторону гаража. И там, крупно вышагивая рядом с нехотя плетущимся за ним мужичком, спросил: верно ли он понимает отсутствие в журнале некоторых страниц, как нежелание председателя сельхозартели Настёхина показать истинное решение правления колхоза об источниках финансирования строительства центрального объекта усадьбы бывшего помещика Нарошкина?
- Не председатель я пока ещё, а исполняющий обязанности, - высвобождая руку из обхвата Лазаря, заговорил Митрич. - Про какое отсутствие страниц говорите, не соображу. Принёс, что было. А чего там нет, не знаю. Не в сейфах журналы держим, а в тумбочках стола. И кто там их читает, не особо нам интересно.
- Понимаю. Положили и забыли! Может даже мышки съели бумагу. Бывает! Однако ж, зающие толк они у вас, если едят те листочки, которрые как ррраз и интерресны Лазаррю Мовэ! Цитирую стрраницу семнадцать: "Осознавая факт нецелевого стрроительства, обязуюсь половину стоимости…" И далее идет стрраница девятнадцатая. А что обязался товаррищ "прред", как у вас написано, отсутствует… И что пррикажете думать старрому, больному адвокату, у которрого такой нетеррпеливый доверритель?
- Не мне же за него думать! Что хочет, то пусть и думает, - осторожно рассердился Митрич, понимая, что не уймёт этим интерес адвоката.
- И мне не надо думать там, где ясно сказано: "обязуюсь половину стоимости…" Лазаррю Мовэ остаётся догадаться: "обязуюсь компенсиррровать из личных срредств"… И вы, конечно, понимаете, что в этом случае скажет суд. Он скажет: "наследники могут иметь виды на эту половину", о чём и мечтает мой гррубый доверритель. А если Лазаррь Мовэ дагадается сказать, что дальше могло быть: "обязуюсь половину стоимости прривлечь со сторроны", мы долго будем искать эту сторрону. Или копать бухгалтеррскую отчётность колхоза, не дай бог, тоже съеденную умными мышами… Докопаться, как вы понимаете, можно до всего. Но врремя! Врремя! Великая категоррия! Почти, как пррострранство… Так, что мы сейчас ррешим? Осчастливить наследников или будем искать умных мышек?
- Откуда же у Сафроныча могли быть такие деньги, сами подумайте…
- А это прредмет отдельной дискуссии. Мой доверритель уверряет, что товаррищ Сокольников имел такое состояние, что мог вложить его не только в дом, но и около дома.
- Вот уж чего не знал, так не знал! - остановился Митрич, как вкопанный и обвёл свободной рукой территорию дома приезжих. - Где тут чего искать? Никакой такой приметины не видно. Под липами где? В пруде бывшем? Под домом? Или перед баней? Стёпка Дурандин как-то говорил: "Давай перед баней под огород землю вспашем…" Может, тоже слыхал чего?
- Это, уважаемый, ваш интеррес, ибо Грражданский кодекс тррактует, что клад, откопанный в земле, безрраздельно прринадлежит землевладельцу. То есть, как я понимаю, колхозу… Как его?
- "Ударник"!
- Вот и прроявляйте ударрный интеррес! А я уверрю моего доверритиеля, что здесь никакого гешефта по закону ему не будет. Пусть не гррубит старрым людям!
- Интересная история! - проговорил Митрич, оглядывая ещё неприбранную, слежавшуюся под сошедшим снегом сивую прошлогоднюю траву. - Откуда у Дурандина интерес к огороду? Может, чего слыхал?… Или помогал даже, когда шеферил-то у Сафроныча… Ой, вряд ли! Уж если жена ничего не знала… Поминки, и те колхоз оплачивал…
- Если вы это прро Любовь Андрреевну, то кррасавицы ведь ветррены. Они своей внешностью богаты и порртмане любовников, поверрьте моему опыту, - грустно пророкотал адвокат.
…Пока оператор с шофёром убирали аппаратуру, пришла разопревшая в бане Зарина.
- Готово там всё! - махнула она полной рукой в сторону бани. - Протоплено, промыто, веники запарены. Простыни в шкафу, квас на столе. Другого ничего нету. Разве что Митрич в столовой распорядится. Где он у вас, кстати?
- Спасибо, Заринушка. Извини за хлопоты, - погладила её по горячему плечу Люба.
- Мужичонку-то мово куды, говорю, услали? Али сам отчалил?
- С адвокатом они куда-то отошли, - в один голос ответили Серафима с Любой и засмеялись: во, мол, как спелись.
- Так. Как мы пойдём, кто первый - парни или мы? - спросила Серафима.
