Омер поставил чашку на столик, присел рядом с Мухиттином и снова положил ему руку на плечо, словно терпеливый и заботливый старший брат.
- Да я ведь ничего не говорю, Мухиттин. Я просто пытаюсь понять, как мне жить. - Потом вдруг убрал руку и повернулся к Рефику: - Эх, нет в Турции терпимости! А она очень важна. Что скажешь?
- Почему же обыденная, как ты говоришь, жизнь обязательно должна быть плоской и глупой? Почему нужно непременно бежать от ее маленьких радостей, которые ты так презираешь? В обыденной жизни тоже есть своя… своя скромная, неброская поэзия, - сказал Рефик и смущенно потупился.
- Ты о Перихан думаешь, так ведь? И правда, Перихан очень…
Рефик покраснел.
- Нет, я вовсе не о ней думал, когда говорил…
- Я тебя понимаю. Такую женщину, как Перихан, непросто найти, - перебил друга Омер.
- Да нет же, я не о ней! Я о том, что можно быть скромным, непритязательным.
Мухиттин вдруг рассмеялся.
- Скромность? Хорошо, а эти комнаты? Эти вещи? - сказал он, обводя рукой гостиную. - Как среди всего этого, да еще, не обижайся, с такой красивой женой, как у тебя, быть скромным? Ха-ха. Не сердишься? Если хочешь быть скромным, живи так, как я живу. Тогда получится! - Он встал на ноги, словно решил, что теперь настала пора показаться во весь рост. - Но мне не нравится быть непритязательным. Я хочу всем показать, какой во мне талант! По этому вопросу у нас с Омером схожие взгляды. Но только по этому!
- Хорошо, почему же ты не хочешь, как я, быть Растиньяком?
- Кем-кем? Растиньяком? Бальзака, стало быть, почитываем? Думаешь, ты похож на этого типа?
- Нет, это не я придумал, это сказала Атийе-ханым, жена Саит-бея.
- Ну и семейка, - раздраженно бросил Мухиттин. - Чему ты у них только не научился!
Омер вскочил на ноги.
- Друзья, постарайтесь меня понять! Я ведь о чем говорю? О том, что хочу жить полной, насыщенной жизнью! Понимаете? Мы уже десять лет друг друга знаем. Не смотрите на меня так! Я знаю, в этом моем желании есть, может быть, что-то маниакальное. Пусть так. Но я знаю, чего хочу! Нам дана одна жизнь. Давайте задумаемся, как надо ее прожить. Никто об этом не думает! Ты, Мухиттин, хочешь сказать все своими стихами. Достаточно ли этого? Терпеть, писать стихи - и все? Зачем ждать, пока тебя оценят? А ты, Рефик, готов раствориться в семейной обыденности. Я ничего не говорю - пожалуйста! Но постарайтесь понять меня! А то вы на меня так смотрите, что я иногда просто пугаюсь.
- Ну бояться нас, дружище, не надо! - заметил Мухиттин.
- Сколько лет мы уже знаем друг друга! - сказал Омер и подошел к Мухиттин: - Встань, дай мне тебя обнять!
- Ты как пьяный, честное слово, - сказал Мухиттин, однако все же встал. Похоже, он тоже был взволнован. Друзья, улыбнувшись, обнялись и расцеловались.
Рефик тоже почувствовал, что разволновался. Ему захотелось встать и присоединиться к друзьям, но он так и остался сидеть, вспоминая свои недавние слова, думая о Перихан и о том, какой она выглядит в глазах Омера и Мухиттина. Как-то неловко ему было.
- Как в студенческие годы! - провозгласил Омер.
Рефик наконец тоже поднялся на ноги.
- А помните, как однажды на лекции по сопротивлению материалов… - Увидев, что друзья уставились на дверь, он тоже повернулся в ту сторону. - А, папа, это ты…
Джевдет-бей, облаченный в голубую пижаму с белыми полосками и длинный халат, увидев их, тоже удивился и остановился у двери - сначала, должно быть, хотел уйти незамеченным, но потом понял, что не удастся, и обрадовался, что в такой поздний час нашел себе развлечение. Медленными шагами побрел на свое привычное место.
- Добрый вечер, молодые люди, добрый вечер. Что-то мне нынче не спится.
- Мы, наверное, сильно расшумелись? - спросил Омер.
