- Знаю, знаю! Послушай: если свобода, которой они так хотят, все-таки наступит, какой тебе от этого будет вред? Ведь ровным счетом никакого!
- Не вижу я, какой в политике может быть прок, - стоял на своем Джевдет-бей.
- Конечно, так думать очень удобно. Но ты не прав. Жизнь сложнее, чем тебе кажется! Вот ты говоришь, что понимаешь своего брата, но на самом деле - не понимаешь. Чего он хочет? Свободы, прав. И вот подумай… Я же тебя ничего не прошу делать, ты только подумай немного - и поймешь. Ничего страшного тут нет. В конце концов, ради чего мы живем? Ведь не только же ради того, чтобы зарабатывать деньги. Нет! Семья, дом, дети… Вот ради чего! Но там, где нет политической свободы, свобода частной жизни тоже ограничена. Разве плохо было бы, если бы здесь была свобода, как там, в Европе? Наших женщин, словно рабынь, тащат в суд, едва заметят, что они не соблюдают пост в Рамазан! Но хуже всего, хуже всего вот что: из-за всех этих проклятых запретов и обычаев торговлей занимаются не мусульмане, как мы с тобой, а только армяне, евреи да греки. Да и я не то что бы совсем мусульманин. Один ты такой!
- Да, это так, - сказал Джевдет-бей. - Но мне о подобных вещах лучше не думать. Я против султана не пойду!
- Дорогой мой, да кто же тебя просит идти против султана? Но разве ты не желаешь своей стране блага? Пусть будут хоть какие-то реформы, самые умеренные - или ты и на это не согласен?
- Не вижу я в этом прока… Хотя ладно. Допустим, что вижу И что дальше?
- Как же так - не видишь прока? Или ты хочешь сказать, что в нашей стране, в нашем государстве дела обстоят замечательно и все устроено наилучшим образом? Что все должно остаться как есть? Ты это хочешь сказать, Джевдет?
- Этого я не говорил!
- А как же тогда? Послушай, дела у империи плохи. Свободы нет, государство в кризисе, все прогнило, неужели ты этого не видишь? А если видишь… Эй, почтеннейший, эти тарелки можешь уже убрать. Так вот, если ты это видишь, то должен понимать, что нам нужен прогресс, что нам нужно стать хотя бы немножко более похожими на европейцев! Но быть похожим на европейца - это не значит обедать здесь со всеми этими снобами, танцевать, говорить по-французски и носить шляпу. Нужно понимать важность прав и свобод. Что скажешь?
- Скажу, что мне, торговцу, лучше во все это не лезть, - улыбнувшись, проговорил Джевдет-бей.
- Ах, чтоб тебя! Экий ты упрямый, не прошибешь! Все ты понимаешь, притворяешься только. Ну хорошо, Джевдет, скажи, в чем для тебя смысл жизни? Заработать много денег и создать семью?
- Это уже немало, - снова улыбнулся Джевдет-бей.
Фуат-бей, глядя на него, тоже не смог сдержать улыбки:
- Как ты, однако, решительно настроен! Просто диво! Но, милый мой, ты совершаешь ошибку. Смотри, не говори потом, что я тебя не предупреждал.
- Какую такую ошибку? - удивленно поднял брови Джевдет-бей.
Фуат-бей, наслаждаясь произведенным эффектом, не спеша закурил и только потом продолжил:
- Рано ты жениться надумал, вот что я тебе скажу.
- Ах вот ты о чем! Нет-нет, наоборот, затянул я с этим делом!
- Вот тут ты не прав. Тебе следовало бы еще немного обождать, и тогда ты смог бы найти пару получше. Повремени немного, постарайся понять младотурок, и все у тебя будет замечательно.
- Ты меня просто пугаешь, - усмехнулся Джевдет-бей. - Ты, должно быть, тоже младотурок. О чем ни заговоришь, везде у тебя они.
- Смейся-смейся. А я тебе точно говорю: поторопился ты. Послушай меня внимательно. Абдул-Хамид вскоре или умрет, или будет свергнут. После этого… - Фуат-бей замолчал, ожидая, пока официант поставит на столик тарелки с десертом, - после этого влияния младотурок возрастет. Они придут к власти… Не гляди на меня так изумленно, я серьезно говорю. Это всем известно.
- Вот уж не знал, что у тебя такие мысли!
