Вячеслав Кириллович примолк, опустив глаза в глубину тяжёлого бокала и, видимо, переживая свои, неизвестные Любе "обстоятельства". Она заинтересованно подождала, что он скажет дальше и окончательно ли он решил "отдать" её или ещё передумает, но хозяин затянул паузу. Люба глянула на знающего "обстоятельства" Юрия Александровича. Тот, однако, опять открыто не отозвался на её взгляд, а лишь дрогнул глазами.
- Могу я знать, о чём идёт речь? - спросила она, развернув к Вячеславу Кирилловичу только бёдра, и чуть откинула голову к его приятелю, мол, вот вам, мужички: я - вся внимание к тому и другому.
- Я говорю о счастье, которое ждёт Юрку, - отозвался Вячеслав Кириллович. - И сожалею, что оно, увы, не для меня. А Юрка честный служака, добрый парень, будет тебе… - подбирая слово повернее, он вволю прогулялся глазами по преподанным на это бёдрам. - Будет тебе надёжным, скажем так - телохранителем.
- А это как - тело-хранителем? - поинтересовалась она.
- В нужный момент он закроет тебя своим телом, а, Юр, я так объясняю?
- А в нужный кому?
- Мужу, разумеется, - хохотнул Вячеслав Кириллович.
Люба круто, всем телом развернулась к генералу, который, пряча глаза, кашлянул в кулак и полез пятернёй в седую шевелюру.
- А что, Юрий Александрович, - спросила она певуче, - у нас уже так далеко зашло, что вы берёте меня замуж?
Гладкую кожу серого лица Юрия Александровича пробило густым, но, видимо, холодным румянцем, а лоб и подносье обметало крупной росой. Генерал сунулся в карман и каким-то комком вместо платка наскоро утёр лицо.
- Я не знаю, чего он выдумал тут, сват тоже мне. - И, поставив бокал на стол, Юрий Александрович даже отодвинул его подальше от себя. - Я чего, просил тебя когда-нибудь об этом? А вы… Люба вас кажется?… Извините меня и его.
"Господи! Первый трезвый человек попался! - подумала она весело, но тут же и обиделась: - Во даёт, замухрышка! Не нужна ему. Сам-то на что похож, пугало в погонах?"
- А ты чего, Юр, недоволен? Ты погляди только, чего тебе предлагают! - выкинув в сторону руку, Вячеслав Кириллович представил ему Любу с головы до ног. - Ты смотри, какая струнка - играть на ней да играть!
- И так дёшево, всего за прописку, - вставила Люба, подыгрывая Панкову, но тот почему-то оборвал её: - Помолчи.
- Правда, за постоянную, - не подчинилась она. - Вячеслав Кириллович за такую цену и сам бы побрякал, сколько может, но у его - "обстоятельства", вы же знаете.
- Я серьёзно.
- Молчать, Панков! - тихо рявкнул Юрий Александрович на хозяина гостиницы. - И вы помолчите, - сказал он Любе. - Сбрендили вы оба или разыгрываете? Какой замуж, какая прописка? Объясни толком, душегуб несчастный…
- Генерал Усков, отставить кричать на старших по званию! - на полном серьёзе сказал Вячеслав Кириллович и тоже отставил свой бокал.
- Эй, дяденьки, душегуб с телохранителем, вы чего это у меня? - спросила Люба насмешливо-ласковым голосом. - Простудились что ли с двух рюмок? Сейчас шампанское выдохнется. Ну-ка, дяденьки, быстренько. - Она вставила им в руки их бокалы. - Пока оно шипит, мы выпьем и успокоимся. Не волнуйтесь, я ни за кого не пойду замуж, пока не выясню: почему гу-бят душу, а ох-ра-няют тело? Ваше здоровье!
"Дяденьки", не сговариваясь, но синхронно, будто долго репетировали, вернули бокалы на стол, а выпили одним глотком водку и потянулись вилками в селёдочницу. Там - уже нарочно - воткнулись вилками в один кусок, разодрали его пополам и рассмеялись.
Закусив, Юрий Александрович впервые, что называется, в полный глаз оглядел Любу, потом - номер, заложив руки за спину, обошел гостиную, мельком глянул в приоткрытую дверь спальни, спросил Панкова:
- Так это у тебя служебный номер для приема гостей или как?