- Нет-нет. Это от старости. И в желудке какая-то тяжесть. Наверное, переел за ужином, - сказал Джевдет-бей и смущенно прибавил: - Красивая у меня пижама?
- Ничего не скажешь, эфенди, очень красивая! - сказал Мухиттин с насмешливым выражением на лице.
- О чем разговариваете? - спросил Джевдет-бей, аккуратно усаживаясь в любимое кресло. - Ну-ка, расскажите!
- О том, что нужно делать в жизни, - ответил Омер.
- Ишь ты! Ну и что же?
- Пока еще точно не решили.
- Да что же может быть проще? Нужно работать, любить, есть, пить, смеяться!
- Но должна же быть в жизни какая-то цель! Мы как раз об этом спорили.
Джевдет-бей приложил ладонь к уху:
- Цель?
- Да, папа, главная задача всей жизни. Об этом они и говорят, - сказал Рефик.
- И пусть себе говорят. - Джевдет-бей даже не пытался казаться вежливым. - А ты такими вопросами голову себе не забивай. Ты женат. Твои цели теперь понятно какие. Семья и работа. Ну а еще о чем вы тут беседовали?
- Я еще говорил о Саит-бее, - вспомнил вдруг Омер. - Вы знали его отца, Недим-пашу. Вроде бы даже ваша свадьба…
- Да-да. Свадьба была в его особняке, - сказал Джевдет-бей слегка раздраженно. - Рефик, не сочти за труд, сходи-ка вниз и принеси мне каких-нибудь фруктов. Очисти апельсин, что ли.
- Мы с Саит-беем познакомились в поезде.
- Оставь ты этого Саита в покое. Ты вот что скажи: работу себе нашел? Ищи быстрее. И хорошую девушку Ты, хвала Аллаху, парень видный, да еще и с отличным образованием. Да, хорошую девушку тебе надо, хорошую девушку… Вот и ответ на твой вопрос. Вот что важно в жизни!
Рефик ушел на кухню.
Глава 7
ПЕРЕД ТЕМ КАК ОТПРАВИТЬСЯ В ПУТЬ
Омер проснулся от послеобеденного сна и посмотрел на часы. "Что-то я заспался! К Назлы опоздаю!" Спустился по лестнице, посмотрел в окно. На улице светило яркое весеннее солнце, и деревья в саду за особняком выглядели теперь другими, радостными. Вдали виднелось море. Мимо Бакыркёя проплывала баржа. "А я уезжаю в Кемах!" - вспомнил Омер. Он окончательно решил отправиться работать на строительстве железной дороги и подписал с одной компанией контракт, согласно которому должен был участвовать в строительстве туннеля между Кемахом и Эрзинджаном. Контракт предусматривал также и то, что Омер должен вложить в дело свой собственный капитал. Денег для этого у него сейчас было достаточно, но потом могло прийтись туго. Поэтому он хотел продать дом, который сдавала тетя Джемиле, участок земли в том же районе и лавку в Капалычарши. Чтобы обсудить эти планы, Омер должен был съездить к Джемиле-ханым.
В гостиной сидел дядя и играл в безик с соседом.
- А, проснулся! - поприветствовал он Омера и сказал соседу: - Согласен удвоить!
Тетя вязала что-то из шерсти и поглядывала время от времени в окно. Она тоже сказала Омеру:
- Проснулся?
- Мне сейчас пора уезжать, - сказал Омер, зевнул и подумал: "Нужно быть внимательным! Нельзя поддаваться этой расслабляющей атмосфере!"
- К Джемиле-ханым собрался? - спросила тетя.
- Да, хочу поговорить с ней о том доме и о земельном участке.
- Твой дядя уже обсуждал с ней эти вопросы, ну да ладно. Передавай ей от меня привет. Как поживает ее племянница, как бишь ее зовут?..
- Назлы. Ладно, тетушка, я побежал, а то опоздаю. Вернусь вечером.