- Джевдет, милый, ты всегда в подобных вопросах разбирался лучше меня, а не знаешь! Знал бы, так понял, что продешевил. Что за человек Шюкрю-паша? Я специально навел о нем справки. Финансовые его дела из рук вон плохи. Он продал свои земли, а особняк в Чамлыдже сдает постояльцам. Ему пришлось даже продать одну из своих карет. Да и должность у него так себе. Ты думал, что нашел невесту из хорошей семьи, но на самом деле эта женитьба выгодна им!
- Я вовсе не о выгоде думал, когда искал невесту!
- Ладно-ладно, не сердись. По крайней мере, тебе следует понимать, что происходит. Вот ты говоришь, что понимаешь своего брата, а на самом деле - не понимаешь.
- Ты меня все пытаешься втянуть в политику. Не знаю, как тебя, а меня она вовсе не интересует, - твердо сказал Джевдет-бей. - Политика - одно, а торговля - совсем другое. У меня отродясь никаких политических запросов не было. Я вообще не считаю, что это правильно - заниматься политикой!
- Вот опять этот твой принцип: или все, или ничего. Гибче надо быть, шире смотреть на вещи! У тебя к любому явлению лишь два подхода: или ты против, или уж всецело за, середины нет! И брат твой такой же. Он как раз против. Насколько я понимаю, он в своем отрицании дошел до того, что настроился против самой жизни. Я вовсе не шучу. Такой уж у вас характер. Ты думаешь только о торговле да о женитьбе, а все остальное считаешь пустым, ненужным. Но ведь это не так! - Фуат-бей положил нож и вилку на край тарелки. - Всегда можно найти компромисс. Компромисс, Джевдет! Вот чему вам с братом следовало бы поучиться. Вы ведь так друг на друга похожи, а сами этого не замечаете!
Джевдет-бей счел нужным поточнее сформулировать свою недавнюю мысль:
- Не понимаю, что ты хочешь этим сказать, но повторю еще раз: богат Шюкрю-паша или беден, значения не имеет. Я не из-за денег женюсь на его дочери.
- И все-таки ты женишься именно на дочери паши! Не смотри на меня так. Ничего плохого в этом нет, это даже правильно. Ты хочешь в жены хорошо воспитанную девушку. А такую девушку в наше время можно найти только в семьях пашей, придворных… Паше же хотелось найти для дочери богатого жениха, вот ты и пришелся ко двору.
- Я так не думаю! Я думаю, что… - начал Джевдет-бей и вдруг понял, что все то, о чем говорил сейчас Фуат, уже сотни раз приходило ему в голову, только он не решался открыто себе в этом признаться. - Я думаю, что… Мне нужна хорошая семья. И еще хочу, чтобы торговля шла хорошо. Хорошая жена, дети… Вот и все, что мне нужно!
- Ты все время говоришь одно и то же. Но разве политика этим твоим целям препятствует? Что ты вообще понимаешь под политикой? Если бы ты немного подумал…
Тут Джевдет-бей, сделав вид, что ему наскучил этот разговор, перебил приятеля:
- Фуат, ты меня путаешь. В заговор, что ли, какой-нибудь хочешь меня втянуть? Этими делами ты лучше занимайся со своими друзьями-масонами, а я в них ничего не смыслю.
- Ох и хитрец же ты, братец! - криво усмехнулся Фуат-бей. - Я тебе все пытаюсь втолковать: гибче надо быть, гибче! Откажись от этого своего "или все, или ничего"! Пойми, что жизнь состоит из маленьких компромиссов. Семья, лавка - все это хорошо, но разве в жизни ничего больше нет? Если нет, то такая жизнь ограниченна, скучна и пресна. Измени взгляд на мир, стань более открытым - таков мой тебе совет. И твоему брату я бы тоже самое посоветовал. Я с ним, конечно, не знаком, но, кажется, он тоже любитель крайностей.
- Вот-вот! Крайности! Я это тоже в нем заметил, только слова точного не мог подобрать. Это значит принять какое-то решение и всю жизнь ему следовать. Он решение принял - не знаю уж какое - и пытается его выполнить. И я это отлично понимаю! И уважаю! Но вот только объяснить ему это никак не могу, - выпалил Джевдет-бей и прибавил с раздражением: - Потому что времени нет!