- Или как, - ответил Вячеслав Кириллович.
- Да… И сколько же он в сутки?
- Сколько, Люба? - спросил Панков.
- Наследства мужа хватило заплатить только за десять суток, - ответила она и попробовала улыбнуться, однако получилось, как у Вячеслава Кирилловича - раздвинулись только щёки, а глаза не засветились.
Юрий Александрович кашлянул в кулак, но в волосы не полез, видно, больше не волновался.
- А-а! - сказал он. - Или номер дорог, или с наследством надули - одно из двух. Мужем её был тот Сокольников, который помогал мне с машиной? - спросил он Вячеслава Кирилловича.
- Тот самый.
- А что с ним?
- Утонул в машине. Провалились под лёд по дороге на охоту. Двое выскочили, а он не успел. Так ведь вроде, Люба?
Она кивнула и допила шампанское, сказав себе: "За тебя, Анатолий!"
- И никаких там версий?
- Люба говорит, что нет. Чистый случай.
- Да. Тогда непонятно с наследством. Тот Сокольников, которого я знал, был при таких деньгах, что мог бы, при желании, купить всё твоё заведение и не на один месяц.
- Так уж и не на один? Откуда? - спросил Панков.
- Да вот знал мужик, где они плохо лежат.
- Это неправда, - тихо сказала Люба. У мужа была только одна сберкнижка, я закрыла её, но не выбросила. Могу показать.
- Да верю. Возможно. Вполне возможно, что и одна. У него ведь ещё семья была, может, туда всё уходило?
- Не знаю, - пожала плечами Люба, чувствуя, как накатывается на неё какой-то жар. - Сын на поминках жаловался, что отец обездолил их с братом.
- Да, вот тебе и чистый случай. Подождите. Может, чего и всплывёт за полгода. Ладно… - Юрий Александрович глянул на часы - старенькую дамскую "Зарю" на тонком ремешке. - Так, где у тебя валидол? И в двух словах - что тебе от меня надо, а то я уже гуляю лишнего.
- Валидол возьмешь внизу в киоске. А я чего? Вот с Любой надо как-то определяться. Она хотела бы остаться в Москве, но ты же знаешь… У кого есть лимиты на прописку?
- Лимиты могут быть у любого ведомства, вопрос, кого оно приглашает. Вы кто по специальности?
- Я - коллега снохи королевы Великобритании, - слабо улыбнулась Люба.
- Интересно. Но я не силён в их родословной.
- Парикмахер я, - уточнила Люба.
- Точнее, но не лучше. - Юрий Александрович вытянул губы, пробуркал какую-то мелодию, ещё раз внимательно оглядел Любу круглыми, холодными глазами. Молода и чертовски красива, - определил для себя. - А теперь и при деньгах, хотя валяет тут дурочку. Похоже, что валяет".
- Да, - оборвал он мелодию. - Точнее, но не лучше… Чтобы с вашей специальностью получить прописку в Москве, надо устроиться в о-очень хорошую парикмахерскую, а там сейчас навряд ли принимают.
- И ничего невозможно сделать? - спросил Панков.
- "Делать" ты был мастак, потому теперь и заведуешь здесь, а не командуешь там…
- Я тоже говорил Любе, что единственный шанс - это брак.
- Да, если прописка нужна больше, чем что-либо, это шанс верный.
- За тем мы тебя и пригласили. - Вячеслав Кириллович взял приятеля за руку и потянулся к Любиной руке, видимо, чтобы соединить их.
Жар, который ощутила она, когда Юрий Александрович заговорил о Сокольникове, ещё раз и резче хлестнул её по лицу, зажёг уши, и она зажала их ладонями. Ужасно холодными, прямо ледяными пальцами Панков взял её за запястье, потянул к себе, но она не ослабила руку.
Напряг свою и Юрий Александрович.
- Я это понял, - сказал он ему и ей. - Но сын у меня уже женат, а больше, - он грустно усмехнулся, - в доме нет никого в подходящем возрасте. Спасибо за завтрак, я должен бежать.
- За завтрак тебе, Юр, спасибо, - улыбнулся щеками Панков.
- Сколько?
- Оставь сотню.