Тетя, конечно же, не упустила случая расцеловать его на прощание в щеки, как это делала когда-то мама, чем отняла еще немного времени. Омер вышел за дверь, быстрыми шагами пересек сад и подозвал фаэтон. Рядом со станцией пересел в такси. По пути он с грустью думал о том, что скоро придется уехать из Стамбула, но потом начал прокручивать в голове свои планы и замыслы - это действовало на него успокаивающе. Вспомнил дядю, который каждый день - не только по праздникам - играл с соседом в безик, тетю, вечно что-то вяжущую, и сказал себе: "Нельзя становиться таким, как они! И таким, как Рефик. А терпеть, как Мухиттин, я просто не смогу…" Когда машина проезжала по мосту, он подумал о Назлы и начал вспоминать их беседу месячной давности. "Почему она иногда так краснела? Дочь депутата меджлиса… Надо подумать, чем может быть полезен депутат человеку, собирающемуся стать завоевателем…" Он представил себя мужем Назлы и зятем Мухтар-бея. Вот он получает в Анкаре выгодные подряды, зарабатывает огромные деньги, и все смотрят на него с восхищением, а за спиной говорят: "Этому Омер-бею все мало!" Но потом Омер вдруг устыдился своих мыслей. "Ерунда какая-то!" - пробормотал он себе под нос, улыбнулся и стал размышлять о том, что скажет тете Джемиле.
Дверь ему открыла сама тетя. Она была рада его видеть; побранив за то, что долго не появлялся, начала расспрашивать, как поживают тетя и дядя, не замерз ли он по дороге (хотя погода была замечательная) и какой кофе будет пить. Внимательно выслушав его ответы, тетя сообщила, что горничная на сегодня отпросилась, немного на нее пожаловалась и удалилась на кухню готовить кофе. Глядя ей вслед, Омер подумал: "Неужели Назлы сегодня нет?"
За кофе беседовали о том о сем. По просьбе Джемиле-ханым Омер рассказал о здоровье дяди и тети и о том, чем они занимаются. Джемиле-ханым в ответ пожаловалась на свое собственное здоровье, показала опухшие руки и стала рассказывать, как мучает ее ревматизм. Потом, как и ожидал Омер, наступило молчание. Тетя протяжно вздохнула.
И тут Омер быстро-быстро заговорил: скоро он уезжает в Кемах, и ему еще до конца года понадобится изрядная сумма денег; не поможет ли тетя Джемиле подыскать покупателей для лавок, земельных участков и дома, которым они совместно владеют?
- Боже мой! Разве можно вот так сразу все продавать? - ужаснулась Джемиле-ханым.
- Нет, тетушка, не сразу! Но потом точно понадобится все распродать.
- Нет, так не годится! Мой покойный отец говорил: как начнешь продавать имущество, так конца этому не будет.
- Но я же не проедать эти деньги собираюсь! - возразил Омер. - Мне нужно вложить капитал в дело.
- Нехорошо это, нехорошо! - пробормотала тетя, однако в конце концов согласилась помочь чем сможет.
"И зачем я сюда пришел? - думал Омер. - Ничем она мне не поможет. Хотя… Эренкёй она знает неплохо".
- Сынок, а где этот Кемах-то?
- Неподалеку от Эрзинджана.
- Там бывает очень холодно…
- Так лето же на носу!
- А все-таки не забудь взять с собой теплые вещи, - посоветовала Джемиле-ханым и принялась рассказывать о каком-то своем дальнем родственнике, жившем в Эрзуруме. Этот родственник пил чай, обмакивая в него огромный кусок сахара, который затем облизывал. Вспомнив про чай, тетя убежала на кухню ставить самовар.
Омер увидел, как в комнату вошла пепельно-серая кошка, и встал с места. "Скоро я уеду из Стамбула", - крутилось у него в голове, но грусти эта мысль уже не вызывала. Он окончательно стряхнул с себя сон и вспомнил, что должен быть завоевателем. "Многое, многое можно сделать в этой жизни!" - сказал он вслух. Кошка, искоса поглядывая на него, подошла поближе, одним махом запрыгнула на кресло, обнюхала подушку и улеглась, свернувшись клубочком.