- Вот видишь! Вы с братом не живете по-настоящему, что он, что ты. Не обижайся, но это так, - сказал Фуат-бей и приставил руки к глазам на манер лошадиных шор: - Только это вы и видите, а больше ничего как будто и нет! Но разве такова жизнь? Что вообще значит - жить по-настоящему? Это значит видеть мир во всех его красках, испытывать все, что он предлагает! Как по-твоему, Джевдет?
- Глупый вопрос! - отрезал Джевдет-бей. - Я жизнью вполне доволен.
- Ну вот, даже подумать боишься!
- Нет, подожди! - сказал Джевдет-бей и, подумав, заявил: - Жить по-настоящему - это значит жить хорошо. - Сказал и тут же понял, что этак он признает правоту Фуат-бея. - Нет-нет, не так! - и сердито зачастил: - Не знаю. Никогда об этом не думал. Глупый вопрос. И пожалуйста, Фуат, не заводи больше такие разговоры. И о военных в Салониках я не хочу ничего слышать. Пожалуйста, не втягивай меня в эти дела! Можешь считать, что я уже забыл все, что ты мне сегодня сказал.
- Какой же ты, милый мой Джевдет, упрямый! Истый турок! - сказал Фуат-бей улыбаясь, велел официанту принести счет и все с той же улыбкой продолжил: - Не прошибешь тебя! И все же я рад, что у меня есть такой друг, как ты.
Джевдет-бей тоже улыбнулся. От сердца отлегло - разговор о страшных и неприятных вещах был закончен. Счета за совместные трапезы они с приятелем оплачивали по очереди, сейчас был черед Фуат-бея.
Когда вышли на лестницу, кто-то окликнул Джевдет-бея:
- О, осветитель Джевдет-бей, приветствую! Каким это ветром вас сюда занесло?
Это был Моше, торговец табаком из Сиркеджи. Джевдет-бей попытался приветливо улыбнуться.
- А не вы ли бомбу-то подложили, Джевдет-бей? А? - Шутка явно понравилась Моше, и он сам над ней посмеялся. - Нет, в самом деле, что вы тут делаете?
Джевдет-бей тоже усмехнулся, словно это была удивительно милая и тонкая шутка. "Что же я здесь делаю?" - думал он, спускаясь по лестнице. Сейчас он казался себе усталым, слабым и смешным. Попрощался с Фуат-беем и подошел к своей карете. Вверху, прямо над головой, огромной пустой тарелкой висело солнце. "Ох, ну и жара! - простонал Джевдет-бей. - Так, куда я сейчас?"
Велев кучеру ехать в Тешвикийе, Джевдет-бей сел в раскаленную карету которая снова, покачиваясь, пустилась в путь.
Глава 7
В ОСОБНЯКЕ ПАШИ
Покачиваясь вместе с каретой, Джевдет-бей печалился о том, что не может вздремнуть после обеда, и размышлял о своей жизни. "Что значит для меня - жить? Ну и вопрос Фуат задал! А я ему - глупый, мол, вопрос! И действительно глупый. Не хочу об этом думать. Что такое жизнь? Где он таких вопросов-то понабрался? Поди, из европейских книг, от бог знает в каких заговорах замешанных людей! Что такое жизнь? Глупый, глупый вопрос! Я над ним даже смеюсь. Ха-ха-ха. Как Моше смеялся. Какую он, однако, дурацкую шутку отпустил! Не я ли подложил бомбу? Нет, я побил черепицу. Из-за этого протекла крыша, все на меня злобно смотрели, весь класс был по колено в воде. Ну и страшный же был сон! Я мог бы понять, что он предвещает такой скверный день. Кстати, сколько времени? Скоро восемь! Шюкрю-паша, должно быть, меня уже ждет".
Шюкрю-паша пригласил его в свой особняк, чтобы расспросить о планах на будущее. Об этом Джевдет-бею сообщил посланный с приглашением слуга, однако он догадывался, что на самом деле паше просто хотелось перемолвиться с кем-нибудь словечком, и пригласил он его исключительно от скуки. При мысли о Шюкрю-паше Джевдет-бей невольно вспомнил и то, что говорил о нем Фуат-бей. "Что земли он продал, я знал, и что особняк собирается продавать, тоже знал, а вот про карету не знал! Если уж он продает карету, значит, дела у него совсем плохи. Может, Фуат прав, и я совершаю ошибку? Нет-нет, нехорошо так думать. Мне нужна только Ниган, больше ничего не нужно".