- Даю тебе взаймы. - Положив на край сервировочного столика деньги, Юрий Александрович прошёл в прихожую, не торопясь, оглядел шинель и вытащил из рукава белый шарф не первой свежести.
- Я провожу вас, - стремительно поднялась Люба с кресла.
- А мне подождать тебя здесь? - Вячеслав Кириллович попробовал удержать её за запястье, но Люба настойчиво вывернула руку из его холодных пальцев.
- Я, наверно, на долго, - сказала она.
Глава 15
В начале широкого, как проспект, коридора Люба увидела изломанную хворостину фигуры своего утреннего знакомого. Облокотившись о высокую стойку столика дежурной, тонкоухий дрыгал длинной ногой, что-то, видимо, заливая девице в красной форменке. Потом он вдруг замер, из-под руки посмотрел в коридор и развернулся навстречу Любе. Приоткрыв в деланном удивлении пухлые губы, с наглым блеском в глазах оглядел её и Юрия Александровича, импозантного в отлично пригнанной шинели и генеральской папахе.
"А я красная, как малина, иду. Сейчас вообразит чёрте что", - подумала Люба.
- Ваш знакомый? - спросил её Усков в лифте.
- Утром приставал в зале оформления.
- Сейчас, наверно, черте что говорит про нас.
- Муж говорил, что люди воображают о других, только такие пакости, на которые способны сами. А кто на них не способен, тот не думает так и о других.
- Да? По этой теории выходит, что мы с вами способны на пакости, если думаем так о человеке?
- Выходит… Что вы знаете о моём муже?
- О Сокольникове? Минуту, я куплю валидол, а то от меня, наверно, несёт… - Юрий Александрович негалантно оставил её в проходе огромного гостиничного вестибюля, и Люба, спрятав лицо в поднятый воротник, медленно пошла к выходу.
"Почему же все считают, что у Анатолия были кучи денег? Откуда это знают все, кроме меня? - думала она. - А если все они правы, то где эти кучи? Хотя бы одна… А то завтра придётся где-то занимать. Или как-то зарабатывать… Как?"
Уже пахнущий валидолом Усков взял её под руку и повёл к выходу, замечая, как они обращают на себя внимание встречных и просто толпящихся в вестибюле людей.
- Да, - впервые улыбнулся он. - С вами быстро станешь популярным. Шёл сюда, меня в упор никто не видел - в Москве генералов, как собак в Казани, а сейчас, гляньте, швейцар честь отдаст.
- А это плохо - быть популярным? - чуть коснулась она его плеча своим.
- Смотря в чём. Я вот популярен среди жуликов, но они почему-то не тянутся ко мне, а шарахаются куда подальше. В колхозы забираются, в дальние сёла…
Швейцар, пожилой, седогривый мужчина комплекции Степана Дурандина, заметив их, действительно поддернулся весь и лихо вскинул перед Усковым руку к фуражке, не приминув, однако, съегозить глазами на Любу.
В глубине серого провала между зданиями гостиницы и Госплана, как утром, дул хлёсткий ветер, но теперь он ещё и косо нёс мелкий снег, кидая его прямо в глаза. Не прячась от холодных игл, бьющих в разгорячённые щёки, Люба развернулась к Ускову с вопросом, но он упредил её своим:
- Сколько вы были замужем за Сокольниковым?
- Полгода. И почти год были знакомы до брака.
- И счастливо жили?
- Как сказать… До брака лучше, чем после. Веселее. Интереснее. Много ездили. Потом его перевели в деревню, мы расписались, и он очень изменился. Переживал, постарел…
Юрий Александрович жестом поманил к себе шофёра из запорошенной снегом "Волги", сказал, чтобы тот выруливал на улицу Горького и ждал его у книжного магазина. Шофёр, худенький, бледный парнишка в милицейском мундирчике без погон, затяжно, болезненно как-то поглядел на Любу и, молча, убрался в машину.
- Как понять "изменился"? - спросил Усков, приглашая Любу идти к переходу.
- Он как будто очень устал со мной. Плохо спал, ночами долго курил у окна. И работа у него очень тяжёлая была в колхозе.
- А он не говорил, что его угнетает?
- Нет. Но мне казалось, что он стал чувствовать разницу в нашем возрасте.