"Но из Стамбула я уезжаю, не попробовав его толком на вкус", - думал Омер, расхаживая по комнате. Его мучила жажда деятельности. "Хотя какой такой вкус? Когда я жил в Лондоне, то вовсе не думал, что Стамбул такое уж замечательное место". Омер остановился у окна и стал смотреть на Босфор. "Да, я никогда не вспоминал о Стамбуле с любовью, но сейчас понимаю, что здесь - друзья, близкие, знакомый запах, ласковый теплый воздух…" С этим было не поспорить. Омер отвернулся от окна и подошел к противоположной стене, у которой стоял книжный шкаф со сложенными в стопки книгами. "И еще эта девушка… Интересно, что она читает?" Тут ему на глаза попалась кошка. "Но если я останусь здесь, меня засосет эта трясина… А мне нужны деньги!" И с этим поспорить тоже было нельзя. Омер снова подошел к окну. "Я бегу из Стамбула, чтобы заработать денег, но я вернусь и завоюю его!" В небе над Ускюдаром висело два кучевых облака. "Может быть, я придаю всему этому слишком большое значение? Я всем говорю, что многое усвоил в Европе, - не может же это быть глупостью и бредом?" Он снова направился к стене. "Ну уж нет! Я честолюбив. Я не похож на других. Во мне есть смелость! Да где же эта тетушка?"
За спиной послышались шаги. Омер повернулся к двери, ожидая увидеть тетю Джемиле с подносом в руках, но перед ним стояла Назлы.
- Извини, я не могла к вам присоединиться - занималась английским с соседским мальчиком, - сказала Назлы.
Сообразив, что у него на лице застыло растерянное выражение, Омер улыбнулся:
- Конечно, конечно. Стало быть, ты преподаешь английский?
- Ты, кажется, ходил по комнате из стороны в сторону?
Омер с удивлением заметил, какая Назлы высокая.
- Я через три дня уезжаю из Стамбула.
- Вот как? Куда же?
- В Кемах.
Назлы села в облюбованное кошкой кресло и взяла ее на руки.
- На Восток?
- Может быть, мне стоит писать тебе "письма с Востока", как Монтескье? - сказал вдруг Омер ни с того ни с сего. - Хотя нет, та книга называлась "Письма из Персии". И даже не так. "Персидские письма" - вот как она называлась. Читала?
- Читала, - ответила Назлы. По выражению ее лица совершенно невозможно было понять, о чем она думает.
- Наверное, ты много читаешь, - сказал Омер. А потом вдруг заявил: - Я верю в жизнь! - Чувствовал он себя очень глупо.
- Да, но ты мужчина, - сказала Назлы.
В гостиную вошла тетя Джемиле. Должно быть, в том, что молодые люди беседуют наедине, она нашла нечто необычайно восхитительное. Тихо, стараясь остаться незамеченной, пробралась в уголок и присела там, но Омер ее все-таки увидел и понял, что она будет внимательно прислушиваться к разговору.
- Правильно. Я понимаю, как непросто здесь вам, женщинам. Настоящий ад. Вы словно приговорены всю жизнь провести в четырех стенах! - сказал Омер, не глядя на Джемиле-ханым.
- Ну, не так уж все и плохо. К тому же многие барьеры можно преодолеть.
"Какая она умная! - подумал Омер. - Личность! Как это она сказала?.. "Барьеры можно преодолеть!" Не всякий так скажет. И еще она такая милая…" Он казался себе до ужаса заурядным.
- Кроме того, у нас ведь идут реформы, - продолжала Назлы. - Кое в чем мы достигли очень большого прогресса.
- И правда, - сказал Омер.
- Но ты, должно быть, к реформам относишься пренебрежительно?
- Нет-нет, ни в коем случае. Свои стремления я…
- Ах, Назлы, ну как же можно так разговаривать с гостем! - возмутилась тетя Джемиле.
- Я хочу быть завоевателем! - сказал вдруг Омер.
Джемиле-ханым не замедлила с ответом:
- А ведь и Мехмед Завоеватель был еще очень молод, когда взял Константинополь! И он, говорят, был очень красив. Точь-в-точь как ты! - И тетя хлопнула ладонью по подлокотнику кресла.
Омер испугался, что наговорит еще глупостей. "Да, она очень умная и милая!" - сказал он сам себе. Ему больше не хотелось разговаривать. Хотелось быстрее допить чай и уйти.
- Вы теперь стали такие большие, ведете такие серьезные разговоры, но я-то вас помню вот такусенькими! - проговорила тетя Джемиле, улыбаясь, и начала рассказывать одну историю из детства Назлы. Потом принялась за другую историю, но тут Назлы вспыхнула:
- Тетушка, ну зачем вы всем это рассказываете!