- А вместе разве нельзя? - появился на крыльце Игорь.
- Только если с Митричем ещё и с адвокатом, - ответила Люба.
- Мой в субботу напаренный, хватит ему! - отрезала Зарина.
- А Лазарь - вчера! И у него сердце слабое! - вставил Игорь.
- Вот и дуй с парнями! А мы - потом, а то там, наверно, очень жарко пока, - предложила Люба.
- С парнями мы, обычно, в футбол гоняем. А веничком стегаем девушек, - подмигнул ей Игорь.
- Обойдёшься!
- Ну, что это? Я и на первый пар с удовольствием! - сказала Серафима и подвинула Любу от подступившего к ней Игоря. - А ты тогда - с нашими.
- Да? Сухой бы корочкой питался? - пропел Игорь. - Спасибо, я уже ужинал! Лазарь мой где? Просил кино ему включить. Заходите после баньки, получите море удовольствия!
- Мы тоже жирной бараниной не питаемся. И кино кажем только на заказ, - с сожалением сказала Серафима.
Глава 32
Утром Зарина зашла за гостями, чтобы проводить их к Селиванихе, которая одна пока согласилась показать городским, как "ляпает" нарошки. У других старух оказались "не обряжены дела-те да и глины не припасено в избе, а на берег идтить топерь некогда". Учительница тоже соглашалась устроить показательный урок только после уроков, и выходило, что кроме бабки Селиванихи, начинать съёмку не с кого.
Пока грузились в "буханку", к дому подлетел "Беларусь" и из распахнутой его кабины, всякий по-своему, выбрались Степан Дурандин и Митрич. Степан-то просто выпрыгнул на землю, а Митрич повернулся тощеньким задом, поболтал в воздухе ногами, ища ступеньку, нащупал её, опёрся одной ногой и стал искать землю другой. Степан догадался поддержать его под руку и осторожно опустил возле колеса. Увидев Любу, Дурандин вспыхнул лицом, зачем-то утёрся кепкой, сдёрнутой с рыжей вихрастой головы, подошёл.
- Здрасте вам! - улыбнулся во все зубы. - Давно не видались. Надолго к нам и какими судьбами? Видал как-то вас по телевизору… Узнал сразу…
- Поработать приехали, здравствуй Стёпа, - улыбнулась ему Люба. - А ты как тут? На тракторе теперь?
- Да, как видишь! Сеем, пашем…
- Вашим-нашим шапкой машем? - появился на крыльце Игорь. - Здорово, кудрявый! - И повёл Степана за дом. - Раньше чего-нибудь ковырял здесь? - спросил тихо.
- Когда ковырять-то? Снегу нонесь тут было! А это ты штоль Митрича наладил? Он пахать велит…
- Адвокат мой.
- А тихо-то нельзя штоль было?
- Можно, конечно. Но сколько лет пришлось бы ковыряться?
- А теперь чего?
- А теперь - дело о наследстве. Потому и адвокат здесь.
- Ну, да! Найдём и - дяде, а сам - иди к бляде?
- Ты пахать приехал? Вот и паши!
Спепан пошёл к Митричу советоваться, чего цеплять к трактору - культиватор или плуг с бороной? Ещё вопрос был - откуда начать - от дома к бане или сперва за гаражом поднять землю? А, может, сразу на лужайку выезжать? Обошли всё пространство, замусоренное почерневшим прошлогодним листом, приметили крошки свежей земли возле крайнего гаражного бокса. Степан присел, помял между пальцами землю, понюхал её:
- Свежая. Вот руки-то кому бы обломать… И, кажись, первачом тянет. Понюхай! - протянул Митричу руку.
- Да соляркой одной от тебя разит! - отвернулся Митрич. - Какой теперь первач?
- А на лист гляди. Тут примят, тут сгребён. Рылся кто-то! Вот тута ямка была! - ткнул пальцем в землю. Копался кто-то. Сынок, поди…
- Может, и он ковырялся, раз приехал. А мы пойдём от печки плясать. От бани, значит. Туда теперь никто скоро не пойдёт. Так что гони, за плужком, да и начинай! - отвернувшись от Степана, распорядился Митрич. Сам-то он догадался, откуда тут первачок мог быть в земле, да ведь Дурандину этого не скажешь. Потому и глаза отвернул, чтобы не показать рыжему охотнику своей догадки…
Степан легко втиснулся в кабинку трактора, хотел с досады пустить его с места в карьер, но не удержался, поманил к себе Игоря:
- Айда, за плужком сгоняем! - и, наклонившись из кабины, спросил тихо:
- Нашёл чего? Ковырялся-то…
- Кто? Ты чего, бугай? - оторопел от вопроса Игорь. - Где бы я тут ковырялся?