Вспомнив о Ниган, Джевдет-бей пришел в хорошее расположение духа. "Да, я видел ее всего два раза, - сказал он сам себе, и в памяти вновь всплыла та ужасная сцена в пансионе. - Два раза увидел и понял, что она девушка хорошая. Ну и что тут такого? Неужели так сложно понять, что за человек перед тобой? К тому же мы ведь разговаривали…" Первый раз Джевдет-бей увидел Ниган, выглянув из окна селямлыка особняка Шюкрю-паши. Второй раз - в том же особняке, во время глупой церемонии, именующейся помолвкой. Тогда они и поговорили. "Как поживаете, сударыня?" - спросил Джевдет-бей, а Ниган ответила: "Хорошо, эфенди, а вы?" При этом она старалась выглядеть спокойной и степенной, словно много повидавшая на своем веку старуха, но покраснела и, смутившись из-за этого, сразу же ушла. Видно было, что она девушка гордая, но вроде бы хорошая. С того самого дня она заняла прочное место в планах, которые Джевдет-бей строил относительно своей будущей семьи и дома. Красавицей ее назвать было нельзя, но представлениям Джевдет-бея о том, какой должна быть жена, Ниган вполне соответствовала, а это было самое главное.
В жаркой карете после сытного обеда Джевдет-бей начал клевать носом и пожалел, что не выпил кофе. Чтобы взбодриться, закурил и стал обдумывать, о чем можно поговорить с пашой. Карета доехала до казарм военной академии и свернула в сторону Нишанташи. "Надо сказать паше, что я собираюсь купить дом в этих местах", - подумал Джевдет-бей, и тут он вспомнил Зелиху-ханым, от которой собрался отделаться, а потом - Хасеки, тетушку Зейнеп и Зийю. Вспомнив, как оценивающе мальчик рассматривал его, Джевдет-бей почувствовал раздражение. "Странный ребенок. Как будто уже сейчас, в этом возрасте, что-то в уме прикидывает. Смотрит так, словно в чем-то тебя обвиняет!" Карета между тем свернула на площадь Нишанташи. Выглянув в окно, Джевдет-бей внимательно осмотрел каменный дом на углу. В этот дом он уже заходил и решил тогда, что он ему нравится и вполне соответствует его представлениям о жилище, необходимом для семейной жизни. Глядя на растущие в саду перед домом липы и каштаны, Джевдет-бей сказал сам себе: "Какое милое место!" - и решил еще раз осмотреть дом на обратном пути. Мысли о будущей семейной жизни привели его в благостное расположение духа, но когда карета поравнялась с мечетью Тешвикийе, он снова разволновался и стал думать о том, достаточно ли хорошо одет. Еще в карете он отметил, как заколотилось в груди сердце.
Выйдя из кареты, Джевдет-бей снова, как, впрочем, с ним бывало каждый раз, ощутил чувство вины. Обширный сад перед особняком был пуст и недвижен, только на краю небольшого мраморного бассейна сидел воробышек и пил воду. Подойдя к дверям, Джевдет-бей потянулся к круглой латунной ручке, но двери открылись сами, и возникший на пороге слуга сообщил, что паша ожидает гостя наверху. Опасаясь невзначай скрипнуть ступенькой, Джевдет-бей поднялся по лестнице. На площадке его встретил другой слуга, приветствовавший его теми же словами: паша ожидает гостя. "Вот это дом, вот это семья!" - пробормотал Джевдет-бей себе под нос. На лестничной площадке в углу тикали часы, размахивая огромным маятником; больше никаких звуков слышно не было. "Все здесь отлажено, как часы!"
Джевдет-бей вошел в просторную комнату, в которой, однако, никого не было, кроме безмолвных вещей: скамьи, диванов, кресел… В комнате было прохладно. Джевдет-бей прошелся туда-сюда, потом остановился перед висящей на стене картиной и подумал, что другие люди, глядя на картины, испытывают некое душевное волнение. Осмотрел расшитое золотом кресло с ножками, напоминающими кошачьи лапы. В углу стоял небольшой сундучок, инкрустированный перламутром. Размышляя, зачем нужен здесь этот сундучок, Джевдет-бей заметил на стуле рядом такую же инкрустацию. Обернувшись, он увидел, что и кресло, и диван тоже инкрустированы перламутром. И тут его прошиб холодный пот: на диване кто-то лежал. Шюкрю-паша собственной персоной. Джевдет-бей замер на месте, не в силах сообразить, что же ему теперь делать. Потом додумался выйти из комнаты. Постоял немного за дверью, прислушиваясь к тиканью часов, и, собравшись с духом, снова вошел. Стараясь не глядеть в сторону паши, громко кашлянул.