- Могло быть и это, конечно, хотя вы, как мне кажется, не очень обращаете внимание на разницу? Или я ошибаюсь? - Усков откашлялся в кулак, поймав себя на бестактности, но извиняться не стал, посчитав, что Люба не заметит его оплошности, и поспешил с новым вопросом: - Кстати, накануне той поездки на охоту у вас не было какого-нибудь необычного, на ваш взгляд, разговора?
- Всё было, как всегда в последние полгода. И в отличие от вас, генерал, он мне не хамил, - добавила она подчёркнуто спокойно. - И насчёт разницы вы не правы. Не я его отлавливала, он заметил меня сам.
- Да, и сломал вам молодость…
- А мне все её ломали. Я не помню ни одного парня или зрелого мужчины, который бы ни приглашал меня прогуляться с ним вечерком или "выпить чашечку кофе". А с Анатолием, наоборот, стало спокойнее. Шушера хотя бы не приставала, хотя его друзья и начальники тоже всё время ловили момент пригласить "прокатиться" с ними.
- Весёлая у вас жизнь…
- Очень. Мне иногда кажется, что всё мужское население страны озабочено только тем, как бы забраться кому под юбку. Это очень весело!.. Скажите, - остановилась Люба, - почему все, вы в том числе, считают, что у Сокольникова были кучи денег?
- А вы так не считаете? - спросил Юрий Александрович, приглашая её пройти дальше по улице.
- Я нашла в доме только одну сберкнижку с остатком в двести семьдесят рублей, и отдала их за гостиницу. Завтра мне уже придётся что-то продавать с себя. Если их были "кучи", то где же они?
- А это задача, которую Сокольников задал органам перед поездкой на охоту. По тем делам, что он проворачивал до отъезда в деревню, у него действительно должны были быть кучи. Впрочем, он мог и не посвящать вас в свои дела. Хотя… при такой разнице возрастов и при том внимании, каким вы пользуетесь у мужчин, он мог бы и похвастать состоянием. Прикупить красотку. Значит, этого не было? - Спросив, Усков чуть отстранился от Любы и как бы со стороны оглядел, во что она одета.
- А вы не допускаете, что он был выше этого? - спросила Люба, так же оглядев Ускова. Генерал становился неприятен ей бесцеремонностью, но бросить его посреди улицы она не решалась - неизвестно, что он хочет от неё. Хорошо, что в мужья не лезет. - Анатолий никогда не жалел на меня денег - это верно, - сказала она. - И всё, что на мне, это он покупал. Но он и всё остальное - даже продукты и косметику - покупал сам, и мне не нужны были деньги. Разве что по мелочи. Для этого у нас и была сберкнижка на предъявителя. По-моему, и сыновьям он ничего не давал, а дарил вещи. Машину старшему… Что-то Васятке…
- Тоже интересно. Когда вы собирались сюда, вас никто не просил пожить пока в деревне? Я имею в виду милицию.
- Замуж звали сразу после похорон, но не из милиции.
- Вот видите, значит, не всё мужское население страны озабочено стремлением… взять вас замуж! - засмеялся Юрий Александрович и, поглядев на часы, махнул шофёру, чтобы подогнал машину. - Всё! Я должен ехать. Скажите, Люба, - он придвинулся к ней лицом, - только честно… Чем от меня пахнет?
- Не водкой, - ответила она, отстраняясь, потому что пахло от него смесью валидола с нафталином и ещё чем-то несвежим.
- И то ладно, а то, не дай бог, и верно министр нагрянет в управление или вызовет. Приятно было познакомиться. Запомню вас надолго. Не каждый день швейцары честь отдают. - Он слегка помял её тёплую - из варежки - руку в своих остывающих ладонях. - Значит, планы у вас определённые… Жаль, мне уже не двадцать пять…
- Не жалейте, генерал. Зато уже не лейтенант, - ответила Люба, мягко отнимая у него руку.
- А что так - "не жалейте"?
- Не знаю. Просто я ещё никому не приносила счастья.
- А, может, они не понимали, в чём их счастье с вами?