- А заступ кто на углу гаража оставил? Не знаешь? Так и не надо. Отходи! - Степан рванул трактор к дороге в село, оставив Игоря в облаке запаха солярки.
Уехали и телевизионщики, прихватив Митрича, подбросить до конторы. Но там он не вышел из "буханки", хотя видел, что на скамейке перед щитом показателей на севе сидят в ожидании его бригадиры. Сейчас начнут придираться к записям, уверять, что кому-то он не учёл целое поле. А Митричу надо успокоиться. Навёл его Дурандин на шальную мысль, что на углу гаража и впрямь может быть что-то закопано адвокатом, если тот просил бутылку, а потом и лопату. И как тут начнёшь собачиться с бригадирами, если под кепкой крутятся совсем другие соображения: чего бы он там мог такого закопать и как, на ночь глядя, умудрился, оставить всего столько следов, что даже Стёпка, уж охотник из охотников, и тот засомневался… Одно слово - Лазарь! Не зря говорят: где один Лазарь прошёл, там трём Хачикам делать нечего. Только штука-то в том, что не откопал он чего-то, а сам спрятал в землю…
- Ладно, меня тут высади, - сказал он Виктору. - Всё равно видят уже бригадиры… - Митрич неловко спустился на землю, потому что и эта машина, хоть и не трактор, а для него высока. Притенил кепкой глаза от высокого весеннего солнца и уверенным шагом пошёл к поднявшимся навстречу бригадирам.
Дом Селиванихи в три окна по фасаду был уже тёмен от времени, но гляделся весело за счёт отсвечивающих на солнце окон и голубеньких наличников. Сама бабка - на семерых бы Митричей хватило - ждала гостей на лавке возле крыльца.
- Вот вам и "нарошница" из Нарошкина, - представила Зарина грузную старуху с неожиданно мягким и добрым лицом.
- Здрасте, здрасте! - поприветствовала её Серафима. - Дай вам бог здоровья!
- И вам дай, бог! Спаси и сохрани… - Голос у Селиванихи оказался глубокий и распевный, что порадовало Серафиму, почуявшую красивые кадры будущей программы. Только вот где снимать: в избе или на воле?
- Люб, ты как считаешь, где тебе удобнее работать - дома или на улице?
- Ты меня спрашиваешь? Где бабушке лучше. Не я же буду в кадре… И как Геннадию…
- Мне, конечно, лучше на улице, только чтобы не прямое солнце. А вы как? - спросил оператор у мастерицы.
- Да мне-то всё одно. Мы у печки ляпаем, а вы глядите, где вам способнее, - пропела Селиваниха, разглядывая больше Любу, чем остальных.
- Тогда ты - в избу, - распорядилась Серафима, - а мы с Геной тут поищем местечко на синхрон.
Люба прошла с Зариной в дом. Внутри он оказался просторнее, чем выглядел снаружи, хотя в сенях было то же тёмное дерево, но пол выскоблен до медовости свежей сосны, и это освещало сени так, будто в них откуда-то проникало солнце. В горнице оказалось и того светлее и приятнее от нехитрого деревенского убранства с горой белых подушек на кровати, с льняной скатертью на столе и узорными салфетками на тумбочках и комоде, занимающем простенок между двумя окнами. Третье окно мягко освещал перёд большой выбеленной русской печи. На стене - от печки к окну - полки с посудой, и на нижней - рядок игрушек, выкрашенных в белый и красный цвета. Поймав остановившийся на них Любин взгляд, Зарина сказала:
- Это вот "нарошки" и есть. Да ты, небось, видала их, когда тут жила…
- Может быть, - согласилась Люба, оглядывая пространство от окна до печки и соображая, как тут можно разместиться, если начать съёмку здесь.
- И как она тут помещается, когда ля… делает свои "нарошки"? - слово "ляпает" не очень понравилось Любе, потому что сразу вспоминался частый окрик маман: "Ну, что ты изляпалась вся, неряха?", когда Люба играла в песочнице с формочками для "печения", и песок попадал на платье.
- Да вот так и помещается. Лавку ставит сюда, глину держит на полу у ноги, игрушки сперва ставит на другую скамейку, потом на полку сохнуть. А уж сухие - в печку "греться", как мы говорим. Всё тут у её под рукой, - объяснила Зарина. - На воле-то, поди, не с руки ей будет. Ну, да ведь вам знать…
- Лучше бы, конечно, здесь… На улице мы синхрон снимем.
- Вам знать, - согласилась Зарина.