- А, как же, как же, наш зять пришел! - пробормотал паша и встал. - Проходи, сынок, проходи. Я не спал, так, думаю, прикорну немного.
- Почивать изволили? - спросил Джевдет-бей, подходя к старику.
- Нет, не спал. По правде говоря, осоловел немного. За обедом хватил лишнего, - ответил паша. Увидев, что Джевдет-бей тянется к его руке, чтобы поцеловать ее, проговорил: - Не надо, сынок, не надо, - но руку не убрал. - Пусть и тебе столько же раз будут руку целовать. Кстати, почему это ты не пришел к обеду?
- Не знал, что вы меня приглашали и к обеду, господин паша.
- Как так? Бекир тебе не сказал? - вопросил Шюкрю-паша, и по нарочитому гневу в его голосе стало понятно - он вспомнил, что и в самом деле не приглашал Джевдет-бея к обеду. - Ладно, я ему покажу! Гость без обеда остался! Ну да что поделаешь. В конце концов, главное-то - беседа, не так ли? А трапеза - предлог. - И паша махнул рукой, словно говоря, что все - пустое. - Кофе выпьем или коньяку? Или подожди, лучше кофе с ликером. Да ты садись, садись. - Паша потянулся и зевнул. - Ох, перебрал я за обедом!
Позвав слугу, паша велел принести кофе и ликер. Потом, повернувшись к Джевдет-бею, сказал:
- Жарко сегодня, не правда ли?
- Да, жарко, - ответил Джевдет-бей.
- В такую жару на улицу не выйдешь, - сказал паша и тут же уточнил: - Я, по крайней мере, не выхожу. А ты, интересно, чем сегодня занимался?
Джевдет-бей рассказал о событиях первой половины дня, не заостряя внимание на болезни брата, зато подробно остановившись на обеде в клубе. О поездке в Хасеки он не обмолвился ни словом.
- Молодец! - сказал паша, но потом прибавил: - Хотя, ты, конечно, еще молод. В твоем возрасте все шустрые. - На его лице вдруг появилось какое-то ребячливое выражение. - Тебе сколько лет?
- Тридцать семь.
- Я в твоем возрасте - или, может, будучи лет на пять постарше - дослужился уже, хвала Аллаху, до министерской должности. Но тогда было совсем другое время. Теперь, чтобы продвигаться по службе, надо из кожи вон лезть, других топить… Да к тому же мне везло… К чему это я? - Паша все с тем же ребячливым выражением на лице улыбнулся и пригладил бороду. - Иди-ка сюда, сядь со мной рядом. А то сел так, что мне лица твоего не видно.
Вспотевший Джевдет-бей пересел к паше, на тот самый диван, где тот только что дремал. Слуга принес кофе и ликер в маленьких хрустальных рюмках.
- Любишь клубничный ликер? - спросил паша и крикнул вслед уходящему слуге: - Принеси нам еще ликера! А еще лучше всю бутылку!
Свою рюмку паша осушил одним глотком и поглядел на Джевдет-бея. Ему явно хотелось, чтобы тот развлек его каким-нибудь рассказом.
- А еще чем-нибудь ты занимался сегодня? - спросил он.
- Нет, господин паша, лавка очень много времени отнимает, - виновато ответил Джевдет-бей.
- A-а, лавка! Ну да. А с кем встречаешься, общаешься? Друзья твои кто?
- Коммерсанты… Фуат-бей, про которого я вам рассказывал, например.
- Этот Фуат-бей из Салоник?
- Да, господин паша.
- Гм… И что он говорит? О покушении на султана что говорит?
- Да он ничего не знает, паша. Мы с ним об этом не говорили.
- Не знает или не говорили?
- Не говорили, господин паша!
- А если не говорили, почему ты думаешь, будто он ничего не знает?