- Ну, вот, и вы туда же…
- Виноват. - Юрий Александрович козырнул и открыл дверцу машины, из которой на Любу опять глянули неподвижные, тяжёлые глаза молоденького шофёра. - Если буду нужен, - спохватился Усков, - звоните. Звоните, и если что-нибудь захотите мне сказать о Сокольникове. - Он достал маленький блокнотик, аккуратно вырвал оттуда листок, на котором были отпечатаны его фамилия, имя, отчество и два семизначных телефонных номера.
Машина нехотя отчалила от тротуара и, помаргивая левым указателем поворотов, никак не решалась рвануться в ревущий поток. Наконец её словно стегнули, она вертанула за собой белым парным хвостом выхлопа и, вклинившись в общую массу движения, унеслась вверх по улице.
"И что дальше? - спросила себя Люба, чувствуя, как начинает резать глаза то ли обида, то ли жалость к себе. - Ну вот, не хватает ещё разреветься посреди улицы. Стоп, стоп, стоп! О чём слёзы? Никто не умер. Кроме Сокольникова. А он - умер насовсем. И где же его "кучи", сколько их было? И сколько денег считается "кучей" - тысяча или сто тысяч? - улыбнулась, вспомнив мультик, где попугай и мартышка решали такой же вопрос: три ореха - это куча или не куча? А четыре?.. Куч нет, а я дура, что полезла в этот номер и отдала за него последние. Это Сафроныч платил такие деньги за номера. С одной зарплаты? Ничего ты, дурёха, не знала. Маман, и та была в курсе, если просит прислать. Теперь мне надо просить у неё или ехать к ней на скандалы… Или возвращаться в парикмахерскую у рынка, сшибать трояки и проситься к Дусе на квартиру?"
Люба шла по улице в том направлении, куда поток унёс машину Ускова, шла не в ритме "заведённых" какими-то надобностями людей, а сама по себе и, не увёртываясь от встречных плеч и обгоняющих её сумок, задевающих и подталкивающих её. В этой необоримой сумятице ей сейчас ни до кого не было дела, потому что она не знала главного: что делать с собой. Но, думая тоскливо и неопределённо о своём, она каким-то недреманным краем сознания всё-таки улавливала, что и до неё здесь никому не было дела. Мужскую часть населения несло мимо, и она лишь скользила по Любе глазами, не зацепляясь за неё и, видимо, даже не выделяя из движущейся массы. И это не то чтобы обижало - обида не осознавалась, - а добавляло растерянной отчуждённости от улицы, её настёганного ритма.
На углу, где за потоком машин кого-то понуро ждал однобоко занесённый снегом Пушкин, Люба вошла в общий ритм, перебежала в нём улицу. Хотела повернуть вправо к кинотеатру, но оттуда дунул ветер с колючим снегом, она отвернулась от него и побрела дальше, потом переходом вышла на другую сторону, и её понесло ветром вниз, мимо ходиков с двумя разноцветными стрелками, прыгающими, как маятник, туда-сюда, в пролом неширокой улицы.
"Куда это я? - спросила себя Люба и ответила: - а какая разница?" - и вдруг ощутила, что это уже другая Москва. Та, бегущая с суетным хрипом моторов, осталась за спиной, и от неё теперь видна только белая голова Пушкина с чёрным опущенным лбом. А эта - уже, ниже и тише, почти без прохожих и машин. Но вот вывернулся из дворика невысокой многоэтажки с аккуратными елями и чинно прошуршал рядом длинный, как вагон, лакировано-чёрный автомобиль, Сквозь его притенённые окна - Сокольников на старой работе доставал для своей "Волги" такие же - Люба различила шофёра с высоко задранным подбородком, крутящегося на заднем сидении ребёнка и женщину в белой вязаной шапочке с валиком над самыми глазами.
- Скажите, я куда это попала? - спросила Люба молоденького милицейского капитана, возникшего откуда-то из подъезда, чтобы залётисто козырнуть машине.
- А куда вы хотели попасть? - спросил он и с мальчишеской строгостью свёл свежие, пухлые губы.
- Никуда. Я просто гуляю, - улыбнулась ему Люба и чуть наклонила голову.
Капитан тоже отпустил губы в улыбку, но тут же собрал их снова и, краснея, сказал:
- И прекрасно. Только гуляйте поскорее туда или сюда, а здесь не надо.