- Омер - это не "все"! Ладно, ладно, я вам сейчас чаю принесу.
Дождавшись, пока тетя выйдет из комнаты, Омер спросил:
- Наверное, она сильно тебя изводит?
- Да! - сказала Назлы и нервно взмахнула рукой. Заснувшая у нее на коленях кошка подняла голову. - Сил уже больше нет!
- Вот видишь, реформы даже в дом депутата меджлиса еще не проникли!
- Нет, отец живет в Анкаре.
Наступило молчание.
Вскоре вернулась жизнерадостная тетя Джемиле с подносом в руках. На подносе, кроме чая, лежали бутерброды с вареньем. Тетя стала весело рассказывать о днях своей молодости, потом сделала Назлы замечание: почему та не ест бутерброды.
- Совсем ничего не ест! - сказала она Омеру. - Такая худышка, правда?
- Вовсе нет, тетушка! - возразил Омер. - Как тут похудеешь! - и снова подумал, что сказал глупость.
- Ты тоже ешь! Для вас ведь старалась!
Чтобы не сидеть просто так, Омер взял бутерброд и откусил от него. Чувствовал он себя бестактным чужаком, чуть ли не идиотом. "В атмосфере этого дома есть что-то обездвиживающее… Да и во всем Стамбуле тоже… Что же я сижу? Надо уходить!" - думал Омер, но по-прежнему оставался сидеть, словно хотел продлить непривычное ощущение беспомощности. Он как будто чего-то ждал, но не знал, чего именно, - потому и не вставал. "Мне осталось провести три дня в Стамбуле, а я все рассиживаю в этом сонном доме! Ведь мог бы съездить в Бейоглу, развеяться, повеселиться". И все же Омер чувствовал, что здесь есть что-то такое, чего в Бейоглу он не найдет, и продолжал сидеть, слушая, как тетя Джемиле перескакивает с темы на тему. Потом вдруг сказал сам себе: "Я же собирался стать завоевателем!" - и поднялся с места.
- Мне пора.
- Уезжаешь? Да, ты же ведь уезжаешь! В Кемах. Когда вернешься?
- Кто его знает, - ответил Омер и снова почувствовал себя одиноким холостым мужчиной, ожидающим сочувствия от женщин. Ему стало стыдно. В этом доме он только и делал, что смущался и стыдился.
- Передавай привет тете и дяде!
Его проводили до самых дверей. Омер смотрел на Назлы и пытался разобрать выражение на ее лице, но не находил в нем того, чего хотел, - или ему казалось, что не находит. Уже прощаясь, он шутливо спросил:
- Ну что, писать тебе письма из Персии?
- Пиши, конечно! - сказала Назлы, и в ее глазах на какую-то секунду промелькнуло то выражение, которого он ждал.
- Ты что же, и в Иран поедешь? - спросила тетя Джемиле.
- Нет, это я шучу. Да и книга по-другому называлась! - На душе у него стало легче, как будто он уже вышел на свежий воздух.
- В какие дальние края ты едешь! - сказала тетя. - Счастливого пути! Храни тебя Аллах!
- Я буду вам писать, - сказал Омер. Спускаясь по лестнице, он чувствовал себя сильным и умным.
Глава 8
ДАМЫ В БЕЙОГЛУ
Поднимаясь по лестнице, Ниган-ханым вспотела. Прислушиваясь к колотящемуся сердцу и дергающей боли где-то в районе носа, сказала сама себе: "Словно и не октябрь сейчас, а лето!" Но лето давно кончилось, и уже месяц, как они вернулись с Хейбелиады в Нишанташи. Было начало октября, но над Бейоглу висело раскаленное марево.
- Здесь он, что ли, живет? - спросила Ниган-ханым у Перихан.
Та кивнула и нажала кнопку звонка. Они пришли к учителю музыки, который должен был давать Айше уроки фортепиано. Всю зиму им предстояло ходить сюда два раза в неделю. Ниган-ханым вовсе не думала, что это будет очень утомительно - доезжать почти до самого Туннеля, подниматься по ступеням на четвертый этаж и ждать, стоя на пропахшей плесенью и пылью лестничной площадке, пока откроется дверь; но все-таки ей хотелось, чтобы Айше побольше ценила то, что делает для нее мать.